ть так называемое общественное мнение своих стран в нужном направлении. И наконец, на всех собрана подробнейшая информация по психологическим портретам, сильные стороны, чем человек может быть нам полезен, и слабые места, на которые легко надавить. Однако же архив разбит на части и находится в таких местах и в таком виде, что разобраться в нем без меня будет решительно невозможно! Не говоря уже о том, что самые ценные агенты знают лишь меня лично, не внесены ни в какие документы и работать будут исключительно со мной. Да, предупреждаю, что похищать и пытать меня нет смысла — я уже старый и больной человек, и очень быстро умру. И нет нужды — поскольку я добровольно готов предоставить вам все. Но только — с самим собой вместе и, конечно же, живым и здоровым!
— Информация о вас будет передана, — сказал Маневич, — но надеюсь, вы понимаете, что мы сами здесь ничего не можем решать, у нас лишь рамки своего задания?
Немец развел руками:
— Конечно, я все понимаю. Но не в ваших интересах тянуть. Поскольку я совсем недавно имел беседу с фельдмаршалом, у которого был разговор, аналогичный нашему, с человеком из вашей военной разведки. И я со своей стороны добровольно взялся его прикрыть. Ведь для СССР будет лучше, если Италия упадет ему в руки так же быстро и почти бескровно, как Венгрия? И в дальнейшем — насколько я понял, вы желаете, чтобы ефрейтор, а также, по возможности, иные фигуры, попали к вам в руки живыми? Однако же, это сложно будет сделать армейцам — после "1 февраля" ефрейтор им не слишком доверяет, окружив себя охраной из СС. И вот тут я могу оказаться очень полезным! Особенно если объект со свитой решит уехать из Берлина: рассматриваются варианты Франкфурт-на-Майне, Бонн, замок "Орлиное Гнездо" — по крайней мере, об этих я знаю.
— Принято, — сказал Маневич. — Остается лишь договориться о канале связи.
Немец достал блокнот, вырвал лист, написал адрес в Берлине. Показал мне и Маневичу, подождал, пока мы запомним, спрятал в карман.
— Сожгу после, — сказал он, — а то странно будет за столиком, тот тип из-за стойки смотрит. Это — моя служебная квартира. Консьержка привыкла, что туда приходят разные люди, и не будет доносить, даже в гестапо, я лично ее проверял. Не знаю, насколько дела задержат меня в Италии, но с начала марта я буду в Берлине. Пошлите открытку вот по этому адресу (те же манипуляции с другим листком бумаги): привет от дяди Хайнца и любые числительные в тексте — это дата, затем время. Я буду ждать на адресе — а дальше, пошли нам бог удачи!
Тут он снова посмотрел на меня:
— И совет вам напоследок, молодой человек. Не светите жетоном лишний раз! Даже перед такими, как вот этот, — кивок в сторону стойки. — Потому что он может сказать спросившему его полицейскому, дойдет и до истинных владельцев. Верно, что предъявивший такой жетон по умолчанию считается агентом СД, выполняющим спецзадание, и его запрещено арестовывать, даже если он был пойман в рядах партизан с оружием в руках. Однако же о нахождении человека с жетоном под таким номером на подведомственной территории, те, кто надо, обязаны знать! И если в ответ на запрос, а это законное право задержавшего вас представителя властей, будет заявлено, что номер "чужой", то я вам искренне не завидую! Подвалы гестапои — это очень неуютное место, уж поверьте! И благодарите судьбу, что я очень заинтересован, чтобы вы выбрались отсюда живыми. Держите!
И протягивает мне что-то маленькое, металлическое, завернутое в бумагу.
— Здесь два жетона, больше не могу. Но подлинные — если на эти номера придет запрос, на территории Рима и всей итальянской территории севернее, в период до 1 марта, то будет подтверждение. Однако же если дойдет до очной ставки со мной, я заявлю, что впервые вас вижу, а жетоны были выданы совсем другим людям. Так что постарайтесь не спалиться по глупости. Уверяю, что в гестапо и СД умных голов — не одна моя. Честь имею!
Поднимается, откланивается и уходит.
Так, и что это было? Считать ли все масштабной дезой — так вопрос, а в чем смысл? Что здесь может быть ложным — что штурма не будет, или будет другой датой? И чем неверная информация повредит СССР? Или же смысл в другом, это операция глубокого внедрения? Ну, лишь если этот Рудински — британский или штатовский агент. Но с этим пусть уже после разбираются те, кому положено. И в этом смысле информация истинна — как разменная монета в игре.
А что он сейчас работает персонально на себя — весьма вероятно. Знаю, что в нашей реальности, когда в пятьдесят пятом создавали Национальную Народную армию ГДР, то и главком ее был генералом вермахта, попавшим в плен в сорок четвертом под Минском, и все генералы и офицеры тоже прежде против нас повоевали — ну где в Германии, через десять лет после войны, другой обученный комсостав найти? А из кого набирали самый первый состав Штази — неужели из бывших гестаповцев? Слабо верится в такое количество антифашистов-коммунистов со спецподготовкой. Конечно, если в дальнейшем товарищ Сталин слабину даст, и Германия взбрыкнет… но во-первых, это не в нашей компетенции, а во-вторых, наш вождь не Меченый и не Борька, особенно когда будущее узнал, так что не дождетесь!
Значит, придется прямо сейчас побегать. Испанские мундиры сняв — зачем нам сейчас драка с эсэсовцами? Впрочем, я заметил, тут полицаи не зверствуют, облав и проверок нет, так что можно и в штатском. А ксивы с собой, это на случай, если все ж придется засветить ствол, не "астру", а маузер, конечно не тот, что у красных комиссаров, а модель ХСц тридцать седьмого года, очень компактный и удобный, для ближнего боя сойдет. Куда и зачем бежать — а вот тут вступают в игру наши "группы поддержки".
Первое — это связь! Должны в Москве узнать, что случится через два дня, чтобы быть готовыми — это ж какие волны по миру пойдут! Для такого случая дан нам адрес, там человек с рацией, кто и когда заслан, нам неведомо, сказано лишь, что надежный. И второе — это итальянские товарищи, им тоже не помешает подготовиться — получили от Кравченко еще пару адресов, если потребуется массовка или выход на подполье. Светиться, конечно, плохо — так и не будем, достаточно крайнему в цепочке передать, а он уже дальше, нас не раскрывая.
А тут оказывается, не только полиция и контрразведка, но и доморощенные мафиози на службе у гестапо. А нам по адресам пройти и не спалиться… жетоны СД, может, и помогут, но на самый крайняк. В самом Риме их лучше не светить, тут могут не по телефону запрос послать, а к самому Рудински обратиться, и что он ответит? Интересно, он в самом деле был уверен, что нас тут не четверо, а больше? Вообще-то, вполне реально, могли несколько групп прибыть, расследоточась, и времени слишком мало было даже у такого матерого сыскаря, чтобы проверить, нет еще здесь полноценного аппарата гестапо! Но вот оставить кого-то проследить за нами — он мог!
Идем все. Маневич остаться отказался, да и Рим он великолепно знает. А оставлять на хозяйстве кого-то одного смысла нет. Да и красть у нас нечего, кроме чемоданов с обычным набором вещей, вот только "астры" жалко, если что.
А про сучонка Пьетро я все ж не забуду, если сюда еще вернемся!
Москва, Кремль. 19 февраля 1944.
Сталин ходил по кабинету. Трубки в руке не было — курить пришлось бросить. Прочтя в истории "из будущего" про два инсульта — и если первый, в сорок пятом, перенести удалось сравнительно легко, то в сорок девятом было куда тяжелее. После этого и перестал тянуть страну, старый дурак, вожжи отпустил, расслабясь. Ну, не дождетесь теперь! К своему здоровью надо ответственно относиться, как к инструменту — ухаживать за ним положено, смазывать и чистить. Лишь для масс, и то, пока война идет, нужен образ "на работе гореть". А если все сейчас перегорят, с кем завтра останемся?
Поскольку ничего бесплатно не бывает. Был разговор с товарищем Елезаровым — и среди прочего, он рассказывал про свою бабку, или еще какую-то родню. Деревня Тервеничи, северо-восток Ленинградской области, фронт туда не дошел, и даже бомбежек не было. Но надо было дать продовольствие и Ленинграду, и Ленфронту — и потому в колхозе все пахали без выходных, по четырнадцать часов, а мужики все на фронте, остались в большинстве лишь бабы, старики да малолетки, и техники нет никакой, машины и трактора тоже забрали, все руками. И никто не роптал — все честно работали, понимая, что надо. Бабка, никаких наград и привилегий не получив, умерла в питерской коммуналке, с пенсией в сорок пять рублей. И остались бы такие, как она, подлинными героями, но детей своих уже по-другому учили: "Мы голодали, ничего не имели, так пусть хоть у них…", — вот и вырастили поколения потребителей! Нельзя так — и перемены последуют. Но сначала надо закончить эту войну. И так, чтобы "капитала" с нее нашим потомкам не на пятьдесят лет хватило, а побольше!
— Значит, Адольф все же решился, — произнес Сталин. — Поддался на британскую провокацию.
— Сведения достоверны, — ответил Берия. — В сообщении код "высокая вероятность". Подписи — не только "Этьен", но и "Брюс". Значит, товарищ Смоленцев тоже при получении информации присутствовал, и считает истиной.
— Ну, если бесноватый решил напоследок перевернуть Европу, а то и весь мир. Мы тоже должны быть готовы. Что скажет Генштаб?
— Четвертый Украинский фронт к наступлению готов, — сказал Василевский. — Все запасы и пополнения подвезены, войска отдохнули, коммуникации обеспечены. Ждали лишь флот — фланг морской, а у нас там пока всего два десятка катеров, по железной дороге перевезенных, а у итальянцев сила, мало ли что. Но застряли болгарские товарищи в Греции. Проливы наши, а вот за ними — пока нет.
— Поможем болгарам, — сказал Сталин. — Пол-Греции наша, один лишь Пелопоннес остался, возьмем. И думаю, что после Ватиканских событий итальянцы не слишком будут желать умирать за Еврорейх. Так что, товарищ Кузнецов, как с разработкой операции "Ушаков", о которой разговор был еще месяц назад?
— К выходу в Средиземное море готовы крейсер "Ворошилов", четыре эсминца, три подводные лодки, — доложил нарком ВМФ. — Авиация флота перебазирована на аэродромы в зоне Проливов и на болгарской территории. Проблема в том, что не хватает дальности: мы даже до широты острова Родос достаем на пределе. А там немецкая авиабаза, "мессы" взлетают с полными баками, а нам бензин считать, хватит ли на бой. Тем более мы не сможем прикрыть корабли с воздуха на протяжении перехода в Адриатику. Да и не обеспечат Риека, Сплит, Дубровник нормальных боевых действий большой эскадры.