ванной устрашить собеседника! Впрочем, нередко игра в сварливца перетекала и в приступ истинного раздражения. Крауфорд хмуро взглянул на кружку с холодным чаем — сливки собрались на поверхности в непривлекательный белесый завиток. Главный инспектор выпрямился во все свои сто девяносто три сантиметра и вперевалку подошел к забранному решеткой окну. Оно было мокрым.
Снаружи вялый дождик кропил мостовую. Пешеходы спешили по Хай-стрит, сутулясь под порывами сырого леденящего ветра, который пробирал тело и под самой плотной одеждой. Несчастными выглядели даже лошади, из-под копыт которых взлетали фонтаны брызг. Одинокий старьевщик замер над кучей тряпья, его лицо было скрыто под широкими полями шляпы из вощеной ткани.
Февраль был скверным месяцем, а Крауфорд был в скверном настроении. Он вытащил из нагрудного кармана позолоченные часы и открыл крышку. Когда-то они принадлежали отцу Крауфорда, подарившему сыну свое имя и бывшему одним из основателей сыскной полиции Эдинбурга. Несмотря на искреннее усердие, Роберт Лайл Крауфорд никогда не испытывал особого желания следовать по стопам своего достопочтенного предка. Он сунул часы обратно в карман и вернулся за стол. Больше всего сейчас ему хотелось быть около Мойры, обнимать ее и гладить по волосам. Паршивый день, подумал Крауфорд, и чем скорее он закончится, тем лучше.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Эдинбургский городской морг был местом темным и затхлым, здесь пахло плесенью и невыполненными обещаниями. До Иэна донесся шорох крысиных лап и редкий стук капель, точащихся из неведомого источника, — размеренный гулкий звук, напоминающий погребальный звон церковного колокола. Чем больше Иэн пытался не слышать этот звук, тем глубже он ввинчивался ему в мозг. Кап, кап, кап, кап.
Сержант Дикерсон шел сзади, ступая по каменному полу по-кошачьи беззвучно, — похоже, это место нравилось ему не больше, чем Иэну. Дорогу указывал шагающий впереди с фонарем дежурный — маленький косматый валлиец Джек Керридвен. Иэну уже случалось встречаться с ним раньше, и, хотя то был весьма сварливый коротышка, добрая пятая[2] односолодового помогла изрядно сгладить самые острые углы его характера. Иэн вручил своему провожатому бутылку «Кардý», которая стоила его недельного жалованья, и теперь очень надеялся, что это вложение окупится.
Иэну казалось, что с каждым следующим шагом каменные стены затхлого коридора постепенно сближаются. Чтобы утишить приступы накатывающего откуда-то из желудка ужаса, он заставил себя дышать глубже и медленнее. Иэн изо всех сил старался не замечать всего того, что так явно напоминало ему о подвале, в котором он однажды оказался заперт огнем. Время так и не стерло из памяти весь ужас той ночи. На лбу выступил холодный пот, руки и ноги мелко задрожали, а сердце бухало не тише турецкого барабана. По-прежнему безучастно раздавался медленный стук капель. Кап, кап, кап, кап. Набрав полную грудь пахнущего плесенью воздуха, Иэн усилием воли заставил себя переставлять одну ногу за другой.
Керридвен распахнул внушительную железную дверь, явно выкованную еще в Средневековье. Она захлопнулась за их спинами с гулким лязгом, дрожью отдавшимся в стенах пещероподобного здания. Процессия оказалась в большом помещении с кафельным полом и голыми кирпичными стенами, укрытыми десятилетиями наносившейся краской. Иэн не мог отделаться от мыслей о том, что скрывается под слоями краски и свидетелями каких страданий довелось быть этим стенам. Язычки газового пламени дрожали в рожках на бурых кирпичных стенах; сквозь ряд вытянутых узких окон в помещение заглядывали скудные отблески дневного света, сумевшие пробиться через завесу сырого зимнего тумана. В этой просторной комнате с высоким потолком и окнами Иэн почувствовал себя заметно лучше.
Вдоль дальней стены тянулся ряд каменных столов на привинченных к полу стальных основаниях. Все они были одного размера — под человеческое тело. На третьем от стены столе лежал накрытый обтрепанной грязной простыней труп.
Керридвен эффектно, словно исполняющий свой коронный номер фокусник, сдернул простыню:
— Пожалте. Ждет не дождется, бедолага, чтоб за ним пришел кто-нибудь.
Иэн взглянул на него:
— Семья? Невеста? Никого?
Керридвен отрицательно покачал головой, обдав собеседника запахом перебродившей выпивки из-под седеющих усов:
— Не-а. Может, кто и приходил сюда в ночную смену, да только вряд ли.
Иэн взглянул на распростертое перед ним тело. Юноша оставался полностью одет, его голова была повернута под странным углом — видимо, при падении случился перелом шеи, а может, и нескольких позвонков в придачу. Однако, несмотря на множество сильных гематом и других заметных повреждений, было ясно, что при жизни это был следивший за собой, ухоженный и даже симпатичный молодой человек. Густые светлые волосы обрамляли овал лица с правильными и чистыми чертами. Одежда — также весьма пострадавшая — была хорошего качества и весьма недешевой. В высшей степени странно, подумал Иэн, что у такого человека не нашлось родственников или друзей, готовых оплакать его кончину.
— Вижу, вы еще не сняли с него одежду, — сказал он Керридвену, — в карманах было что-нибудь?
Керридвен переступил с ноги на ногу и кашлянул:
— Да вроде ничего такого — грязный платок, ключей связка… а, да — еще карта игральная. Тройка треф, сэр.
— Я хотел бы на нее взглянуть.
— Постойте-ка, вроде не выбрасывал… — сказал Керридвен, охлопывая карманы своего халата. — Точно! Вот!
Иэн взял карту. Рисунок оказался необычным — три пляшущих скелета в залихватских красных фесках. Трефы были центральной частью каждой из фигурок.
— Странная карточка, сэр, — сказал сержант Дикерсон, заглядывая Иэну за плечо.
— Странная, — согласился тот, аккуратно опуская карту в нагрудный карман пиджака, а потом снова повернулся к Керридвену. — А каких-нибудь личных вещей — кошелька, например, часов или колец — не было?
— Не-а. Может, те забрали, что тело нашли.
— Не сомневаюсь, — сухо кивнул молодой инспектор. Служители эдинбургского морга были хорошо известны своим обычаем «освобождать» усопших от не нужной им более собственности, однако краденое при этом скрывали так искусно, что уличить кого-то было крайне непросто. Держатели же бесчисленных городских ломбардов и эдинбургские скупщики краденого всегда без вопросов принимали вещь и быстренько перепродавали ее, заметая следы.
Керридвен снова переступил с ноги на ногу и кашлянул, явно желая как можно скорее уединиться с бутылкой, что ждала его в каморке дежурного.
— Я вам еще понадоблюсь, джентльмены?
— Спасибо, мистер Керридвен, — думаю, мы справимся и сами, — ответил Иэн.
— Ну, тогда я пошел. Свистнете, как уходить соберетесь.
Развернувшись, Керридвен поспешил вон из комнаты, и его торопливые шаги вскоре стихли в коридоре.
Сержант Дикерсон поскреб подбородок:
— А разве он не должен присутствовать при осмотре тела, сэр?
Иэн поглядел вслед сбежавшему Керридвену:
— Служителям морга не впервой пренебрегать своими обязанностями по зову бутылки, сержант.
Ответный смешок Дикерсона прозвучал в этом скорбном окружении так неуместно, что сержант тут же осекся и опустил взгляд на лежащий перед ними труп.
Мертвое тело являет собой картину одновременно любопытную и мрачную. Сперва смотрящий ощущает инстинктивное отвращение к смерти и ко всему мертвому, затем это чувство сменяется болезненным любопытством, удивлением, и, наконец, приходит очередь печали. Если же тело не обезображено, то иногда возникает странное ощущение, будто человек вовсе не мертв, а того и гляди откроет глаза и сядет.
Хотя Иэну уже случалось иметь дело с трупами, он раз за разом вынужден был проходить все перечисленные стадии. Тело молодого Вайчерли уже начало разбухать за счет расширения скопившихся в пищеварительной системе газов. Кровь постепенно покидала ткани, оттекая к тыльной части тела, и кожа трупа обретала серый оттенок смерти — то, что называют трупными пятнами. Тем не менее лицо покойника до сих пор сохраняло отпечаток кротости и благородства. Хотя, быть может, после разговора с хозяйкой Вайчерли Иэн был пристрастен, но в любом случае чертовски жаль, подумал он, что в сущности еще мальчишка погиб так неожиданно и страшно. И тут в голове у инспектора появилась строфа одного из его ранних стихотворений:
Вновь встретимся с тобой у черной смертной двери,
которой ты покинул этот мир
Со всеми похотьми его и разочарованьем,
с его скорбями и весельем —
со всем, что словно кровь отхлынуло от побледневшего лица.
Дикерсон неловко переступил с ноги на ногу.
— Что теперь, сэр?
— Что вы думаете об этом молодом человеке, сержант?
Дикерсон вытер ладонью потный лоб — несмотря на царившие в помещении сырость и холод, его лицо пылало.
— Он… он умер, сэр.
— Что ж, блестяще. А что еще?
— Я не совсем понимаю, о чем вы.
— Мертвые говорить не могут, поэтому за них это должны сделать мы.
— Ваша правда, сэр.
— Так что?
— Э… что именно вы имеете в виду, сэр?
— Каждое преступление — это повесть, история, рассказанная задом наперед. Мы знаем, чем она закончилась, и должны выяснить, что случилось в ее начале и середине.
— А как мы это сделаем?
— Взгляните на него, сержант, и расскажите, что видите.
Дикерсон уставился на тело Вайчерли и с трудом сглотнул:
— Ну, он совсем молодой, кажись.
— Что еще? Что скажете о нем как о человеке — внешность, манера одеваться?
— Ногти у него ухоженные.
— Хорошо. Еще что-нибудь о руках?
Поежившись, Дикерсон поднял кисть мертвеца и стал ее разглядывать.
— Я б сказал, что кожа очень гладкая, сэр.
— И что же вы теперь можете о нем сказать?
— Он точно не рабочий. Поди, большую часть жизни в помещении просидел.