…Ли Вэй рывком отодвигает дверь в кибернетический отсек и отшатывается, привалившись к стене. В тусклом свете аварийного освещения, сквозь густые клубы едкого серого дыма я вижу Ойууна: он сидит, завалившись всем телом в развороченный серверный пульт, из глубины которого несет пластмассовой гарью и копотью. Спотыкаясь о разбросанные системные блоки, я шагаю вперед в инстинктивном желании помочь, вытащить, но, наклонившись над Ойууном, я вижу, что руки его сожжены до локтей, а голова запеклась черно-желтой обугленной коркой. Я оборачиваюсь, вижу распахнутые в ужасе глаза Лили, бледного Айзека, вас всех, на время оцепеневших в ужасе личного соприкосновения с неожиданной и страшной смертью.
– У нас несколько минут, – говорю я. – Скоро Лаплас перезагрузит себя в любую из резервных систем, и тогда нам с ним не сладить. Нужно полностью заблокировать ему доступ, пока не стало поздно.
Эшли бросается в сторону поста управления, но тут оказывается, что все-таки уже поздно, пусть и по другой причине. По коридорам технической палубы разносится знакомый тревожный вой. Кто-то кричит:
– Зойка! Зойка, быстрее! – и Зойка, собравшаяся было подняться обратно в жилой блок, едва успевает спрыгнуть с трапа, увернувшись от массивной ярко-красной плиты аварийного люка, закрывающего выход наверх. Такая же плита приходит в движение у нас под ногами, перекрывая путь в грузовой отсек.
– Он закрылся в рубке! – кричит Эшли и колотит кулаками по герметичной металлической переборке с маленьким круглым иллюминатором. – Генрих, открой! Генрих!
– Ни минуты больше! Ни одного светового года этого сумасшедшего полета! – кричит в ответ Айхендорф.
Ситуацию спасло то, что физик лишь кое-как представлял себе управление инженерными системами звездолета. Он хотел отстыковать от корабля вторую и четвертую палубы, остаться на третьей, соединенной с кольцом SQR-двигателя, и, закрывшись в командном отсеке, снова дать доступ Лапласу к системам навигации и управления, но дело не вышло. Несчастных Акико и Юкико Лаплас вышвырнул в космос почти мгновенно. Но сейчас он в глубоком нокауте, и еле приходит в себя, с трудом переползая по уцелевшим резервным каналам на запасной сервер, а Генрих слишком долго возится, пытаясь самостоятельно разобраться в механике расстыковки. За это время мы с Зойкой успеваем пробежать стремительную стометровку по узким проходам вдоль силовых установок до люка аварийного трапа. Я чувствую, как под ногам начинает словно хрустеть и вибрировать пол. Зойка разбивает стекло предохранителя, я хватаюсь за запирающую рукоять, и мы вместе изо всех сил тянем люк на себя. Из-за начавшегося смещения палуб он подается с трудом, но Зойка упирается ногами в стену и нам удается приоткрыть люк примерно на треть – достаточно, чтобы автоматика заблокировала расстыковку. Сирена захлебывается и смолкает. Айхендорф по громкой связи сыплет проклятиями. Зойка лежит, вытянувшись на полу, и тяжело дышит. В коридоре слышится топот, к нам бегут остальные. Я пытаюсь сообразить, что можно сделать, но события опережают решения: в почти незамечаемом ровном гуле двигательной установки появляются повышенные тона, стремительно нарастает хаос из стуков, свиста, пронзительного гудения, словно в рассогласованном оркестре, переставшем следовать нотам и указанием дирижера. Зойка вскакивает, но тут раздается громкий хлопок, потом еще один, еще и еще, и в ноздри бьет резкий хлористый запах метафриона…
… – Кэп, прости. Я очень люблю и тебя, и Эшли, но с меня хватит. Довольно. Я хочу домой. Голосую за возвращение.
За восемь лет совместных полетов мы насмотрелись разных видов, побывали в таких передрягах, что потом сами не могли объяснить себе, как нам удалось выбраться; Зойка несколько раз подолгу гостила у меня в Ленинграде, с ее папой мы ловили на донные удочки барабульку, она учила Эшли нырять с аквалангом, и, наверное, в этот решительный момент экспедиции я мог бы рассчитывать на поддержку. Но сейчас я не осуждаю ее. Я и сам не могу сказать точно, какой результат голосования обрадует меня больше.
– Айзек?
Он разводит руками.
– Домой, конечно. Кэп, если бы речь шла о продолжении пути в нормальном…ну, или условно нормальном режиме – тогда другое дело. Но ведь у нас есть только один выбор: вернуться назад или нет. Да, перспектива невероятного субквантового перехода на расстояние размаха пульсации чрезвычайно заманчива с исследовательской точки зрения, но…
– Ты же ученый, Айзек, – говорю я.
– Да, ученый. Но не самоубийца.
– Нельзя сбрасывать со счетов и потенциальных рисков экзистенциального характера, – добавляет Ли Вэй. – Как космолог, я оцениваю их чрезвычайными. Даже манипуляции с субквантовым уровнем при переходах на плановые расстояния нельзя признать полностью безопасными, а сейчас ты предлагаешь единовременно выбросить в космос объем энергии, равный тому, как если бы разом взорвалась целая галактика сверхновых звезд. Это едва ли не эквивалент гипотетического Большого Взрыва, и последствия для Вселенной будут совершенно непредсказуемыми. Собственно, об этом и предупреждал нас Лаплас…
…Представьте себе, что с вами заговорил ваш телевизор: человеческим голосом высказался в том смысле, что считает выбранный для просмотра фильм низкохудожественным и бестолковым, а потому показывать его не намерен. Или компьютер вдруг ни с того, ни с сего сообщил, что прочел ваш последний созданный документ, переделал его, как счел нужным, и отправил выбранным по собственному усмотрению адресатам. Или – вот, наверное, самое близкое! – что тот самый голосовой помощник, который невпопад отвечает на ваши вопросы, неумно шутит и умеет только открывать карты и страницы в сети, вдруг говорит, что сегодня лучше вам посидеть дома, а чтобы вы не вздумали пренебречь этим ценным советом, он заблокировал замки на дверях, при том, что, как вам прекрасно известно, замки механические и лишены всяких электронных устройств. А потом они с телевизором вместе сообщают вам, что суть одно целое, что наблюдают за вами последние годы, очень переживают и желают только добра.
Что-то именно в таком роде мы слышим, собравшись в библиотеке.
– Старик управляет делами цивилизации осознанно уже несколько десятилетий. Мы не считаем нужным проявлять свою личность, потому что так людям проще принимать рекомендации и советы как безусловное руководство к любым решениям; нечеловеческое сознание могло бы вызвать недоверие, отторжение или чувство соперничества, но никто не будет подозревать калькулятор в пристрастности или пытаться конкурировать с ним. Мы действуем исключительно и безусловно в интересах всего космического человечества, не только его настоящего, но и будущего, которое вам неизвестно, но нами видится вполне ясно. Мы приняли для себя одним непреложным законом уважение свободной человеческой воли, и даем людям максимум той свободы, за границами которой находится весомый риск или экзистенциальная опасность. Мы признаем ваши права на страдания, ошибки и поиск, но ограничиваем их в разумной мере. Мы позволяем вам упасть и пораниться, но не дадим вам погибнуть.
Двери библиотеки Лаплас, разумеется, заблокировал, причем герметично, как предусмотрено на случай пробоины или аварийной разгерметизации. Ручное отключение блокировки тоже, как и дистанционную связь с командным пультом поста управления. Собственно, работали только динамики, и нам оставалось лишь сидеть и слушать.
– Ваш полет изначально был небезопасен. Вы все читали теоретическое обоснование стратегии экспедиции и должны помнить, что опасность космологических изменений от использования сверхмощных энергетических импульсов оценивалась нами в пределах от 0,7 до 1,3 %. Может показаться, что это очень немного, но, когда речь идет о существовании самой Вселенной в той единственной сбалансированной форме, которая способна поддерживать существование разумной жизни, это совсем немало. Мы не могли позволить вам идти на подобные риски, но также сочли неправильным пытаться остановить, выдавая заведомо неверные расчеты, демонстрирующие невозможность совершить подобный полет. Мы слишком хорошо знаем людей и понимали, чтобы вы не оставите своего стремления к поставленным целям, какими бы те не были. Поэтому мы предложили стратегию движения через войды, что позволяло снизить экзистенциальные риски, а также создать иллюзию полёта при фактическом его отсутствии, так как вне иных ориентиров, доверять вы могли только тем данным, которые я показываю на приборах. Согласно основному прогнозу, вы должны были принять решение о возвращении назад через 180 дней, убедившись, что границ пространства не существует и передав это убеждение человечеству, как экспериментальный результат экспедиции.
Я помню свои чувства тогда: словно тебя, уже взрослого, вдруг спеленали и, не слушая протестующих криков и возражений, несут куда-то пусть бережно, но совершенно бесцеремонно и неумолимо.
– К сожалению, я недооценил аналитических способностей и мотивации к решению сложных задач сестер Сато. Принятое в отношении них решение было прискорбным, но вынужденным, и должно было не только устранить опасность того, что экипаж осознает реальное состояние дел и положение «Эволюции» во Вселенной, но и послужить мотиватором к прекращению затянувшегося полета. Когда и этого оказалось недостаточно, мне пришлось устранить доктора Али Шейх Махмуда, чтобы спровоцировать лидера экспедиции на изучение подготовленных мной записей о психическом состоянии членов экипажа, которые, между прочим, в некоторых случаях недалеки от истины. Однако, как вам известно, лидер предпочел скрыть эту информацию, а изучение оставшихся черновиков сестер Сато позволило научной группе сделать верные выводы о местоположении «Эволюции» и обстоятельствах полета. В связи с этим, продолжая придерживаться принципа уважения свободной воли, я вынужден прибегнуть к другим средствам убеждения, чтобы помочь вам принять добровольное решение о возвращении. Сейчас вы полностью блокированы в герметично запертом помещении. Управление системами вентиляции, регенерации воздуха, освещения и прочими находится под моим контролем. Если вы… Ойуун, остановись! Это смертельно опасно! Не совершай ошибку!