Единственной боевой единицей, поднявшей флаг ИСР, на целые сутки, был крейсер "Алжир", стоявший в Генуе, что любопытно — француз, а не итальянец! Этим-то что надо — уж точно уши британского УСО видны! Или правда, что крейсер, с экипажем в девятьсот человек, захватили пятеро итальянских офицеров, поднявшихся на мостик — как нам рассказывали после? Но странно, что немцы, назавтра корабль отбив, вроде бы никого из экипажа не расстреливали, уж об этом они, для устрашения, всегда широко объявляют! И ушел "Алжир" в Тулон, сразу, как только все завершилось — может, и вся эта республика не английской, а немецкой провокацией была? Уж не наш ли знакомец герр Рудински работает?
В Генуе, всемирно известные верфи "Ансальдо", где строилась большая часть итальянского флота и сейчас стоят линкоры "Рома" и "Имперо" (оба достались нам в целости, немцы взорвать ничего не успели) и авианосец "Аквила". А наша Третья Гарибальдийская расположилась частью там, частью в Специи. Красные флаги над боевыми кораблями, красные ленточки и повязки у матросов — ну прямо Кронштадт семнадцатого года! Разговор есть, что нас собираются переформировывать в морскую пехоту — для будущих десантов на Корсику, Сардинию, Сицилию, Мальту. Но, что очень любопытно мне: точно знаю, что прибывает вся наша рота, подводный спецназ СФ. Значит, по прямому профилю предстоит работать, встретиться под водой с людьми Боргезе? В Специи как раз "Чезаре" стоит, который в иной истории "Новороссийск". Знаю, что был этот подводный князь откровенной сволочью — в его "соединении МАС" идеологией был самый черный фашизм. Скорцени у меня в списке уже есть, теперь и Боргезе упокоить? Да ведь и у немцев "соединение К", их подводный спецназ, уже есть!
А вот опыт наш — вряд ли. Так что мы, как пионеры, всегда готовы!
Лючия, галчонок, ну не в моем ты вкусе (хотя этого я тебе не скажу). Просто будет завтра приказ возвращаться — и не увидишь ты меня больше. Ну а что было между нами тогда — так моральный кодекс бойца советского спецназа монашества не включает. Да и черта с два мне разрешат на иностранке жениться. И не приживешься ты у нас, цветок теплолюбивый — знаешь, какие морозы там зимой? Нет, белые медведи по улицам не ходят, а вот снег есть, и много. И кухня у нас непривычная.
Ну не плачь! Я же пока еще здесь.
Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, кабинет Рейхсфюрера СС, 6 марта 1944
- Ну здравствуй, Руди! Прочел твой доклад. Ты понимаешь, что если бы ты не был моим другом, то я приказал бы немедленно арестовать тебя за пораженческие настроения?
— Я всего лишь назвал вещи своими именами, Генрих. Или ты предпочел бы сказки о том, как все хорошо, когда русские ломились бы уже в твою дверь? Ватикан был даже не преступлением, а ошибкой. Боюсь, что последней — совершить еще одну мы просто не успеем.
— Жаль Карла. Кто ж знал, что эти трусливые итальянцы ради своего папы способны на такое? Мы явно их недооценили.
— К чертям итальянцев! Самое страшное, Генрих, что мы сами убили свой последний шанс. На то, что удастся заключить мир, пусть даже капитуляцией, как в ту войну — но перемирие будет объявлено на рубежах, где стоит наша армия, у нас останется своя территория. Шанс был дохлый — но теперь нет и его. Никто не будет с нами разговаривать, пока не сотрут в порошок, и лишь после объявят выжившим свои условия. Даже бежать некуда — для Аргентины, Бразилии, Уругвая мы теперь враги. А наш ефрейтор, узнав про то, лишь сказал: "Отлично, у малодушных отныне нет соблазна изменить — остается или победить, или умереть".
— Надеюсь, что ты понимаешь, Руди, — мы солдаты и обязаны исполнять свой долг. Пока жив наш фюрер.
— Я это понимаю, Генрих. Очень хорошо понимаю.
— Как тебе удалось так легко провернуть дело в Генуе?
— Психология, Генрих. Люди всегда с большой охотой верят тому, во что им хочется верить. А уж любой политик желает, чтобы его считали сильным и влиятельным. Этим, кто объявили себя "правительством", было настоящим бальзамом на душу услышать, что в их распоряжении тяжелый крейсер. После того, как ни одна дивизия, ни один корабль даже не двинулись в ответ на их приказы, вопреки всем обещаниям командиров.
— Однако же ты рисковал, Руди. Самовольно поднять на военном корабле Еврорейха неизвестно чей флаг — это серьезное преступление. Не завершись твоя авантюра успехом… И вывод боевой единицы, пусть даже временный, из состава флота…
— Генрих, ты отлично знаешь, что еще после убийства нашего "берсерка" Тиле с французских кораблей выгружен весь боезапас, кроме зенитного. Снаряды главной и противоминной артиллерии, торпеды, даже стрелковое оружие экипажа — все это хранится на берегу под нашим караулом, так что назвать французов полноценными боевыми единицами никак нельзя. И у меня физически не было времени на долгую игру — результат был нужен немедленно. В то же время я не мог привлечь кого-то из итальянцев — велик был риск утечки информации. Ну а французы в Генуе были чужие. И так уже пришлось разыграть "захват корабля группой патриотичных итальянских офицеров", среди которых, если честно, не было ни одного итальянца. Ну, а тряпку на мачте можно было стерпеть одни-двое суток. Глупцы поверили и попробовали связаться — дальше было дело техники. И в завершение — предложение всей компании: или подвергнуться суду военного времени по обвинению в государственной измене, или полное и искреннее сотрудничество. Впрочем, наиболее интересных я изъял — протоколы их допроса в папке, приложенной к докладу.
— Прочел. И думаю, не поторопился ли ты? Если британцы так жаждут влезть в Италию — пусть бы их люди вступили с русскими в конфликт?
— К сожалению, таких указаний я не получал. И теперь уже не переиграть.
— Ладно, старый друг. Сейчас я хочу поручить тебе еще одно дело. Генуя показала, что оно тебе вполне по силам.
— Что на этот раз?
— Еще один заговор с целью убийства нашего обожаемого фюрера.
— Кто? Есть улики?
— А вот это, дорогой Руди, ты мне и предъявишь. Предупреждаю, что положение очень опасное — вдруг заговорщикам удастся осуществить свое гнусное дело? Что ж, тогда нам останется лишь отомстить, чтобы никто не ушел от возмездия. Предполагаю, что все мерзавцы из верхушки армии — эти генералы спят и видят, как после берут власть и расправляются с неугодными им. Ты хорошо меня понял?
— Один вопрос, Генрих. Месяц назад, в этом же кабинете ты говорил мне противоположное. Что мы никоим образом не заинтересованы в…
— Это было до Ватикана, Руди. Кто ж знал, что на нас ополчится весь мир? И теперь наш лично шанс спастись — лишь если кое-кто умрет.
— Критический срок исполнения?
— Чем раньше, тем лучше. Пока Германия еще не стерта с географической карты. А это неизбежно случится, когда русский каток двинется с Одера дальше.
— Станут ли русские с нами разговаривать? И что мы можем им предложить — кроме того, что они могут взять сами?
— А это уже не твоя забота, Руди. Ты только сделай свое дело — и поверь, что Германия тебя не забудет!
"Не забудет, — подумал Гиммлер, когда за Рудински закрылась дверь, — войдет твое имя в анналы истории, только вот в каком качестве? Ты уж прости, старый приятель — но в таком деле свидетелей оставаться не должно!
И с чего ты решил, что мы будем договариваться с русскими? Британцы с янки очень не хотели бы отдавать Сталину Европу, но любое соглашение с фюрером для них — это потеря лица! Что ж, в этом вопросе мы охотно пойдем навстречу. Что выберут англосаксы, если мы предложим им альтернативу: или наша односторонняя капитуляция перед ними, или русские орды первыми войдут в Париж? И что останется Сталину, когда на Одере встанут уже британские томми?
А ты, Руди, не обессудь. Ты был настоящим другом и очень ценным инструментом. И я никогда не стал бы, при ином раскладе… но уж очень крупная игра идет, так что прости".
Гиммлер не был бы так спокоен, если бы узнал, о чем в эту минуту думает группенфюрер Рудински: "Считаешь меня всего лишь исправным служакой, Генрих? Что ж, служакам тоже хочется жить. И в твоем плане не учтена одна важная деталь — мой контакт с русскими. А потому, возмездия не будет! Вопрос лишь технический: русские настаивают, чтобы ефрейтор был передан им живым".
Вместо эпилога. Берлин, рейхсканцелярия, 7 марта 1944
— Мерзавцы! Трусы! Мне не нужны ваши оправдания! Мне нужна лишь победа! Отчего русские еще не сброшены в Одер? Манштейн, вы дурак или предатель? Я дал вам все самое лучшее, что еще осталось у Германии! Если верить вашим докладам, то вы успели уже дважды уничтожить всю русскую армию, так с кем вы там воюете, черт побери? А вас, Гудериан, я назначил начальником ОКХ в надежде, что ваш полководческий опыт принесет нам успех — как вы можете даже задумываться о возможности сдать русским Берлин?! Что это — глупость или измена?
— Мой фюрер, если русские начнут наступление такой же силой, как на Висле, мы их не удержим. Наш единственный шанс — это навязать маневренное сражение на своей территории, когда у противника будут растянуты коммуникации и мы будем локально сильнее. Но для этого нужно большее пространство, чем пятьдесят километров от Зеелова до Берлина. Причем Берлин должен будет превратиться в осажденную крепость, даже в полном окружении связывающую значительные силы русских. И когда славянские варвары будут измотаны, мы нанесем решающий массированный контрудар. Здесь приведены все обоснования и расчеты. Стоя в обороне, мы неминуемо проиграем — русские показали, что они хорошо умеют взламывать самые сильные рубежи.
— А Зеелов показал, что они научились и искусству подвижной войны. Вы утверждаете, что ваш план принесет успех? Хорошо — но тогда я останусь здесь! И вы все, вместе со мной — если, по вашим утверждениям, "крепость Берлин" неприступна!
— Мой фюрер, мы как верные солдаты Германии подчинимся любому вашему приказу. Но смею заметить, что управлять всеми вооруженными силами рейха из окружения невозможно! Также и вы гораздо лучше воодушевите германский народ к сопротивлению русскому нашествию, находясь, например, во Франкфурте на Майне!