И весь наш воинственный настрой пропал на лестничной клетке перед дверью, обитой коричневым дерматином с цифрой сто три. На наши требовательные звонки никто не отозвался. В квартире царила мертвая тишина, не слышно было ни единого шороха. Мы переминались с ноги на ногу, не зная. что бы еще такого предпринять, потому что не были готовы к тому, что в восемь утра хозяек не окажется дома.
– А я их на остановке видел, – раздался сзади тоненький голосок. и между нами протиснулся худенький мальчонка.
– На какой остановке? – спросил Мирослав.
– На троллейбусной, – пояснил мальчик и стал подыматься на следующий пролет.
– Давно? – полюбопытствовал Серега.
– Только что, я от бабушки возвращаюсь. Она через дорогу живет. В доме с супермаркетом.
Но его уже никто не слушал. Мужики галопировали вниз, а я крикнула волшебное слово и припустила за ними. Но и на остановке мы никого не застали, хотя на этот раз не поехали торжественно на джипе, а побежали ножками через дорогу, чтобы сэкономить время. Покрутившись на улице, мы вернулись к машине ни с чем. Мирослав заметно расстроился, парням было все равно, ведь они сюда по другому поводу приехали.
– Ну что теперь, по делам? – спросил зеленый Сашка.
– Нет, надо еще по одному адреску проскочить, – помотал головой Мирослав и полез в карман за бумажкой. – Только там надо аккуратней, женщина брехливая, но беременная, главное, чтобы не разродилась по дороге.
– А это куда ехать? – спросил у меня Сашка красный.
Я взяла бумажку из рук Мирослава и обомлела. Там значилось – «улица Свердлова, дом напротив супермаркета, стоит торцом к аллее».
– Тебе не кажется, что в этом мире все взаимосвязано? – спросила я Мирика и пояснила Сашке. – Мы уже приехали.
– Вот черт! – глянув на адресную табличку, чертыхнулся Мирослав.
– Оказывается, моими соседями были не только Свиридовы, но и будущая мамаша Марина Кузина. Отлично! Осталось лишь выяснить, в какой квартире она проживает.
– Ставлю сто баксов, что они живут в одном подъезде, – сказал Мирик. – Нам нужна всезнающая старушка.
– Вон та подойдет? – спросил зеленый Сашка.
Мы дружно обернулись и увидели толстуху, нагруженную авоськами, из которых торчали перья зеленого лука, капуста и пучки зелени.
– Вполне подойдет, – кивнула я, заметив, что она движется к нашему подъезду
– Бабушка, давайте я вам помогу, – засуетился вокруг нее красный Сашка.
– Чего ты мне поможешь, – всполошилась бабка, – кошелька лишиться? А ну отойди, а то щас своего мужика кликну, так он с балкона стрельнет!
– Да как вы могли обо мне такое подумать? – обиделся он. – Вон, смотрите, на какой машине езжу, зачем мне чужие кошельки воровать?
– Да все вы сначала кошельки воровали, а теперь на таких машинах ездите! – отбрила бабка, пытаясь протиснуться в подъезд.
Мужики заржали – не бабка, а боевик!
– Вы зачем так близко подъехали? Что, больше некуда на своем сарае пристроиться?
– Во дает! – восхитился красный Сашка. – Бабушка, нам нужна Маринка. Знаете такую? Она у вас тут с мужем живет, и еще она нынче на сносях.
– Кузина ее фамилия, – пояснил Мирослав.
– Это зачем она вам понадобилась? – притормозила толстуха.
– Если любопытство и было свойственно ей, то так, в небольших долях, процентов на девяносто пять – девяносто шесть.
– Мы из Москвы проездом, – пояснил Мирослав.
А бабка стрельнула глазами на номера джипа, чистый Штирлиц, а не бабка.
– Так вот, Маринкин брательник просил ей деньжат передать. Родителей дома не застали, а адреса Марины братишка не знает.
– Надо же! – поразилась бабка. – Так он что ж, в люди выбился?
– Выбился, выбился, вот семье теперь помогает, – кивнул Мирик.
– Ну раз вы с добрым делом, то тогда скажу, – пробормотала она. – Маринка живет в соседнем подъезде, но они с Колькой не расписаны. Клавка, Колькина мать, сказала, что если он на Маринке женится, то отпишет свой дом племяннице, вот они и живут во грехе. А у нее ж скоро дитя будет…
– А в какой квартире? – перебила я ее.
– Что – в какой?
– Ну. в какой именно квартире они живут без росписи?
– Дак не знаю, – развела она руками. – Но на глазок скажу, примерно то есть. Как подымитесь на четвертый этаж, то их дверь будет слева.
Бабка попалась термоядерная. Ее мужу нужно выдать медаль за отвагу – представляю, каково бедняге приходится. К Марине мы пошли втроем: я, Мирослав и Серега. И здесь нам наконец-то повезло. Дверь открыла сама Кузина. Правда, увидев меня, попыталась ее захлопнуть, но никто ей этого не позволил. Серега проворно просунул в щель кроссовок сорок пятого размера, надавил слегка, и мы вошли.
– Что вам надо? Я сейчас милицию вызову, а ну убирайтесь немедленно! – заголосила она, отступая вглубь квартиры по темному коридору.
– Я вот сейчас кого-то стукну и уйду, но ты этого уже не увидишь, – пригрозил Серега. – А ну рот прикрой! Милицию она вызовет!
– Мы сейчас сами милицию вызовем, – пригрозила я, – и ты им быстренько расскажешь, за сколько продала наши паспорта гражданке Свиридовой.
Тем временем мы продвинулись из коридора в комнатенку, обставленную облезлой мебелью шестидесятых годов, стены которой были обклеены дешевыми выцветшими обоями, а на окне бултыхалась тряпка, выполняющая роль занавески. Кузина забилась в угол, отгородившись от нас обеденным столом, и исподлобья взирала на нас совершенно затравленно. Мне стало стыдно. Она беременная, беззащитная, а мы втроем на нее…
– Марина, – заговорил Мирослав, – мы вам не причиним вреда, если вы нам все честно расскажите.
– Ага, нашли дуру! – огрызнулась она из своего убежища.
– Это в ваших интересах, – покачал головой Мирослав.
А Серега лениво двинулся к ней.
– Я закричу, – предупредила она срывающимся голосом.
– А я заплачу, – сказал Мирослав и достал пятисотку. – Давай, говори и получишь деньги. Будешь упираться – и получишь по морде.
Такая перемена в речи сыграла свою роль, а может, Кузина не переносила вида денег, в том смысле, что готова была на все ради презренного металла, в данном случае презренной бумаги. Но как бы то ни было, но она поспешно зачастила.
– Ладно, ладно, я вам как на духу! Клянусь, я не хотела, боялась, да только они уговорили. Мы ж соседки как ни как и должны по-бабьи друг дружке помогать. Они меня убеждали, что, мол, это дело правое, да и не узнает никто. Я же в декретный должна была уходить…
– Так, стоп. По порядку, пожалуйста, – прервал ее Мирослав.
– Так с чего ж начинать? – растерялась Марина. – Давайте сядем.
Мы расселись по колченогим стульям. И она начала свой рассказ. Оказывается, Свиридовы начали атаку заранее. То фруктами ее во дворе угощали, мол, беременным надо хорошо питаться, то на чай с пирогами зазывали, мол, очень она им симпатична, то кое-какую одежонку подкинули, которая должна была сгодиться при растущем животе. Буквально через месяц Марина стала считать, что обе женщины – ее закадычные подруги, искренне заботящиеся о ее здоровье. Они досконально знали ее сердечные тайны, сочувствовали ее бедам и печалям, давали советы, как покрепче привязать к себе мужика да отвадить от вредной матери. Ну и сами, конечно, делились. Из их откровений выходило так, что Лялечка попала в любовный капкан. У нее, дескать, начался пылкий роман с одним профессором, а какая-то гадина (извиняющийся кивок в мою сторону) решила профессора себе оттяпать. Лялечка страдает, профессор мучается, а бабенция козни строит. Из свиридовских откровений выходило, что Коржиков попал в лапы хитрой, распутной стерве, которая и по магическим салонам бегает, и соблазняет его разными диковинными штучками, отчего у профессора крыша съехала, и он задумал на ней жениться. Лялечка же сильно страдает, так как любит, но ничего поделать не может, куда ей такой скромной и чистой девочке тягаться с прожженной девахой, искушенной в подобных делах. Кузина все россказни принимала за чистую монету, ей и в голову не приходило заподозрить женщин во лжи. Обычная история: простенькой женщине опять не везет, более пронырливая и смазливая товарка отбивает у нее любимого жениха. Классический сюжет женского романа. А однажды вечером Светлана зазвала к себе Марину и давай рыдать. Поделилась новой бедой, дескать, она боится, что Лялечка с собой что-нибудь сделает, настолько сильно переживает бедняжка личную драму. «Боюсь ее одну дома оставлять, – причитала Свиридова, – а ну как до греха дойдет? Сама подумай, девочка в таком возрасте, что край как замуж надо. И тут все прекрасно складывалось с человеком почтенным, серьезным, состоятельным. И откуда ни возьмись эта проститутка, прости господи! Окрутила, заколдовала, увела из-под носа! Боюсь я, Мариночка, за Лялечку! Все таблетки из дома повыкидывала, чтобы от греха подальше…» Марина, добрая душа, не знала, чем женщину утешить, выражала бездну сочувствия и поносила мерзавку, вставшую на пути двух влюбленных. Она ничем не могла помочь бедной Лялечке, разве что заверять Светлану, что все сложится хорошо. И тут Свиридова сделала то самое непристойное предложение, о котором фильмы обычно снимают. Видимо, она прекрасно умела манипулировать людьми, уж такие сумела подобрать слова, что выходило, будто, решившись на должностное преступление, Кузина совершит благородный поступок, поможет восторжествовать добру.
– Понимаете, она же не знала, что я сама могу эти документы тихонечко изъять, – пояснила Кузина нам, – она думала, что я могу взятку дать кому надо.
Мы переглянулись с Мирославом – наивная дурочка, ее купили за медный грош.
– Светлана мне дала сто долларов, попросила их кому надо передать, чтобы, значит, заявления и паспорта выкрали. И пообещала, что еще даст сто, после того, как документы ей передам. Ох, как мне стыдно, если бы вы знали! Я же вас, девушка, запомнила, – обратилась ко мне Марина. – А когда вы еще и под машину попали, то мне плохо сделалось. Получилось, что я нагрешила, да еще как, если бы вы знали, что вас и не распишут вовсе, то и под машину бы не попали. А когда вы ко мне в больницу приехали, то я и вовсе испугалась, ведь думала, что меня не заподозрят. Но получалось, что вы меня раскололи! А я же эти деньги себе присвоила, значит, мне и отвечать! Вы не подумайте, что я завзятая преступница и такое проворачиваю направо и налево, просто так у меня судьба складывается, что ребенок может без отца остаться. А на что мне е