— Не-е-э-эт…. или да-а-а-а… я не уверена, — жалобно протянула я. — Он из благодарности хотел, словно он мне должен…
— А вот это ты зря! — убежденно попенял дракон. — Это ты сама придумала. Мне кажется — он тебя любит!
— Да за что меня любить?
— Э, — усмехнулся друг, — думаешь, любят только умных и красивых? Ан нет, любят всяких — и косых, и кривых, и тупых. Любят, даже если и любить-то не за что. Потому что любят не за что-то, а всегда — вопреки всему. Будет у тебя еще настоящая любовь.
— Я знаю, — призналась я. — Мне об этом же бабушка Смерть говорила!
— Вот и слушайся умную бабушку!
— Да, но время-то уходит. С каждым прожитым годом мой шанс на любовь до гроба — возрастает многократно! — трагично возопила я, буквально упиваясь собственным горем.
— А сколько тебе лет, детка? — ехидно поинтересовался Эткин.
— Много уже. Целых семнадцать!
— Ой, не могу! Ой, держите меня трое! — громко ржал дракон. — Тоже мне старуха нашлась. Не придуривайся, Мелеана! Если считаешь, что тебе замуж только по возрасту пора, то еще не поздно согласиться на предложение Генриха.
Слезы из моих покрасневших, превратившихся в щелочки, глаз полились еще обильнее:
— Ну, не могу же я согласиться с первого раза!
— И почему это, позволь узнать? — искренне удивился Эткин. — Неужели надо поломаться, цену понабивать, почувствовать свою власть над мужчиной?
— Настоящие женщины никогда не соглашаются с первого раза! — всхлипнула я. — Так во всех эльфийских романах написано. Героиня всегда проверяет любовь на прочность, заставляет героя ждать ее благосклонности минимум года три. Это так романтично!
— Дуры твои героини! — жестко развенчал собеседник мою дутую идеологию. — Романтики ей, понимаешь, захотелось! Да где ты, интересно, в жизни эту хваленую романтику-то видела? В жизни все грубо, быстро и прозаично. Романтика — она только в твоих балладах бывает!
— Вот и хочется романтики!
— Хочется! — удачно передразнил дракон мой гнусавый голос. — Правда жизни состоит в том, что, если настоящая женщина никогда не соглашается с первого раза, то настоящий мужчина ничего не предлагает во второй раз!
— И что теперь делать? — горестно взвыла я, почти перекрыв грохот взрывающихся петард:
Мужчины — такова природа,
Что и в большом, и даже в малом, —
Все — от красавца до урода —
Себя считают идеалом.
Самоуверенны безмерно,
Меч наголо… и в бой поскачут,
А жены — дом ведут примерно,
Ждут мужиков и горько плачут.
Рыдают громко в божьем месте —
Мол, свистнул меч… летит глава!
Ведь только год прожили вместе,
И вот она — с дитём … вдова.
Мужчины склонны, без сомненья,
Дарить нам лживые слова,
И ими правит, к сожаленью,
Частенько — нижняя глава…
Уж сколько раз твердили миру —
Коль в жизни хочешь ты покой,
Не сотвори себе кумира…
И не молись на род мужской…
— Ох, как все запущено… — Эткин внимательно выслушал вдохновенную слезливо-песенную импровизацию. — А ничего не делай. Забей на эмоции. — Он философски пожал плечами, чуть не уронив меня на землю. — Время покажет. Да и некогда тебе слезы лить, дел-то вон сколько намечено!
— И точно! — Я шмыгнула еще один разочек, напоследок, и решительно утерла глаза. — Придется выполнять данные обещания.
«А еще очень хочется разобраться с третьим испытанием, про которое Смерть так и умолчала. Да и пора бы понять, какое загадочное Кольцо мне предстоит замкнуть», — подумала я про себя.
— Умница! — похвалил Эткин. — Авось, пока разбираешься с нашими загадками, твои загадки сами с тобой разберутся… или тихо рассосутся, — добавил он и подмигнул.
Я нерешительно улыбнулась:
— Ты так думаешь?
— О да, я в этом уверен! — излишне поспешно поддакнул дракон.
— И с чего же мы начнем?
— Гм, — задумался он, прикрывая сапфировые глаза. — Я слышал, что в Долине кленов есть древний храм, в котором якобы хранятся документы, имеющие отношение к исчезновению моих собратьев. Может быть, для начала наведаемся туда?
— Мы с тобой вдвоем?
— Ну, зачем же вдвоем, — заговорщицки усмехнулся друг. — Огвур и Ланс выразили горячее желание сопровождать нас. Собственно, они уже уехали. Обещали, что будут ждать в домике достопамятного тебе паромщика.
Я вспомнила перекошенное лицо мужика, сцену с кошкой и, не удержавшись, фыркнула от смеха:
— А Ульрих нас отпустит?
— А мы ему не скажем, — шаловливо хихикнул гигант. — Пусть занимается королевством сам, чай, уже не маленький!
Я восторженно рассмеялась:
— Ах ты, провокатор. Ведь отлично знаешь, что не замуж мне хочется, а не терпится увидеть и узнать что-то новое!
— Я вас, человеков, насквозь вижу, — горделиво прихвастнул дракон. — Вы же самые беспокойные и пытливые из всех тварей.
— Что, и даже через шелковую рубашку видишь? — деланно испугалась я, хватаясь за кружевные рюши на груди.
— Не, ну, не до такой же степени! — притворно-стыдливо отвел глаза хитрец.
Генрих нещадно подгонял Песню, чего никогда не делал раньше. Обиженная кобыла закусила удила и летела быстрокрылой птицей, почти не касаясь мостовой стройными длинными ногами. Ветер свистел в ушах обезумевшего наездника. Плащ запутался, зацепившись за стремя, и Генрих попросту скинул его, отбросив в придорожную пыль. Шляпа всплеснула полями, взмахнула пушистым белым пером, прихваченным дорогим алмазным аграфом, и упорхнула следом. Задыхающийся от разочарования барон рванул завязки колета. Прочные кожаные шнурки лопнули, как гнилая пеньковая веревка. Сорванный колет редчайшего эльфийского бархата беззвучно растаял в темноте. Ничего, свита подберет. Или не подберет, да и демон с ним! Испуганные дворяне первое время еще пытались догнать своего Повелителя, но внимательнее присмотревшись к его бледному, перекошенному лицу, предпочли держаться на почтительном отдалении. Ибо барон так судорожно хватался за Гиарду, что становилось страшно — не вынашивает ли он плана убить кого-нибудь невезучего, не вовремя подвернувшегося под монаршую руку. А Генриху и впрямь — очень хотелось убить. Сдавить сильными смуглыми пальцами ее непокорную белую шею. Вцепиться в роскошные рыжие локоны, свободной волной плещущиеся за спиной. Его всегда безмерно возбуждало это упоительное зрелище — длинные волнистые пряди волос обвивают рукоять Нурилона, словно соединяя меч и его хозяйку в одно гармоничное, неразрывное целое. Внимательные, насмешливые зеленые глаза в обрамлении густых черных ресниц. Ниже начиналась золотая маска, придающая принцессе загадочно-неземной вид, а сразу под краем волшебного украшения рдели губы, яркие, как малина, и такие же сладкие. Никогда более не суждено Генриху позабыть вкус этих манящих губ, таких желанных, таких недоступных. Единственных в мире, единственных для него. И как искусно умели они складываться в неприступную гримаску. Она презрительно щурила глаза, приглушая их изумрудный свет, хмурила ровные, словно нарисованные, дуги бровей и говорила — нет. Снова нет, всегда нет! Да будь она проклята! Она — само благословение божье во плоти!..
Хриплый, полный мучительной боли всхлип вырвался из искусанных в кровь губ сильфа. Он шарил по груди, искренне веря, что под выпуклыми ребрами, под крепкими мускулами уже нет разбитого сердца. Что влюбленное сердце осталось там, у ее ног, на площади Нарроны, где она глумливо растоптала его своими нарядными сапогами.
— Я люблю тебя! — кричал Генрих, но встречный ветер вбивал обратно в глотку эти запоздалые признания. «Я люблю тебя!» — обреченно стонала измученная душа, не способная жить вдали от предмета безумной страсти.
— Тебя, тебя… — насмешливо вторило жестокое эхо, единственный попутчик несчастного влюбленного.
Рассорившись с Ульрикой в первый раз, в ночь неудачной попытки проникнуть в Незримую башню, Генрих поскакал домой. Уже будучи совсем близко к пещере, он обнаружил исчезновение уродливых рубцов, с рождения обезображивающих лицо барона. А открыв защитные плиты, перекрывающие вход в убежище сильфов, встретил своих соплеменников — всех живых, здоровых и красивых. Пережив их первое удивление при виде взрослого, могучего Повелителя, он понял — она что-то совершила, сотворила невозможное. Ведь войско Ринецеи прекратило осаду и исчезло в неизвестном направлении. Он помчался обратно, по пути сталкиваясь со все новыми и новыми слухами, обраставшими невероятными подробностями, превращавшими ее в живую легенду. Она вынесла мертвого брата из башни, она осмелилась отказаться от дара Камня власти, она впала в беспамятство, а принц ожил, принц стал королем. И, наконец, она — проснулась! И уже в столице, поговорив с магами, он узнал об ее соглашении с демиургами и содрогнулся от ужаса и благоговения! Несчастная, отважная, бескорыстная девочка — пожертвовавшая всем. О, как мечтал он привлечь на свое плечо эту буйную рыжую голову. Защитить ее от всего, ее — такую сильную и смелую, но в душе — такую хрупкую и ранимую. А она — отказалась! Сказала: «Нет», — и, повернувшись, ушла, оставив его одного, недоумевающего и безутешного. Пусть будет проклята ее неуемная гордость!
«Женюсь, — мстительно решил Генрих. — На самой прекрасной эльфийской принцессе. Назло ей. И пусть она потом от досады себе локти кусает!»
Солнце медленно выползало из-за горизонта, такое же помятое и заспанное, как и все мы сегодня. И явно — страдающее сильнейшим похмельем. Надо будет узнать у Марвина — может, они с Саймоном с пьяных глаз вчера и солнцу умудрились налить? Похоже, эти двое магов еще и не на такое способны.
Я привычно собрала небольшую походную сумку. Усмехнулась. Ситуация до нелепости напоминала мой поспешный отъезд из замка Брен, положивший начало самым невероятным приключениям. Вот и сейчас — мы едем на поиски величайшей тайны нашего мира. Может, это символично — такая однотипность ситуаций? Я посмотрела на дверь. Э, нет! Надо повторить все до мельчайших деталей. Поэтому я решительно растворила оконные створки из цветного стекла. М-да, высоковато — все-таки второй этаж. Хотя где наша не пропадала!.. Я выбросила в окно сумку, следом отправила оружие. Залезла на подоконник и мастерски спрыгнула вниз, благополучно приземлившись на рыхлую клумбу. Извините за загубленные жизни, нежные нарциссы. Долго будила пьяных конюхов, в резкой форме требуя свое любимое, старое седло взамен позолоченного королевского. Сама взнуздывала сонного, недовольно сопящего Беса, ни в какую не желавшего расставаться с придворными белоснежными кобылками. Конь смотрел на меня укоризненно — мол, опять никакой личной жизни.