Стражники впустили девушку-служанку, которая принесла на серебряном подносе стакан с мятной водой, и сразу закрыли за ней двери. Служанка быстро подошла к Анжелике, и та, желая как можно быстрее избавиться от привкуса пепла во рту, с удовольствием отпила несколько долгих глотков.
Когда она вернула стакан на поднос, приемная мать уже стояла рядом.
Мико была миловидной женщиной: скуластое лицо с острым подбородком и широким лбом, черные прямые волосы, а виски уже чуть посеребрила седина. Она эмигрировала из Азуны тридцать лет назад, но продолжала носить традиционную азунскую одежду – платье-халат с широким шелковым поясом и длинными волочащимися рукавами.
– Ты пришла позже, чем мы ожидали, – сказала Мико. У нее был странный акцент – родной азунский с примесью ставшего родным ваеганского. – Адела вернулась час назад.
– Были кое-какие дела.
Анжелика проскользнула мимо приемной матери к лестнице. Вспышки огня на арене было недостаточно, ей не терпелось взять в руки скрипку, которая хранилась в комнате для музицирования.
– Как прошла встреча с его величеством?
Анжелина повернулась вполоборота и, теряя терпение, ответила вопросом на вопрос:
– А мама разве тебе еще не рассказала? Какой смысл спрашивать меня?
Теплая улыбка слетела с лица Мико. Она собралась что-то сказать, но потом, вздохнув, тряхнула головой, как будто передумала:
– Хорошо, не буду тебе докучать.
С этими словами она удалилась в сторону сада.
Анжелика шумно выдохнула. Ей совсем не нравился даже намек на чувство вины.
Как только шаги Мико стихли, она подошла к фреске.
Четыре элемента. Четыре бога. Четыре дома. Каждый как эти стихии, со всеми их достоинствами и недостатками.
Риша Вакара – земля, упрямая, как сказал Эран. Николас Кир – воздух, переменчивый и непредсказуемый. Данте и Таисия Ластрайдер – вода, изворотливые, непокорные, легко приспособляющиеся.
И она…
Анжелика прикоснулась кончиками пальцев к пламени, которое изрыгал крылатый дракон. Провела по изгибам его туловища, и знакомый голод вцепился ей в кишки.
Анжелика была огнем, она была готова сжечь, превратить в пепел каждого, кто встанет на пути Мардова.
IV
Николас Кир взвесил на руке меч и на мгновение представил, как вонзает его в горло отца.
Подумал, что, наверное, это не самая лучшая мысль для того, кто стоит посреди базилики.
Подошли священники с позолоченными доспехами. Они были в длинных туниках из желтого шелка и мешковатых белых штанах, их глаза были подведены мерцающей пудрой. Самые старшие были обриты наголо, чтобы были видны татуировки в виде солнца на затылках.
Некоторые из них были луминами. Фамильяры неподвижно парили у них над плечами, как большие светляки. А вот фамильяр Николаса, наоборот, беспокойно кружил у него над головой. Николас коротко сделал Луксу замечание, и тот опустился к нему на воротник.
В жилах священников-луминов текла соларианская кровь, у них были белые волосы и смуглая с золотистым отливом кожа. В Нексусе люди смешанной крови встречались нередко, учитывая поток беженцев после Запечатывания. Считалось, что они должны идти служить в базилики, а так как им постоянно отказывали в работе, у них часто просто не было выбора.
Священники начали облачать Николаса в доспехи, и он задержал дыхание. По нефу эхом разлетались скрип затягиваемых ремней и щелчки пряжек. Тяжелая кираса опустилась на плечи и, как змея, сдавила ребра. Поножи зафиксировали колени, наручи утяжелили предплечья, наплечники по форме напоминали крылья.
Закончив облачать его, священники отступили назад и склонили головы. Николас посмотрел им за спины, на людей, которые наблюдали за происходящим, на послушников и кураторов, на любопытных верующих, которые стояли между колоннами из мрамора с золотыми прожилками. Среди них стоял и прелат Леззаро, который курировал все базилики и был признанным авторитетом во всем, что касалось веры.
Николас не знал, что прелат лично придет на церемонию. Встретившись с ним взглядом, тот ободряюще улыбнулся и едва заметно кивнул.
Момент был испорчен, когда вперед вышел отец Николаса. У Николаса взяли из руки меч, и он слегка пошатнулся, потеряв равновесие.
Варен Кир отцепил висевшее за спиной оружие и протянул его сыну.
Николас видел его тысячу раз, когда оно лежало на подставках или когда отец орудовал им на шествиях и военных парадах. Но сейчас отец протягивал его Николасу, протягивал так, будто действительно считал, что сын достоин к нему прикоснуться.
Копье Вестник Солнца – длинное и гладкое, позолоченный шток утяжелен металлическим сплавом. По обе стороны наконечника с фут длиной – золотые крылья, очень похожие на наплечники и такие же смертоносные, как сам наконечник. В каждом заключено перо из крыльев Фоса. Согласно некоторым соларианским мифам, люди использовали перья после линьки бога, чтобы совершать с помощью магии выдающиеся деяния. Как деревенская девушка Врина, которая провела людей из своей разграбленной и опустошенной деревни через Море Теней.
Обладание одним пером уже было чудом, а двумя – свидетельством силы рода Кир.
Дрожащей рукой Николас потянулся к копью. Когда пальцы прикоснулись к древку и обхватили его, слабый гул защекотал ладонь. Два спрятанных в металле пера Фоса начали излучать яркое сияние, и это сияние пульсировало в такт с ударами сердца Николаса. Ему даже показалось, что еще немного – и он сможет почувствовать под этим ярким нимбусом[12] сами перья, их полупрозрачные белые стержни и длинное, слегка загнутое опахало.
– Никша, – отец всегда настаивал, что это настоящее соларианское имя Николаса, – ты готов?
Выражение его лица говорило о грандиозности поставленной задачи. Николас почувствовал тяжесть в желудке, его замутило, и он подумал, что вот сейчас не выдержит, согнется пополам и на глазах у всех заблюет пол базилики. Но он предпочел бы этот вариант тому, что ожидало его на помосте в апсиде. А там он впервые в жизни должен вступить в контакт со своим богом.
Они с отцом прошли мимо рядов конусообразных подсвечников и пахнущих янтарем и тиком кадильниц. Тело Николаса словно одеревенело под тяжелыми доспехами, рука, в которой он держал копье, начала неметь. Копье было тяжелее меча, и его нельзя было просто взять и убрать в ножны.
Николас примерно знал, чего ждать. Его отец прошел через этот ритуал тридцать лет назад и много рассказывал о том, как это было.
– Мой отец привел меня в базилику, когда я был ненамного старше, чем ты сейчас. И вот я в моих лейтенантских доспехах поднялся на помост Фоса, и, когда я ему молился, он со мной заговорил. Его голос грохотал в моих костях и заполнил все мое тело. И тогда я понял зов к служению. На меня снизошло его благословение, и я почувствовал себя бессмертным. Несокрушимым.
Взгляд у Варена стал отстраненным, таким Николас его еще никогда не видел. Суровой была и внешность Варена Кира, и душа. Этот человек был словно высечен из некой неподатливой субстанции, которую можно было назвать долгом или ответственностью. Как и почти все дети в роду Кир, он в юном возрасте был отдан в ополчение Ваеги. Будучи команданте, он возглавлял свой собственный отряд, но в конце карьеры это скорее было просто почетным званием. Теперь он должен был сосредоточиться на делах собственного дома и на подготовке Николаса как своего преемника.
Риан мог бы справиться с тем, что Николасу было не по силам. Младший брат уже поступил бы в ополчение и быстро дослужился бы до лейтенанта, он унаследовал бы оружие, которое сейчас неуверенно держал в руке Николас.
Но Риан умер и забрал с собой всю отцовскую гордость за сыновей.
Поднимаясь по ступеням в апсиду, Николас остро, до боли чувствовал отсутствие брата. Он представил, как Риан стоит внизу и с улыбкой смотрит на него, раскачиваясь на пятках. Риан никогда не умел стоять без движения. Даже его фамильяр постоянно сновал у него между пальцами или кружил возле ног.
Николас тихо, с грустью усмехнулся.
– Ты прячешь свой страх не лучше, чем свое презрение, – пробормотал Варен.
Николас глянул на отца. Высокий суровый мужчина в форме команданте, на груди при свете свечей поблескивают медали, фамильяр послушно завис над правым плечом.
– Я не боюсь, – соврал Николас.
– Тогда сосредоточься, – сквозь зубы сказал Варен.
Купол апсиды в основании был украшен цветочным и геометрическим орнаментами, в глубине помоста стояла скульптура огромного солнца. По лучам светила были расставлены свечи. По обе стороны апсиды стояли на коленях два священника, они следили за тем, чтобы все свечи горели, и заменяли сгоревшие до основания.
Варен отступил в сторону, и Николас остался на помосте один перед скульптурой солнца. Лукс, влекомый любопытством, медленно полетел вперед. Возможно, какая-то сила притягивала его к тому месту, где однажды стоял Фос, отдавая приказ построить базилику.
Николас сделал глубокий вдох, насколько это позволяла кираса, и опустился на одно колено. Копье он держал вровень с поднятым бедром. Под куполом апсиды скрип и лязг доспехов звучал неестественно громко, и Николаса бросило в жар, как будто он делал что-то постыдное.
Все наблюдали. Все ждали.
Николас представил, будто его брат тоже опустился на одно колено рядом с ним и, приподняв белесую бровь, заметил: «Ты выглядишь как актер в дешевой постановке „Четыре рыцаря Кардики“».
С трудом Николас сдержал улыбку, чтобы священники не сочли его еретиком. Пот струился по груди под кирасой. Чтобы унять дрожь в руках, Николас крепче сжал копье.
– Что я должен буду делать, когда туда поднимусь? – спросил он отца у него в кабинете.
– Молиться.
И Николас, склонив голову, начал молиться богу, которого ненавидел всю свою жизнь.
«Свет – это жизнь, свет – это долголетие, – мысленно повторял он по памяти. – Свет – это вершина, где мы обретаем себя. Фос, пошли мне свое благословение, а я в ответ буду посылать свет во тьму».