«Опасен дар, что ведьмой дан, но хуже его предательство. Цена его страшной бывает: такой, что даже смерть желанной покажется».
Годы темные, полные войн, Явь
В стародавние времена земля войн кровавых много знавала, слезами горькими и ручьями багряными сполна умывалась. Собирали молодцев славных, снаряжали в дорогу дальнюю и на бой отправляли с песнями печальными. День ото дня казался хуже предыдущего и грядущего, неизвестностью страша. Лишь надежда и вера ярко пылали в сердцах, силами одаривая. Такова была жизнь у каждого воина, но даже в нее свет ласковый проникал и теплом согревал.
У храброго и славного воеводы Всеволода таким светочем была его дружная и крепкая семья. После походов изматывающих, после битв тяжких и опасных с пылающим сердцем возвращался он домой. Там его встречали три дочки и один единственный сыночек. Жена Всеволода давно уж умерла, и все заботы да тяготы на дочерей легли. Спустя годы уехали старшие сестры, оставляя дом на попечение младшей Анны и братца Казимира. Теперь отец токмо их по возвращении встречал и умилялся всякий раз. Отрадно ему было глядеть, как Аннушка о брате заботится, воспитывает и наставляет.
Год мирно миновал, покуда не пришел черед Всеволоду младшу́ю дочь замуж выдавать и судьбу сына решать. Оставив дом и хозяйство под присмотром Аннушки и новоиспеченного муженька ее, определил Всеволод Казимира к себе в дружину.
Молодой, красивый и жадный до жизни повеса мигом просек свое выгодное положение и уж не думал упускать ни единого шанса на веселье. Шутки, проказы, вылазки в грады да деревни, мед хмельной и болтовня до рассвета – все это ему голову кружило. Не был похож Казимир на батюшку, и снискал он славу избалованного, капризного и подлого не по годам юнца. Невзлюбили его дружинники, а те, кто подле него держался, токмо лишь страхом и лестью дышали, выгоду в дружбе получая. Видел все Всеволод, но приговаривал, что временно это, и бой первый спесь выбьет из молодца. Однако и тут ошибался отец: далеко яблоко от яблони укатилось.
Битвы кострами и звоном металла гремели, подвиги герои совершали и домой затем возвращались. Сильные и отважные витязи были у Всеволода: уважали они своего воеводу, в пример всегда ставили и за ним насмерть шли. Одначе иногда случалось, что отчего-то заслуженные почет и славу не герои получали, а Казимиру отдавали. Приписывались ему подвиги чужие, заслугами не своими он славиться и хвастаться удумал.
Год так прошел, за ним второй минул, а вот третий уж поперек горла встал. Надоело это все молодцам неустрашимым, и решили они Казимира проучить, трусом его показать, на смех и позор поднять. Придумали заговорщики план и клятвой жаркой скрепили, а тому, кто захотел бы нахлебника предупредить, участь печальную пророчили.
Однако Казимир непрост совсем был: заподозрил заговор и решил из этого выгоду получить. План выведать – задача сложная, никто бы ему помогать не стал. Даже друзья названые стороной обходили и не боялись гнева воеводы. Догадывался Казимир, что его или на бою потешном позорищем выставят, или в битве честной бросят на произвол судьбы. Силушкой богатырской Казимир не отличался – слишком высок да худощав был, а вот голова хитростью слыла. Решил он изощренно поступить, супротив всех правил пойти.
Дружина тогда подле града одного стояла, отдыхала, сил набиралась пред походом дальним, да и распоряжений свыше ждала. Пара седмиц в ожидании пролетела. Оттого-то и частенько наведывались в городишко молодцы, проводя вечера веселые в теплых харчевнях.
Уж шибко Казимир такие времена любил и ни одного шанса для вылазки не упускал. Чаще всего наведывался сын воеводы к дочке хозяина одной корчмы. Миловидна была девица, румяна, круглолица и на многое способна. Осыпал ее дарами Казимир, словеса ласковые на ушко шептал, дрожь по телу разжигая. Не могла пред ним ни одна дивчина устоять. Сия тоже на чары быстро повелась. Рассказала она ему как-то ночью легенду о местной ведьме, что на болотах обитала. Обращались к ней жители редко, ибо боялись проклятий, одначе всем она помогала и никого без помощи не оставляла.
Теперь же, про заговор узнав, задумал Казимир к ведьме заглянуть. Взбрело в голову, что никто не посмеет его одолеть, ежели силушки он у тьмы попросит. Дождавшись первых звезд на небосводе, отправился Казимир в корчму, где его уже девица улыбкой лукавой встречала. Взгляды красноречивые, думы жаркие – сбежали они украдкой, покуда не заметил никто. Нравилась Казимиру красавица, забыться с ней до утра желал, да только не мог он от плана своего отказаться.
– Лебедушка моя, – ласково прошептал молодец, – а веришь ли в сказки?
Лежали они рядом, не волнуясь ни о чем.
– Верю, – быстро согласилась она. – А ты?
– Не-а, – протянул Казимир, глядя в потолок. – Сказки ведь на то и сказки, что вымысел в них все.
– Как же? – удивилась девушка. – Разве не веришь ты в них? Как же вся молва про колдунов злых, что головы дурят? А про духов лесных, что заблудившихся поглощают, словно обед?
– Ни разу я за все лета не встречал ни тех, ни других. Посему и верить отказываюсь.
Вспыхнули возмущением очи девичьи, вдох глубокий она сделала и принялась пылко рассказывать все, что с жителями местными приключилось. Казимир улыбку, сродни оскалу, еле сдерживал: купилась девка.
– А помнишь, я тебе говорила, что в лесу нашем ведьма живет? Как появилась здесь, всю округу распугала. Мужики поначалу прогнать ее хотели, а она их заколдовала и зубы заговорила. Молвила, мол, полезна будет: скотину от хвори спасет, урожай умножит, кому боли уймет. Так и оставили ее в покое. То ли боялись, то ли просто полезной посчитали.
– А ты сама у нее была? – спросил Казимир, каждое слово готовясь впитывать.
– Нет, боюсь я ее, – призналась девица, не замечая разочарования молодца. – Живет она в самом сердце леса, средь болот, в ветхой избушке. А меня темнота да лес страшат шибко. Вдруг там леший бродит и невесту ищет? – испуганно прошептала девушка, к Казимиру крепче прижимаясь.
– Тише, милая, тише, – елейно пропел молодец, по волосам ее поглаживая. Узнал он все, что желал.
Рассветные лучи застали Казимира на тропинке в лесу. Роса сапоги омывала, утренний туман силуэт укрывал – никто не должен был прознать, куда он направился. Незнакомая чаща пугала, но отказываться от планов Казимир не привык. Успокоившись, двигался молодец вперед, оставляя для обратной дороги засечки на деревьях. Благо умел он хорошо ориентироваться на местности и не терялся прежде никогда.
К обеденному часу понял Казимир, что все же слишком самонадеянным оказался и зря так в себя поверил – заплутал. Всю уверенность в нем как ветром сдуло: деревья одинаковыми казались, тропинки не видать, всюду зелень глаз застилала. Пригорюнился молодец, на пенек опустился, голову на ладони уронил, слезы глотая.
– Чем печален ты, соколик залетный?
Вздрогнул Казимир и обернулся: за спиной девица стояла, на палку кривую опиралась и глазами зелеными сверкала. Выгоревший от времени сарафан стан худой прикрывал, рыжие косы на солнце огнем сияли, сбитые лапти в траве утопали.
– Кто ты? – рассматривал молодец деву, а та взор не опускала, точно в душу глядела.
– Олесей с утра величали, а ты кто таков? Зачем сюда явился? Из дому решил меня выжить? – Растерялся Казимир, не видал он никакой избы. – Ну! Что молчишь-то? Аль от красы моей головушку потерял? – рассмеялась она едко, во взгляде читался гнев.
Игралась лукавая, насмешки не тая. Решил тогда Казимир от нее не отставать:
– Ведьму я одну здесь искал, помощи у нее попросить желал, да, видать, не судьба мне с силами темными знакомство свести.
Подошла ближе Олеся и спросила:
– Отчего ж решил ты так, витязь усталый? Глаза свои серые протри и грудью полной вдохни. Вот она я, та, которую искал. Доволен?
– Очень!
С широкой и искренней улыбкой бросился к ней Казимир и принялся ручки целовать.
– Полно-полно, – отмахнулась от него Олеся. – Пойдем внутрь, потолкуем.
Тропкой узкой провела девушка Казимира чрез кустарник и вывела к неприметной, точно заколдованной, избушке. Со всех сторон она была покрыта мхом и вьюнком, а высокие деревья надежно скрывали дом от посторонних глаз. Внутри изба крепкой оказалась: сундуки с тяжелыми замками теснились вдоль стен, вязанки сухих трав свисали с потолка, кровать в углу стояла, а подле печки сидела дородная черная кошка.
– Присаживайся за стол да рассказывай, кто таков и зачем к нам в глушь пожаловал, – проговорила Олеся, угощая гостя кашей да компотом.
Пустился Казимир в рассказ о себе и проблеме, надеясь, что сможет ему ведьма помочь, а не на смех поднимет. Услыхала Олеся просьбу мирскую и загоготала, по столу ладонью хлопать стала.
– Ох и забавны желания людей, диву даваться вечно могу, коль токмо ко мне бы ходить постоянно стали!
Непонимающе поглядел на нее молодец, улыбку у девицы очередную вызывая.
– Дела твои мигом решу, отвар изготовлю, и будешь витязем храбрым. Ежели ладно судьба сказываться станет, то затмишь однажды богатыря рязанского.
Обрадовался Казимир, мечтами забылся да дела славные придумывать принялся.
– Однако знай, что за услугу свою я всегда плату беру. – Недобро Олеся взглянула. – Как призову тебя, так явишься сюда и служить мне станешь, дар отрабатывать. Понял?
Кивнул молодец, а про себя решил, что забудет наказ ведьмы, получив желаемое. Надела Олеся ему на шею веревочку, на которой камень с рисунком диковинным висел, да в обратный путь отправила, зельем загодя напоив.
– Не снимай его никогда, тогда будешь силен, как богатырь, и враг любой пред тобою в бегство обращаться станет, точно заяц, – заверила Олеся. – Но запомни: предательство тебе дорого обойдется. А теперь ступай, кошка моя дорогу тебе укажет.
Вечером воротился к отцу Казимир и честно признался, что в лесу заплутал. За что, конечно, тут же выговор получил, а следом и наказ собираться мигом, ибо выдвигалась дружина с рассветом.
В ту пору враги подле границ обосновались, битвой угрожали, смерть люду предвещали, с князя великого дань требовали. Созвал всех Всеволод и стал речи высокие вести, дух боевой поднимать и храбрецов наставлять. Страшно ему было за сыночка своего, да нежничать не стал – не положено. Поглядывали на Казимира братья названые и тихо шептались: силушку тот показать наконец-то сможет – коль хвалился пред всеми подвигами пустыми, так теперь жребий удачный выпал.
Выстроились ряды слаженные, замелькали стрелы вражеские, зазвенела сталь в руках храбрецов. Трещали щиты, кони склонялись, насмерть сражаясь. Гром в небесах разразился, дождь глаза застилал, ветер сильный поднялся. Крики, слезы, проклятия – всем наполнилась земля. Лишь один воин крепкой стеной стоял. Казимир, не ведая слабости, рубил супостата налево и направо. Глаза кровью налились, сила звериная в теле пробудилась. Не замечал он ничего, напролом шел, ударов чужих не ощущая. Победу кровавую чрез все поле пронес. Дар Олеси мощным оказался: никто ему теперь не был страшен.
Так повелось с той поры: все пред Казимиром преклонялись, богатырем бешеным величали, а за спиной недобро шептались. «Негоже так люд истреблять», «нечисто тут», «не мог он так резко сильным стать», «душу продал, проклятый», – недобрыми слухами слава воина обрастала, однако не занимали Казимира пересуды. Гордился отец, плакали сестры, Аннушка молитвы богам шептала и избавления от нечисти для брата желала. Казимир же печали не ведал: не было равных ему, враги в страхе пред именем одним падали и пощады молили.
Славен был путь, но плату пришел срок возмещать. Больно кулон грудь обжигал, к хозяйке вызывая. Помышлял Казимир к ней на поклон прийти, златом и серебром осыпать за дар столь великий, да передумал. Сорвал веревку и выбросил в воду.
В тот же миг ветер тучи нагнал, и засверкали молнии. Явилась Олеся видением туманным, яростна была и кричать стала:
– Ирод, трус и подлец! Вот как заплатить удумал мне, окаянный! Предупреждала я, что предательство дорого стоить тебе будет. Так знай: сестры твои одна за другой помрут вместе с мужьями, но хуже всего Аннушке милой придется – долго мучиться будет от хвори, а после и она отойдет. Отец твой в бою первом поляжет, а девка, что ко мне спровадила, ослепнет в одночасье и в лесу сгинет.
Испугался тогда Казимир, захотел прощенья вымаливать, но язык точно к нёбу намертво прирос.
– А ты, предатель трусливый, не познаешь смерти отныне, станешь вечно по миру скитаться, – взмахнула рукой Олеся, и по колени в землю Казимир ушел. – А коль кровь людская по вкусу пришлась, так быть тебе отныне упырем, – злобно расхохоталась ведьма и исчезла.
Слова ее тут же в жизнь воплотились: посерела кожа Казимира, глаза алыми стали, когти уродливые отросли, жажда странная голову дурманила. Выл он, дергался, с места сойти пытался, от лучей солнца скрыться, да не мог. Жестока была Олеся в проклятии своем – землю вокруг молодца в болото превратила, на муки вечные обрекла. Голод тело ослаблял, разум туманом заволокло, и крови горло желало: в упыря навсегда Казимир обратился.
Сколько так страдал – не ведал он. Не отличал ни снега, ни дождя, ни ночи, ни дня. Лишь солнечные лучи оставляли все больше и больше шрамов на лике упыря.
Воплощение злого рока – великанша Лихо – подобно аспиду рядом вилась и по маленькому кусочку отнимала ежедневно душу упыря, лишая его надежды на спасение. В детстве еще от Аннушки-сестрицы узнал Казимир, что бродила по свету Лихо и пожирала души, утаскивая их в свою низину, где гнили они вечно меж болот и бурелома. Только самые отчаянные и злые души попадали в лапища ужасного существа. Сказывала сестра, что нет в Нави места мрачнее, чем та низина, из коей дороги обратной уже не сыскать. Только сама Морана могла наведываться туда, однако и то случалось редко – незачем было Хозяйке Зимы глядеть на мучения проклятых душ.
Так и стоял посреди топи Казимир, лишенный надежды и поглощаемый великаншей, ожидая кончины.
Спасение явилось в странном обличье, еще более страшном и дивном, да только не думал о том упырь, когда из топи его вынимали. Случайно нашла Казимира Марья, и сжалось сердце ее при виде покрытого ожогами упыря. Жалко стало его на произвол судьбы оставлять, и решила чернокнижница помочь душе неприкаянной. Упросила она Морану позволить Казимиру жизнь сохранить и вину искупить тем, что будет он во всем Моревне помогать. Хозяйка Зимы долго думала, но, просмотрев всю будущую судьбу упыря, согласилась и велела Лиху освободить страдальца.
Жутко злилась великанша одноглазая, проклятиями и угрозами сыпала, но приказ исполнила – отпустила остатки души Казимира.
– Ежели получит искупление, то явится упырь ко мне и перед судом моим предстанет. Там я и решу его судьбу, – прошипела сквозь зубы Лихо и, подобрав порванные подолы грязного плаща, исчезла в тумане.
Казимир спасению был несказанно рад и пообещал Марье, что станет верным другом и помощником во всех начинаниях. Ослабленного солнцем упыря Морана забрала в Навь, где и выходила молодца, обучила новым обликом пользоваться и в иную жизнь ввела.
Как окреп Казимир, так к семье своей поспешил с Марьей вместе, желая от страданий их избавить. Однако не смог найти никого: слишком много лет утекло, и жизнь близких уж прошла, оставаясь только в памяти Казимира. Долго страдал и рыдал над холмиками упырь, когтями землю разрывал и себя с Олесей проклинал.
А ведьма лукавая исчезла, словно и не было ее никогда. Подозревал Казимир, что просто от него Марья правду скрывает и от мести защищает.
– Когда придет время, я сама тебе все расскажу и истину открою, – проговорила однажды Марья, после очередного упрека во лжи. – Но пока что не стоит тебе ничего про Олесю знать. Прости, – виновато улыбнулась тогда чернокнижница и лишь руку упыря сжала.
Спорить с ней Казимир не стал, но и поисков не оставил, посвящая жизнь мести. Так и стал существовать Казимир меж Навью и Явью, вторую предпочитая, да только теперь новой клятвой связан был. Обитал он средь людей, иногда клыки в них вонзая и жизни только у преступников забирая. Однако не Казимир судьей выступал, а чернокнижница, что волю Мораны несла и серпом ее верным служила.
Шли годы, сменялись века, и лишь одно оставалось неизменным – жажда расплаты и освобождения.
Ночной клуб, Явь
Казимир сидел в собственном клубе, окруженный теми, кого желал бы испить в любой момент, и наслаждался всеми удобствами, будто на самом деле был живым. Свой настоящий облик упырь мастерски замаскировал зельями, не позволяя никому разглядеть ни длинных когтей, ни залитых кровью глаз. Однако обитатели Нави ясно видели его истинное лицо и ощущали запах гнили и разложения, который сопровождал каждого живого мертвеца.
– Как поживаете? Вы совсем кислые! Неужели случилось что-то? – Казимир притворно посочувствовал, не скрывая насмешки. От него, как и от всех остальных, не сокрылось разрушение завесы.
Баюн, надменно глядя на упыря, скрестил руки на груди. Заметив это, Казимир противно захихикал.
Между ними существовала давняя вражда: Казимир при первой же встрече с Марьей Моревной воспылал к ней крепкой симпатией. Настойчивые ухаживания, поток нескончаемых комплиментов, «случайные» встречи – упырь пытался всем окружить свою спасительницу, испытывая к ней искренние чувства. Чернокнижница, хоть и не отвечала взаимностью, всегда встречала упыря улыбкой и беседовала с ним часами напролет. Иван, глядя на это, лишь скрипел зубами. Он ревновал, но никогда не мешал общению Марьи с другом, которым она дорожила. Однако непрекращающийся поток знаков внимания все же неимоверно раздражал Баюна, поэтому в итоге он не вытерпел и высказал Казимиру все, что думал. Тогда отношения Ивана и Марьи только-только начали расцветать и приобретали романтический характер, а потому оборотень очень переживал. В ответ на пылкую речь Баюна упырь просто хмыкнул и сказал, что подобные вопросы должны решать не они, а сама чернокнижница.
– Время покажет, кто для нее просто друг, а кто суженый, – проговорил он, подначивая Ивана.
Слова Казимира оказались пророческими: спустя пару месяцев Марья Моревна сама попросила упыря оставить все попытки завоевать ее сердце. Пускай чернокнижница и заверила, что навеки останется верной подругой, упырь все же расстроился и не упускал ни единого случая поддеть Баюна. Дружба Марьи и Казимира действительно прошла через века и не ослабла по сей день, равно как и неприязнь упыря и оборотня.
Теперь же они сидели в заведении живого мертвеца, ожидая получить от него помощь в столь деликатном деле, испытывая крайне противоречивые чувства. Практически осязая сверкающие между двумя недругами молнии, Рогнеда изо всех сил пыталась вжаться в диван, и только Марья казалась величественно спокойной.
Отодвинув портьеру, официантка прошмыгнула к столику, расставляя напитки с рядом закусок, при виде которых глаза Серой загорелись восторгом. Поблагодарив официантку, спешившую скрыться, Рогнеда тут же потянулась к маленьким тарелочкам, стараясь не замечать вечно недовольного лица чернокнижницы.
– Угощайтесь, надеюсь, моя скромная еда придется по вкусу оборотням-гурманам. – Казимир расплылся в ухмылке, обнажая заостренные клыки.
Рогнеда, которая на дух не переносила упырей из-за их наглости и заносчивости, хотела высказать все, что думала, но, взглянув на сдержанного Баюна, прикусила губу. С щемящей болью она вспомнила свой милый дом, в котором сейчас могла бы спокойно спать и видеть крепкие сны. Однако реальность диктовала другие условия. Глядя прямо в красные глаза упыря, Рогнеда прожевала и залпом осушила первый попавшийся коктейль, вызывая у него лишь снисходительную улыбку.
– Если ты так голодна, то могу попросить принести что-нибудь посущественнее, – предложил он.
– Не стоит, – вмешалась Марья, уставшая от представления. – Полагаю, еды достаточно, чтобы Рогнеда утолила свой необузданный голод. Времени не так много.
– Как вам угодно, но, если что, не сдерживай аппетит, моя дорогая, – проворковал Казимир, расхохотавшись, глядя на вытянувшееся лицо Серой.
Целая тирада брани вертелась у нее на языке и тотчас вырвалась бы, если бы не Марья, мысленно пославшая заклинание спокойствия. «Ох, ну да, конечно. Чуть что, так сразу чары, и молчи волчонок, а то много болтаешь!» – возмутилась Рогнеда, сдаваясь мягким объятиям чар. Их действие спадет спустя пару минут, но этого достаточно, чтобы наконец подобраться к сути встречи.
– Я смотрю, твой бизнес процветает. Давно ли дела пошли в гору? – искренне поинтересовалась чернокнижница у старого друга.
– Полгода уж. Но мы с тобой не виделись все это время, а я ведь так скучал, – страдальчески протянул упырь, заставляя Баюна закатить глаза. Его выдержки хватило бы на кого угодно, кроме этого заносчивого упыря.
– Полагаю, Кирилл хорошо знает про этот клуб и часто тут бывает, – продолжила Марья, улыбаясь, но взгляд ее оставался холодным.
Казимир, довольно хмыкнув, взял со стола апельсин и начал его очищать, не обращая внимания на суровое выражение лица Баюна и нахохлившуюся Рогнеду. Цитрусовые – единственное, что по сей день любил упырь и что совсем не переносили оборотни.
– Как всегда, проницательна и обо всем осведомлена. Право, ничего от тебя не утаить.
– Заканчивай кривляться, – предупреждающе проговорил Иван, которому порядком надоел неуместный спектакль.
Марья украдкой бросила на Баюна извиняющийся взгляд, умоляя потерпеть выходки красноглазого друга еще немного. Она знала, что такое поведение не более чем напускная бравада, которую легко унять, но грубить совсем не хотелось. И уж точно не было никакого желания обращаться к кому-нибудь другому за помощью.
– Я пришла к тебе, чтобы предложить сотрудничество. Что скажешь? – спросила Моревна.
– Ну надо же! Что я слышу, прям ушам не верю! – воскликнул упырь. – Неужто сама великая дочь Кощея, могущественная чернокнижница и протеже большой шишки, не в состоянии справиться самостоятельно? – Казимир закинул одну дольку в рот. – Что, даже такие замечательные помощники бессильны?
Глаза Баюна опасно вспыхнули, а Рогнеда выпустила когти, ощущая, что заклятие спало. Лицо Моревны украсила улыбка, напоминающая звериный оскал.
– Я считала тебя другом, который всегда готов прийти на помощь без лишней болтовни, – растягивая слова, проговорила Моревна. – Но ты испытываешь мое терпение, и мы зря теряем время. Прости, что побеспокоили.
Только она встала, намереваясь уйти, как Казимир вскинул руку и удержал ее за локоть.
– Марья, извини, я не хотел тебя обижать, – раскаялся упырь. – Прошу, сядь и начнем этот разговор заново. Я заигрался, прости.
– Как запел, когда понял, что сказал лишнего, – с иронией бросил Баюн, одаривая Моревну улыбкой. – Расскажи все, что знаешь про эту злосчастную Зою. Они ведь познакомились с Кириллом здесь, не так ли?
Рогнеда проследила, как Казимир сощурился, а затем медленно кивнул. Все это время Серая уговаривала Кирилла быть осторожнее и поменьше бродить как раз по таким заведениям. Теперь же она сидела, возможно, на том же самом месте, где Змей впервые встретил Зою. Неуместные вопросы заполонили ум волчицы: любил ли Кирилл девушку на самом деле; чего он добивался; существовала ли между ними искренность, или все это было обманом. Тряхнув головой, Рогнеда попыталась выкинуть ненужные мысли и сосредоточиться на рассказе упыря.
Однако ничего интересного Казимир поведать не мог: в его представлении Зоя была просто красивой и смышленой девушкой с пробивным характером. Кирилл особо не делился подробностями их отношений, хотя, по мнению упыря, они складывались слишком уж бурно: Зоя переехала в особняк на пятый месяц знакомства. Чего она добивалась и к чему стремилась – Казимир не знал, но в искренность не верил.
– Впрочем, если вам нужны подробности, то это лучше спрашивать у самого Змея, – заключил Казимир. – Но раз вы здесь, то, думаю, у вас уже созрел план. Марья, ты, кажется, просила меня о сотрудничестве.
Упырь облизнулся, а в глазах мелькнула кровожадность. Рогнеда наградила его презрительным взглядом, про себя порицая за неуместную жестокость.
– Чего хмуришься? – тут же отреагировал Казимир. – Тебе что-то не нравится в моем обществе?
– Конечно! – воскликнула Рогнеда. – Тоже мне команда собралась: непроницаемая глыба в лице кота-оборотня, нахальный кровопийца и… – Она замялась, не решаясь отпускать комментарии в адрес Марьи.
Баюн, которому порядком все надоело, подался вперед и быстро пояснил план:
– Нам нужно собрать близких Зои в ее квартире, создать иллюзию семейного ужина и скормить им легенду, что все хорошо. Так они перестанут искать почившую и вздохнут спокойно. Нужны твои способности гипноза и воздействия на человека. Понятно объясняю?
Казимир усмехнулся и перевел взгляд на Моревну:
– И не стыдно тебе будет так нагло вмешиваться в судьбы людей?
В глубине души Марья, как и Баюн, не одобряла идею обмана, но другого выбора не было.
– Приказы раздаю не я, – отрезала чернокнижница, не желая больше обсуждать решения Пряхи судеб.
Казимир обвел собравшихся довольным взглядом и предположил:
– Значит, ты будешь применять оборотное зелье, а я за змеюку буду, да? – Марья кивнула. – А кто станет изображать Зою? Надеюсь, ты?
Марья указала на Рогнеду. Та со скучающим видом разглядывала когти, надеясь, что никто не заметит, как она на самом деле дрожит от страха.
– Жаль. Не отказался бы с тобой влюбленных сыграть, – елейно произнес Казимир, но тут же вскинул руки, видя озлобленный взгляд Ивана. – Тише, тише, киса, не пугайся, мое обворожительное личико и сладкий голосок на нее не действуют. Хорошо, я понял, чего вы хотите, но расскажите мне про…
Пронзительный женский крик прервал Казимира, заставляя всех вскочить на ноги и броситься на помощь. В один миг в зале, заполненном людьми, наступила тишина: только надрывной плач сотрясал стены. Упырь, расталкивая всех, бросился к источнику шума, придирчиво разглядывая толпу – старался запомнить каждого.
– Прочь! – рявкнул он, отталкивая очередных зевак. Остальные обитатели Нави следовали за ним. Баюн попутно воздействовал на толпу, контролируя эмоции.
Наконец Казимир замер перед рыдающей девушкой: она стояла на коленях и сжимала в руках ладонь мертвого мужчины. Упырь узнал в них старых знакомых – ведьма и волколак, что часто веселились в клубе красноглазого. Марья наклонилась над трупом, ощущая, как душа стремительно покидает тело. Ведьма смотрела на нее мутными глазами и готовилась осыпать проклятиями, как за спиной чернокнижницы возник Баюн и принялся плести успокаивающие чары.
Рогнеда огляделась: она заметила, что люди двигаются будто в замедленном режиме. Они походили на сонных мух, которых неожиданно разбудили ранней весной.
– Что происходит? – прошептала она.
– Баюн наслал на них всех иллюзию, чтобы не было паники, – коротко пояснил Казимир. – Есть идеи, что делать?
Он придирчиво рассматривал мертвое тело: никаких следов внешнего воздействия, упал от ослабления чар. Ведьма раскачивалась из стороны в сторону, напевая песенку и трясясь от произошедшего. «А ведь нас предупреждали и просили оставаться в Нави», – подумала Рогнеда, с сожалением глядя на сломленную колдунью.
– Я не могу гарантировать, что никто из присутствующих ничего не вспомнит, – признался Баюн. Испарина покрыла его лоб, но оборотень сдерживался и даже не прибегал к своему истинному обличью, боясь разрушить здание, хотя в нем было бы гораздо проще удерживать толпу.
– Разве Кощей и Баба-Яга не удерживают распад миров? – спросила Рогнеда. Она предполагала, что после вмешательства негласных царей мира мертвых разрушения ослабнут.
– Для магии всегда нужно время, значительная часть Нави уже проникла в Явь и принялась отравлять все, что встречает на пути, – пояснила Марья, погружая на время заплаканную ведьму в сон. – Баюн прав: нет уверенности, что никто ничего не вспомнит, даже если он очень постарается.
Казимир запустил руку в волосы, судорожно соображая.
– Нам придется действовать по людским законам, – отчеканила Марья. – Я попрошу отца забрать тело, а все остальное решим, как и прежде.
Рогнеда удивленно уставилась на Моревну, ожидая пояснений. Со слов чернокнижницы ситуация была ничем не примечательна, а решить ее без лишних вопросов – плевая задача. Тогда Серой и вовсе не стоило беспокоиться о Викторе, которому она случайно открыла свое имя. Заметив эмоции на ее лице, Марья проговорила:
– Не думай, что все легко и просто. Придется врать и очень много. Баюн и Казимир будут на пределе своих способностей, так что веди себя спокойнее и естественнее. Ночь нам предстоит длинная.
Предсказание Марьи исполнилось в полной мере. Кончина волколака, пускай и в человеческом теле, на глазах толпы – гиблое дело, которое не сулило ничего хорошего. Казимир вместе с Баюном обрабатывали людей, внушая им версию о несчастном случае и контролируя каждого на воспоминания о потусторонних обитателях. Марья руководила процессом и прятала все улики, испортив видеоматериалы и убедив ведьму молчать. Та покрыла чернокнижницу тремя слоями проклятий и ушла, затаив обиду, но Моревне было все равно. Кощею пришлось отвлекаться от колдовства в Нави и помогать припрятать зачарованное тело, обставляя все в естественном и приемлемом положении дел. Закончить удалось только к полудню.
Морана выслушала известия молча. Недовольных и озлобленных в Нави становилось все больше: теперь они не боялись сыпать оскорблениями на каждом углу, о чем Марье сообщила Варвара, когда чернокнижница заглянула домой.
– Крики и брань – искры, что разожгут костер, – с отчуждением заметила Морана. Она словно пыталась абстрагироваться и не показывать испытываемую боль. – Однако мы обязаны бороться и пытаться спасти завесу. Если я не ошиблась, то спасение к нам придет в виде незабудки.
– Сделаю все необходимое, – Марья глубоко поклонилась, стараясь не реагировать на странные и загадочные речи, к которым богиня часто прибегала, формулируя так пророчества.
Оборотное зелье будет готово только через сутки, и чернокнижница боялась представить, что может произойти за это время, но иного выбора не было. Любой колдун сказал бы, что нет ничего лучше и безопаснее, чем зелье, сваренное строго по рецепту. Оборотное же как раз и настаивалось два дня – достаточно времени, чтобы получить первосортный отвар и усугубить разрушения царств.
– Следуй намеченному пути, он приведет нас к избавлению от напасти, – велела Хозяйка Зимы. – С остальным я разберусь позже.