После Фороса я вернулся к Горбачеву— так велела совесть. Но снова получил щелчки по носу. У меня есть способность становиться выше житейских интриг и политических мелочей. Но при каких-то общественных и личных обстоятельствах эта способность оборачивается и недоброй своей стороной — неоправданными метаниями, предоставляет возможность другим не считаться с тобой, пнуть в твое самолюбие и походя обидеть. Так получилось и со мной.
Михаил Сергеевич — человек образованный, что для его бывшего политбюровского окружения было далеко не нормой. Естественно, что после войны, когда страна испытывала сильнейший кадровый голод, двери наверх перед многими распахивались достаточно широко (я знаю это по себе). Привыкший работать, несомненно увлеченный открывавшимися перспективами, Горбачев, надо полагать, справлялся с теми задачами, которые ему приходилось решать на Ставрополье.
На всех этапах партийной карьеры ему сильно помог — и в продвижении вплоть до самого верха, и в обретении того образа, который закрепился за ним, — интенсивно нараставший интеллектуальный разрыв между высшей партийной номенклатурой и наиболее образованной частью общества. В верхних эшелонах партийного и государственного управления традиционно оставалась низкая мобильность «вождей» всех рангов, а со временем эта система совсем закостенела. Секретари обкомов и ЦК, министры и их заместители, а вслед за ними и многие руководители среднего звена сидели в одних и тех же креслах уже не годами, а десятилетиями, а то и пожизненно.
В чем тут беда? Это были не просто старые и больные люди, фактически не способные на каком-то этапе жизни работать в полную силу. Они, будучи руководителями наивысшего ранга, имели, за редким исключением, крайне скромное образование. Как правило, сельскохозяйственное или техническое, причем полученное очень давно, но не правовое, не экономическое, не гуманитарное. На фоне тогдашней верхушки Михаил Сергеевич действительно олицетворял собой энергию и образованность. И выиграл он соревнование не с подобными себе, а с людьми другого поколения. Это в значительной мере объясняет, почему так быстро и легко родилась в середине 1980-х годов «легенда Горбачева».
Что же касается событий на первом этапе Реформации, то они тоже весьма противоречивы, как и сам Горбачев. Одна линия — андроповская, то есть завинчивание гаек, укрепление дисциплины через разные запреты. Наиболее убежденными ее представителями, хотя и в разной степени, были Лигачев, Крючков, Никонов, Воротников, Соломенцев, Долгих. Уже в мае 1985 года вышло Постановление Совета Министров СССР «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения». Оно привело к тяжелым экономическим потерям, росту наркомании и увеличению самогоноварения и пьянства. Первый практический сигнал обществу от новой власти оказался разочаровывающим.
Я знаю этот вопрос не понаслышке. В свое время, еще до канадского периода моей жизни, где-то в шестидесятых годах, я оказался руководителем рабочей группы ЦК по подготовке проекта постановления Политбюро по борьбе с алкоголизмом. Дискуссии по этому поводу были очень острыми. Наша группа предложила постепенно сокращать производство низких сортов водки, но одновременно увеличивать производство коньяков, вин высшего качества и безалкогольных напитков. Намечалось увеличение производства пива, для чего планировалась закупка оборудования за рубежом. Политбюро ЦК приняло эти предложения. И все бы пошло нормально, но на заседании Верховного Совета министр финансов заявил, что бюджет не будет выполнен, если постановление по алкоголизму останется в силе. В результате все заглохло. Министр финансов облегчил себе жизнь, а люди продолжали пить отраву.
Вернемся, однако, к постановлению от 1985 года. Что творилось на местах, трудно описать. Запрещалось не только торговать водкой, вином и пивом, но и пить, скажем, шампанское на свадьбах, юбилеях, днях рождения и на других праздниках. Почти на каждом Секретариате ЦК кто-нибудь из государственных или партийных чиновников наказывался за недостаточное усердие в борьбе с пьянством и алкоголизмом. Уничтожались виноградники, импортное оборудование для пивоварения, хотя постановлением подобного не предусматривалось. Пойдя на поводу у блаженных придурков, подписал Михаил Сергеевич себе приговор. И пошел гулять по стране один из первых анекдотов о Горбачеве. Вьется по улицам очередь за водкой. Один с «красным носом» не выдержал и заявил: пойду в Кремль и убью Горбачева. Через какое-то время вернулся. «Ну?» — спрашивают. «Да, там очередь еще длиннее!» Теперь и сам Михаил Сергеевич рассказывает этот анекдот.
Весной 1986 года появилось постановление «О мерах борьбы с нетрудовыми доходами», согласно которому началось невообразимое преследование частной торговли овощами, картошкой, фруктами, цветами. Началась охота за огородниками, за владельцами тех крохотных ферм в четверть гектара, развитие которых определило бы всю дальнейшую судьбу Перестройки.
Оба эти постановления оттолкнули от Перестройки значительную часть людей.
О замшелости мышления того времени говорит и уровень обсуждения некоторых вопросов на Политбюро. Сегодня все это выглядит смешным, но тогда мы с умным видом рассуждали о том, можно ли строить на садовых участках домики в два этажа, с подвалом и верандой (оказалось, что нельзя), какой высоты должен быть конек на крыше садового домика. Сошлись на том, что небольшие (6 соток) садовые участки — дело допустимое, но землю надо давать только на бросовых и заболоченных местах.
Хочу особо подчеркнуть тот выразительный факт советской эпохи, когда при выполнении наиболее безрассудных решений весьма эффективно продолжала демонстрировать свою силу и мобильность «система запретов». Партийные организации, милиция, власть в целом охотно и свирепо выполняли любые запретные постановления. В то же время вяло, неохотно и без всякого интереса исполнялись решения разрешительного плана, а чаще всего — просто не выполнялись. Такова психология самой системы чиновничества, выращенного на карательных и запретительных принципах. Мы не сумели создать госаппарат нового качества. Он остался саботажным и продажным, бездельным и презирающим любые законы. Остается таковым и по сию пору.
Традиционных решений командно-административного характера в начале Перестройки было немало. Но вместе с этим постепенно выстраивалась и другая линия — обновленческая, демократическая. Справедливо будет вспомнить, что именно в эти годы приняты постановления о кооперации, демократизации выборов, совместных с иностранцами предприятиях, правовом государстве, арендных отношениях, конституционном надзоре, об основных направлениях перехода к рыночной экономике и многие другие. Я привожу здесь практически официальные названия решений. Была возобновлена работа по десталинизации общества, в том числе деятельность Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, предпринято издание «Известий ЦК КПСС», содержавших архивные документы о репрессиях большевизма. Это издание стало действенным оружием идеологической перестройки. Горбачев постепенно отходил от андроповского наследия и его методов.
Но если продвижение политической демократии было достаточно быстрым и эффективным, то в экономике серьезно повернуться к реформам так и не удалось. Возьмем такой пример. На мой взгляд, экономически и политически определяющим вопросом Перестройки могло стать развитие малого и среднего бизнеса, особенно в малых и средних городах. И нельзя сказать, что в перестроечном Политбюро не было разговоров на эту тему. Еще на Политбюро 24 апреля 1986 года Михаил Сергеевич говорил о том, что «страна отстала во всем», «состояние экономики тяжелейшее», что упор надо сделать «на производстве товаров народного потребления» — это наиболее эффективный путь к экономическому выздоровлению. На Политбюро 17 октября 1987 года Горбачев заявил, что «недооценка перерабатывающей промышленности — ошибка всех последних десятилетий», что малые и средние предприятия — стержень экономической политики. Я тоже предлагал тогда разработать специальную программу развития малого бизнеса, назвав ее программой «первых этажей». Суть ее: отобрать в городах первые этажи у чиновников и организовать там частную торговлю, сферу обслуживания и т. д. Но к практическим делам так и не подошли. Да и сами принятые решения были формальными, в основном порученческими. Не удалось «переломить» отношение к экономическим реформам и со стороны корпуса «красных директоров».
Вернемся еще раз к мартовско-апрельским дням 1985 года. Среди всего прочего, именно в те дни закладывались кирпичи одиночества Горбачева — человеческого и политического. В ЦК и других организациях было немало людей образованных и свободомыслящих, которые сразу же потянулись к Горбачеву. Но на своем политическом и должностном уровне у него было слишком мало тех, кто был бы готов и способен при необходимости сыграть роль интеллектуально жесткой, психологически дискомфортной, но стратегически союзной с ним оппозиции, заинтересованной в общем успехе. Даже не оппозиции, а просто людей, способных отстаивать свою точку зрения. К началу 1991 года он не только утратил веру в себя, но и растерял людей, верящих в него.
Несмотря на склонность к анализу, известную наблюдательность, Михаил Сергеевич плохо разбирался в человеческих характерах. Чутья на людей Горбачеву явно недоставало. Да и вообще в его кадровой политике — бесконечная череда ошибок. Поговорит с кем-то, тот поклянется в верности Перестройке, глядишь — новый начальник. А в жизни — пустельга и неумеха, а то и вертихвостка. И в целом надо честно сказать, что многие глупости, ошибки, порой грубые, объясняются киселеобразной кадровой политикой. Сильного кадрового корпуса, готового честно служить преобразованиям, не сложилось. Больше того, официальные кадровики в окружении Горбачева сами были против Перестройки и соответственно подбирали руководящие кадры, в основном из антиреформаторов.
На мой взгляд, Горбачев не смог понять, что кардинальный демократический поворот требовал людей с действительно новым мышлением, он продолжал повторять: «Не нужно ломать людей через колено». Людей-то ломать, конечно, не надо, тем более через колено, но освобождать их от функций, которые они не в состоянии или не хотят выполнять, — святая обязанность, если ты захотел повернуть Россию к новому образу жизни. Не в сломанных ребрах тут дело, а в головах. Вот их и надо было расставлять по пригодности. Он же следовал старой мудрости «византийца» — играть на людских противовесах и противоречиях. Эта практика и не могла увенчаться успехом. У носорога — рога, и у барана — рога, но повадки разные. Носороги выжили, построили общество для себя, а бараны продолжают бить в барабаны.