24
В детстве Диса слышала рассказы о Змее Мидгарда, ужасном Ёрмунганде, чей хвост обвивался вокруг корней мира; она даже чувствовала несколько толчков, его чешуйчатые мышцы напрягались, когда он двигался по бесконечному кругу под землёй, куда никогда не проникал солнечный свет. Но ничто не могло подготовить её к мощной, сокрушающей силе зверя, когда тот пытался вырваться из своей тюрьмы.
Изуродованные битвой врата Храфнхауга исчезли. Мир вращался и трясся, но девушка ясно видела, как земляные насыпи проседают и утекают, как вода; древнее дерево загремело и затрещало, когда прогнулся частокол. Лишившись опоры в земле, замшелые заросли развалились на части и расползлись, как детские кубики. Земля раскололась; она услышала оглушительный рёв, когда Бьорн Сварти ухватился за тяжёлую перекладину ворот, затем наступила тишина, когда на него рухнул деревянный парапет. Диса почувствовала, как рука Гримнира подняла её и понесла, пока тот карабкалсяв безопасное место.
Пусть всего на мгновение, но девушка увидела воды Скервика. Прямо за выступающим полуостровом, где возвышался Гаутхейм, озеро кипело и пенилось. Среди него из воды торчал холмик, покрытый грязью и сорняками, словно спина огромного левиафана. Он возвышался под навесом, который образовывал третий уровень, и, когда они встретились, это было похоже на топот гигантской ноги. Дису отбросило; она услышала крики и звуки расколовшейся скалы и обрушивающегося холма.
А потом Диса оказалась в небытии; пока не проснулась в дыму, в золе и в тепле потрескивающего пламени. Наступила ночь, но мириады костров, освещавших искореженную местность, разгоняли темноту своим зловещим сиянием. Она стряхнула пыль с глаз и проглотила комки грязи и мокроты, застрявшие в горле.
– Г-Гримнир? – позвала она глухим голосом. – Ульфрун?
Её рука нащупала древко сломанного копья; она держалась за него, как за перекладину, когда поднималась на ноги. Её тело превратилось в массу синяков, а одна нога онемела от какого-то непонятного удара. И всё же, казалось, ничего не было сломано.
– Гримнир?
Вокруг неё в развалинах лежали тела. Некоторые были трупами: бледные гёты с окровавленными конечностями вперемешку с бородатыми данами и темноглазыми шведами, их рваные плащи-нарамники украшал крест Пригвождённого Бога. Судя по всему, она находилась в центре того, что некогда было первым уровнем. Огромная груда щебня, сломанных досок и скальных глыб отмечала место, где когда-то стояли ворота; слева должны были быть кузница Кьяртана и хижина старой Колгримы. Впереди, в свете костра, возвышался холм, обозначавший то, что должно было быть вторым уровнем… и Камень Ворона уцелел, хоть и сильно накренился. Кроме этого, на обрезанном горизонте ничего не было видно.
– Есть кто? – снова позвала Диса. Сквозь клубящийся дым она разглядела движущиеся фигуры, бесцельно шаркающие по расколотым руинам деревни; она услышала голоса своего народа среди пожаров; плач, кашель, стон раненого мужчины и женский голос, взывающий к богам.
Но боги не слушали.
– Гримнир? Ульфрун? Ответьте! – Сзади, на склоне из щебня, который когда-то был воротами, теми самыми, за которые сражались и умирали люди, она услышала лязг сбруи. – Гримнир?
Она пошла на звук. Остановилась. Заглянув по ту сторону склона, она увидела золотое распятие на деревянном посохе. Диса отступила и встала в боевую стойку, когда Конрад Белый, прихрамывая, перебрался через груду щебня, где когда-то стояли ворота. Он был покрыт пылью, из раны на голове текла кровь; красные глаза альбиноса поймали отблеск огня и жутко сверкали.
– Диса Дагрунсдоттир, я полагаю, – сказал он. За ним последовала горстка его людей, в основном данов, а за ними – бородатый священник, несущий посох псалмопевец, его черная сутана была серой от пыли.
Конрад вонзил острие меча в щебень.
– Ты сдаёшься?
– А что тебе говорят драгоценные призраки, Колдун? – Губы Дисы изображали оскал скрелинга. – А, точно… ты их всех убил, правда?
Конрад устало улыбнулся.
– Значит, нет? Как пожелаешь. Хорстен! Именно она убила твоего ярла, бедного Краки. Подай мне её голову.
Дан в окровавленной кольчуге, с опалённым и порванным плащом отделился от группы людей, окружавших Конрада, и зашагал вниз по склону. Он держал топор с длинной рукоятью, его заостренное лезвие было покрыто запёкшейся кровью.
– Этот жирдяй был твоим ярлом, да? – спросила Диса и крепко схватила своё сломанное копьё. – Ты злишься, что его убила женщина? Хорстен, да? Но я не просто убила твоего тупого ярла, Хорстен. – Диса отошла назад и начала описывать круг. – Нар! Я зарезала этот мешок с салом, как молочного поросёнка, Хорстен! Забрала его кольчугу, – продолжала Диса. – И его меч с этими проклятыми писаниями! Но его тело? Ха! Его мы оставили гнить несколько часов, а потом скормили демону, которого наслали на твоего повелителя, этого белокожего ублюдка!
Лицо Хорстена побагровело от ярости. Взревев, как раненый лев, он прыгнул на Дису; его топор просвистел и полетел в пустоту, когда она отскочила в сторону, и ударился о сломанный пень каменно-твердого частокола. Прежде чем он успел прийти в себя, Диса ударила его высоко, в горло, вонзив широкое лезвие копья со всей ненавистью и яростью. Хорстен издал булькающий крик, падая на щебень; Диса повалила его на землю. Она рубила его по шее снова и снова, пока голова дана не отлетела. Она наклонилась. Её пальцы запутались в бороде мертвеца.
Выпрямившись, она бросила отрубленную голову к ногам Конрада.
– Я Дочь Ворона, – громко сказала она. – Носительница руны Дагаз, несущая День, избранная норнами. Я жрица Человека в плаще, бессмертного вестника Спутанного Бога. Моей матерью была Дагрун-воительница, скьяльдмер, дева щита Храфнхауга на земле Вороньих гётов, и это мой дом!
– О, птичка, – сказал лорд Скары, поднимая взгляд от изуродованной головы Хорстена. – Не надо было этого делать. Теперь у меня нет выбора. Убить её!
И внезапно, когда шесть оставшихся данов наступили на девушку, земля у ворот раскрылась. Дисе показалось, что это огромный медведь – кровожадный и жаждущий крови, – когда рука-лопата Бродира опустила Конрада на колени.
– Один! – взревел берсерк.
Из всех событий своей долгой жизни Гримнир с кристальной ясностью вспомнил одно – разрушение стен Бадона на реке Эйвон в стране англичан около двухсот лет назад. Лорд того несчастного места украл его маленькую певицу псалмов Этайн; чтобы вернуть её, Гримнир заставил древнего Пастуха Холмов, последнего из древней расы ландветтиров, потрясти кости Имира. Хоть он и не мог вспомнить имя лорда Бадона, он всё ещё до мельчайших деталей видел падение его башен и ворот, огненный шторм, вызванный облаками каменной пыли, реками обжигающей воды и удушающими клубами серы; то было массовое уничтожение, более жестокое и бессмысленное, чем любые его предыдущие поступки. И всё это было его планом.
Но каким бы жестоким и благоговейным ни было то зрелище, по сравнению с этим оно было словно звон бисера в жестяном ведре. Это уже не дух земли, сотрясающий кости Имира, чтобы вызвать дрожь в земле; нет, на этот раз рука бога схватила хвост Змея Мидгарда, хитрого Ёрмунганда, и встряхнула его с такой яростью, что кожа мира лопнула и отслоилась. Гримнир видел, как Гаутхейм исчез, как земля рассыпалась под его ногами. Резные балки, черные, древние и почти такие же твёрдые, как камень, раскололись, как стопка сухих веток. Гримнир услышал крики изнутри, когда стены дома развалились на части; дальше шли фундамент и камни очага, упавшие с края полуострова в бурлящие воды Скервика.
Когда грохот стих и земля снова застыла, Гримнир увидел новый горизонт за пределами того места, где стоял Гаутхейм, – сквозь прыгающее пламя, окутанное дымом и пылью, он увидел косу земли, на которой более семисот лет не было ни солнца, ни луны: мыс, когда-то называвшийся Аранесом. Теперь он разрушен течениями и приливами – остров-курган, где останки Радболга Кьялландисона смешались с костями проклятого дракона, Злостного Врага.
Место мести…
Гримнир не остановился, чтобы поискать среди обломков Дису или Ульфрун. Проклятая гейсом старая карга сама найдёт дорогу. В этом он не сомневался. Он не предложил помощи десяткам раненых Вороньих гётов, которых встретил по пути, хотя они умоляли его с окровавленными и сломанными руками. У него не было времени. Сначала ему нужно добраться до кургана, осмотреть окрестности и понять, что последует за этим.
Он вскарабкался на осыпающийся край склона и глянул вниз. Оттуда можно было разглядеть окончательную судьбу Гаутхейма – как и тех, кто укрылся под его карнизом. Обломки дома и третьего уровня деревни образовали сухопутный мост, ведущий к острову-кургану. Гримнир шмыгнул носом и вытер его тыльной стороной ладони, глядя на поле разрушений.
Крутой склон был усеян обломками: камнем из фундамента, расколотыми бревнами, досками и щитами, а также телами – целыми и кусками, жестоко разорванными от падения дома. Потом он вспомнил, что в Гаутхейме лежали раненые. Гримнир осторожно пробирался вниз. Он остановился только один раз, когда его взгляд зацепился за клок волос, застрявший в груде щебня. Гримнир узнал его; это был скальп, который он отдал той глупенькой женщине, Беркано, – скальп Орма Топора. Но её самой не было видно. Гримнир подобрал скальп из руин, засунул его за пояс и осторожно спустился вниз, преодолев последние несколько опасных футов до острова.
То место ужасно воняло. Гримнир сморщил нос и сплюнул от запаха разложения, поднимавшегося от покрытых илом камней, сочетания гниющей рыбы, растительности и старого разложения. Поверхность острова была усеяна почерневшими от плесени пнями деревьев, а среди камней и луж с мутной водой виднелись обломки с поверхности – черепки керамики и ржавые железные обручи от разбитых бочек, корабельный киль, обвитый прилипшими листьями; кость, торчащая из грязи, слишком длинная, чтобы принадлежать человеку.