— Дурашка! — мягко уговаривала я упрямого жеребца, затягивая подпругу. — Мы едем искать пропавших драконов!
Бес насторожил уши и выкатил испуганные глаза. «Этих огромных огнедышащих чрезвычайно опасных тварей? — так и вопрошали его расширившиеся от ужаса зрачки. — Да ты и впрямь сумасшедшая, хозяйка!» Конь уперся, нипочем не желая трогаться с места.
— На колбасу сдам! — сурово пригрозила я.
Бес вздохнул, повесил голову и уныло поплелся из конюшни, едва переставляя ноги. Видимо, в отличие от меня, он не очень-то горел желанием огрести новых приключений на свой поджарый зад.
Я краем объехала дворовые постройки. Впрочем, кажется, можно не бояться встретить кого-нибудь свободно передвигающегося на своих двоих. Дворец словно вымер. Славно погуляли. Похоже, до сладкого никто не дожил, хотя торт и был крупно порублен на кривые куски совместными усилиями жениха и невесты. А это и есть главный показатель того, что праздник — удался.
Над площадью вяло развевались пожульканные штандарты правящего дома де Мор. За огромным столом, уткнувшись лицом в знаменитый торт, в обнимку дружно храпели две уважаемые личности — бургомистр и первосвященник богини Аолы. Я потрясенно разглядывала учиненный погром и даже не пыталась пересчитать бесконечное множество пустых винных бутылок. С подобным я сталкивалась лишь один раз — при чтении описания свадьбы древнего короля Изыргульда Кривошеего, когда согласно хроникам «великие безобразия учинили и выпили вино от пяти урожайных годов». Ну, да, похоже, у нашей свадьбы тоже весьма неплохие шансы попасть и в хроники, и в знаменитые орочьи книги рекордов, которыми под дикий хохот зачитываются все государства.
Я уже направлялась к гостеприимно распахнутым (да заходите, демоны дорогие — мы все равно в стельку пьяные и сопротивления оказать не сможем) воротам, когда меня остановил зычный окрик с главной караульной башни:
— Ульрика, сестра! Куда же ты? Что я без тебя с похмельными гостями делать буду?
На смотровой площадке, находящейся на высоте пятого этажа, картинно заламывал руки молодой король, облаченный в батистовую ночную сорочку до пят. Я немного полюбовалась эротичной фигурой брата, весь облик которого так и говорил о бурно проведенной первой ночи, ласково сделала ладошкой краткий прощальный жест и снова неторопливо затрусила к выезду из столицы. Ульрих издал несколько придушенно-булькающих звуков и заголосил вновь, на этот раз требовательно-повелительно:
— Принцесса! Официально запрещаю вам покидать Наррону! И вообще — куда это вы намылились ни свет ни заря?
Я приложила к губам сложенные рупором ладони и сделала попытку достойно ответить разгневанному брату:
— Мать вашу… — но шальной ветер унес в сторону окончание фразы.
— Чего? — возмущенно взревел король. — Ульрика! Ты что, перепила? Что за выражения ты себе позволяешь?
Я обескуражено вздохнула и предприняла еще одно, на этот раз более удачное, усилие докричаться:
— Мать вашу искать!
— А-а-а-а-а-а! — облегченно откликнулся брат. — Ясно! Но одна, без армии! Ты что — совсем сумасшедшая?
— Ага! — радостно закивала моя беспутная рыжая голова.
— Ну, смотри! — продолжал пыжиться коронованный юноша. — Если что устроишь, если не вернешься, если, не дай Аола, погибнешь, то я… я тебя убью!
Я прыснула:
— Я тоже очень тебя люблю! — искренне ответила я, пуская Беса резвым галопом.
— Возвращайся скорее, моя Сумасшедшая сестра! — летел мне вослед оптимистичный призыв брата.
— Обязательно! — тихонько шепнула я.
Птички поют, солнышко светит, Бес приободрился и втянулся в ровный, размеренный аллюр. Кра-со-та! А Эткин прав, и чего это я так переживаю из-за отказа Генриху? Ведь сама понимаю: то, что тебе дорого, — отпусти, не принуждай, не удерживай. Вернется — значит, твое. Не вернется — твоим никогда и не было. Любит меня — значит, вернется. Любовь — она как свободолюбивая птичка: в неволе, может, и живет, а вот петь — не хочет. Муж, дом, дети — и все, прощай свобода. А что может быть слаще свободы? Неведомые страны — которые еще предстоит увидеть, незнакомые люди — с которыми еще предстоит встретиться, нехоженые дороги — по которым еще предстоит пройти. А рядом — верные друзья, и надежный меч за спиной.
Над головой промелькнула тень. Я сняла шляпу и приветственно помахала ею. Эткин летел очень необычно — на спине, лениво, словно веслами, загребая крыльями. Кислое выражение морды, обвисший хвост.
— Выпить бы! — мечтательно закатил он слезящиеся глаза. — Так прямо и ощущаю песок под языком и вкус кошачьей мочи во рту!
— Пить надо меньше, — наставительно сказала я.
— Меньше не наливали, — вяло оправдывался дракон. — Давай подгоняй жеребца! У жены паромщика, говорят, знатное пиво. Только, если не поторопимся, орк с полуэльфом его без нас вылакают!
— Стой, — вспомнила я, — а как же заветный погребок с элитным эльфийским?
— Да ну, нашла что вспомнить, — еще больше помрачнел Эткин. — Там и трехсот бутылок не набралось. Нам-то с грифоном на двоих…
— Вы что же, так все триста бутылок вчера и выпили?
— Ага, — гордо подтвердил выпивоха. — Долго ли умеючи-то!
— Эткин! — позвала я минуту спустя. — Все хотела спросить, что ты чувствуешь там, высоко в небе?
— О-о-о-о-о! — вдохновенно протянул дракон, всплескивая крыльями и счастливо улыбаясь от уха до уха. — Много всего. Но все это можно выразить одним словом — свобода!
— Свобода от чего? От земли?
— Глупая! — по-доброму усмехнулся дракон. — Не от земли, не от проблем, не от плоти. Свобода — это полная гармония с самим собой. Это счастье осознания самого факта бытия, со всеми его радостями, проблемами и печалями. Это дорога под ногами, ветер странствий в лицо, верный друг рядом. Свобода, ты — и ветер. Что еще нужно для счастья?
Я задумчиво покосилась на парящего гиганта. Надо же, неужели он читает мои мысли? Ведь всего мгновение назад и я пришла к тому же выводу.
— Поспешай! — крикнул Эткин, набирая высоту. — Пиво ждать не будет!
Я пришпорила коня. Заскучавший Бес рванулся вперед, явно намереваясь обогнать самоуверенного дракона. Ветер странствий упруго бил в лицо, неся упоительный аромат цветущих луговых цветов и влагу приближающегося дождевого облака. Мне стало удивительно хорошо и спокойно. Как и сказал дракон, в душе царила гармония. Я приподнялась в стременах, раскинула в стороны руки и громко запела от переполнявшего меня ощущения свободы.
Что слаще свободы на свете, скажи?
Алмазы бери и дворцы разрушай,
Любым испытаньем меня накажи,
Но только свободы, прошу, не лишай!
Бесцельно в богатстве сгорают года,
Они преходящи, и счастье — не в них,
Пускай остается со мной навсегда
Свобода… И ветер — один на двоих…
И даже любовь, что другим дорога,
На главный вопрос не дает мне ответ,
Такая судьба — как подарок врага,
Ее не приму… Ведь свободы в ней нет…
Эпилог
— Думаешь, она не поняла, кем ты являешься на самом деле, — когда увидела твой портрет в Лабиринте судьбы? — спросила Ринецея.
Астор, ее старший брат, великий архимаг и принц демонов, отрицательно покачал белокурой головой:
— Да ты что, сестра! Принцесса Ульрика — еще ребенок! Такой же доверчивый, непредсказуемый и склонный к максимализму. Ей ли с нами тягаться?
— А там, в Храме, она… — нерешительно начала демоница.
Но принц одной снисходительной улыбкой разом отмел все невысказанные опасения:
— Это просто досадное недоразумение. Неблагоприятное стечение обстоятельств. Ты ослабила бдительность, переоценила значимость наших побед. Но теперь мы будем умнее…
— Конечно! — согласилась Ринецея, любовно поглаживая переплет старинной книги, лежавшей у нее на коленях. — Ты прав, дорогой брат! Никуда она от нас не денется, эта заносчивая рыжая девчонка!
Астор постучал черным когтем по толстому тому, так приглянувшемуся его сестре:
— Она придет за этим, ей нужны «Хроники Бальдура».
— Путь к храму Розы, — насмешливо уточнила демоница.
— Он самый! — подтвердил Астор.
Потом он прищурил золотистые глаза, подчеркнуто вульгарно причмокнул алыми губами и послал воздушный поцелуй, адресовав его кому-то, находящемуся сейчас совсем в другом месте:
— Мы ждем тебя, Сумасшедшая принцесса!
— Ждем! — многообещающе повторила Ринецея.