Мы настигли эту сучку в устье впадины. А потом она повернулась и набросилась на нас, почти что убила старого Гифа. Я оттащил её и разрезал сердце моим ножом, – Гримнир кивнул, вспоминая жар волчьей крови на своих пальцах. – Старый дурак лежал и пытался отдышаться, когда мы это услышали… крик из ущелья. Такой тихий. Гиф встал и нашёл выводок волчат. Они видели, как мы убили их мать.
Тогда Гиф решил, что мы переждём зиму там. Он соорудил убежище, охотился, приносил воду. И этот придурок вырастил волчат. Сносил укусы, терпел злобу, научил защищаться. Он хотел уйти с началом весны, но мы стали их стаей. Эти шелудивые псы пошли за нами в Киевскую Русь. Мы совершали с ними набеги, и они убивали с нами. Все они умерли – кто-то от старости, кто-то в бою.
Гиф пел им погребальные песни. Этот идиот даже расплакался у могилы последней, древней волчицы. Но через три дня после того, как она отправилась в Вальхаллу, Гиф засадил стрелу в глаз её собрата, огромного зверя, который пытался нас убить. Понимаешь, он всё ещё ненавидел волков, но некоторых – меньше остальных. – Гримнир приподнял маску, чтобы она увидела его лицо. – Я ненавижу ваш вид, птичка. Я с радостью подожгу весь мир, если так смогу избавиться от человеческого рода. Но некоторых из вас я ненавижу меньше остальных.
Диса оставила щит и шлем; она положила в сумку всё, что только смогла найти: кремень и сталь, моток плетёной веревки, нитки и бечёвки, сушеные травы и горшочек топлёного жира; из кладовой ярла она взяла чёрствый хлеб, копчёную рыбу, вяленое мясо, завернутую в ткань половину головки сыра, мешочек сушёных фиников и флягу с водой. Поверх кольчуги на ней был плащ из волчьей шкуры, на левом бедре висел вложенный в ножны охотничий нож, на правом – франкский топор, а в руке она держала короткое копье. Когда она покинула Храфнхауг, об этом знали только Гримнир и стражник у ворот.
И ни один не сказал ни слова.
Диса двигалась быстро. Из Храфнхауга она направилась на юг, к Рогу – широкому заливу в форме коровьего рога, где река Хведрунг, пробиваясь через скалистое ущелье, впадала в озеро Венерн. Старый мост в устье Рога обозначал границы земель её народа. А за мостом заросшая тропа переходила в изрытую колеями дорогу, ведущую дальше на юг, к Эйдару, ближайшему поселению шведов. Диса рассчитывала, что где-то там наткнётся на след Флоки.
Она держала темп, которому научилась во время утренних пробежек с Гримниром – размашистый шаг, которому не страшны мили. В полдень Диса остановилась, чтобы попить свежей воды и проглотить кусок хлеба с копчёной рыбой. С севера дул холодный ветер, в нём улавливался запах льда и снега. Приближался конец месяца под названием Скерпла, месяц дуба, и всё же льды и не думали таять. Девушка вспомнила пророчество – Фимбулвинтер и конец мира. И задумалась, сколько её народу осталось до разлома Мидгарда…
Она побежала дальше; день клонился к закату, и в сумеречный час она уловила отблеск последнего света на водах Рога. Она всё шла, пока не прорвалась сквозь деревья и не вышла на каменистый берег. Только тогда она остановилась отдохнуть. Она считала, что ушла слишком далеко на восток – настолько, что теперь находилась недалеко от устья Рога. Слева от неё было озеро Венерн; справа – изгибался на север и сужался Рог, его берега поднимались, пока залив не превратился в поросшее деревьями ущелье. Там, за блестящей водой, Диса заметила необычное свечение, будто сотни огней придавали низким облакам красноватый оттенок. Эйдар горел? Неужели норвежцы пересекли границу в поисках добычи и рабов? Это свечение вызывало у Дисы смутное беспокойство, поэтому она не стала разводить костёр, насытилась холодной пищей и свернулась калачиком в укрытии, сделанном из корней деревьев и валунов.
Когда ею овладела усталость, Дисе показалось, что она слышит песни корней…
Она просыпается под запах дыма и пепла и под тепло потрескивающего огня. Это ей как минимум знакомо. Её кольчуга всё ещё порвана, но конечности больше не тяжелеют от усталости. Тёмные волосы мокрые от пота; серебряные бусы и костяные амулеты постукивают, когда она крутит головой, осматриваясь.
Храфнхауг горит. Она стоит у разрушенных ворот, нелепо свисающих с петель. Мертвецы всё ещё лежат в куче: бледные и окровавленные гёты переплетаются с бородатыми данами и темноглазыми шведами, их рваные плащи-нарамники украшены крестом Пригвождённого Бога. Девушка идёт по разбитым улицам, которые знает с детства.
Она знает, что этот путь приведёт её к смерти. Она уже видела это раньше: безумец, сдирающий кожу со своих костей, Человек в плаще с тележкой отрубленных голов, Дракон. Она больше не обязана идти по этому пути. Она поворачивается и выбирает новый.
Пламя тухнет; небеса над головой сияют зелёным светом севера. Под этот изумрудный свет она спускается по грубым ступеням, вырезанным в насыпи, и оказывается у кромки воды. Перед ней простирается каменистый пляж; накатывает прибой, волны с грохотом и шипением разбиваются длинными пенистыми завитками о берег. Впереди её ждёт фигура. Она имеет человеческую форму, хоть и сгорбленную и такую же искривлённую, как посох, на который опирается; на ней просторный плащ и низко надвинутая широкополая шляпа. Из-под полей поблескивает один злобный глаз.
Она его знает. Это Серый Странник; Бог-Ворон; Бог повешенных; повелитель щита, сородич асов. Она его знает. Она, произошедшая из чресл Дагрун-воительницы; она, Дочь Ворона, носительница руны Дагаз; она, несущая День и избранная Богами. Она, скьяльдмер, дева щита. Она его знает, и она не боится.
– Нидинг, – говорит незнакомец голосом более глубоким, чем звон колокола. – Бесполезный отпрыск бесполезной расы! Твой выбор определит, переживёт ли твой народ то, что последует.
– И что мне выбрать? – спрашивает она.
Небеса идут рябью и горят зелёным огнём.
– Служить мне. – Незнакомец поднимает голову, чтобы взглянуть на жуткое свечение рая. – Принеси мне голову скрелинга, и ты получишь то, чего желаешь. Служи мне, и я пощажу твой народ, – говорит он. Незнакомец поворачивается и уходит. – Служи мне…
И со звуком, похожим на хруст огромных костей, плащ незнакомца поднимается, словно от горячего дуновения ветра. А под ним лишь тьма. И эта тьма растёт, распространяется, превращается в чудовищные крылья, перекрывающие северный свет. Эта тьма ползёт, как змея, к её дому, к Храфнхаугу. Она лишит дыхания сам воздух; она убьёт живых чумой, от которой гниёт кровь в жилах. Она сокрушит и разрушит всё, что ей дорого.
Девушка идёт за тьмой, но понимает, что вокруг её коленей что-то обернулось. Она опускает голову и видит бледный, дрожащий корень.
Он напевает.
Он мягко тянет её.
– Нет, дитя, – говорит он знакомым ей голосом. – Он врёт.
– Но мой народ, – отвечает она, борясь с корнем. Она поднимает голову и видит пустынный пляж. Её плечи опускаются. – Я убила всех.
– Нет. – Корень тянет её назад, ведёт в объятия своих сородичей, которые тихо напевают колыбельную земли. – Мы и так мертвы.
– Халла?
– Халла!
Диса проснулась с именем троллихи на губах. Наступил день, хоть плотные облака и перекрывали солнце, а холодный ветер кружил толстые снежинки. Диса забралась поглубже в свою нору; окруженная корнями, закутанная в волчий мех, она чувствовала себя достаточно тепло и уютно, чтобы не гореть желанием выползать наружу. Но выбора не было. Образы из её сна уже начали исчезать, оставляя лишь тоску и беспокойство. Ей нужно найти Флоки и вернуть его. Девушка потянулась, потрескивая сухожилиями на шее, и пошла облегчиться, прежде чем быстро позавтракать хлебом и сыром.
Как и предполагала вчера, она слишком далеко зашла на восток. Придётся идти вдоль берега Рога, держась деревьев, и к полудню она выйдет к мосту через реку Хведрунг. Там поищет любой признак того, что Флоки и остальные шли этим путем, – остатки лагеря, следы или что-нибудь ещё. Кивнув самой себе, Диса проглотила остатки еды, напилась и отправилась в путь.
Прошёл час, солнце засияло ярче, но теплее не стало. От её дыхания всё ещё поднимался пар в холодном воздухе. Не считая завывания ветра, в лесу вдоль северного берега Рога царила зловещая тишина. Диса замедлила шаг и двигалась как можно тише – каждый шорох листьев и хруст шагов звучали, как сигнал тревоги. Ветер переменился, и её ноздри уловили слабый запах гари.
Диса остановилась. Она стояла на скалистом гребне, под ногами виднелись остатки старой просёлочной дороги, идущей с востока на запад. Заросли берёз и ив тянулись далеко на север, в то время как на южной стороне дороги лес редел, пока шёл к осыпающемуся краю обрыва примерно в десяти футах над береговой линией. Диса прислушалась к гнетущей тишине, лишённой привычного шороха белок и пения птиц; она втянула носом воздух, копируя Гримнира. Рядом скрипнула ветка. Диса подняла копьё, железный наконечник был готов нанести удар. Её внимание привлекло какое-то движение.
Казалось, ива качалась на ветру; в тишине раздавался низкий гул. Дальше от тропы хрустнула другая ветка – ещё одной ивы, которая тоже почему-то двигалась. Диса вспомнила сон, тихое пение и корни деревьев, которые силились защитить её.
– Халла? – пробормотала девушка, её голос нарушал абсолютную тишину.
Интуиция подсказывала Дисе довериться знакам, поэтому она последовала за звуками ивовых ветвей. Но всё же девушка шла осторожно. Она держала копьё наготове. Деревья привели её к устью оврага, прорезающему лес, на дне которого дымилась струйка вонючей воды – горячий источник. Он пах не просто серой, но смертью. Диса сжала челюсть, стиснула зубы и шагнула в эту угрюмую расщелину, и давящая тишина внезапно исчезла.
Гигантский ворон крикнул и взлетел, от его крыльев шло зловоние разложения. По спине Дисы побежал страх; она уже хотела попятиться и скрыться, но шум деревьев придал ей смелости – они передавали ей силу корней и стволов, уверяли в том, что она не одна. Девушка зашагала вперёд. Тихая и готовая к бою. Впереди, при слабом сером свете, она увидела тело. Оно было в сидячем положении, прислонившись спиной к стене оврага и склонившись набок, безглазая морда смотрела вверх, будто искала помощи в затянутом тучами небе.