Только поздно вечером Регин наконец смог осмыслить все то, что случилось за день. Его слова и их влияние на людей, собравшихся в зале. То, как оценил прием герцог фон Моргенштерн. И вместе с этим на принца тяжелым грузом опустился и вес этих событий, их значимость для него лично и для всего Баригора.
Регин почувствовал себя маленьким и ничтожным. Однажды в детстве конь, на котором он ехал, взбесился на пустом месте и понес его галопом. Регин тогда еще плохо сидел верхом и был слишком мал, чтобы остановить несущееся животное. Он чуть не слетел с коня и, кое-как вцепившись в его гриву и луку седла, зажмурился и начал молиться Алору, чтобы тот пощадил его. Он не контролировал ситуацию, и ему было очень страшно. Тогда Тобиас и несколько гвардейцев из охраны смогли нагнать и успокоить его скакуна. Все закончилось хорошо. Но спустя несколько лет Тобиас погиб, и больше некому было спасти Регина. В конце концов Алор не пощадил его.
Тревожимый такими мыслями, Регин и пришел в галерею, не в силах успокоиться и уснуть. Ему хотелось забиться в угол и заплакать. Хотелось, чтобы все это оказалось сном. Чтобы в реальности Фридрих не погиб, а страна не погрузилась в хаос. И чтобы ему, Регину, совершенно к этому не готовому, не нужно было решать судьбы тысяч и тысяч своих подданных и идти против собственного брата. Но Регину было шестнадцать, и он прекрасно понимал, что это невозможно. Что ему нужно найти в себе силы, чтобы спасти Баригор, потому что никто другой не мог этого сделать. Но были ли у него эти силы? В этом-то Регин и не был уверен.
Внезапное появление Седрика и знакомство с Фабианом, своим двоюродным дедом, правившим почти сто лет назад, сперва повергло Регина в шок. Он думал, что привык к Седрику и его силам, научился относиться к ним не как к темному колдовству, которого его приучили бояться с детства, а как к мощному орудию в руках союзника. Но когда принц почувствовал силу некроманта, текущую через свое тело, когда весь мир вокруг начал искажаться и меняться, все внутри Регина похолодело. От ужаса он зажмурился, попытался вырваться, но Седрик не дал ему. И принцу пришлось взять себя в руки и открыть глаза. И увиденное поразило его.
Все вокруг светилось. В темноте галереи вдруг зажглись мириады крохотных огоньков: в досках пола, в шторах, в головах трофейных животных на стенах. На мгновение Регину показалось, что пол под ним исчез и он парит в воздухе, но это наваждение исчезло прежде, чем он успел отреагировать. А потом огоньки прямо перед ним собрались вместе, закружились и приняли форму молодого человека, чем-то похожего на него самого. Внешность призрака менялась: он то становился совсем юнцом, даже моложе Регина, то статным юношей лет двадцати, то спокойным уверенным мужчиной с легкой сединой на висках. В этом последнем образе Регин легко узнал короля Фабиана. Его самый известный портрет, украшающий стену одной из гостиных в королевском дворце в Лорице, выглядел точно так же. Регин знал, что картину закончили всего за несколько месяцев до смерти короля.
Регин взирал на призрака своего предка, широко раскрыв глаза. Ужас, который он испытал, когда Зрение некроманта только передалось ему, испарился, уступив место удивлению, неверию, любопытству. Мертвый король заговорил, и сомнений не осталось. Фабиан не воссоединился с Алором, он остался в мире живых, чтобы приглядывать за своим любимым королевством.
Рассказ Фабиана перевернул представление Регина о мире даже больше, чем Зрение. В учебниках, биографических книгах и семейных преданиях усмиритель Чумного бунта остался как уверенный, мудрый и сильный правитель. Регин был уверен, что Фабиан знал, что делать. Что он, будучи первым сыном и наследником престола, с готовностью взял в руки бразды правления после кончины Паула I и уверенно повел свой народ, как опытный возница ведет экипаж по размытой дороге весной.
Но все это оказалось иллюзией. Фабиан вовсе не был тем великолепным героем, которым его знал Регин. Он оказался простым человеком. Юным сыном, который не знал, что делать, когда потерял отца и стал королем. Который попытался спрятаться от своих обязанностей, забыться и положиться на провидение Алора. Оказалось, что он тоже сомневался и что не знал, как правильно. И все же у Фабиана получилось. Несмотря ни на что, он смог вывести Баригор из тяжелого кризиса, не дать ему сгореть в пламени бунта и гражданской войны. И он верил, что у Регина тоже получится.
И принцу вдруг стало спокойнее. Ему всегда казалось, что он должен знать, как себя вести. А он не знал и думал, что это делает его недостойным своего наследия, некомпетентным и бесполезным. Он думал, что правильный принц должен видеть путь и принимать только верные решения. И вдруг это наваждение рассеялось. Впервые кто-то сказал Регину, что сомневаться и не знать что делать – нормально, даже если ты король.
А еще он наконец осознал, что не один. Все это время, несмотря на постоянную поддержку герцога фон Аурверна, лорда фон Моргенштерна и даже самого Седрика Ардейна, Регину казалось, что вся ответственность за будущее Баригора лежит на нем одном. Что именно он должен принять верное решение и что любая его ошибка будет непоправима, фатальна. Но Фабиан сказал, что он полагался на своих советников и именно благодаря им смог спасти страну. Регину показалось, что тяжелая ноша, которую он взвалил на себя, согласившись тогда, после коронации, покинуть столицу, стала немного легче. Он бросил быстрый взгляд на Седрика, изможденного, но спокойного и уверенного. Вспомнил других своих соратников и то, сколько они сделали для их общего дела за последнее время. И ему стало легче. Почти физически. Будто впервые с того самого рокового дня, когда король Фридрих потерял сознание на совещании, Регин смог вдохнуть полной грудью.
И когда Фабиан исчез, а Седрик ушел, ковыляя и опираясь на посох, Регин сделал это, глядя на залитый лунным светом луг. Вдохнул полной грудью теплый летний воздух, пахнущий горящим маслом, пылью и немного цветами, которыми Маргарита украсила зал. Регин подошел к окну и открыл одну из форточек, впуская в комнату свежий ночной ветерок, а вместе с ним и шум Льежа внизу. Принц сделал еще несколько вдохов и улыбнулся. Ему вдруг стало так спокойно. У него появилась уверенность. Уверенность, что все получится и что Алор не оставит их, не даст прислужникам Кавица победить.
В ту ночь он спал лучше, чем за все последние несколько месяцев. Впервые его не мучили тревожные мысли и беспокойные сны. Он не просыпался ночью, неспособный пошевелиться или что-то сказать и вынужденный лишь с ужасом наблюдать, как двигаются тени в темных углах.
Со временем его уверенность ослабла, подточенная неопределенностью и тревожными новостями из столицы. И все же после той ночи Регину стало легче. У него появилась надежда.
Баригор, Брасс, 27 июня 3607 года
Как и обещал Реймонд, спустя несколько дней в Брасский дворец прискакал священник. На удивление молодой для каноника самого Десницы, он на всех парах гнал своего покрытого пеной и храпящего коня. Судя по виду священника, он почти не спал и мало ел в последние дни. Его одеяние запылилось и истрепалось, а лицо осунулось. В нем все еще читались следы перенесенного недуга, но служителя Алора это не останавливало. Отказавшись даже от предложенной слугами воды, он потребовал, чтобы его немедленно проводили к принцу Регину. Ему не посмели перечить.
Регин и его соратники приняли каноника в небольшой гостиной рядом с главным входом – той самой, где они прежде встретились с Реймондом. Даже Седрик не поленился присутствовать, и они вместе с Квентином внимательно и с некоторым подозрением разглядывали молодого священника.
– Ваше высочество! – воскликнул тот, едва переступив порог. – Я отец Матиас, каноник его высокопреосвященства Десницы господа нашего Великого Алора, да будет благословенен свет его.
Его дыхание сбилось, и он закашлялся. Квентин на правах хозяина дома налил Матиасу воды.
– Благодарю вас, ваша светлость, – поблагодарил священник, после того как в несколько глотков жадно осушил предложенный стакан, – прошу простить меня, я мчался сюда так быстро, как только мог. Все наше королевство в опасности. Тень Кавица накрыла его сердце, наш любимый Лориц!
– С ним всё в порядке, – шепнул Седрик на ухо Квентину, – в нем даже меньше мертвого, чем я ожидал увидеть в человеке, недавно перенесшем тяжелую болезнь. Но почему священники всегда говорят так высокопарно?
Квентин только пожал плечами, отмахиваясь от друга.
Тем временем Регин дослушал Матиаса и ответил:
– Спасибо, отец Матиас, что приложили так много усилий, чтобы как можно скорее сообщить нам об этом.
– Всё во славу Алора!
– Ваши слова вновь подтверждают то, что мы подозревали и чего опасались. Расскажите, что вам известно?
– Да защитит Великий Алор души наши от скверны Кавица! Одно лишь воспоминание об ужасах, творящихся в столице и во дворце, терзает мою душу, ваше высочество. Дикие варвары, которых его величество привез с собой из северных земель, устроили в тронном зале свой темный алтарь и проводят на нем жуткие, противные самой человеческой природе ритуалы. Они пленили его высокопреосвященство и всех тех, кто прибыл с ним, чтобы проводить душу нашего короля Фридриха в объятия Алора. Я был в их числе. – Он замолчал, тяжело дыша. Рассказ действительно давался ему непросто.
– И как же вам удалось спастись, святой отец? – с подозрением спросил Квентин.
– Мои братья, да осветит Алор их праведные души, помогли мне бежать. Сперва мы лишь молились Алору о помощи и спасении, но потом поняли, что нам нужно действовать.
Седрик хмыкнул, чуть закатив глаза. Вражда между некромантами и алорианцами, которые не стеснялись нелестно отзываться о жрецах смерти в своих проповедях, была такой же древней, как сама Церковь Алора.
– Нам удалось обмануть стражников, охранявших нас, да простит Алор нам сей грех. И я смог покинуть дворец через тайный ход, о котором известно лишь королевской семье и его высокопреосвященству.