— Вы не обращались к специалистам из колледжа?
— Наш доктор говорит, что попытается договориться с кем-то, но это люди занятые. Боюсь, на Мойру у них времени попросту не найдется.
— Значит, надо сделать так, чтобы нашлось.
Крауфорд резко повернул голову и смерил Иэна взглядом:
— Я начинаю думать, что ошибся в вас, Гамильтон.
— Возможно, мой брат сможет кого-нибудь посоветовать.
— Ваш брат в Эдинбург вернулся? А я слышал, что он…
— Он вернулся, — перебил Иэн начальника, — подумывает снова поступить в медицинский.
Крауфорд поднялся из кресла и потянулся всем своим крупным громоздким телом.
— Почему же все-таки у вас нет женщины, Гамильтон?
— Потому, наверное, что я не люблю маленьких толстеньких женушек, сэр.
Крауфорд нахмурился:
— Что-что?
— Вы как-то посоветовали мне найти себе маленькую толстую женушку, сэр.
— Ах да, припоминаю, — сказал начальник, вытаскивая из ящика стола бутылку «Гленливета». Он плеснул из нее в две чайные чашки и подвинул одну к Иэну. — Просто хотел сбить немного ваш чертов пыл в отношении этой проклятой работы. Выглядите, кстати сказать, хуже некуда.
— Спасибо, сэр.
— Бессонница замучила?
— Вряд ли сильнее, чем вас, сэр.
— Послушайте, Гамильтон, этот мир полон мерзавцев, которые только и думают, как бы удовлетворить каждую свою прихоть, и им плевать, если кому-то от этого станет плохо. Всех их мы никогда не пересажаем.
Иэн глотнул, смакуя отдающий землей торфянистый горьковатый вкус:
— Сэр, я…
— Вы считаете, что именно такой мерзавец виноват в смерти ваших родителей, и, хотя его самого вы, скорее всего, к ответственности не привлечете, можно добиться справедливости в отношении других. Благородно, конечно, только как бы вам не сломаться.
— Как мой отец?
— Ваш отец был талантливым полицейским.
— Что с ним случилось? Вы же работали вместе.
— Подозрение во взяточничестве.
— Справедливое?
— Этого так и не выяснили. А вы любите вопросы, на которые нет и не может быть ответа, Гамильтон.
— Боюсь, это общая черта горцев, сэр.
Крауфорд сделал большой глоток.
— Так вы считаете, что Генри Райта убил его собственный брат, он же — Холирудский душитель? И как же, черт возьми, нам теперь его отыскать?
— Вы помните, что бедолага Каббинс пытался сказать Болезной Люси перед смертью?
— «Фок» или «фокс».
— Фокусник.
— Да, вы так предположили. — Крауфорд сморщился и с силой потер лоб. — Так значит, наш убийца еще и чертов фокусник?
— Карты на трупах свидетельствуют о его страсти к театральности. Генри Райт был эстрадным артистом — гипнотизером. У меня есть все основания полагать, что его брат — фокусник.
В дверях кабинета возник констебль Бауэрс с телеграммой в руке.
— На ваше имя, сэр, — сказал он, передавая листок Крауфорду, — только что получили.
Старший инспектор быстро ознакомился с посланием и протянул его Иэну:
— Взгляните-ка.
ПО ЗАПРОСУ ИНСП. ЖЕРАРА СООБЩАЮ: КАРТЫ СО СКЕЛЕТАМИ ПРИОБРЕТЕНЫ В НОЯБРЕ ПРОШЛОГО ГОДА МЕСЬЕ ЭДВАРДОМ РАЙТОМ В «ЛЕ МАГАЗИН ДЕ МАЖИ».
С УВАЖЕНИЕМ, ИНСП. ЛЯРУ, СЮРТЕ НАСЬОНАЛЬ.
— Значит, успел-таки в Париж запрос отправить, — сказал Крауфорд. — Хороший был полицейский.
— Теперь у нас есть имя.
Он вернул телеграмму Крауфорду, который бросил листок на свой стол.
— Этот Эдвард Райт должен был где-то остановиться, — сказал он, — отыщите его. Берите столько людей, сколько понадобится.
— А потом что?
— А потом мы его из норы выкурим, Господь мне свидетель. Он узнает, что с Эдинбургской городской полицией фокусы не пройдут.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Когда Иэн покинул участок и отошел уже достаточно далеко, его неожиданно нагнал сержант Дикерсон:
— Постойте, сэр, — кое-что показать вам хочу.
— Да, сержант?
— Глядите! — гордо выпалил Дикерсон, выуживая из кармана сложенный платок. Внутри лежало несколько голубых керамических осколков. — В комнате нашел, точно как вы сказали. — Он тяжело дышал, вытирая блестящее от пота лицо.
— Отличная работа! Это подтверждает показания мисс Фарли. Мы еще затянем петлю у него на шее.
— А с чего ему брата-то убивать, как думаете? Работали они, что ли, вместе или как? А может, родственничек сдать его собирался.
— Или же просто слишком много знал. — Иэн вытащил из кармана сделанный тетей Лиллиан портрет. — Во все двери Эдинбурга стучаться станем, пока его не отыщем.
— Может, копии стоило бы сделать?
— Определенно. Тетя Лиллиан наверняка могла бы еще несколько нарисовать.
— Давайте я к ней зайду?
— Будьте любезны. А мне домой заглянуть надо… кота покормить.
Дикерсон улыбнулся:
— Оставили все-таки?
— Мышей он исправно ловит.
— Да, сэр.
— А собака? Справились с аллергией или отдали кому?
Дикерсон смущенно кашлянул:
— За Принцем моя э-э… подруга присматривает.
— Что-то вы про нее и слова лишнего не скажете, сержант.
Лицо Дикерсона приобрело свекольный цвет.
— Ну так я пошел к вашей тете, сэр?
— Идите, — кивнул Иэн. Он постоял, глядя, как Дикерсон убегает от него в сторону университета, торопливо переставляя короткие ножки, и пошел домой.
Вдруг, как настырный нежеланный попутчик, навалилась огромная усталость. Кости заныли, а ноги внезапно стали такими тяжелыми, что Иэн едва их переставлял. Справа в ребрах, куда пришлось несколько ударов, при каждом шаге вспыхивала боль. Перед глазами возникло лицо Эдварда Райта, его буравящие светлые глаза проникали, казалось, в самую душу.
Добравшись до квартиры, Иэн с удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Сперва он решил, что попросту забыл ее закрыть — измотанность сделала свое дело, но уже в следующий момент напряженно замер. Внутри кто-то был. Он скользнул внутрь, не закрывая за собой дверь. На цыпочках добравшись до гостиной, Иэн услышал храп.
Дональд грузно распростерся на кушетке в неестественной позе, будто рухнул сюда без сознания. Одна рука была закинута на подлокотник, вторая безвольно повисла над ковром. Вид был растрепанный, на лице виднелись царапины, сбитые костяшки пальцев кровоточили. На верхней губе запеклась кровь. В комнате удушливо воняло алкоголем.
Иэн хотел было развернуться и уйти, но замер, глядя на брата и чувствуя, как вспыхнувшая в душе ненависть борется со все же остающейся там любовью. Образы счастливого детства боролись с отвращением от вида того, во что превратился брат. Ну почему ему нужно было явиться именно сейчас, когда на кону стояло столь многое? Иэн резко развернулся, задев приставленную к стене кочергу, которая с грохотом упала на доски пола. Дональд пошевелился и открыл глаза.
— Привет, — негромко сказал он, — стоишь поди и думаешь, чего я тут забыл.
Его язык заметно заплетался от выпитого.
— Не вижу ничего удивительного в том, что ты в стельку пьяный и избитый валяешься на моей кушетке.
— Да успокойся ты! — сказал Дональд, не без труда усаживаясь и вглядываясь в лицо брата. — Господь милосердный, а с тобой-то что стряслось?
— Подрался.
— Ну так чья бы корова мычала.
— Где ты был? — спросил Иэн.
— А тебе-то что?
— Выглядишь так, будто тебя сюда кот за шкирку притащил.
— Кстати говоря, я его накормил, а потом он сбежал в свою хитроумную дверку. Сам делал?
— Кто тебе нос расквасил?
— А тебе? — спросил Дональд и громко рыгнул.
— Ты пьян, — поморщился Иэн.
— Самую чуточку разве, — сказал Дональд с потешной интонацией нашкодившего школьника.
— Да ты ж в хлам наклюкался! — огрызнулся Иэн глазговским выражением своей тетушки. — На меня твое очарование не действует. На нашу матушку покойную, упокой Господь ее душу, — да, но…
— Ух ты! Уже и мать вспомнил?
— Она избаловала тебя, вот и получился эгоист конченый.
— Просто добра ко мне была — не то что отец!
— То, что он со мной любил возиться, твоих бесчинств никак не оправдывает!
— Возиться любил? Ничего себе ты преуменьшаешь!
— Я, что ли, виноват, что больше ему нравился?
— Считаешь себя великим детективом. — сказал Дональд, нетвердо вставая на ноги, — а в делах семейных слеп, как мышь летучая.
— Ты никчемный пьяный…
Дональд прервал его невеселым смехом:
— О нет! Вряд ли я когда-нибудь так набраться смогу, чтобы все то забыть, что он со мной творил.
В голосе брата прозвучало что-то такое, от чего по спине у Иэна побежали мурашки.
— Думал, изменить меня сможет, — продолжил Дональд, — мужчину из меня сделать, закалить.
— О чем ты?
— Есть вещи, которые попросту нельзя изменить, да только он этого так и не понял.
— Да о чем ты говоришь-то?
— Ради всего святого, Иэн! Проснись уже! Ты хоть помнишь, каким он мог становиться?
— Ну, строг бывал, да, но…
— Строг? Да он же чертовым тираном был!
— Ты преувеличиваешь.
— А это тоже преувеличение? — Дональд закатал рукав, обнажив небольшую круглую впадину с зарубцевавшимися коричневыми краями.
Сердце Иэна сжалось.
— Что это?
— Ожог сигаретный.
Иэн потрясенно уставился на брата:
— Хочешь сказать, что… он…
— Да. И не единожды.
— Боже правый… — Иэн тяжело опустился на кушетку. Ему казалось, что голова внезапно раздулась, став вдвое больше, а в ушах стоял оглушительный звон.
— Они договорились, что тебе ничего говорить не станут. Причем она в этой истории не меньше его участвовала. Сор выносить не хотела.
— Но зачем? С чего ему такое с тобой творить понадобилось?
Дональд горько усмехнулся:
— Он сказал мне, что делает это для моего же блага — так, мол, я настоящим мужчиной научусь быть. Очевидно, я его представлениям о том, каким сын должен быть, не соответствовал. Неправильным казался. — Дональд невзначай провел тыльной стороной ладони по заблестевшим серым глазам. — Тебе, наверное, все это ужасно неприятно слышать — так ведь, брат? Ты же любишь, чтобы все чисто и аккуратно было. Да только люди не такие — вся наша жизнь не такая, понимаешь? Неряшливая она, непредсказуемая и пугающая. Как ни пытайся, а всего в жизни никак не учтешь, Иэн. Только-только решишь, что устроил все как надо, и тут же — бац! —