«Предопределено тебе высшими силами за Мораной следовать и волю ее исполнять. Серп серебряный крепче сжимай да порядком мирским управляй».
Сумрачный лес, Навь
Много лет тому назад родилась у Варвары и Владимира дочь – Марья Моревна. Появление ее в Нави было чудом, ведь не до́лжно живой душе в мире мертвых существовать. Возмущались упыри, волколаки, призраки и ведьмы, смуту сеяли и подле Темного терема толпились с вилами и гневными речами. Сулил им страшную кару чернокнижник могущественный, ежели не оставят угрозы свои. Однако слушать его мало кто желал, ибо все справедливости жаждали.
Неразбериха долетела на крыльях воронов до Мораны. Она медлить не стала и явилась к обители Владимира со словами:
– Коль родилась девочка в мире сем, стало быть, надобно так. Средь вас отныне она будет жить, а не согласен кто, тот против воли моей пойдет и главы не снесет.
Видела богиня нить судьбы Марьи, знала, что ей уготовано. С волей богини спорить никто не стал. Лишь токмо уста поджимали да носы воротили, не желая с девицей водиться. «Насмешка», «лишняя», «потеха над нами», – причитали обиженные и стороной обходили все Кощеево семейство. Владимир тому рад был шибко: никто здесь его не тревожил, к жизни воротить не просил. Одна Варвара переживала за дитятко свое – на одинокую судьбу оказалась дочь обречена.
Однако Марья не замечала совсем скуки и от неприятия не страдала. С малых лет батюшка да матушка всему обучали и развлекали дочь, как только могли. Игрушек тьма, нарядов полные сундуки, ларцы с яхонтами да птицы и звери, что в Нави разговаривать умели, – всем была девочка окружена. Избалованной она не слыла и постоянно в делах и заботах коротала время. С Варварой зелья варила, зверье лечила, травы сушила, припасы делала и Дубровцу помогала за Сумрачным лесом приглядывать. Владимир ремеслу своему дочь чуть ли не с пеленок учил и с каждым годом новые задания поручал. Голову злодею задурить, иллюзию наслать или холеру вывести – ничего без ее внимания не оставалось.
В одном лишь ждали неудачи: как бы ни билась, как бы ни старалась, но сражаться у Марьи не получалось. Ни мечи, ни кинжалы, ни кулаки – все выходило неладно.
– Тебя одну отпускать, все равно что зайца хищником звать, – потешался над Марьей ее единственный друг – кот Баюн.
Настоящее имя Баюна было Иван. Появился он в Нави благодаря Кощею Бессмертному, который повстречал однажды в Яви маленького мальчика Ваню, в коем скрывалась могучая сила. Назвав Владимира мастером, перешел границу миров Иван, судьбу свою воплощая. За годы долгие из юнца превратился он в красивого и умного молодца, который часто помогал Варваре и Владимиру в делах. Когда же появилась в семействе Марья, то стал Иван о ней заботиться и обучать всему, что сам умел.
Вместе с ним Марья всю Навь вдоль и поперек исходила, множество карт земель нарисовала и никаких упырей да волколаков не боялась. Ничто девочку не страшило, покуда рядом был друг дорогой, а память слова заклинаний хранила. Об одном только мечтала Марья: в Явь самостоятельно отправиться однажды. Однако о сем даже думать ей запретили и строго-настрого наказали: ни ногой из мира темных сил. Злило то девочку шибко, но делать было нечего – против воли родителей действовать не решалась.
– Но ты же сам ходишь в Явь! Почему же мне нельзя одной? – возмущалась Марья, сидя как-то раз на берегу Смородинки вместе с Баюном.
– Я двум мирам от роду принадлежу да все порталы в междумирье вижу лучше тебя, – ответил Иван, брезгливо поглядывая на мутную воду.
– Вот и неправда, – покачала головой девочка. – Я, как и ты, замечаю проходы в другие миры, а еще и прошлое мертвых распознаю – так-то! Все те призраки, что тут гуляют, жили когда-то, а я их судьбы, как грамоты, читаю. Ты что, не веришь? – вскочила Марья, замечая лукавую улыбку друга.
– Чуть что, так сразу злишься, – мягко проговорил он. – Я ведь просто улыбнулся, а ты уже себе придумала невесть что. Эх, Марья… Кичишься ты знатно, но сделала мало.
– Моя вина, что меня никуда одну не пускают? Хожу, брожу как неприкаянная по всей Нави, все дорожки наизусть знаю, – девочка скрестила руки на груди. – Может, я в Яви окажусь полезной? Отец вон как помогал хворь изводить, мама тоже мастерица на все руки. У тебя родители знахарями слыли, сам оборотнем стал сильным. У всех дела, заботы. Одна я – бесполезная, ничего без ведома старших сделать не могу!
С тоской на нее Баюн взглянул, помочь хотел, да только слова всякую силу теряли, когда печаль в сердце проникала. Жалел он Марью, хотел ей весь мир показать, одначе не мог против наказа Кощея пойти. Поэтому-то приходилось ждать, покуда девочка не повзрослеет.
– Вань, а поведай мне, что Кирилл стережет?
Удивленно Баюн на Марью взглянул и на долю секунды дар речи потерял.
– Ты же сама знаешь, что он страж между Явью и Навью. Кирилл следит, как бы никто к нам не пожаловал из живых, ибо обратно уж не вернется. Воды Смородинки зачарованы и опасны для…
– Для тех, у кого сердце бьется, да-да, – перебила его Марья. – Но я о другом, – напрягся Баюн, догадываясь, о чем речь пойдет. – Что он в том гроте охраняет помимо истока Смородинки? Токмо не говори мне, что в горах Отшельницах самая дивная и удобная пещера во всей Нави – ни за что не поверю. Он стережет ведь что-то, я точно знаю.
Упряма больно была Марья, а посему знал Ваня, что спорить с ней туго – все равно на свой лад поступит и доберется до истины. Вздохнул Баюн глубоко и принялся правду в слова лукавые закутывать:
– Знаешь, жил да был на свете один царь…
– Нечего мне тут свои сказки молвить, – отмахнулась девочка, отворачиваясь. – На меня твои чары не действуют.
О способностях кота Баюна устрашающая молва по Яви шла. С малых лет в нем талант сказителя жил, а как попал Ваня в Навь, так и развил дары, природой данные. Облик исполинского кота, наделенного волшебным голосом, с годами Иван приобрел. Мог он любого заговорить и ввести в заблуждение, волю покорить и со свету белого проводить. Шептались люди, что иногда вечерами путники одинокие кота встречали и в лапах когтистых его навсегда пропадали. Образом своим колдовским он пользовался редко, только когда запугать хотел. Остальное же время пребывал Ваня в теле высокого и крепкого молодца, у которого ярко сверкали зеленые глаза, сильно походившие на кошачьи.
– Так ты просто послушай, не поддаваясь чарам.
Баюн расплылся в улыбке, заправляя себе за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос.
– А зачем мне сказки слушать, если я тебя об ином спросила, а? – резко обернулась Марья, губы поджимая.
– Сказки сладки, а истина горька.
– Баюн! – чуть ли не зарычала Марья, вызывая у Вани звонкий смех. Любо было ему девчонку шутливо изводить. – Смейся-смейся, я тебе потом припомню.
– На угрозы мать твоя падка, тебе не к лицу. А сказку ты все же послушай, глядишь, поймешь что.
Вздохнула Марья глубоко, постаралась все мысли во взгляд испепеляющий вложить, однако же кивнула и подперла кулачками подбородок, приготовившись слушать. Уселся поудобнее Баюн и завел рассказ голосом бархатным:
– Жил да был на свете один царь, и желал он править всем миром. Утопали его хоромы высокие в богатствах и яствах, слава о нем стелилась скатертью темной. Славился царь хитростью, подлостью и жадностью. Всего ему на свете мало было: в походах старался захватить как можно больше земель, толпами пленных уводил, а все награбленное золото уносил в свое царство. В недрах высокого терема располагались просторные горницы, где целые горы сокровищ скопились да ослепительно сияли. Посему боялся царь: как бы кто богатства его не уволок. Мучился, маялся, изводил себя думами тяжкими, да до того дошел, что сам в сокровищнице спать начал и никого не подпускал. Страдания месяцами тянулись, покуда наконец не отважился царь довериться людям. Слыхал он, что в землях его обитал колдун злой, который одним только видом пугал до волос серебряных. Явился чародей на зов, и принялся царь его просить сокровища защитить. «Пусть каждого, кто токмо осмелится посягнуть на золото мое, проклятия страшные одолеют», – приговаривал повелитель. Согласился колдун, однако же не просто так все оказалось…
Замолчал Баюн, якобы вспоминая, что же дальше в сказке приключилось. Не придумал он, как историю закончить лучше, ведь не знала Марья правды всей об отце своем. Не ведала она, что рассказ был про то самое злато, оное в горе у Кощея хранилось.
– Не молчи же, расскажи, что после было, – упрашивала девочка, не заметив, как заслушалась гласом ладным.
– Мала ты еще, чтоб продолжение знать, – отрешенно проговорил Баюн, мысленно оплеуху себе отвешивая.
– А зачем же сказывал тогда, коль дитятко я? Потехи ради?
– Не серчай. Поведаю непременно позже, а покуда пойдем, ночь спускается.
Оборотень кивнул на пасмурное небо, словно мог видеть солнце сквозь дымку.
– Откуда знаешь? Здесь сумерки вечные, время совсем не различимо, или ты особым зрением обладаешь? – пренебрежительно фыркнула Марья.
– А ты прислушайся к лесу и все поймешь, – Баюн легонько щелкнул девочку по носу.
Нахмурилась Марья и, обиженно на Ваню взглянув, пошла прочь, не обращая внимания на оклики друга. Она хоть и не подала виду, все же стала вслушиваться в звуки Сумрачного леса, пытаясь отыскать перемены, на кои намекал оборотень. Однако сказка Ивана уж слишком ее тронула и не давала покоя, отвлекая от прочих дум. Знала Марья, что много тайн у батюшки, а потому быстро смекнула: Кирилл в пещере той спит, ибо границу охраняет и сокровища проклятые стережет. Но как они к нему попали – загадка, а потому решила девочка во всем разобраться.
В Темном тереме ряд горниц отводился под шкафы с грамотами, трактатами и свитками. Туда-то и направилась Марья, желая смысл сказки понять. Принялась она по полкам рыскать и все на заветные корешки украдкой поглядывать: хранились у родителей по черной магии книги, для Марьи пока что запретные. Перелистав все, что на глаза попалось, просмотрев свитки в поиске крупиц знаний, убедилась девочка, что нужное ей в сокровенных трактатах таилось, и надобно на них хоть мельком взглянуть. Но как только отыскала Марья «Заговоры на крови», тут же в горницу Владимир вошел. Увидал он, что дочь за пазухой спрятать пыталась, и разозлился страшно:
– Что сказано было? Разве я разрешал тебе это читать? – Огнем зеницы Кощея пылали, ужас вселяли. – Нельзя тебе к этим свиткам прикасаться! Мала ты еще слишком. А теперь отдай, я жду.
Ни слова вымолвить Марья не могла, взгляд испуганно отводила, однако медленно ручку протянула и возвратила писание. Схватил его Владимир и хотел уже вновь нравоучения прочитать, но взглянул на дочь, и сердце сжалось. Не мог он на нее серчать долго, ибо обожал безмерно.
– Прошу тебя, Марья, не трогай эти свитки, – мягко проговорил Владимир, девочку обнимая. – В них много тайн и зла, с коими ты пока справиться не сможешь. Я за тебя переживаю, светоч мой. Ты же не хочешь беду на нас накликать?
– Нет, батюшка, не хочу, – пролепетала она.
– Хорошо. Впредь будь аккуратнее и умнее. Теперь ступай спать. Поздно уже.
Проводил Кощей дочь до горницы, поцеловал на прощание и оставил на попечение Варвары. Спросила она меж делом, что случилось. Марья от матери никогда ничего не скрывала, а потому-то и рассказала и про сказку Баюна, и про поход в библиотеку, и про перебранку с отцом.
– На свете много страшных заклинаний существует, что душу могут выворачивать да голову пуще яда дурманить, – проговорила Варвара, одеяльцем накрывая дочь. – Не рискуй, милая, не стоит тебе еще в это влезать да грани колдовства познавать. Не понаслышке отец твой знает о том, что бывает, когда осторожностью пренебрегают, – и, пожелав доброй ночи, оставила девочку одну.
Однако не шел сон, маялась Марья – любопытство нездоровое ее обуяло так крепко, что решилась она в сокровищницу Кощея тихонько пробраться. К порогу Темного терема вела узкая и длинная лестница, спрятанная в уступах камней. Однако знали обитатели дома, что есть в самой горе проход тайный, ведущий прямиком к пещере Змея. Там, за лабиринтом мрачных коридоров и зачарованными дверьми, не доходя до усыпальницы Кирилла, хранились проклятые сокровища. Слышала Марья сплетни эти от слуг, что вечно по углам шептались, и решила сама туда спуститься. Доселе никогда она в тех местах не бывала, но устоять теперь не могла.
Как бы то ни было, не боялась Марья облика Змея, который спал все это время, да и воровать она ничего не собиралась – только лишь одним глазком взглянуть. Миновав всех слуг и прокравшись на носочках, добралась девочка до заветного прохода. Зажгла она огонек меж пальцев и в коридоры вошла, ко всем звукам прислушиваясь. Добралась до двери резной, на коей письмена были изображены, разгадала их смысл и прочла заклинание, благо отец с матушкой ее речам древним с малых лет учили.
Пробралась Марья тенью в сокровищницу и диву далась. Не понимала она, откуда у отца золото алчного царя. Не сомневалась девочка, что богатства ему принадлежали – Баюн сказки просто так никогда не рассказывает.
В глазах девочки зарябило от обилия богатств: поняла Марья, почему царь боялся за владения свои. Стала она меж злата гулять и восхищаться. Не замечала, что сокровища насквозь кровью и слезами пропитаны. Не чувствовала проклятия, от которого любому человеку дурно стало бы. Не знала девочка продолжения сказки Баюна, а потому не придала значения голосу елейному, который манил и уговаривал забрать с собой хотя бы маленькую монетку. Так и поступила Марья, позабыв все предостережения и напутствия родителей о голосах призрачных и подарках чужих. Схватила монету золотую и побежала в горницу свою, к груди прижимая находку. Всю ночь любовалась сокровищем и только к рассвету задремала, под подушкой секрет храня. Следующей ночью Марья, влекомая неведомой силой, вновь в сокровищницу пошла, а затем еще раз и еще.
Проходили годы, и множились монеты в сундуках, шкатулках, ларцах и карманах. Разрасталось проклятие паутиной и глубоко в души жителей терема проникало. Крепчало зло, а добро угасало. Призрачные слуги воровали все, что плохо лежало, а затем сбегали прочь. Владимир и Варвара не смогли чарам противостоять и ругались каждодневно. Кощей раздражительным стал: кругом предателей и врагов видел, с ума сходил и не допускал даже мысли, что дурные дела с ним творятся. Закрылся он в башне одинокой и там днями и ночами пропадал, запретив приближаться. Баюн сетовал, донимал Марью расспросами, а та лишь отмахивалась, от лучшего друга отворачиваясь. Злобной девушка сделалась, жадность и корысть в ней бутонами раскрывались и натуру поганили.
Варвара сначала перемен не подмечала, а спохватилась поздно и не понимала, как все исправить. Гадание ничего не приносило, точно скрывал кто-то истину за туманной пеленой, а в библиотеку Кощей не пускал – угрожал расправой. Надоело то Варваре: речи ласковые до сердца дочери не доходили, с мужем одна ссора пуще прежней случались, слуги разбежались. Пыталась она с Владимиром поговорить, так он стал проклятия на нее насылать и во всех грехах обвинял. Отбилась от ударов колдовских Варвара и поняла, что сгинула ее семья. Сражаться не стала – руки опустила, будто кто-то за нее все решил. Собралась тогда Варвара и ушла на болота, обиду и боль в сердце храня. Не стало больше семьи Кощеевой.
Баюн при Марье и Владимире остаться решил. Он всем сердцем девицу любил, которая со временем расцвела и превратилась в красавицу черноволосую. Чуял Ваня беду и удумал образумить Марью. Десять проклятых лет она от него бегала, отдалилась знатно, ругалась и словами обидными разбрасывалась. Терпел все оборотень, пытался загадку разрешить, но Кощей его прогонял, Баба-Яга на порог избушки не пускала, а Марья библиотеку заперла. Надоело то Ивану и решил он, что любой ценой разрешит сию беду.
Вечером дождливым вошел Баюн в горницу Марьи, речь молвить желая. Вспылила та и закричала так сильно, что уши заложило.
– Ты что, совсем ополоумел так врываться? Кто позволил?! – вскочила она с кровати, для удара замахиваясь.
– Не гневайся, а выслушай меня… – ласково начал Иван.
– Что на сей раз? Опять нравоучениями докучать будешь?
Высокомерно она на него глядела, скулы на бледном лице остро выступали.
– А не видишь ты, в кого превратилась? – осторожно спросил Баюн, грустно поглядывая на нее. Милая и бойкая девочка обратилась вдруг надменной гордячкой, коей седмицу назад уж двадцать пятый год минул.
– Да как ты смеешь меня упрекать в чем-то, ты, оборотень несчастный?! Что возомнил ты о себе, кот ободранный? – вспылила Марья.
Баюн дернулся, как от пощечины: раньше она такого себе не позволяла, а теперь с порога ругательствами разбрасывалась.
– Разве не слышишь ты себя, Марья? Могла ли ты так сказать несколько лет назад? Мы ведь были друзьями близкими, а нынче что с нами стало?
Гневалась Марья, в руках ее заклинания огня и льда собирались.
– Посмотри на себя, – продолжал Баюн. – Где та девочка, коя желала учиться? Где твоя жажда приключений? Ты людям помогать хотела, а теперь токмо с ведьмами да упырями якшаешься и пакости устраиваешь. Целыми днями бродишь, как дух бестелесный, и бормочешь заклятия страшные, от коих все в ужасе – ты всем кару насылаешь. От тебя мать ушла, не вытерпев вечных нападок и скандалов. Ты ей все зелья отравила, травы гнилью покрыла ради забавы одной, а после и вовсе проклясть обещала. Совсем уже разум потеряла? С отцом так и вовсе не общаешься, словом его лихим на каждом углу поминаешь.
Разозлилась Марья, швырнула в оборотня ларец резной, только и успел отскочить Баюн. Разлетелись по полу монеты из сокровищницы Кощея, звонко ударяясь. Замер Иван и понял вдруг все. Ощутил он силу темную, исходящую от злата, и осознал ошибку свою давнюю: не следовало тогда сказку на середине обрывать.
– Марья, – только и прошептал Баюн, глядя на перекошенное от гнева лицо девицы, – как много ты их взяла?
– Тебе-то что?! Какое дело, что я в вещах своих храню? Мое это золото, не трогай.
Тяжело дева дышала, губа так и дергалась. Хотела она ринуться монеты собирать, да удержал ее на месте Баюн, не позволяя к ним прикоснуться.
– Ты не понимаешь… – проговорил он, не выпуская ее из крепкой хватки. – Злато над тобой потешается, твоим духом питается и всех вокруг отравляет. Вот почему все это с вами происходит! Дурень я!
Вырвалась из объятий Марья и руки скрестила, пояснений надменно выжидая. Принялся тогда Баюн рассказывать:
– По приказу царя зачаровал колдун золото, да только не простым заклинанием, а особым. Ежели помнишь, как отец твой стал могущественным чернокнижником, то о многом тебе имя Ярополка скажет. После боя с Владимиром он в виде духа неприкаянного скитался долго, покуда не пристал к колдуну одному. Союз вышел подлый и мрачный – позволил колдун в посохе своем поселиться. Желал Ярополк отомстить отцу твоему, а потому, как токмо случай подвернулся, упустить возможности не смел. Он-то и придумал план про злато. Колдун поселил дух Ярополка в сокровищах, вред от которых настолько сильным был, что люди от одного только взгляда с ума сходили. Семья царская и слуги все рассудком помутились и померли вскоре. А царя нашли под горами сокровищ, будто сам он себя закопал, – закончил сказку Баюн, на бледное лицо девицы поглядывая. – Алчность людей порой границ не ведает: многие хотели богатства себе забрать, да токмо множились жертвы, а Ярополк все сильнее становился. Вмешались тогда высшие силы во главе с Мораной и передали на хранение сие богатство отцу твоему. Правило одно было: к золоту никому не прикасаться, иначе окрепнет Ярополк.
Об истории этой Иван случайно прознал: услышал украдкой разговор Премудрой и Кощея и очень стыдился. Они же с него обещание взяли – никому и никогда истины не раскрывать. Пытались чернокнижник и колдунья проклятие сами извести, да токмо не вышло ничего. Рассказала им Морана, что нет у них власти над златом. Злился Владимир, себя проклинал за то, что позволил Ярополку живым остаться, но поздно уж было.
Услышав истину, поняла тут же Марья, что натворила. Гнев в душе запылал. Взбесилась она от глупости и наивности и, не думая долго, побежала в сокровищницу. Баюн за ней не поспевал, будто мешал ему кто-то идти. Умолял он подождать, но не слышала его девица – яростью горела.
Стоило Марье войти в пещеру, как явился пред ней Ярополк – он ее поджидал весь день, чтобы напитаться духом и обрести плоть.
– Наконец-то явилась, спасительница моя! – захохотал дух. – Пришел твой час, девочка, так прими же участь свою достойно – поддайся и тогда боли не познаешь, – взревел Ярополк.
– Никогда! – воскликнула Марья, и завязался меж ними бой.
Сверкали заклинания, горы сотрясались, буйствовал ветер, проклятия камни прожигали, но не было от того толка – не сдавался никак злодей. За все эти годы окреп он, почти что настоящим стал. Уворачивалась Марья от заклинаний, врага все поразить пыталась, да только голова кружилась и силы кончались – все злато в себя впитывало. Ослабела Марья, загоготал Ярополк, победу предвкушая, и ворвался в душу девы.
Однако дочь чернокнижника схитрила: понимая, что Ярополк желает ее тело себе забрать, на издыхании последнем успела прочитать она заклинание запирающее. Заметался внутри ее дух, заревел, но поздно было – впитала в себя всю темень Марья и убила Ярополка, все свои душевные силы отдавая. В этот момент смог наконец прорваться в сокровищницу Баюн и обомлел от увиденного: посреди золота лежала подруга милая, а на теле ее бездыханном ворон сидел. Пал на колени Иван и зарыдал, оплакивая Марью, ведь символом Пряхи тело отмечено было. Не ведал Баюн, что в этот самый момент душа девицы в грезах к Моране стремилась.
Ворон медленно летел и вел за собой Марью на самый край Нави, где за непроходимыми землями, поросшими бурьяном, жила Морана. Ее высокий Холодный дворец состоял из трех этажей и располагался в снежном саду с диковинными ледяными фигурами. За ним пролегали Хладные земли, куда дорога была закрыта каждому, кроме высших сил.
Ворон громко каркнул, стоило Марье добраться до хрустального крыльца, и распахнулись расписанные инеем двери. Стены дворца синим сиянием отливали, мебель была изо льда. Под арочными потолками толпились яркие сферы, озаряющие обитель, а со сводов свисали белые кадильницы. Следуя за птицей, девушка оказалась пред великой богиней Мораной – Пряхой судеб, Хозяйкой Зимы.
– Здравствуй, Марья, – высокий отчужденный голос разрезал морозную тишину.
Пред гостьей в длинном черно-синем платье, украшенном серебряным узором, сидела бледная, как луна, владычица Нави. Ее худые руки с острыми ногтями ловко и быстро скользили по огромной прялке, что никогда не прекращала работы. Смоляные волосы обрамляли лик богини, придавая ей мрачный и пугающий вид. На голове высился тяжелый кокошник, украшенный двумя полумесяцами и драгоценными камнями. Ярко-синие глаза, не моргая, смотрели на Марью и, казалось, могли прочесть мысли.
– Здравствуйте, – поклонилась чернокнижница.
Смерила Морана ее оценивающим взглядом и указала на стул.
– Я постараюсь быть краткой, ибо времени у нас мало, – произнесла она.
– Почему? – выпалила Марья, прикусив тут же язык.
Богиня снисходительно улыбнулась.
– В моем дворце могу обитать только я одна. Все остальные продержатся не больше часа. После все силы иссякнут, и померкнет даже самый яркий свет Прави.
Вдруг сияние стен ослабло, погружая горницу в полную тьму. Только глаза Мораны горели белым огнем. Марья поерзала на стуле: неизвестность пугала, а богиня точно испытывала девицу. Довольная реакцией, Хозяйка Зимы усмехнулась и развеяла чары, возвращая свечение стен.
– Но ведь вы выходите в Явь. Не боитесь, что на дворец могут напасть? – осторожно поинтересовалась Марья.
Морана указала рукой на занимающее всю стену зеркало в массивной раме, поясняя:
– Чрез него я вижу всю Явь с ее обитателями и их нитями, что стремятся к моей прялке, как дети к матери. Мне не всегда до́лжно отправляться в мир людей, дабы следить за порядком.
По щелчку пальцев по поверхности зеркала замелькали образы далеких градов, спешащих людей и отдыхающих в тени животных.
– А морозы вы тоже так насылаете? – полюбопытствовала Марья, изумленно глядя на земли Яви, где кипела жизнь, которую она никогда не встречала.
– Да. Морозы и стужа – тоже моя заслуга, ради которой необязательно приходить в Явь.
«Как и смерть», – пронеслось в голове Марьи. Она знала, как описывали Морану люди: высокая, как ель, она ходила по землям и взмахивала серебряным серпом, забирая жизни. Пурга была ее вечной спутницей, а чтобы изгнать собирательницу «жатвы», придумали люди сжигать чучело – олицетворение Мораны.
– Наивные традиции, – отрезала богиня, прочитав девичьи мысли, и на долю секунды в ее глазах вспыхнуло пламя. – Смерть всегда существует, а не только когда злые ветра по земле гуляют. Людям нужно во что-то верить, а другим подкидывать надежды. Впрочем, я отвлеклась, – отмахнулась Морана. – Ты здесь, потому что такова твоя судьба. Взгляни в зеркало.
Послушалась ее Марья и, посмотрев на отражение, испуганно дернулась. Побледнела она как полотно, а глаза разноцветными стали: правый весь чернотой налился, левый же тусклым голубым светом отдавал.
– Ты впитала в себя дух Ярополка, чья ярость любого могла выжечь, но ты устояла, – пояснила Хозяйка Зимы. – Догадываешься почему?
Гостья обреченно покачала головой.
– Ты родилась сильной колдуньей, а приняв в себя Ярополка, одного из самых могущественных чернокнижников, таланты твои умножились. Ныне мало кто с тобой сравнится.
– Но какой ценой мне это досталось… – печально прошептала Марья. Она ощущала, как понемногу немеет, и мысленно готовилась проститься с жизнью.
– Да, наворотила ты дел немало, но в том и была твоя судьба. Только познав боль и горечь, мы взрослеем и открываем то, что сокрыто от счастливого взора, – произнесла Морана, заставляя девицу покорно вздохнуть. – Но не печалься, жизнь твоя долгой будет.
Удивилась Марья: думала она, что наказание понесет и головы лишится. Морана лишь улыбнулась мыслям отчаянным и молвила:
– Отныне ты станешь мою волю исполнять и приглядывать за людьми. Никто из них не должен судьбами играть и себе подчинять других, как это сделал Ярополк. В этом и есть твое предназначение. А теперь возвращайся домой. Со мной позже увидишься.
Разрушила Морана сон чудной, заставляя Марью в сокровищнице пробудиться. Тут же Баюн ее встретил с крепкими объятиями и глазами от слез сверкающими, ругая и восхищаясь в один миг.
Как молвила богиня, так и свершилось. По одному из имен наставницы стала называться чернокнижница Марьей Моревной. Защищала она волю Пряхи судеб, следила за нитями и всех тех, кто думал судьбу обмануть, наказывала сурово.
С Варварой скоро Марья помирилась, отца от остатков безумия собственной кровью излечила и все надеялась, что воссоединятся родители однажды. Злато же она очистила и запечатала проход заклятиями древними и непроизносимыми, чтобы больше соблазна ни у кого не возникло монетки выкрасть. Токмо остатки магии злой в самоцветах у озера не смогла извести. Однако за ними сквозь дрему колдовскую надлежало Кириллу присматривать: никто не сможет в пещеру попасть и от гнева Змея уйти.
С котом Баюном тоже Марья помирилась, путешествовать с ним по мирам стала и не заметила сама, как влюбилась и жизни без него больше не мыслила. Так и стали они вместе исполнять волю Мораны и защищать всеми силами Навь.
Светлый терем подле сада Ирия, Правь
Стоило Варваре переместиться, как она оказалась на цветущей поляне. В отличие от Нави, скрытой туманами и окутанной холодными ветрами, Правь сияла в солнечных лучах и утопала в вечном лете. Покрытые травой и цветами холмы убегали в разные стороны, превращаясь в невысокие горы или в обрывы, резко заканчивающиеся подле Молочных рек.
Кощей отправил Варвару поближе к Светлому терему, дому Елены Прекрасной и Финиста – Ясного сокола. Распахнув утепленный плащ, который всегда носила, колдунья двинулась вперед по широкой тропе, с восхищением оглядываясь. За долгую жизнь в Нави она давно привыкла к холоду и сумраку, но каждый раз, оказываясь в Прави, она дышала полной грудью и наслаждалась многообразием миров.
Светлый терем представлял из себя двухэтажные каменные палаты с высокими окнами и располагался недалеко от волшебного сада Ирия, вход в который был запрещен всем, кроме высших сил и Жар-птицы, настоящее имя которой было Василиса. Она была хранительницей живой воды и приходилась названой сестрой Финисту – Ясному соколу, а потому часто засиживалась у него и Елены в гостях.
Миновав калитку, Варвара замялась перед высокой лестницей. Ссору сестры позабыли много веков назад, когда Елена была представлена в Прави. Прекрасная раскаивалась в своих грехах и искренне просила прощения за содеянное. Варвара, не желая больше злиться, даровала милость, тем самым помогая очищению души. Так Елена перешла в мир светлых сил вместе с мужем и изредка виделась с Премудрой, приходящей из холодного царства.
Вздохнув, Варвара хотела постучать в дверь, как услышала пение, доносящееся из вишневой аллеи, которая цвела подле терема. Туда-то и поспешила колдунья, шурша подолом плаща по траве. В беседке, расположенной в центре аллеи, сидела Жар-птица в облике девушки и распевала древнюю песню о мире и любви, добре и зле. Возле нее Елена, как всегда, занималась рукоделием. Хоть Василиса и славилась пленительным голосом, Варвара не могла долго задерживаться в Прави, поэтому, прокашлявшись, сказала:
– День добрый. Рада видеть, что вы по-прежнему дружите.
Василиса мигом вскочила, поклонившись, отчего украшения на ее кокошнике зазвенели. В отличие от бледной и черноволосой Варвары, Елена с Василисой были румяными и обладали светлыми косами. Однако Жар-птица даже в облике человека источала сияние и походила на солнечный лучик. Она всегда облачалась в рубахи и сарафаны, предпочитая по сей день надевать наряды в древних традициях. Сестры же с годами стали облачаться в более утонченные и современные платья, поверх которых надевали плащи.
– Приятно видеть тебя, Варвара Премудрая, во владениях наших, – звонким голоском проговорила Василиса. – Ты, верно, за живой водой пожаловала? – Кивок. – Что ж, тогда я непременно отправлюсь в Ирий и доставлю тебе полную сумку.
Василиса мигом принялась собираться.
– Прошу прощения, что прервала вашу встречу, – извинилась Варвара, с улыбкой поглядывая на сестру.
– О, нет-нет! – воскликнула Жар-птица. – Ваши беседы ценнее и важнее. Я быстро все подготовлю.
С этими словами она в очередной раз глубоко поклонилась и, перевоплотившись, улетела прочь.
– Что это с ней? Это я ее так пугаю, или она до сих пор ото всех подряд бегает? – Варвара пристроила посох и присела на резную скамью.
– Ото всех, не переживай, – отмахнулась Елена. – До сих пор не отпустила прошлое, хотя пора бы. Времени достаточно прошло.
– О, да-а, – протянула колдунья, на миг отпуская тревоги. – Знаешь, вообще все истории в Яви скверно складываются. Василиса богатыря себе нашла, пускай и бегает от него до сих пор. Я свадьбу кровавую устроила. А про тебя так молчу! Сначала извела бедолагу Кирилла, что он аж Змеем стал. Потом сына родила, прожила людскую жизнь, а после уж в Прави обитать стала. Ну прямо-таки кошмарная участь! – саркастически заметила Варвара. – Но что-то я не вижу, чтоб ты или Василиса страдали. А вот бедному Кириллу искренне сочувствую.
Елена прищурилась, грозно сверкнув голубыми глазами, заставляя Варвару лукаво подмигнуть. Давняя история про Змея Горыныча и его пламенную любовь к Прекрасной часто становилась предметом насмешек Бабы-Яги, однако сама Елена не любила вспоминать былое, ибо до сих пор корила себя за произошедшее. Она все надеялась, что однажды Кирилл сможет принять прошлое и отпустить его наконец.
– Сколько лет с нашей последней встречи минуло? – переменила тему Елена Прекрасная, откладывая рукоделие.
– Я не считаю, – отрезала Варвара, прикрывая глаза. – Пребывание здесь для меня тяжко, всякий раз боюсь, что назад не вернусь.
– Тем не менее здесь ты, а не Марья, – одарив сестру испытывающим взглядом, Прекрасная предположила: – Это означает, что между тобой и Владимиром наконец-то установился лад?
Варваре стоило больших усилий, чтобы не осыпать Елену бранью: много лет она жила в одиночестве, напрасно изводя себя страданиями. Столетия гордости и упрямства, а могла быть счастлива рядом с Кощеем. Их разговор в операционной вдруг перевернул все с ног на голову, и Варвара поняла, что больше не хочет отшельничества. Когда мир на пороге катастрофы, все чувства обостряются, однако признаваться в этом сестре Премудрая не хотела. Она медленно выдохнула и елейно произнесла:
– Пытаешься от себя отвести нападки – засчитано. Но даже не надейся, что я дам тебе ответ.
– Сколько можно дурью маяться и изводить друг друга? Вроде взрослые, а будто дети малые… – вздохнула Елена.
Она взмахнула рукавом белой расшитой рубашки, и тут же перед ней появился столик, заставленный чайным сервизом и угощением. Жестом пригласив сестру присоединиться, Премудрая пригубила горячий напиток, чуть дуя на него. Говорить о проблемах не было желания – хотелось на миг забыть о грядущем.
– Кстати, о детях, как там твой Добрыня с Настасьей поживают? – поинтересовалась Варвара, попивая чай.
Елена чуть нахмурилась, отставляя кружку и посматривая вдаль.
– У них все хорошо, живут, как и прежде, в Богатырском граде. Изредка ходим друг к другу в гости, продолжаем выполнять свои обязанности. Ничего интересного, – произнесла она, покручивая в руках ленту, завязанную на косе.
– Забавно выходит: Марья благодаря своему положению часто к вам заглядывает, Финист иногда Баюна в Яви встречает, а вот мы с тобой видимся редко, – грустно проговорила Варвара, поглядывая на сестру.
– Да, судьба нас рассудила давно. Ты рано нас покинула, а моя жизнь была долгой. Аж два имени носила, – усмехнулась она и добавила поучительным тоном: – Но то было необходимо, чтобы сын вырос достойно.
Философские нравоучения позабавили Варвару.
– Надо сказать, что утаивали вы натуру Финиста дурно, – заметила она, иронизируя. – О том, что некий Добрыня Никитич знал птичий язык, по сей день, поди, помнят, и никакие легенды о воеводе Никите, под чьим именем Финист скрывался, этого факта, по крайней мере, из моей памяти не сотрут. Да и всякий, кто смекалку применит, догадается, что настоящим чародеем богатырь был.
– Что верно, то верно, – вдруг раздался мужской голос из-за спины Бабы-Яги.
Варвара обернулась и взглянула в изумрудные глаза Финиста. С момента их первой встречи, много веков назад, богатырь совсем не изменился: такой же крепкий, высокий, а в светлых прядях не было ни намека на седину. Разве что одевался более свободно – без привязки к традициям, в которых вырос.
– Здравствуй, Сокол, – кивнула Варвара. – С тобой точно не виделись уж вечность.
– Рад встрече нашей, – поклонился Финист, одаривая улыбкой. – Ты ведь за живой водицей пришла?
Варвара сощурилась: интонация заставила колдунью напрячься и поджать губы. Финист каждый день перевоплощался в птицу и отправлялся летать по мирам, после докладывая обо всех событиях богине весны и заступнице Прави – Леле, которая была родной сестрой Мораны. Меж богинь давно существовала вражда, негласно настраивающая жителей их царств друг против друга.
– Стало быть, ни для кого уже не тайна, что учинил ночью Змей, – недовольно процедила Варвара, отворачиваясь к горизонту. Она-то надеялась, что хотя бы в Прави еще не начали судачить о масштабах их проблемы.
Сокол, заметив реакцию Варвары, поспешно проговорил:
– Я заметил, что граница миров ослабла, и понимаю, чем это грозит, но поверь, никто здесь не станет излишне судачить и распространять слухи. Наоборот, я с радостью помогу, чем только смогу.
– Ты, может быть, и будешь рад, но другие не упустят возможности поиздеваться. Не все в Прави славятся добрым нравом, – стальным голосом отчеканила Варвара, кивая на сестру. – Я помню все пересуды о ней, которые распускали местные сплетники, хоть и именуются праведными героями.
Они замолчали. Елена с горестью вспомнила, сколько выслушала обвинений, когда только появилась в царстве светлых. Ее корили в использовании мужа, чтобы только получить место в Прави. И пускай прямо никто об этом не обмолвился, но даже у стен есть уши, а заботливые языки не упускали возможности поддеть Прекрасную.
– Что было, то прошло, – проговорил Финист. – Им нет оправдания, и я лишь смею тешить себя надеждой, пускай и пустой, что годы спустя они осознали свою ошибку.
Варвара покачала головой и встала, скрестив руки на груди:
– Сам говоришь, что надежда напрасная. В любом случае сейчас ситуация выходит посерьезнее, поэтому попрошу вас молчать и на корню пресекать все пересуды. Я не хочу, чтобы мой мир и мою повелительницу осуждали за безрассудство.
Потоптавшись на месте, она рассказала про разрушенную завесу между мирами, из-за которой в Явь устремился поток темной силы, вытягивающий остатки душ из нечисти и убивающий их. Сокол и Прекрасная слушали, не перебивая и пытаясь осознать все последствия. Если Морана срочно не придумает план, то придется вмешиваться высшим силам, большая часть которых прибудет из Прави. Негласное состязание между противоположными мирами существовало всегда, и никто не жаловал стороннего вмешательства.
– Думаю, что Сосновец пойдет на уступки и пропустит вас в свой бор, дозволяя колдовство, – произнесла Елена, обдумав услышанное. – Тут не до его принципов, которыми можно пренебречь во имя общего блага.
Варвара задумалась и ничего не ответила. Упрямый Сосновец не признавал ничьей власти и дозволял находиться в своих землях только Рогнеде, остальных же просто изгонял. Та поляна, на которой стоял особняк Кирилла, была признана нейтральной много веков назад – именно там воплощалась Морана, когда наступала пора зимы, и там же проходила нечисть, отправляясь в Явь.
– Найти кровь освободившихся от проклятия – та еще загадка, – заметил Финист. За все время он только пару раз слышал о чудодейственном исцелении от темных и злых чар: нечисть избавлялась от проклятого обличья и становилась человеком.
– Поэтому все сейчас в руках Мораны, которая пытается составить наилучший план, удовлетворяющий всем тонкостям. Надеюсь, она придумает его быстро, ибо с каждым часом разрушения только множатся, – заключила Варвара.
Она не хотела признавать, но за свою оплошность мог поплатиться не только Кирилл, но и Морана вместе с подопечными. В их порядки могли вмешаться или вовсе назначить другого владыку, чего хотелось бы избежать.
– Марья должна исправить ситуацию? – предположил Финист.
– Кто ж еще, – тоскливо улыбнулась Варвара. – Задача у нее такая – исполнять волю Мораны.
Елена с сочувствием посмотрела на сестру, которая выглядела совсем унылой. Она никак не могла представить, что на дочь свалится такая ответственность и роль в их мире. Финист, желая разрушить тягостное молчание, протянул Варваре сумку, появившуюся по волшебству. В ней лежал зачарованный ларец с живой водой.
– Спасибо, – благодарно поклонилась колдунья, принимая суму.
– Василиса не знала, сколько тебе нужно, поэтому положила с лихвой. Может, даже сможешь поделиться с водяным, – предложил Сокол, заставляя Варвару скривиться.
Заметив ее реакцию, Прекрасная поинтересовалась:
– Полагаю, проступок Кирилла пришелся Игорю по душе?
Варвара хохотнула.
– Еще как! Так и жаждет оторвать себе лакомый кусочек, но только я этого не позволю. Не хватало, чтобы эти двое обитали в Темном тереме – сама выпотрошу или отравлю, но не позволю алчным безумцам заполучить власть.
Елена с пониманием кивнула: даже в их мире Игорь обладал дурной славой беспощадного мясника. Однако, как часто любила повторять Василиса, в Нави никто не слыл добряком – все со своими мрачными тайнами.
Крепко обнявшись со всеми на прощание, Варвара шагнула в портал, сотворенный посохом. Стараясь отвлечься от глобальных проблем, она постаралась переключиться на личные дела. Увидев мужа сегодня, она вдруг ощутила тоску, которая напоминала об упущенных годах, о грусти и бесконечном количестве слез, пролитых возле окошка в избушке на болотах. Слова сестры попали точно в цель: Варвара и Владимир словно дети малолетние бегали от чувств и не признавали, что не могут друг без друга.
Стоило только возвратиться, как Варвара оказалась напротив Владимира, который ожидал ее в своем кабинете. Перед глазами обоих, точно по мановению судьбы, пронеслись тысячи воспоминаний: как вместе они учиняли суд и ловили виновных; обучались темной магии и практиковались в колдовстве; изучали различные науки, стараясь ничего не оставить без внимания. Но больше всего дороги были Варваре те моменты, когда их семья радовалась и счастливо смеялась, не ведая ни печали, ни проклятия. От нахлынувших мыслей колдунья заплакала, пряча лицо на груди Владимира. Он крепко прижал ее к себе, не скрывая улыбки, и ласково прошептал на ушко:
– С возвращением домой, Варвара.
Подняв заплаканное лицо, колдунья заглянула в темные глаза, смотрящие на нее с любовью и теплотой. Она вдруг поняла, что, несмотря ни на что, они по-прежнему любят друг друга и готовы противостоять всем невзгодам, которые им сулит будущее.