Мы прошли мимо дверей в зал, и, заглянув внутрь, я столкнулась глазами с Аллистером.
Наш обмен взглядами был порывом жара, жгучестью алкоголя и мерцанием непроглядной тьмы, когда он заметил хватку Антонио на моей руке. А потом все исчезло и сменилось золотыми обоями коридора по пути к террасе.
Мы вышли наружу, и я резко втянула в себя воздух. Ночь была холодной и темной, но вместо того, чтобы потереть руки и попытаться согреться, я разрешила холоду впиться в кожу. Может быть, я была мазохисткой, а может быть, только боль заставляла меня чувствовать себя живой.
На террасе никого не было, кроме пары гостей, вышедших покурить.
– Оставьте нас наедине, хорошо?
Это не было вопросом, как бы мой муж его ни преподнес.
Мужчины обменялись нерешительными взглядами, но через пару секунд затушили сигареты и вернулись в зал через двойные двери. Свет разлился по полу террасы, прежде чем двери закрылись и нас снова обступила темнота.
В настоящее ворвалось далекое воспоминание.
– Как ты можешь любить такого ужасного человека? – спросила бывшая лучшая подруга Сидни, пока мы сидели на диване в кабинете моего мужа и слушали, как он разговаривает по телефону.
Мне потребовалась всего секунда, чтобы ответить.
«Он меня слушает».
Что ж, видимо, ее он тоже слушал.
– Потрудишься объяснить, что это такое?
Я повернулась к Антонио и увидела в его руке маленькую круглую коробочку. Сердце забилось где-то в горле. Вот сейчас обрушится еще одна из тех стен, что я возвела.
– Что это такое, Джианна? – рыкнул он.
– Противозачаточное.
– Зачем оно тебе?
– Чтобы не залететь.
Глаза Антонио вспыхнули от ярости, как два огня в темноте. Мы были прилежными католиками, а церковь не одобряла противозачаточные. Но я знала, что сильнее его волновало другое: он хотел еще одного ребенка. Сына, что будет править его империей.
– Как давно?
Я посмотрела ему в глаза.
– С того дня, как мы поженились.
«С той ночи, когда ты растоптал мое сердце».
Удар по моему лицу последовал незамедлительно. От него моя голова дернулась, а из легких вышел весь воздух. Рот наполнился металлическим вкусом крови.
– Вот на что ты заставляешь меня идти, Джианна, – прорычал он. – Думаешь, мне нравится тебя бить?
Ветер унес мой горький смех.
Самым печальным было то, что иную жизнь я видела только на экране телевизора.
Он выкинул таблетки за ограждение.
– Ты больше никогда не будешь их принимать, поняла меня?
Я помотала головой.
– Больше. Никогда. Или клянусь, я лишу тебя всего. Никаких денег и никаких тайных поездок в Чикаго. И да, я знаю, что ты там была.
Мое сердце превратилось в лед и раскололось на части.
– Ты прекрасно знаешь, что твой папá запретил тебе видеться с матерью. – Его голос смягчился. – Я ему ничего не сказал, потому что знаю, как много это для тебя значит.
«Она больна».
Я не могла сказать этого вслух, потому что знала: мой голос дрогнет.
– Мне нужно ее видеть.
– Я знаю. – Он шагнул ближе, и до меня донесся терпкий запах его одеколона. – Я все о тебе знаю, Джианна. Куда ходишь, что делаешь, с кем разговариваешь. – Он запустил руку в мои волосы, и я поборола желание отшатнуться, зная, что тогда он дернет за пряди. – Ты моя. А я приглядываю за тем, что мне принадлежит.
– Если бы тебе было не плевать на меня, Антонио, ты бы убрал от меня свои грязные лапы и дал мне с тобой развестись.
– Ты что, думаешь, я бы взял в жены абы кого? Я хотел тебя, – он прижал губы к моему уху, – так что взял тебя, и, черт возьми, оставлю себе. – Я попыталась отстраниться, но он не ослабил хватку. – Я даю тебе полную свободу действий, Джианна, но если будешь нарываться, то мгновенно окажешься под замком. Поняла меня?
– Если ты думаешь, что после всего этого я буду с тобой спать, то тебе нужно проверить голову.
– Ты остынешь. – Он провел пальцем по моей щеке. – А потом поймешь, что тоже хочешь детей, cara. – Грубо схватил меня за подбородок. – И не думай, будто я не заметил, что ты без кольца. Наденешь его обратно, когда вернешься домой, иначе завтра утром оно будет приклеено к твоему пальцу.
Свет зала осветил его серый костюм, когда он скрылся в дверях.
Мои руки задрожали.
Двери закрылись, и его слова обрушились на меня, грозя проглотить целиком.
«Никаких тайных поездок в Чикаго».
«Никаких тайных поездок в Чикаго».
«Никаких тайных поездок в Чикаго».
Дрожь поднялась по моим рукам, забралась в вены и сосуды. Меня трясло изнутри. Легкие сдавило, и с каждым вдохом они становились все меньше.
Перед глазами замелькали черные пятна.
Я схватилась за перила террасы, и камень обжег мои пальцы, словно лед.
«Вдох. Выдох. Вдох. Выдох».
Террасу озарило светом, и я поняла, что кто-то вышел на улицу.
Я зажмурилась, чувствуя, как слезы капают из-под ресниц. «Джианна, Джианна, Джианна». Я напряглась и ждала. Ждала, пока мир поймет, насколько я сломана внутри. Вскроет меня и увидит все то, что мой папá знал с самого начала. Другая часть меня – тихая, но сильная – хотела кричать, орать, чтобы я пустила ее за руль, с ее стальным сердцем и рыжими волосами.
– Знаешь, какое мое любимое?
Я стиснула руки на перилах.
«Вдох. Выдох».
– Андромеда. – Аллистер подошел ближе. – Осеннее созвездие в сорока четырех световых годах от нас. – Его шаги были плавными, а голос безэмоциональным, словно он находил мою паническую атаку неимоверно скучной.
Его поведение вызвало во мне раздражение, но оно внезапно исчезло, так как легкие сжались и отказались расправляться. Я не смогла сдержать сдавленный вздох.
– Посмотри наверх.
Это было приказ, резкий и беспрекословный.
Во мне не было сил сопротивляться, так что я подчинилась и подняла голову. Перед глазами все расплывалось из-за слез. Звезды сливались и сверкали, как бриллианты. Я была рада, что они ими не были. Иначе люди бы нашли способ сорвать их с неба.
– Андромеда – это тусклая, расплывчатая звезда справа. Найди ее.
Я поискала глазами. Звезды редко были ясно видны нам, они часто прятались за слоем смога и сиянием городских огней, но иногда, в удачную ночь, как сейчас, загрязнение рассеивалось, являя их красоту. Я нашла нужную звезду и сосредоточилась на ней.
– Знаешь ее историю? – спросил Аллистер, стоя за моей спиной.
Моих щек коснулся холодный ветер, и я медленно вдохнула.
– Ответь мне.
– Нет, – выдавила я.
– Андромеда считалась самой красивой из богинь. – Аллистер подошел ближе, так близко, что его пиджак касался моей обнаженной руки. Руки он держал в карманах, устремив взгляд на небо. – За свою красоту она была принесена в жертву: ее привязали к скале у моря.
Я представила ее, рыжую богиню с железным сердцем, прикованную к скале. Откуда-то из глубины меня вырвался вопрос:
– Она выжила?
Аллистер посмотрел на меня. Проследил за дорожками слез до крови на моей губе. Его глаза потемнели, челюсть напряглась, и он отвернулся.
– Да.
Я снова нашла звезду глазами.
«Андромеда».
– Спроси меня, что значит ее имя.
Это был еще один приказ, и мне захотелось отказаться. Сказать ему, чтобы прекратил мне указывать. Вот только я хотела знать – внезапно мне стало это необходимо. Но он уже уходил, направляясь к дверям.
– Подожди, – выдохнула я, разворачиваясь к нему. – Что значит ее имя?
Он открыл дверь, и на террасу пролилось немного света. Черный костюм. Широкие плечи. Прямые линии. Он повернул голову ровно настолько, чтобы поймать мой взгляд. Синие.
– Оно значит «правительница мужчин».
Ледяной порыв ветра чуть было не проглотил его слова быстрее, чем они долетели до меня, и хлестнул меня волосами по щекам.
А потом он ушел.
Я схватилась за перила и посмотрела на небо.
Дыхание восстановилось.
Дрожь в венах сменилась электрическим гудением проводов.
А потом я сделала это – ради всех, кто не мог.
За каждый синяк.
Каждый шрам.
Каждый удар по моему лицу.
Но главное, я сделала это, потому что мне так захотелось.
Я закричала.
Дни сменялись ночами.
Следующие несколько месяцев пролетели незаметно, пропав в водовороте вечеринок, отпусков, скачек и походов в спа по выходным. Наркотики и выпивку было так же просто достать, как серебряное блюдо со свежими фруктами и круассанами, которое каждое утро стояло посреди обеденного стола на двенадцать человек.
Я была молода.
Избалована.
И полна апатии.
Я впитывала в себя все, что заставляло сердце биться. Заставляло забывать. Чувствовать себя живой.
Иногда это был белый порошок из Колумбии.
А иногда… синий.
– Вот это роскошная жизнь.
Этот протяжный голос влился в мою кровь и согрел меня изнутри.
Я лежала на кресле у бассейна в сверкающем золотом платьице, убрав волосы в небрежный пучок и позволив одной из лямок соскользнуть с плеча. Стоял неприлично жаркий март, и я этим пользовалась.
Я укусила клубничку и поймала взгляд Аллистера.
– Завидуешь?
– Мне, скорее, все равно.
Сияние воды в бассейне окрашивало его в оттенки серебряного, синего и темного. Темно-синий костюм и галстук. Отполированные часы «Ролекс» и запонки на манжетах. Он стоял перед дверями террасы моего дома, держа в руке стакан и окидывая меня теплым взглядом: от моих волос, тарелки с клубникой и стакана с текилой на столике рядом до моих красных вельветовых туфель.
– Только не говори мне, что истории моего мужа тебе наскучили. – Антонио был хорошим рассказчиком и умел захватывать своих слушателей, но я не могла заставлять себя слушать одну и ту же историю сто раз подряд.
– Похоже, тебя они тоже не слишком заинтересовали. Хотя, возможно, ты просто знала, что дальше он пустится рассказывать о том, как впервые отымел свою девственницу – жену, когда ей было двадцать один.