Мы выпустили дурную кровь, отсекли зараженную часть единого человеческого организма. По сути, мы построили ту самую утопию, идеальное общество, о котором писали в фантастических романах прошлого. Теперь и с инопланетной цивилизацией встретиться не стыдно, хе-хе. Да, ради этого пришлось многими пожертвовать, но ведь, если подумать: было ли это жертвой? И не были ли все эти люди предназначены исторически, эволюционно к тому, чтобы послужить созданию материальной базы для Великого Перехода, а потом исчезнуть с лица планеты, как исчезли до этого многие виды живых существ? Не были ли они просто одним из видов ресурсов для развития новой, более совершенной человеческой популяции?.. О! Вы посмотрите-ка, кто пожаловал! Верочка!
На террасу быстро поднимается девушка лет двадцати, короткостриженая, резкая, с пестрой косынкой на шее. В летних сумерках и при свете настольной лампы ее правильное лицо кажется словно по-лунному серовато-бледным, а цветы на косынке, напротив, яркими и живыми.
– Рад тебя видеть, душенька!
– И я тебя, папа! Уф, эта Антарктика совсем меня измотала! Но нам удалось-таки найти и спасти того кита-полосатика, искусанного касатками, помнишь, я писала тебе?..
– Кит наверняка был очень вам благодарен. А я тут как раз рассказывал нашему гостю про историю Великого Перехода…
– Наверное, опять пытался обосновать, почему все же решили оставить два миллиарда?
– Верочка у нас радикальная техногуманистка, – не без язвительности сообщает Дмитрий Иванович.
– Я предпочитаю называться логическая противница полумер, – парирует Верочка. – И как ты не убеждай меня, а я не перестану считать положение, например, Дуняши и прочих служебных людей совершенно недопустимым и бесчеловечным.
– Милая моя Верочка, чтобы получилась такая вот наша Дуняша, потребовалось полвека генной модификации и селекции для результата, которого две тысячи лет безуспешно добивалась религия: заставить большинство признать уже наконец свое жизненное предназначение в служении меньшинству и никогда более не роптать. А потому, как существо по-своему совершенное, она столь же совершенно и счастлива, уверяю тебя!
– И когда вы у нее из пяти детей трех на органы сдали, тоже была счастлива?
Дмитрий Иванович морщится.
– Во-первых, почему сразу на органы? Отдали для общественных нужд, а там, кто знает, может, их и пристроят куда-то. Понимаете, когда мой старший Павлик с женой планировали появление Поленьки, мы хотели, чтобы ей было бы с кем поиграть, не только с детьми наших друзей, а так, на потеху. Знаете, в классических книжках часто встречается что-нибудь вроде «играли с деревенскими ребятишками». Ну, мы и хотели, чтобы у нас были такие же ребятишки. Отвели Дуняшу на репродукцию, а при искусственном оплодотворении редко когда появляется один ребеночек, ну вот Дуняша и родила в первый год двойню, а во второй и вовсе троих за раз. Из первого помета нам ни один не глянулся, а из второго решили все же двоих себе взять, Егорку и Анечку. Очаровательные сорванцы получились, вы их еще увидите: веснушчатые, с выгоревшими волосами, босоногие, все, как надо; Анечка в сарафанчике, а Егорка в штанах на одной лямке. Ему такие Ирина Петровна лично сшила для колорита, увидела на картинке в какой-то из книжек. Наша Поленька прекрасно с ними играет в горелки и в салки, а живут они у Дуняши в комнате, она с ними нянчится, когда время выпадет, я даже видел раз, как она им по слогам нашу местную газету читала. И где тут несчастье?
– А этот бедолага дядя Митя, он тоже, по-твоему, счастлив? – упрямится Верочка. – Вы дядю Митю видели? Ну, посмотрите еще, коль задержитесь: это булочник, добродушный седоусый такой дядька, что в лавке на въезде в поселок. Каждое утро выдает папеньке пакет со свежайшей выпечкой, угощает Поленьку крендельком и непременно побалагурит, на основании чего папенька делает выводы, что дядя Митя доволен своим положением. А я вот доподлинно знаю, что он ночами не спит и только молится в ужасе, чтобы не вызвать неудовольствие кого-то из милейших и славных жителей Аксиньино, потому что тогда его разрешение на осуществление жизнедеятельности могут в один момент обнулить, нанороботы остановят сердце, а рабочие в масках заберут и вывезут труп за полчаса до того, как новый булочник вселится в его комнатушку над лавкой. А главное, что дядя Митя тут совершенно не нужен, и держат его потому только, что папеньке и остальным прочим приятнее получать багет и коврижки из рук человека, а не вытаскивать из автомата. И в чем тогда смысл Великого Перехода? Я лично убеждена, что трагедия элит прошлого заключалась в зависимости от труда отвратительного им большинства. Почитайте, к примеру, публикации в социальных сетях некоторых знаменитостей начала 21 века, там эта тема – скорбь от необходимости сосуществовать с плебсом и зависеть от его прихотей – красной нитью проходит. К счастью, технологии помогли положение изменить, но мы зачем-то продолжаем держать полтора миллиарда статистов, хотя машины без всяких проблем могут обслуживать наши верхние пятьсот миллионов, и не только, грубо говоря, кормить, но и развлекать, создавать произведения искусства не хуже живых писателей и художников – которых мы сохраняем, честно признаться, от скуки, – помогать заниматься наукой, отправлять в космос.
– Писателей-то хотя бы оставь, ангел мой! Среди них есть и весьма приличные!
Верочка фыркает.
– Приличные! Не приличные, а вторичные, исключительно от желания угодить общественным вкусам. И вообще, мы что, всю классику перечитали? Зачем содержать этих подражателей, когда за три тысячи лет человечество создало столько литературных шедевров, что жизни не хватит все перечесть!
– Ну, не знаю, может быть, лет через пятьдесят мы и придем к этому… А как же тогда поступить со служебными?
– Прекратить уже их мучения и отпустить! И дядю Митю твоего, и Дуняшу…Кстати, где она? Пойду, скажу, чтобы кофе мне сделала, чай этот травяной не люблю!
Дмитрий Иванович разводит руками и смущенно смеется.
– Вот такова наша Верочка! Сострадания ради требует перебить и всех тех, которых оставили. Всегда была бунтаркой и такой…иногда странной немного. У нас до Дуняши жила Глашенька; так Верочка – ей тогда было, наверное, лет двенадцать – заставила Глашеньку положить руки в горящую печку и держать там. Глашенька, конечно, просила, плакала, но ведь Верочка, хоть и маленькая, а хозяйка, так что, когда Ирина Петровна прибежала на крики, то Глашенька руки себе сожгла до черноты и желтых пузырей, и чувств лишилась, и работать потом уже не могла, конечно, так что пришлось Глашеньку, так сказать…отпустить. Ну, сейчас-то уже, разумеется, Верочка ничего подобного себе не позволяет; увлекается материальной культурой прошлого, ездит с друзьями на могильники в Сибири, или в казахские степи, или в Австралию. Они уж давно заросли, но иногда что-нибудь, да откопают там: вот, к примеру, видели у меня на камине наушники и игрушечный паровозик? Это мне Верочка привезла из могильника на Таймыре. Сувенир папе, хе-хе. У них, молодых, вообще много занятий: то вот китов спасают в Антарктике, то устраивают песчаные гонки на Марсе, то на астероидах какие-то редкие метеоры ищут. Недавно еще записалась в экстремальный тур по облакам на Венере. Сам-то я в космос летать не большой любитель, не нахожу в этом интереса: на Луне бывал, конечно, с экскурсией, американский флаг видел, посадочный модуль знаменитый, первый след. Ну, можно слетать один раз. А на Марсе что делать? Нет, тоже, конечно, место первой высадки человека в 2031-ом, «Курьосити» на вечной стоянке, но все не то как-то. У меня другие увлечения: история, каллиграфия, музыка, литература. Иногда в лото играем тут вечерами…
В душистых сумерках разносится протяжный звон колокола; он долго звучит антифоном к хору сверчков, ночным птицам в укутанных сумраком рощах, и вот все стихает, прислушиваясь, и тут же к гудению басовой ноты добавляются отрывистые дробные перезвоны малых колоколов.
– Да, у нас тут и храм есть, а как же, – кивает Дмитрий Иванович. – В живописнейшем месте стоит, у реки. Что? Помилуй Бог, причем тут Бог? Простите за каламбур, хе-хе. Туда и раньше за Богом никто не захаживал. Куличики освятить, водичку набрать на Крещение, вербочку окропить. Традиция! Матушка моя и Ирина Петровна ходят частенько, да и я за компанию. Красиво так, умилительно, лампадки, косыночки, полумрак, воском пахнет и ладаном, на душе хорошо, а тут еще как батюшка затянет: «Мииииииииир всеееееееем!» И хор ему, этак тоненько: «И духови твоему!» У нас, кстати, мировой батюшка, отец Герасим: с ним и о духовности поговорить можно, и в шахматишки сразиться, и вообще, приятный человек, хоть и служебный.
Распахиваются двери дома, выходят гости. В сумерки вырываются яркий свет, смех и веселые крики. Впереди всех идет Петр Федорович; он становится посередине дорожки, вытягивает руку на манер оперного певца и затягивает преувеличенным басом:
– Еслиииии б знали выыыыы, как мне дорогииии….
Все смеются.
– Дмитрий Иванович, идемте с нами! – машет рукой Ирина Петровна. – У Домбровских Мишенька вернулся из Исландии, привез кучу фотокарточек! Говорит, ледники почти восстановились уже до состояния 19 века!
Дмитрий Иванович улыбается.
– Ну что, вы с нами? Домбровские милые, не пожалеете. А завтра собираемся у Вадима, будем давать всем желающим любительскую постановку «Макбета». Могу по знакомству похлопотать, чтобы старший Домбровский уступил вам роль Сиварда, ну, или четвертой ведьмой станете, как угодно. Вы только скажите, остаетесь тут или нет. По карману заплатить вам за эту гармонию, или же билет пожелаете сдать обратно?..
9.
Порой от прочитанной книги почти не остается воспоминаний о героях или последовательности событий; однако всегда запечатлеваются эмоции, настроение, атмосфера, с помощью которых, при желании, можно попробовать воссоздать в памяти и сюжет, и интригу.
Атмосферу наших последних трёх дней на «Эволюции» последовательно определяли тревога, страх и отчаяние.