Диса медленно улыбнулась. Она взяла нож мужчины, оценила его вес и принялась за работу…
Диса Дагрунсдоттир покинула ущелье, намереваясь вернуться по следу безымянного обратно в его лагерь, с ужасным трофеем в сумке: золотисто-коричневый скальп, всё ещё влажный от крови.
Диса кралась по лесу как тень, в чём ей помогало пасмурное небо и стелющийся туман, который спускался с холмов к западу от Рога. Человек, которого она убила, не ушёл далеко от своего лагеря. Тот был всего лишь в миле от ущелья. И когда солнце достигло зенита, лес ожил от глухого стука топоров, стука молотков и шипения пил. Мужчины кричали и отдавали команды, перетаскивая брёвна на берег реки Хведрунг и приступая к переделке полуобгоревшего моста.
Диса обошла их стороной. Она прокралась мимо всей этой шайки и подошла к берегам Хведрунга с запада. Со своего места она видела, что мост почти уцелел, хотя конец, опирающийся на глинистую почву, был обуглен и обвалился. Вглядевшись в дальний берег, она внезапно нашла источник огней, которые прошлой ночью отражались в облаках.
За рекой Хведрунг был лагерь армии.
Для неискушённых глаз Дисы это было похоже на буйство палаток – сотни, от парусин, свисающих с треножника с копьями, до сложных шатров с верёвками, шестами и крюками, с помощью которых те стояли прямо. Горели костры, и их дым усиливал дымку тумана. Диса видела множество мужчин, занятых повседневными делами: они готовили еду, несли воду, чистили оружие и сбруи, мылись, лечились, молились и ругались. И на каждом знамени, нашитом на каждый плащ-нарамник и гамбезон, на каждом щите она видела чёрный крест, ненавистный символ Пригвождённого Бога.
Её живот скрутило от страха, скорее за Флоки, а не за себя. Ей захотелось блевать от мысли, что он сейчас находится в руках этих любителей псалмов. Очевидно, в какой-то момент он с ребятами столкнулся бы с авангардом армии крестоносцев. Оказавшись в меньшинстве, возможно понимая, почему армия явилась в пограничную землю между Гётландом и шведской территорией, четверо молодых Вороньих гётов отступили, чтобы попытаться захватить мост. Но почему они не сообщили Храфнхаугу? Из-за гордости? Так Флоки хотел показать себя? Теперь он был либо мёртв, либо в плену. И Диса не могла сбежать, пока не узнает; она вернёт его домой в любом случае.
Так как лёд ещё не сошёл, Хведрунг был ещё замёрзшим. Дисе это было на руку, и она кралась дальше на запад, обходя лагерь. В нескольких сотнях ярдов к берегу она обнаружила место, где валуны пробивали поверхность реки, образуя водопад, который кипел и шипел в сторону озера Венерн. Глубоко вдохнув, она пробралась через них, плащ развевался за её спиной, и исчезла в подлеске. Она прислушалась к сигналу тревоги. Но когда шума и криков не последовало, она подкралась ближе к лагерю, намереваясь выяснить, где эти псалмопевцы могут держать пленников.
Диса была так сосредоточена, что чуть не налетела на часового.
Её предупредил стон – треск сухожилий человека, потягивающегося и расхаживающего, чтобы развеять скуку однообразной работы. Диса застыла. Она нырнула в тень и вгляделась сквозь листву. На расстоянии длины трёх копий она заметила пожилого мужчину, похожего на норвежца. Его волосы и борода были цвета бледного золота, лицо покрыто шрамами и морщинами. Под плащом, обшитым мехом, он носил кольчугу из тускло-серого металла. На ремне, перекинутом через плечо, висел сторожевой рог. Он слегка повернулся, когда из лагеря вышел другой мужчина – моложе, с рыжевато-каштановыми волосами и редкой бородой, но тоже одетый в боевые лохмотья и несущий копьё и щит.
Старый часовой нахмурился.
– Ты рано, – пробормотал он.
– Нет, – ответил новоприбывший. – Я тебя не заменяю. Лорд Конрад приказал усилить охрану. Один из искателей пропал.
– Который?
– Кажется, Хаакон. Лорд сказал, это всё те же люди, что хотели сжечь мост. Мы взяли двоих, так что и они заберут наших. Может, они захотят совершить обмен.
Старый караульный потряс головой.
– Хаакон хороший человек. Я буду молиться Господу, чтобы он выжил среди этих проклятых язычников.
– Аминь.
Двигаясь мучительно медленно, Диса поползла назад в том направлении, откуда пришла. Она выругалась себе под нос из-за мужчин, охраняющих лагерь. Диса знала, что может отвлечь их, но чего ради? Ей нужно проникнуть внутрь без их ведома, чтобы свободно обыскать тюрьму. Она посмотрела на затянутое тучами небо, вдыхая ледяной воздух.
Скоро наступит ночь. Можно воспользоваться наступающей темнотой, чтобы проскользнуть через слепые зоны часового и скрыть свою личность, как только она окажется в лагере. С терпением охотника Диса забралась в укрытие между двумя сторожевыми постами и стала ждать наступления темноты.
14
Конрад Белый преклонил колени на молитвенной скамье, его мантия с мехом горностая была расстелена позади. Одетый в кольчугу из серебра и черного железа, в белом плаще, расшитом чёрным тевтонским крестом, лорд Скары сжимал в своих бледных руках четки и молился – о прощении, об отпущении грехов, о победе. Но прежде всего он молил Всемогущего Господа Бога о помощи, о прекращении мучивших его кошмаров.
Вокруг него закачался шатёр. Ночь принесла с гор на западе снежный шторм. Мокрый снег стучал по тяжелым парусиновым стенам; центральный столб, вырезанный из сердцевины огромного дуба, скрипел при каждом порыве ветра. Языки пламени плясали в кованой железной жаровне, дым оттуда поднимался к отверстию, где его уносил порывистый ветер.
Из соседних покоев шатра доносился звон стекла и серебряных приборов, пока отец Никулас готовил свой ночной напиток – отвратительную смесь из трав и настоек, которая, смешанная с молодым греческим вином, во многом облегчала лихорадку, мучившую Конрада с тех пор, как он вернулся с Востока.
– У тебя руки целителя, друг мой, – сказал Конрад после того, как ему стало лучше. – Где ты научился этому искусству?
Тогда Никулас улыбнулся – большая редкость для человека, который олицетворял собой слово «мрачность», – и ответил:
– От сестёр святой Этайн, в Кинкоре. Они воспитывали меня после смерти родителей при сожжении Дублина. Я перенял их умения, когда стал служить Господу в Лунде.
Но, несмотря на усилия священника исцелить это искалеченное войной тело, ничто не помогало трещинам в его душе. Каждую ночь повторялось одно и то же: бесконечное шествие кричащих лиц с горячим и зловонным дыханием, окровавленные руки, цепляющиеся за его ноги; вонь от кишечника и мочевого пузыря, жирного костного мозга и пенящейся крови; единственный горящий глаз седобородого старика. Его Конрад видел чаще всего. Старик бродил по краям снов, теперь одетый в просторную мантию и широкополую шляпу, низко надвинутую на лицо. Он расхаживал и свирепо смотрел вокруг; невинность, которую Конрад видел в Константинополе, сменилась холодным коварством. От сияния этого глаза, объятого огнем, лорд Скары с криком проснулся, его тело покрылось холодным потом.
– Почему я боюсь его, Господи? – прошептал Конрад, четки – пятьдесят бусин из красного коралла, янтаря и самшита, отделанные серебром, – и украшенное эмалью серебряное распятие, позвякивали из-за того, что дрожали руки.
Взгляд бесцветных глаз Конрада упал на открытый манускрипт, лежащий на полке молитвенной скамьи. Он знал эту страницу, она была отделана в византийском стиле и спасена от константинопольских пожаров учёным монахом из свиты графа Балдуина. И хоть Конрад не мог разобрать смысла надписи – греческий, а не народная латынь, которую он знал, – он понимал, что это: Евангелие от Марка. На полях, ближе к низу, был красивый набросок лодки, раскачиваемой штормом, с фигурой Христа на носу, нарисованной красными чернилами. И тогда Конрад понял, что Всемогущий послал ему ответ.
– И, встав, – сказал Конрад, закрыв глаза и читая стих наизусть, – Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры?
Конрад вздохнул. Кошмары были испытанием веры, и Искуситель принял облик старика, чей взгляд при жизни был добрым. Искуситель питался страхом, а страх подрывал веру. Заставлял людей сомневаться в воле Божьей. Даже малейшая трещина в праведной броне веры давала Врагу силу. Теперь Конрад всё понял. Если он поддастся страху, его настигнет проклятие.
– Милорд?
Конрад дёрнулся при звуке голоса священника. Он перекрестился, поцеловал крест на конце патерностера и встал на ноги. Отец Никулас принёс ему рог. Конрад взял его, поприветствовал священника и выпил всё залпом. Тепло напитка перешло в живот и конечности.
– Вы обеспокоены, милорд? – спросил Никулас, забирая рог у Конрада. – Я не хочу лезть не в своё дело, но я слышал, как вы читали Евангелие от Марка.
– Иногда я боюсь, что моей веры недостаточно, – сказал Конрад, поворачиваясь к открытому манускрипту. – Что, если я ошибаюсь? И все эти старания – лишь уловка Искусителя, чтобы отвратить нас от Господа? Что, если на самом деле я проклят?
– Тогда я скажу, что вы не до конца поняли слова святого Марка, – ответил Никулас. – У вас есть вера, милорд?
– Есть.
– Тогда почему вы боитесь? Доверяйте своей вере и словам Господа, которому мы служим. Искуситель не хочет, чтобы меч святого Теодора явили миру, поэтому он сеет сомнение в вашем сознании. Мы действуем по воле Господа и по воле короля – несём свет Божий в этот забытый уголок земель вашего брата и добываем ему орудие, которое принесёт славу нашему Господу! Не мучайтесь, лорд. Возрадуйтесь! – Глаза отца Никуласа загорелись праведным светом. – Возрадуйтесь! Так мы сможем принести добро!
Конрад кивнул. Он почувствовал, как в его конечности прилила сила.
– Ты прав, отец. Как и всегда. Ты…
Он услышал призрачный шёпот.
– Она идёт, – зашипели ему. – Несущая День и руну Дагаз, дочь Ворона!
Конрад повернулся, прищурившись и пытаясь разобраться в скоплении шума.