Страхование жизни до сих пор остаётся актом добровольным, поэтому компании тратят много денег на рекламу. Понятно, когда кормилец семьи покупает полис на крупную сумму, чтобы близкие не остались без средств, если судьба внезапно унесёт его в мир иной. Но что имеют в виду родители, страхующие жизнь своего ребёнка? Получить финансовое утешение в случае его внезапной смерти?
В судебной хронике иногда мелькают эти страшные истории: отец или мать намеренно причинили смерть своему малолетнему отпрыску ради получения страховой компенсации. Опять же, это только те случаи, которые удалось раскрыть. А прервать жизнь двух-трёхлетнего, не оставив никаких следов, так легко! Нравственное чувство вопиет против этого вида страхования. Но, видимо, голос лоббистов страхового бизнеса звучит громче, потому что я не слышал о законодательных попытках запретить подобную практику.
На протяжении мировой истории сбор налогов всегда был делом нелёгким. Нечестные чиновники присваивали себе солидную часть собираемого, народ уклонялся от уплаты как только мог, а если становилось невмоготу, начинал бунтовать против верховной власти. И для преодоления этих трудностей многие владыки пытались использовать так называемую систему откупов. Зловещая фигура откупщика проходит по страницам истории многих стран. Он уплачивал в государственную казну требуемую сумму, а государство отдавало ему право собирать с подданных тот или иной налог. И уж он собирал до последнего динара и намного больше! Ибо собирал теперь в собственный карман. Защиты от него не было, и жаловаться на него никто не мог.
Примерно такую же роль выполняет страховой бизнес в сегодняшней Америке. Ибо все формы обязательного страхования – это скрытое налогообложение, которое политики не смогли бы провести обычным законодательным путём. Когда налогообложение оформлено в виде покупки страхового полиса, мы остаёмся при иллюзии, что происходит обычная купля-продажа на свободном рынке.
Нас обмануть нетрудно. Но не наш кошелёк. Он делается тоньше и тоньше с каждым годом. Замечено, что по уровню сбережений на человека Америка скатывается всё дальше и дальше вниз. Пятьдесят лет назад американец, имевший работу, мог содержать семью в приличном достатке. Сегодня и двое работающих должны трудиться очень напряжённо, чтобы сводить концы с концами.
В страховом бизнесе занято около полутора миллионов человек. То есть вдобавок к дорогому медицинскому обслуживанию мы должны содержать на высоких окладах огромную толпу, не производящую никакой полезной работы. А нельзя ли обойтись вообще без них? Чтобы мы входили к врачу и платили ему из рук в руки, как это делалось до 1960 года? Или чтобы ему платили местные власти, как они платят школьным учителям?
Такая идея даже не обсуждается. Мне не доводилось слышать, чтобы кто-нибудь из политиков посмел выступить с лозунгом:
МЕДИЦИНСКОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ – ДА!
МЕДИЦИНСКОЕ СТРАХОВАНИЕ – НЕТ!
Впрочем, однажды в «Нью-Йорк Тайме» я прочёл письмо врача, который не побоялся сказать, что страховка нужна каждому американцу только одна: от катастрофических болезней. Такая страховка стоила бы очень недорого, ибо болезни, требующие долгой госпитализации, случаются не часто. Не знаю, что стало с этим врачом, но не удивлюсь, если окажется, что у него были трудности с возобновлением страховки против исков за неправильное лечение.
Сегодня, вместо разумных реформ, по стране с фанфарами катится внедрение «Обама-кары». Суть её: заставить и беднейшую часть населения отдавать последние деньги в бездонные сейфы страховых компаний. Не купишь страховку – плати штраф. Не заплатишь штраф – Налоговое управление (1RS) возбудит против тебя дело.
Американская революция против господства Британской короны началась с лозунга: «Нет представительства – не будет налогов!» («No taxation without representation!»).
Революция американского гражданина против засилья страхового бизнеса должна начаться с осознания нами простой истины: «Обязательная страховка – это налог, размер которого назначается не избранными нами представителями, а жадными коммерсантами» («Mandatory insurance is taxation without representation»).
Но достаточно ли сильна жажда свободы и жажда справедливости в душах сегодняшних американцев, чтобы решиться на такой бунт?
Не похоже.
15Врач
Он съел дер дог в Ибн Сине и Галене
и мог он воду иссушить в колене,
он знал, куда уводят звёзд дороги,
но доктор Фауст нихц не знал о Боге.
В русской литературной традиции к слову «доктор» так и тянется слово «добрый». Добрый доктор Чехов, добрый доктор Айболит, добрый доктор Живаго. Даже Христа добрый доктор Булгаков изобразил просто добрым доктором Га-Ноцри. Может быть, поэтому русских эмигрантов в Америке часто отталкивала суховатая деловитость американских врачей, всегда работающих в цейтноте, всегда поглядывающих нетерпеливо на часы, не готовых выслушать полную сагу о таинственных скрипах, хлипах и пуках в организме пациента.
О горестном состоянии медицинского обслуживания в США написаны сотни книг и тысячи статей. Одним из видных критиков много лет выступает доктор Эндрю Вейль – сторонник индивидуального подхода к пациенту, альтернативных методов и пристального изучения целебных свойств самого организма. «Мы изучаем болезни, – говорит он, – а нужно с не меньшим вниманием изучать излечения». В своей книге «Почему наше здоровье так важно» он пишет:
«Мы привыкли хвастать, что американская медицина – лучшая в мире, и когда-то так оно и было. Сегодня всё изменилось. Даже в наших наиболее престижных медицинских центрах качество обслуживания стоит невысоко, медсестёр не хватает, а число заболеваний, подхваченных в больнице, возрастает. Наблюдается тенденция перетекания наших пациентов в другие страны. Американские граждане отправляются в первоклассные больницы Бельгии, Таиланда, Индии для операций по замене бедра, коронарных шунтов, пластических операций. Их всё больше сердит недостаточное внимание докторов, враждебная конфронтация со страховыми компаниями, не говоря уже о растущей цене прописываемых лекарств, медицинских тестов и пребывания в больнице»[219].
Сравнение с другими странами, проведённое Всемирной организацией здравоохранения, дало невесёлые результаты. «По данным 2000 года США оказалось на 37-м месте, ниже Колумбии, Чили, Коста-Рики, но выше Словении, Кубы и Хорватии. По критерию "справедливость" оказались на 54-м, рядом с Фиджи. Но зато всех намного обогнали по уровню финансовых затрат на одного человека»[220].
«Охрана здоровья», считает доктор Вейль, уступила место «контролированию болезни». Все силы направляются на то, чтобы подавлять отдельные симптомы, врачу не оставлено времени вглядеться в жизнь индивидуального организма как целого.
«Наше здоровье ухудшается, и мы имеем самый высокий процент не застрахованных граждан среди демократических обществ; другие народы даже близко не приближаются к нам по этому показателю. При росте безработицы многие американцы теряют свои медицинскую страховку вместе с рабочим местом, умножая ряды незащищённых»[221].
Начиная эту главу, я сразу должен сознаться в собственной патологии по отношению к американскому врачу:
ДЛЯ МЕНЯ НЕВОЗМОЖНО С ДОВЕРИЕМ ОТНЕСТИСЬ К ЧЕЛОВЕКУ, КОТОРОМУ ВЫГОДНО, ЧТОБЫ Я БОЛЕЛ, И ЧЕМ ДОЛЬШЕ БОЛЕЛ – ТЕМ ЛУЧШЕ.
Я должен заранее уговаривать себя: он не виноват, нелепая бездушная система поставила его в такую извращённую ситуацию. Вполне возможно, что он добрый, знающий, сочувствующий специалист, искренне желающий помочь. Но тягостное чувство не проходит, и я до последней возможности оттягиваю визиты к врачам, надеясь, что организм сам справится с очередной хворобой. Ставить плату врачу в зависимость от числа обслуженных им больных представляется мне такой же нелепостью, как если бы стали оплачивать труд пожарника по числу потушенных им пожаров. У него поневоле возник бы импульс поджечь что-нибудь самому.
Где-то в начале 1990-х у меня начала болеть нога. Я расшиб её, ударившись голенью о камень во время рыбалки. Терпел, делал компрессы, хромал. Нет, само не проходило. И когда доктор Вайнстин совершил своё чудо, починив сломанное бедро Марины, я решил обратиться к нему. Он проделал нужные рентгены, внимательно рассмотрел снимки, объявил, что все кости целы, выписал какое-то новомодное лекарство, якобы ускоряющее заживление травм, и счёт за визит: 200 долларов. По-божески.
Но боль не проходила. То ступня, то колено распухали так, что я мог ходить, только опираясь на костыли. Работа в издательстве включала в себя погрузку-переноску ящиков с книгами, и делать это на костылях не получалось. Промучившись ещё два года, я заставил себя снова пойти к ортопеду. Не имея медицинской страховки, звонил в несколько мест, пока не нашёл самого дешёвого. Им оказался совсем молодой врач, Марк Натансон. Он рассмотрел мою опухшую ногу и без всяких рентгенов уверенно объявил: подагра. Выписал лекарство «колхичин», которое научились делать из осенних анемонов ещё в Древнем Египте до Рождества Христова. Три-четыре таблетки, принятые в течение дня, снимали воспаление, давали возможность отложить костыли.
Спрашивается: почему знаменитый, опытный, дорогостоящий хирург Вайнстин не смог обнаружить то, что мгновенно опознал молодой Натансон?
Ответ на этот вопрос таится в двух словах: узкая специализация. Оказывается, парадокс этот был замечен и описан многими критиками американской системы здравоохранения.
К доктору Вайнстину попадают только пациенты со сложными переломами, требующими высококвалифицированного хирурга. Молодой Натансон, нуждающийся в пациентах, примет всех – и застрахованных, и нет, с серьёзными проблемами и с пустяками. Его опыт и кругозор расширяются стремительно уже в первые годы практики.