Перевернув нож так, чтобы спереди была тяжёлая тупая рукоять, Гримнир сделал ложный выпад влево; Диса подняла нож, чтобы парировать высокий удар слева. Вместо этого Гримнир отбил открытой ладонью её руку с клинком дальше влево, одновременно нанося удар по правому виску, над ухом. Раздался громкий треск; Диса ахнула. Она выронила свой нож, когда её глаза закатились. Девушка покачнулась и повалилась влево, лицом вперед на травянистое покрывало перед крыльцом дома. Она лежала, безмолвная как могила.
Гримнир втянул воздух сквозь зубы.
– Слабая, идиотка, – пробормотал он, убирая нож. Подойдя к ней, он схватил её за руку и грубо перевернул на спину. Диса лежала с полуоткрытыми глазами, как тряпичная кукла, с линии роста волос стекала кровь. Он ударил её не так уж сильно, и потом, густая масса волос приняла на себя часть удара, ну или так ему показалось; и всё же он точно узнал звук проломленного черепа.
Гримнир выпрямился. Он сплюнул, а затем закричал через плечо в дом:
– Халла!
Он услышал шарканье босых ног старухи-тролля, когда та подошла к двери, но не вышла. Хотя солнце и было скрыто завесой облаков, оно всё равно имело силу превратить её народ в камень. Гримнир услышал, как она остановилась, выглядывая наружу, а затем:
– Что ты натворил?
– Она слаба, карга! – хмыкнул Гримнир. – Как и весь её вид. Слабые и бесполезные.
Халла презрительно зашипела.
– Тащи её в дом и поживее.
Под фундаментом дома, вниз по двадцати семи ступеням из сырого камня, вырубленным в земляной насыпи, располагался подвал. Это была не кладовая и не просто обшарпанная и лишенная света дыра, куда бросали гнить всякий мусор, с глаз долой и из сердца вон. Нет, размеры этого подвала были точными: вдоль стен тянулись восемнадцать каменных плит с вырезанными на них рунами, каждая шириной в фут; ещё девять шли по ширине с обоих концов. Балки из закалённого на огне ясеня образовывали сводчатый потолок с тяжелыми столбами в каждом углу, вырезанными из того же дерева. Единственная каменная плита лежала плашмя на земляном полу подвала. Всё это было делом рук Гифа – старшего сына Кьялланди и брата Скрикьи, матери Гримнира; провидца и колдуна.
Именно сюда Гримнир принёс Дису. Он положил девушку на каменную плиту. Её тело дрожало и сотрясалось конвульсиями, а белки глаз просвечивали сквозь полуоткрытые веки.
– Фо! – пробормотал он. – Говорю же, не так сильно я её и ударил.
– Идиот, – оскалилась Халла, её тон был безапелляционным. – Иди. Я сделаю всё, что смогу, и молись, чтобы этого было достаточно. Иди, говорю!
Троллиха втянула воздух и прогнала Гримнира резким движением руки, а сама повернулась и начала собирать всё необходимое. Она слышала, как захлопнулась дверь в подвал, а затем вернулась к Дисе и села возле неё, поджав под себя колени. Удар по виску девушки пробил ей череп; восстановление такой травмы было вне возможностей Халлы. Она останется такой, а к ночи умрёт, если только…
Если только…
Созвездие глубоко вырезанных рун вокруг, выполненных из сияющего серебра, излучало неземной свет. В этом слабом сиянии троллиха запела мелодичным голосом:
Под карнизом сидела старуха из Мюрквида,
Она взрастила там кусты и деревья.
Пока она пела, Халла использовала каменный пестик, чтобы растолочь ингредиенты в ступке размером с череп. Сначала конопляное семя и янтарь…
А они растили её в ответ,
Прикрывая от ненавистного света Сола.
Затем восковая зелень, соскобленная с бронзового слитка, смоченного в уксусе…
Помните этот договор, ландветтиры древности,
Что помогали мне в минувшие дни.
И железные опилки от раскалённых чёрных камней, которые сами боги швыряли с небес…
Я знаю девять миров, девятый – в дереве
С крепкими корнями под плесенью.
Наконец, Халла налила крепкого, неразбавленного вина из древнего глиняного кувшина, привезенного по суше и морю с виноградников греков, и размешала смесь палочкой из ясеня с вырезанными на ней рунами.
– Услышь меня, дух этой земли, веттир корней и деревьев, – сказала она, поднимая раствор над участком голой земли. – Я прошу твоей помощи. Выходи. Отведай вина Гуннледа, давай поговорим.
Халла вылила половину зелья в землю и стала ждать.
Сначала ничего не произошло. Смесь вина и магических ингредиентов смочила почву; она скапливалась в лужах и текла от борозды к борозде, пока земля медленно не впитала её.
Халла наблюдала. Её брови сошлись в нетерпеливом хмуром взгляде. Она вылила ещё немного…
Вот! Бледное, извивающееся существо прорвалось сквозь слой почвы – похожее на червя, только волокнистое. Он искал влагу, рыская по суглинку, пока не добрался до пропитанной вином земли. За ним последовал ещё один. Потом ещё. Халла знала, кто это: корни деревьев.
– Да, – сказала троллиха. – Выходите, великие веттиры. Испейте.
Внезапно земля вокруг каменной плиты задрожала. Сотни корней – ясеня и дуба, ивы и рябины – вышли из земли. Они сплелись воедино, извиваясь и скрипя, потрескивая и трясясь, пока не обрели жуткую форму… гомункула, карлика, имеющего подобие человеческого облика, и подвешенного, как зародыш, на носилках из сплетенных корней. Халла углядела намёк на позвоночник, переплетённые корешки, которые напоминали ребра, узловатый, похожий на череп выступ на узких плечах. В подвале пахло сырой землёй и спелым вином, когда веттир открыл свои пустые глаза.
Он заговорил шёпотом листьев:
Зачем ты дразнишь нас, дочь Ярнвидьи?
Эта земля давно проклята;
И мы всегда будем жить в глубоком Мидгарде,
Пока Дракон не явится на зов хозяина.
– Мне нужна твоя помощь, великий веттир, – ответила Халла. Она поставила зелье на земле у края плиты. – И в дар предлагаю вино Гуннледа. Ты меня выслушаешь?
Кончики корней поползли по миске и впитали смесь вина и трав. Гомункул затрещал и покачнулся на своих носилках.
Говори.
– Ты чувствуешь перемены земли сквозь корни и деревья, брёвна и камни. Ты чувствуешь ветер на бесчисленных листьях и купаешься в дожде на бесчисленных ветках. Ты знаешь, что время Дракона близко. Это человеческое дитя… – Халла положила безвольную руку Дисы на землю, где её погладили тонкие корни. – Дочь Ворона. О ней говорится в пророчестве. Она День, что перетекает в Ночь. Но она ранена, великий веттир, смертельно ранена. Такое лечение мне не под силу. Ты можешь спасти её?
Последовала долгая тишина, разбавленная скрипом, вдохами и шорохом невидимых веток. Гомункул качался, будто его качал призрачный ветер. Когда он наконец заговорил, в его шелестящем голосе слышался треск осени и надвигающихся морозов.
Мы способны вылечить любые недуги,
Дитя троллей Мюрквида;
И мы хорошо помним древний договор
Между духами древа и камня.
Но от тебя несёт вонью падали,
И в корне её – вечная ненависть;
Слишком долго была ты в тени Волка,
Которого вскоре усмирят.
Халла понимала нежелание веттира. Вражда между народом Гримнира и духами Мидгарда идёт уже слишком давно; скрелинги не чтили древние законы, не следовали древним требованиям. Люди могли списать это на незнание. А проклятые сыны Локи – нет.
– Она не имеет отношения к вражде, великий веттир, – сказала Халла. – Она не таит зла на ваш народ. Но важнее то, что после её смерти падём мы все. Топоры восхваляющих крест дойдут до всех корней и луковиц Древнего мира.
Ветки сгорят, сгорят и корни,
Даже камни превратятся в пепел;
Не горит лишь веретено судьбы,
Что крутят руки Урдов.
Даже среди веттиров всё было предсказано; каждую жизнь распределили норны, загадочные сёстры, что живут у корней Иггдрасиля; каждый триумф и каждое поражение было соткано ещё при рождении. Они знали больше, чем все в девяти мирах, даже Всеотец.
Загляни в свои нити, дочь Ярнвидьи,
Ты сама полна упрёков;
Грязь скрелинга испортила тебе зрение и слух,
Скрыла приближение погибели.
За заборами этого Мидгарда
Идёт тот, кто хочет забрать долг;
Серый Странник, древний чародей,
Чей глаз посчитал тебя врагом.
Такое открытие веттира поразило Халлу. Серый Странник – одно из тысяч имён Всеотца, его облик, когда он спускается в мир смертных, – идёт сюда, за ней?
– Но это невозможно, – сказала Халла. Её мутные глаза сузились. – Уже нет.
Она считала, что все началось с Пригвождённого Бога; божественное стало телесным, его приход, смерть и конечное влияние на Мидгард изменили старый порядок вещей. Поэтому пророчество было таким важным: господство Пригвождённого Бога душило мир, становилось перевязью на шее Мидгарда. Его воздействие уже дало плоды: магия, пропитавшая Древний мир, почти умерла; даже Дорога Пепла, те точки, где ветки Иггдрасиля пронзали завесу между мирами, засохли и умерли. Без этих двух сил, без Дороги Пепла и магии, которая её питала, так называемые ложные боги больше не могли ходить по земле. Именно это имел в виду Гримнир, когда назвал Мидгард миром Пригвожденного Бога.
А что ещё хуже – Халла знала, что смерть магии означала для тех существ, которые жили только благодаря ей: такие существа, как она, Гримнир или даже этот веттир – существа, которые не прислушались к предвестникам рока и сбежали из Мидгарда, – были обречены существовать в тени. Они уменьшатся и станут просто насмешкой над прежней жизнью, пока их не поглотят безумие и вечная смерть. Или до тех пор, пока не сбудется пророчество и не наступит Рагнарёк и конец мира.