Лила торопливо размотала повязку, осмотрела рану и пошла за аптечкой.
– Я сто раз тебе говорила не уходить больше вот так, это слишком опасно, – отчитала она дочь.
– Боюсь, твои слова плохо вяжутся с тем, что ее ждет, – заметил дядя.
– Что еще меня ждет? – встревожилась Наиля, глядя, как мать готовится зашивать ее рану. – Вы мне скажете, что вы тут замышляете? – настойчиво спросила она загадочно молчащего дядю.
– Молчи, Разам, – взмолилась Лила.
Но дядя Наили подошел к девочке и тоже осмотрел рану.
– Погоди, – сказал он Лиле. – Если ты спрячешь ее под кожей, ее не найдут…
– Что ты несешь! – возмутилась Лила. – Нельзя рисковать, от инородного тела рана загниет.
– Лила, если мы как следует ее продезинфицируем, риск будет минимальным, а ставки высоки, – стоял на своем Разам.
– Нет, – продолжала протестовать Лила, очевидно возмущенная словами дяди Разама. – А ты что молчишь?! – закричала она, поворачиваясь к мужу. – Как ты можешь подвергать ее такой опасности? Прячьте карту где хотите, только не так.
Наиля твердо отвела руку матери и стала ждать, чтобы кто-то объяснил ей, что от нее хотят. И тогда отец рассказал ей правду – почти всю правду.
– Что такого особенного в этой семье?
– Лила и портной Надим, как и дядя Разам, одними из первых восстали против властей. По мере ужесточения репрессий в стране назревало восстание. Из города в город, из квартала в квартал по сети передавали сведения о перемещении войск тирана, о победах над его батальонами и о поражениях тоже. Одни занимались подсчетом погибших, другие – сбором доказательств массовых избиений, чтобы потом представить их в суде. Однажды состоится трибунал, как когда-то в Нюрнберге, и преступления против сирийского народа будут осуждены – по крайней мере, на это надеялись те, кто продолжал отчаянно бороться после того, как великие державы свободного мира повернулись к ним спиной. Сирийцы были брошены на произвол судьбы. Точно так же люди закрывали глаза на драмы, разыгрывавшиеся в гетто от Варшавы до Алеппо. История повторяется не потому, что это неизбежность, а потому, что мы миримся с жестокостью. За любезной улыбкой портного, добротой педиатра и терапевта скрывались три лидера сопротивления, которых приспешники Асада давно уже пытались обнаружить и захватить, но которые продолжали держаться, несмотря ни на что, день за днем, ночь за ночью. Эти мужчины и женщина по воле случая получили доступ к важнейшим данным, которые необходимо было вывезти из страны любой ценой, чтобы они не попали в руки врага.
– И это предстояло сделать Наиле?
– Да, повстанцы готовились атаковать войска Асада, небольшая группа гражданских собиралась попытаться прорвать блокаду, пока не стало слишком поздно.
– Что же дядя девочки хотел спрятать у нее под кожей?
– Карту памяти, электронное устройство со всеми данными, которыми располагали портной и его жена.
– Так вы поэтому говорили, что Наиля – ключ от клетки для хищников?
– Ей предстояло просочиться сквозь позиции врага и ускользнуть от тех, кто бросится за ней.
– Какие же данные могли быть так ценны и почему было не переслать их по интернету?
– Записи, сделанные на телефон одним официальным представителем России, и невероятное количество компрометирующих документов. Происхождение карты служило подтверждением их подлинности. Отвечу и на второй ваш вопрос – электричества и интернет-связи не было уже несколько недель.
– Откуда тем, кто, как вы говорите, бросится вслед за Наилей, известно о существовании этой карты памяти?
– Тело того русского нашли, но мобильного телефона при нем не было. Турецкая и русская разведки выяснили, что он собирался обменять имевшиеся у него сведения на новенький паспорт, но выбирал, кто предложит ему больше. Его предали, и это стоило ему жизни. Участники сирийского сопротивления, узнавшие о ценности файлов, имели неосторожность упомянуть о них, пусть и не прямым текстом, в сообщениях по незащищенным каналам связи. Это ускорило ход событий – а именно подготовку к нападению на квартал, где укрылись Наиля и повстанцы, и резкий обрыв связи.
– И что же было дальше?
– Родители Наили искали возможность вывезти дочь из гетто, пока не стало слишком поздно. Но она никогда не согласилась бы бросить своих, если только ей не поручат миссию, от которой она не сможет отказаться. Сопротивление было у нее в крови, и, когда отец сказал ей, что в таком возрасте она может помочь своему народу, не только обыскивая развалины, Наиля приняла решение, на которое и рассчитывал портной. Она взяла маленький мешок, собранный матерью, отец спрятал карту памяти в шов на поясе ее штанов, и с наступлением темноты девочка присоединилась к десятку женщин и мужчин, которые по подземным туннелям и темным улочкам выбрались за линию фронта.
– Куда они направлялись?
– В турецкий город Джизре.
– Но почему они не попытались пересечь границу в Кобани? Город снова был захвачен курдами?
– Пропускные пункты в Кобани давно закрыты, и северная зона контролировалась особенно тщательно. Наиля скрывалась одновременно от солдат Асада, от русских войск и от турецкой разведки. В безопасности она окажется только после встречи с Майей. И, как это ни парадоксально, двигаясь на восток Сирии, она оставалась менее заметной, чем если бы слишком рано направилась вглубь Турции.
13
День седьмой, особняк
Близнецы закрылись в донжоне. Витя вывел на экран карту Турции.
– Последний сигнал ее мобильника был отсюда. – Он указал на дорогу, связывающую Эдирне с греческой деревней Кастаниес километрах в пяти от пропускного пункта Пазаркюле.
– Ты уверен?
– Майя попросила меня проверить ее телефон, так что мне удалось его локализовать, а потом она его вырубила. Он исчез, как будто она его уничтожила и вытащила симку.
– Тогда это хорошая новость, наверное, она хотела избавиться от слежки, а раз она была в нескольких километрах от греческой границы, вероятно, она ее уже пересекла.
– Нет, тогда бы она подала хоть какие-то признаки жизни! Если на нее охотятся турки, у нее мало шансов выбраться из страны. Надеюсь, она хотя бы не попала к ним в лапы.
– Вечно ты думаешь о худшем, – отозвался Алик.
– Можем полететь в Стамбул, в семь вечера есть рейс. Там возьмем машину напрокат и через час будем в Эдирне.
– А потом?
– Найдем Майю и вывезем ее.
– Ты что, правда собираешься выбраться из дома? – удивился Алик. – Ты же не выезжал никуда уже…
– Не надо мне напоминать, сколько я тут уже торчу. Ты столько лет меня этим попрекаешь, не тебе меня теперь отговаривать! – взвился Витя.
– Ради того, чтобы увидеть, как ты выйдешь из этой чертовой домины, я бы даже согласился проделать весь путь до Эдирне на машине. Но заявляться в этот городок посреди ночи не слишком разумно. И потом, подумай – что, если Майе удалось пересечь границу и она попытается связаться с нами или приедет сюда, пока нас нет?
– Илга ее встретит и сообщит нам.
– Ну хорошо, – сдался Алик, – дадим ей еще один вечер, так у нас хоть будет подготовиться к этой операции. Полетим завтра, займись покупкой билетов и найди нам отель в Эдирне… с таким номером, до которого мне не придется тащить тебя на руках.
– Ты мог бы сказать проще – с номером, адаптированным для инвалидов, – буркнул Витя.
– Знаю, но мне не хотелось так говорить, – парировал Алик и удалился.
– Не забудь взять из сейфа пару «йес-карт»[3], нам понадобятся турецкие лиры.
Корделия смотрела, как брат собирает вещи.
– Ты рад, что вернешься к Флорес?
Диего не ответил.
– Можно узнать, чему ты улыбаешься?
– На самом деле ты хочешь узнать, грустно ли мне с тобой расставаться.
– Судя по твоему виду, не слишком.
– А что это меняет? Ты все делаешь по-своему. Возвращаться в Лондон в одиночку глупо, я бы даже сказал, безответственно с твоей стороны, – высказался Диего, закрывая сумку. – Пообещай мне хотя бы, что не сунешься в квартиру.
– Если ты так настаиваешь, – ответила Корделия с делано сокрушенным видом. – Но ты так здорово врезал Малвейни, что я сомневаюсь, что он все еще там рыщет.
– А я сомневаюсь, что Шелдон оставит тебя в покое после того, что мы ему сделали. Он наверняка попытается поймать тебя во что бы то ни стало. Не следует недооценивать противника. Ты стащила у него портфель с пятьюдесятью тысячами фунтов и компрометирующие документы, а несколько дней спустя с его счета улетучились пять миллионов; если он не сложит два и два, он полный идиот, в чем я сомневаюсь еще больше. Шелдон сумел выследить тебя и в первый раз, я не хотел об этом говорить при остальных, сама догадываешься почему, и я удивлюсь, если Матео не сделал те же выводы, что и я, он ведь такой параноик.
– Какие выводы?
– Шелдон подозревает, что ты действовала не в одиночку, а это значит, что все мы в опасности.
Корделия прошлась по комнате. На сей раз вид у нее был по-настоящему озабоченный.
– Если он и правда соотнес эти два инцидента… – пробормотала она.
– Инцидента? Ты серьезно? – возмутился Диего.
– Да брось выпендриваться, ты же прекрасно понимаешь, что Шелдона пугает не потеря денег, а пропажа документов. Именно за ними он и послал Малвейни. Его подручный вернулся ни с чем, так что он не станет отчитываться о случившемся руководству, по крайней мере пока считает, что причина нападения на него имеет исключительно личный характер. Пока о нашей атаке не узнали все, что дает нам немного времени.
– Допустим. Но что, если близнецы или счастливые бенефициары нашей «вендетты» расскажут о ней?
– Тогда у Шелдона будет еще больше причин сидеть тихо, иначе станет козлом отпущения. Потеряет работу и все свои привилегии. Как в шахматной партии – мы зажали слона, и теперь, если он сдвинется с места на одну клетку, подставит под удар своего короля.