Пока Кристина укладывала Джоуи, Чарли сварил кофейник «Санки».
— Мм, пахнет божественно, — сказала Кристина, зайдя на кухню.
Чарли налил им по чашке.
— Как там Джоуи?
— Лег и тут же уснул. Пес тоже устроился на кровати. Обычно я этого не разрешаю, но тут махнула рукой. Какого черта! Если твой день начался с бомбы и продолжался в том же духе, есть смысл забить на хорошие манеры.
Они сидели у окна, откуда открывался вид на парковку и маленький бассейн за обшарпанной железной решеткой. Мокрый асфальт и ряды машин купались в оранжевом неоновом свете, которым сияла вывеска с названием мотеля. Гроза потихоньку сходила на нет.
Кофе был неплох, а беседа и того лучше. Говорили они обо всем, что приходило на ум: о фильмах и книгах, о политике и работе, о музыке и мексиканской кухне. Обо всем, кроме Грейс Спайви с ее Сумерками. По молчаливому согласию оба избегали разговора о последних событиях. И Чарли, и Кристина отчаянно нуждались в передышке.
Но для Чарли их беседа значила гораздо больше.
Это был прекрасный шанс получше узнать Кристину. С неуемным любопытством влюбленного мужчины вслушивался он в каждую ее мысль и каждое мнение, каким бы обыденным оно ни казалось.
Возможно, он всего лишь льстил себе, но у него возникло чувство, что Кристина испытывает к нему определенный интерес. Во всяком случае, Чарли очень на это надеялся.
Ближе к полуночи он поймал себя на том, что рассказывает ей то, чем никогда не делился с другими. События прошлого, о которых, казалось, он давно забыл. Но вот он заговорил о них и вновь ощутил ту старую боль.
Он рассказал об их нищенском существовании в Индианаполисе, с вечной нехваткой еды и тепла, так как социальные пособия первым делом тратились на виски, пиво и вино. Рассказал про то, как боялся по ночам уснуть — из-за страха, что крысы, которыми кишмя кишела их жалкая лачуга, заберутся на кровать и обглодают ему лицо.
Пьяница-отец избивал мать Чарли с устрашающей регулярностью, будто выполнял тем самым свой супружеский долг. Порой доставалось и Чарли. Не покалечили его только потому, что отец в такие минуты был уже слишком пьян и плохо держался на ногах. Мать Чарли никогда не отличалась сильным характером да и сама охотно прикладывалась к бутылке. Ни разу не заступилась она за Чарли, когда отец набрасывался на него с кулаками.
— Твои родители еще живы? — спросила Кристина.
— Слава богу, нет! А то бы они без конца обивали порог моего дома, изображая из себя лучших в мире отца и мать. Но правда в том, что в детстве я не знал ни любви, ни заботы.
— Ты сумел высоко подняться для паренька из бедной семьи, — заметила Кристина.
— Ну да, особенно учитывая, что я не рассчитывал прожить так долго.
Кристина смотрела в окно, на бассейн и парковку. На улице было так тихо и пустынно, что весь мир, казалось, обезлюдел.
— Я всегда думал, что отец рано или поздно убьет меня, — продолжил Чарли. — Самое забавное, что даже в те годы мне ужасно хотелось стать частным детективом. Я видел их в кино: Ричарда Даймонда, Питера Ганна… Они вели себя так, будто совсем не испытывали страха. Я же только и делал, что боялся. Больше всего на свете мне хотелось стать таким, как они.
— Ну а теперь ты само бесстрашие, — с иронией заметила Кристина.
— В детстве все кажется предельно простым, — улыбнулся Чарли.
Машина въехала на парковку. Они смотрели на нее не отрываясь, пока наружу не выбралась молодая пара с двумя маленькими детьми.
Чарли подлил им еще «Санки».
— Я лежал ночами в кровати, прислушиваясь к возне крыс, и молился о том, чтобы мои родители умерли раньше, чем им выпадет шанс прикончить меня. И я страшно злился на Бога за то, что Он не отвечает на мои молитвы. Я не понимал, почему Он позволяет этой парочке держать меня в вечном страхе. Ну что Ему стоило помочь беззащитному ребенку? Потом, когда я стал постарше, мне пришло в голову, что Бог не отвечает на мои молитвы, потому что Он слишком добр. Он не в состоянии никого убить — даже таких моральных отщепенцев, как мои родители. Тогда я стал просить Его о том, чтобы Он помог мне выбраться из этого дома: «Милый Боже, это Чарли. Все, чего я хочу, — сбежать однажды отсюда. И чтобы у меня был свой дом и деньги и я перестал бояться всего на свете».
Внезапно ему припомнился эпизод, в котором было столько мрачной иронии, что он невольно рассмеялся.
— Что тут смешного? — спросила Кристина. — Хоть я и знаю, что у того паренька все сложилось хорошо, мне его ужасно жаль… как если бы он все еще жил там, в Индианаполисе.
— Да нет, просто я… в общем, я вспомнил кое-что еще, по-своему забавное. Что-то из разряда черного юмора. Где-то через год я окончательно разочаровался в Боге, который так и не удосужился ответить на мои молитвы, и переметнулся на другую сторону.
— В смысле?
Чарли взглянул в окно, где ветер швырял во тьму пригоршни дождя.
— Я прочел где-то историю про парня, который продал душу дьяволу. Он так сильно хотел получить что-то очень для него важное, что заявил о готовности отдать взамен свою душу. И — рраз! — рядом тут же возник дьявол, так что парню оставалось лишь подписать контракт. Я решил, что раз дьявол куда эффективнее Бога, то и молиться стоит ему.
— Насколько я понимаю, контракт на подпись ты так и не получил.
— Нет. Дьявол оказался таким же нерасторопным, как Бог. Но однажды до меня дошло, что если я продам душу дьяволу, то окажусь в аду. А поскольку мои предки наверняка попадут туда же, мне придется коротать с ними целую вечность. Эта перспектива так меня напугала, что я выбрался из постели и принялся усердно молить Бога о спасении. Его наверняка засыпают различными просьбами, так что у Него нет возможности сразу ответить на мою мольбу. Я понимаю это и прошу простить меня за то, что усомнился в Его могуществе. Молился я до того усердно, что на шум пришла моя мать. По своему обыкновению, она была пьяна. Она спросила, в чем дело, и я объяснил, что разговариваю с Богом. «Правда? Тогда скажи Богу, что твой папаша опять завис с какой-то шлюхой. Пусть сделает так, чтобы у этого ублюдка отсохли яйца».
— Бог ты мой. — У Кристины вырвался нервный смешок.
Чарли знал: ее шокировало не то, что он решил поделиться с ней этой историей. Просто обыденная грубость его матери помогла Кристине лучше понять тот мир, в котором он вырос.
— Мне было всего десять, — продолжил Чарли, — но всю свою жизнь я провел в худшей части города, и никто бы не спутал моих родителей с Оззи и Гарриет. Так что даже тогда я понял, о чем это она, и решил, что ничего забавнее в жизни своей не слышал. С тех пор, принимаясь молиться Богу, я рано или поздно вспоминал пожелание моей матери, и меня разбирал неудержимый смех. Я не мог закончить ни одной молитвы без того, чтобы не посмеяться. Спустя какое-то время я вовсе бросил молиться. А годам к двенадцати-тринадцати до меня дошло, что и Бога-то никакого, скорее всего, нет. А если и есть, рассчитывать в этой жизни все равно лучше только на себя.
Кристина рассказала Чарли о том, как ей жилось с матерью, а позже в монастыре и сколько труда пришлось вложить в «Обед гурмана». Какие-то из ее историй были почти такими же грустными, как эпизоды его детства. Другие казались скорее забавными, но Чарли мог слушать их бесконечно, поскольку все они были историями ее жизни.
Время от времени кто-то из них, встрепенувшись, говорил о том, что пора бы лечь спать. Оба они были измотаны до предела, однако продолжали вести беседу, допивая уже второй кофейник «Санки». К половине второго ночи до Чарли дошло, что настойчивое желание лучше узнать друг друга было не единственной причиной, по которой они не спешили лечь в постель. Оба боялись, что в любой момент на парковке может появиться белый фургон.
— Не можем же мы просидеть на кухне всю ночь, — сказал он наконец. — Здесь им нас все равно не найти. Пора ложиться. Надо как следует выспаться перед завтрашним днем.
Кристина снова взглянула в окно.
— Мы могли бы спать по очереди, — предложила она. — Тогда один из нас все время будет начеку.
— В этом нет необходимости. Наверняка они давно потеряли наш след.
— Я подежурю первой. Ты иди спать, а где-то в половине пятого я тебя разбужу.
— Нет, — вздохнул Чарли, — иди ты ложись. У меня сна ни в одном глазу.
— Обещаешь разбудить меня в половине пятого?
— Хорошо.
Они ополоснули в раковине чашки из-под кофе, а потом, будто по наитию, шагнули навстречу друг другу и начали целоваться — так нежно и бережно, как если бы делали это впервые в жизни. Если бы не то обстоятельство, что в комнате, кроме них, находился Джоуи, они бы могли заняться любовью. Чарли не сомневался, что это стало бы лучшим переживанием в его жизни. А так они лишь льнули друг к другу до тех пор, пока огорчение не возобладало над удовольствием. Поцеловав его в последний раз, Кристина отправилась в постель.
Когда свет погас, Чарли уселся за столик у окна и принялся наблюдать за парковкой.
Чарли не собирался будить Кристину в половине пятого. Где-то через полчаса, убедившись, что она уснула, Чарли тихонечко улегся на другую кровать.
Он лежал, перебирая в уме воспоминания своего детства. Неожиданно для себя, впервые за двадцать пять лет, Чарли принялся молиться. Как и прежде, он молил о спасении и безопасности маленького мальчика, только теперь это был не паренек из бедной части Индианаполиса, а шестилетний парнишка из Санта-Барбары, ставший объектом ненависти одной безумной старухи.
«Не допусти этого, Боже. Не допусти, чтобы Грейс Спайви убила невинное дитя во имя Твое. Если Ты действительно существуешь, если Тебе не все равно, яви нам одно из Твоих чудес. Нашли на нее стаю воронов, чтобы они выклевали ей глаза. Устрой потоп, чтобы он смыл ее с лица земли. Да что угодно — даже сердечный приступ. Лишь бы только остановить ее».
Вслушиваясь в слова своей молитвы, Чарли вдруг понял, почему нарушил молчание спустя столько лет. Ситуация со старухой настолько выбила его из колеи, что он, как ребенок, невольно потянулся за помощью.