В это время, понимая, что авторитет его власти падает, «вождь» маневрирует, виляет хвостом, высказывается в пользу компромиссов со своими оппонентами. Осенью 1918 года, в разгар «красного террора», он начал игру с социалистами, которая многим показалась неожиданной. На собрании партийных работников Москвы в его выступлении прозвучала идея «нового курса». Исходя из посылки, что построить социализм можно лишь «целым рядом соглашений», в том числе и с «господами кооператорами и интеллигентами», которые являются «единственным культурным элементом», Ленин призвал партийных работников уметь договариваться с мелкобуржуазной демократией. Однако на деле он понимал компромисс весьма оригинальным образом. Вы будете с нами в добрососедских отношениях, говорил он, а у нас будет государственная власть. Мы вас, господа меньшевики, охотно легализуем. Но мы оставляем государственную власть только за собой. Ни малейшей доли мы не уступим. Вот и все.
Уже в феврале 1919 года Дзержинский дал указание всем губчека учредить «самый строгий контроль» за левыми эсерами и меньшевиками, брать из них заложников. Эти меры были оформлены решением Политбюро, которое гласило: «Предложить прессе усилить травлю левых эсеров… Над всеми левыми эсерами иметь надзор… Газеты «Голос печатника» и «Рабочий интернационал» прикрыть».
Язык-то каков! «Травля», «надзор», «прикрыть»…
Вопросы, так или иначе связанные с деятельностью социалистов и анархистов, регулярно обсуждались на заседаниях Политбюро ЦК РКП (б). За период с апреля по декабрь
1919 года Политбюро обращалось к ним двадцать пять раз. Типичным для социалиста приговором было заключение в концлагерь «до конца гражданской войны». Официальная пропаганда всячески эксплуатировала тезис о временном (до «победы труда над капиталом») характере изоляции социалистов. Однако в циркулярах местным органам ВЧК подчеркивала, что ликвидация внешних фронтов не означает завершения борьбы с врагами внутренними, поскольку «полная ликвидация контрреволюционных выступлений мыслится только с победой социалистической революции в мировом масштабе». Вот так. Террор и концлагеря — до победы мировой революции.
Ленинские чекисты положили начало и внесудебным расправам. Поначалу подобный произвол объясняли «революционной целесообразностью», а потом он приобрел характер официальной политики. В январе 1922 года Уншлихт, заместитель Дзержинского, пишет Ленину: «По отношению к деятелям антисоветских партий при известной обстановке на территории всей республики или в отдельных частях необходимо применять те или другие репрессии, не имея против них конкретных материалов».
В составе секретных отделов губчека начинают действовать специальные уполномоченные, призванные выявлять социалистов и внедрять свою агентуру в их ряды. С 1920 года этим занимались уже целые группы чекистов. К 1921–1922 годам репрессиями против социалистов и анархистов занимались шесть из десяти подразделений ОГПУ.
Но и эта практика не полностью устраивала чекистов. Надо было и всю компартию включить в состав ЧК. Сказал же Ленин, что хороший коммунист — это и есть хороший чекист. 5 января 1920 года Оргбюро ЦК РКП(б) выносит следующее постановление: «а) Применительно к прошлогодней директиве предложить всем комиссарам и рядовым коммунистам, работающим в Красной Армии, осведомлять особые отделы обо всем, что может представлять интерес для работы особых отделов и что станет известно службе или частным образом». С мая 1921 года, во всех важнейших учреждениях и университетах начали создаваться «Бюро содействия», состоявшие исключительно из коммунистов и работавшие под руководством 8-го отделения Секретного отдела ГПУ. Задача «Бюро» собирать информацию о настроениях и враждебных намерениях чиновников и университетской интеллигенции. Особый интерес представляет письмо Ленина Дзержинскому от 19 мая 1922 года. В нем «вождь» предлагал установить порядок, в соответствии с которым каждый член Политбюро 2–3 часа в день должен посвящать чтению книг и периодики, выискивая в них антисоветские высказывания, помогая тем самым ГПУ. Это был венец слияния ЦК с ЧК. Итак, началось с армии и закончилось Политбюро.
По мере того как сопротивление режиму нарастало, Ленин усиливает свое личное руководство репрессивным аппаратом. На первых порах его сдерживали в какой-то мере старые знакомства (Мартов, Плеханов, князь Кропоткин). Сталин же, который питал к социалистам особую неприязнь, от этих «слабостей» был свободен изначально. Он ненавидел любых социалистов, использовал любой случай для их травли. Любопытен такой факт. Еще весной 1918 года он пытался привлечь к ответственности «за клевету» Ю. Мартова, напомнившего об исключении Сталина из РСДРП в 1910 году за участие в экспроприациях, то есть в грабежах. Однако ревтрибунал жалобу Сталина отклонил.
Во второй половине 1923 года секретная экзаменационная проверочная комиссия при ЦК РКП(б) осуществила «дочист- ку» аппарата наркоматов иностранных дел, внешней торговли и их заграничных учреждений от бывших членов социалистических партий. По инициативе комиссии с этого времени в заграничных миссиях стали работать сотрудники ГПУ для «внутреннего наблюдения» за совслужащими. Подобная практика существует до сих пор.
К сожалению, на протяжении всей своей истории социалистические партии жили в расколе, постоянно грызли друг друга, очень часто из-за пустяков. В социал-демократическом движении инициатором склок, как правило, выступал Ленин. Даже в тюрьмах, концлагерях и ссылках представители родственных партий избегали контактов друг с другом. Все это значительно облегчало их устранение из политической жизни при большевиках. Последние играли в «кошки-мышки» со своими бывшими подельниками. А социалисты продолжали галдеть об «истинном социализме», о «свободе и демократии», как бы не замечая, что вокруг быстро утверждается режим, не имеющий никакого отношения ни к социализму, ни к демократии.
Ленин не успел довести до конца уничтожение своих «социалистических союзников». После его смерти у Сталина еще не было достаточной силы и авторитета, чтобы масштабно продолжить линию Ленина на борьбу с «врагами народа». Но в самом конце 20-х и в 1930-е годы охранка вновь стала «обнаруживать глубоко законспирированные» (конечно же, не существующие) центры эсеровского и меньшевистского «подполья»: в 1933 году — в Москве, Ленинграде, Севастополе, Харькове, Донбассе, Киеве, Днепропетровске; в 1934-м — в Иванове, Ярославле; в 1935-м — в Казани, Ульяновске, Саратове, Калинине; в 1936–1937 годах — в Свердловской, Воронежской, Куйбышевской, Московской и других областях.
Вторая половина 1937 — начало 1938 года прошли под знаком новой волны «обезвреживания» никогда не существовавших организаций типа «Всесоюзный эсеровский центр» или «Бюро ПСР Восточной Сибири». Были сфабрикованы «заговоры» эсеров в блоке с меньшевиками, «правыми» (бухаринцами), троцкистами и белогвардейцами, замышлявшими свержение советской власти и террористические акты против «вождей».
Социалисты не давали покоя режиму даже в послевоенное время. Постановлением Совета Министров СССР от 21 февраля 1948 года за № 416-159сс условия лагерного содержания особо опасных преступников, включая социалистов, были ужесточены до предела. Их использовали исключительно на тяжелых физических работах, для них была установлена особая форма с номерами на спине и головном уборе. После отбытия срока наказания заключенных особых лагерей направляли в пожизненную ссылку в отдаленные районы под надзор карательных органов.
Характерно, что «частичные изменения» в постановлении 1948 года, последовавшие в августе 1953 года, то есть уже после смерти Сталина, сохранили за меньшевиками и эсерами статус «особо опасных государственных преступников». К концу 1953 года в особых лагерях и тюрьмах (Владимирской, Верхне-Уральской и Александровской) троцкистов, «правых», меньшевиков и эсеров оставалось менее двух тысяч. Но и они продолжали вызывать патологическую ненависть режима.
5
Политику экономического удушения крестьян большевики начали сразу же после контрреволюции: продразверстка, запрещение свободной торговли, принудительные трудовые повинности (гужевая, лесозаготовительная). С середины 1918 года началась прямая военная оккупация деревни. Здесь орудовали вооруженные отряды. На их вооружении были артиллерия, броневики и даже аэропланы. Они занялись упрочением «социалистических» порядков в деревне, по сути же — государственным мародерством. В мае 1918 года, то есть еще до официального начала «красного террора», ревтрибуналы (наряду с органами ВЧК) получили право вынесения смертных приговоров тем, кто отказывался отдавать свой хлеб продотрядам. Да и сама Красная Армия, по словам Ленина, на девять десятых была создана «для систематических военных действий по завоеванию, отвоеванию, сбору и свозу хлеба и топлива».
Ленин к крестьянству относился с особой ненавистью. В полемике со своим сподвижником Соломоном он говорил: «Черт с ними и с крестьянами — ведь они тоже мелкие буржуа, а значит, — говорю о России — пусть и они исчезнут так же с лица земли, как рудимент…»
Он был подлинным вдохновителем похода на деревню, как он говорил, с «пулеметами за хлебом». Но, как показали дальнейшие события, преследовались не только экономические цели, они были скорее тактическими. Стратегия состояла в другом — уничтожение российского крестьянства. В этих целях 11 июля 1918 года ВЦИК издает декрет о создании комитетов бедноты из деревенских голодранцев, бездельников и пьяниц, призванных разжечь гражданскую войну в деревне. Такова была официальная установка властей.
Но еще раньше, 9 мая 1918 года, Ленин инициирует откровенно мародерский «Декрет о предоставлении народному Комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». Говорилось, что этому комиссару вменено «применять вооруженную силу в случае оказания противодействия отбиранию хлеба или иных продовольственных продуктов». Далее говорилось, что крестьяне, не желающие отдавать свой хлеб, объявляются врагами народа.