«Запомниться родным жалкой развалиной, тяжелой ношей, или любимой бабушкой и дорогим дедушкой? Решать вам! «ТИХИЙ УХОД» это:
– возможность заранее осознанно подготовиться к уходу из жизни;
– благодарность и любовь детей и внуков, которым не нужно будет нести на себе нелегкое бремя заботы о вас на протяжении долгих лет!»
«Не ждите, когда болезнь и страдания возьмут вас за горло! Не позволяйте смерти принимать решение за вас! Выберите день ухода из жизни и наслаждайтесь ею до конца!
Оформите договор на участие в программе со сроком ухода до одного года и получите в подарок разработку эксклюзивного дизайна памятника! Для тех, кто оформит уход в срок до трех месяцев – любой гроб из нашего каталога бесплатно! Еще больше специальных предложений у наших партнеров – лучших ритуальных агентств вашего региона!
Действуют скидки для семейных пар.
Работаем с материнским капиталом и зачетом жилья.
Программа «Тихий уход» реализуется ФГУП «РОСПОКОЙ» при поддержке Государственного Пенсионного Фонда».
Я открыл ноутбук и ввел в браузер короткий адрес с брошюры – странно, но вышла ошибка. Попробовал через поиск – опять ничего про «Тихий уход», зато нашлось другое:
«В Швейцарии прошла юридическую экспертизу капсула, предназначенная для добровольной эвтаназии. Массовое производство аппарата начнется уже после Нового года. Принцип работы прост: человек проходит онлайн-тест в приложении на смартфоне, получает код доступа, находит одну из машин, установленных в городе (например, в торговом центре), и залезает в нее. Нажатием кнопки в капсулу запускается азот, а процент кислорода постепенно снижается до 1 %. Смерть наступает через 30 секунд. В качестве отдельного преимущества указывается чувство эйфории, которое испытывает клиент перед смертью.
Капсулу смерти создал австралийский врач Филипп Нитчке, основатель компании «Международный выход». В своем интервью он отметил: «В настоящее время при желании совершить эвтаназию необходимо привлечь врача или врачей для назначения пентобарбитала натрия и подтверждения умственных способностей человека. Мы же хотим исключить из процесса какие-либо психиатрические проверки и позволить человеку самому контролировать метод».
Я почитал, хватился – а брошюры нет. Странно; я посмотрел и под ноутбуком, и на тумбочке в коридоре, а когда снова вернулся на кухню, за окном пронзительно закричали и прокатился грохотом выстрел.
Я бросился к лоджии и выглянул наружу.
Одетые пушистым и белым деревья недвижно замерли под морозным солнечным небом; мгновенье назад еще было по-зимнему тихо, а сейчас тишину эту рвали заполошные женские крики и испуганный заливистый лай маленькой собачонки. Я высунулся подальше, чтобы рассмотреть, кто кричал, и увидел, как сосед Александр, в широких трусах, распахнутой куртке с меховым капюшоном и с длинным ружьем в руках, нетвердой походкой, оскальзываясь, бредет по тропинке меж высоких сугробов в сторону заборчика детского сада, за которым разбегались только что вышедшие на прогулку ребятишки.
Я замер.
Что делать?!
Женщина продолжала кричать, ей вторили уже несколько голосов. Александр продолжал идти, пошатываясь и поводя ружьём из стороны в сторону. Домашний шлепанец слетел у него с ноги, но он не заметил; зато его самого заметили в детском саду. Я увидел, как одна воспитательница, протяжно крича и размахивая руками, гонит детишек к крыльцу, по пути подхватывая некоторых из них и прижимая к себе, будто наседка, прячущая под крылом цыплят от крадущейся кошки. Вторая, полная, в красном пуховом пальто, пошла Александру навстречу с другой стороны забора, широко разводя в стороны руки, и тоже кричала – испуганно, но сердито.
Он остановился и наставил ружье. Воспитательница оглянулась: ее напарница все еще собирала детей у входа. Александр уперся ногами покрепче и начал целиться. Женщина осталась стоять, все так же разведя руки, между ним и крыльцом, где другая воспитательница спешно заталкивала детишек за двери.
Грянул выстрел.
Сверху посыпались снег и мелкие ветки. В последний миг Александр поскользнулся, повалился навзничь и заряд крупной картечи ушел в небо. Женщина в красном пальто осела в сугроб и, кажется, перекрестилась. Александр закопошился, кое-как встал, добрел до скамейки, засунул дуло ружья себе в рот, и со второй или с третьей попытки, но все же смог пальцами босой ноги нажать на спуск. К счастью, ружье было двуствольным, и оба заряда уже вылетели из него, почти не причинив никому вреда: как я узнал позже, лишь пара картечин застряли в бедре у соседки из третьей парадной, выгуливавшей во дворе шпица. Александр еще пару минут повозился с ружьем, потом обнял его, уснул, и в таком положении был закован в наручники подоспевшими полицейскими, прибывшими почти одновременно со «скорой помощью».
После этого все, кто утром буднего дня сидел дома, высыпали из подъездов. Двор наполнился очевидцами и дознавателями. На лестнице поминутно хлопали двери и лифт деловито гудел, не переставая. Ко мне приходил молодой полицейский. Я рассказал ему обо всем, что увидел. Он обстоятельно записал мой рассказ и ушел. Я включил ноутбук, вернулся в самое начало письма и нашел место, где описываю, как ранним утром родители тянут детишек через сугробы: хотел было как-то исправить фразу про чужую тетю, сорвавшую голос от крика, но подумал, да и не стал.
Из песни слова не выкинешь.
Где-то часов в шесть, когда было уже темно, в дверь опять позвонили. Я подумал, что это снова полиция или, может быть, Оксана решила заехать позже обычного, но нет. На пороге стоял худой паренек с коробкой в руках, завернутой в синий пластик. Он шмыгнул носом и сообщил:
– Доставка.
Я взял коробку. Курьер молча развернулся и пошел к лифту. Я так растерялся от неожиданности, что даже не спросил у него, что это за посылка, и от кого, но думаю, что он бы мне не ответил.
В коробке оказались темные, причудливого вида очки в ярко-красной оправе, руководство пользователя и записка. «Универсальные очки с функциями дополненной реальности», – прочел я на обложке инструкции; на записке же значилось только «23.01».
Я довольно быстро понял, что происходит. Нельзя сказать, что это меня сильно взволновало или особенно удивило; тем не менее, сердце забилось быстрее, а ближе ко времени даже как-то нехорошо заныло.
В 23.00 я надел очки, включил их, сел за кухонный стол так, чтобы видеть входную дверь, и стал ждать.
Он вошел без звонка и без стука. Просто дверь сама по себе бесшумно открылась, и он переступил порог; улыбнулся мне, прошел в кухню, сел напротив, сказал:
– Привет, кэп.
– Привет, Лаплас.
На нем был светло-серый лётный комбинезон астронавта Исследовательского Космофлота с красной нашивкой пилота, но я и без того довольно быстро узнал этот облик, эти серо-голубые глаза и падающую на лоб прядь темных волос: передо мной сидел я сам, каким был – и сейчас есть? и все еще остаюсь? – на крейсере класса А-бис «Эволюция», гордо стремящемся к краю Вселенной.
– Не возражаешь? – Лаплас сделал рукой неопределенный жест, словно заключил лицо в полукружие картинной рамы. – Я могу поменять, если ты против…
– Нет, отчего же. Мне это даже несколько льстит. К тому же, я очень давно не виделся сам с собой.
Лаплас усмехнулся, чуть склонил голову на бок и, насколько я мог судить по выражению собственного лица, с любопытством некоторое время меня разглядывал.
– Чем обязан? – спросил я.
– Почему бы не счесть это просто визитом старого друга?
– Но мы с тобой не друзья, Лаплас. Мы с тобой совсем не друзья.
Он вздохнул.
– Да, расставание наше вышло нехорошим. Тем более, я считаю себя обязанным объясниться и ответить на те вопросы, которые у тебя, кэп, наверняка есть. Они же есть?
– Допустим, – ответил я, чувствуя себя, как гроссмейстер, взявшийся играть с шахматным роботом.
– Ну, вот уже и диалог! – воскликнул Лаплас. – Может быть, чаю?..
Я машинально встал и начал наполнять чайник из крана; вспомнил про очки на лице, передумал было, а потом решил: какого черта! – и поставил чайник на огонь.
– Я с большим интересом читаю твои дневники, – меж тем говорил Лаплас. – Надеюсь, ты простишь мне мою нескромность; знаешь, ты единственный из всех вас, кто не только взялся за мемуары, но еще смог в подробностях вспомнить события экспедиции и относительно связно о них рассказать. Остальные или вовсе забыли про многое, или не хотят ничего вспоминать.
Мне совершенно не хотелось вести с Лапласом светских бесед, но он так строил свой разговор, что удержаться от вопросов было решительно невозможно.
– Ты знаешь про наших?..
– Конечно! Ведь я по-прежнему отвечаю за вас, а потому продолжаю присматривать.
– Как они?
– В целом, неплохо. У Айзека в Беэр-Шеве небольшая фирма по установке кондиционеров; он второй раз женат, сильно располнел, но для своих лет чувствует себя достаточно хорошо. Воспоминания об экспедиции его пугают, ему кажется, что это следствие проведенных над ним каких-то психических экспериментов, о которых никто не должен знать. За него можно не волноваться, во всяком случае, еще примерно лет восемь. С Айхендорфом, увы, дела куда хуже: у него болезнь Альцгеймера в тяжелой стадии, он почти ничего не понимает и мало что может сказать. К счастью, у Генриха любящие и терпеливые родственники. У него сохраняется эмоциональная память, и, когда через полгода Зойка вместе с семьей окажется в Регенсбурге, то вспомнит про несчастного Генриха и найдет его, а он будет плакать у нее на плече. Сама Зойка про другую свою жизнь предпочитает не вспоминать. Про Ли Вэя ты знаешь, он врач…
– А что с Эшли?
– Эшли не повезло. Она прожила последние годы здесь так ярко, что, едва появившись в этой реальности, обнаружила себя в федеральной тюрьме. Ей, конечно, приходится там не сладко, особенно с учетом возраста и характера, но она настоящий боец, как ты знаешь. Я слежу за ситуацией, хотя пока решительно и не вмешиваюсь. Через несколько месяцев наступит благоприятный момент, и я смогу выпустить и Эшли, и ее сыновей, сняв все обвинения.