– Он… или она?
– Понятия не имею. По сообщениям мне так и не удалось понять, мужчина девятый или женщина. Да и какая разница?
Алик крутанул руль, и мини-вэн свернул направо, на Майдан Незалежности.
– Вот мы и на площади Независимости. Здесь украинцы заплатили за свободу кровью, – произнес он с грустной улыбкой.
– А ты не думал, что это может быть кто-то из нас? – продолжал Диего, даже не взглянув в окно.
– Если и так, не думаю, что нам удастся это выяснить сейчас. Приехали. На твоем месте я бы поторопился – из центра в аэропорт без пробок не доехать. Я тебе сообщу, когда мы найдем Майю, и буду писать о Корделии, пока она не улетела.
Диего вышел из машины. Едва он помахал Алику, как дверь захлопнулась и мини-вэн повернул обратно в особняк.
У себя в комнате Корделия прислушивалась к шагам Илги, совершавшей вечерний обход. Когда та спустилась на первый этаж, девушка прокралась на лестницу и незаметно проскользнула в донжон. Витя сидел там, перед своим монитором.
– Ты могла поехать с остальными, – сказал он. – Я справлюсь со своими исканиями и без тебя.
– Очень любезно, – откликнулась она.
– Извини, когда я говорю не на своем языку, иногда не нахожу правильные слова.
Корделия села на стул, скрестила ноги, выпрямила и снова скрестила, но Витя продолжал стучать по клавиатуре. Она смерила его вызывающим взглядом.
– Кто тебе сказал, что я осталась ради того, чтобы помочь тебе с поисками Майи?
– Ты. По крайней мере, ты так говорила недавно, – ответил Витя сосредоточенно.
Корделия лениво подошла к нему:
– Ну да, недавно я так говорила…
Их взгляды встретились.
– Тогда почему ты осталась?
– Если я скажу, что мне понравилась обстановка, ты мне не поверишь.
– Что в этой обстановке может нравиться?
– Да в общем-то ничего. – Корделия села вплотную к Вите, но тот снова с головой ушел в работу.
Он вывел на экран увеличенную карту того места, где GPS в Майином телефоне подал последний сигнал.
– Это лес? – спросила Корделия, тыкая пальцем в темный участок карты.
– Да, а что?
– Он подходит к самой границе. Будь я Майей, попыталась бы пробраться лесом, это разумнее, чем по открытой местности.
– Ты пошла бы ночью через лес, одна, без ориентиров?
– Со мной и не такое бывало, но должна признать, что в Хитроу я не особо думала. Испугалась уже после.
– Майя не из пугливых, она снимиголова.
– Сорвиголова… Ты так хорошо ее знаешь?
Витя отъехал от стола и развернулся лицом к Корделии:
– Допустим, она в этом лесе. Тогда это не очень хорошая новость, лес занимает меньше десяти квадратных километров, а за то время, которое прошло с момента ее исчезания, она давно должна была из него выйти.
– Не зная местности, она может ходить кругами, а может, она просто спряталась и ждет, когда рассветет?
– С тех пор как я потерял ее след, рассветывало уже два раза.
Корделия подкатила свое кресло поближе к Вите.
– Сидя за компом, ты ее из леса не выведешь.
Витины щеки побагровели; вид краснеющего мужчины тронул Корделию до глубины души. Она наклонилась поближе и поцеловала его раньше, чем он успел как-то отреагировать.
Потом, глядя Вите в глаза, она с бесконечной нежностью запустила пальцы ему в волосы.
– Вот почему я осталась. По крайней мере, мне так кажется.
– Тебе кажется или ты уверена?
Корделия сделала вид, что задумалась, а потом снова его поцеловала, на сей раз более пылко.
– Мне кажется, что я уверена.
Витя взял ее за руку и помолчал.
– А мне казалось, тебе больше нравится мой брат.
– Ну, вы с ним очень похожи.
– Не настолько, – возразил Витя, опустив взгляд на подлокотники инвалидной коляски.
– Да плевать я на это хотела, – сообщила она с обезоруживающим очарованием.
– Сейчас да, а завтра… – откликнулся он, грустно улыбнувшись.
– У тебя улыбка красивее, чем у него.
– Я никогда не улыбаюсь, в отличие от него.
– Вот именно – то, что видишь редко, ценишь намного больше.
Корделия собиралась было снова поцеловать Витю, но тут его телефон зазвонил. Он лихорадочно ответил и испустил стон облегчения.
– Ластивка! Где ты была? Ты заставила меня поволняться…
– Поволноваться, – пробормотала Корделия, побежденная обстоятельствами и раздосадованная тем, что Витя отвернулся от нее и полностью погрузился в разговор.
Вечер седьмой, Эдирне
С таким скромным балансом Майя успела только продиктовать Виталику номер телефона бара, с которого она звонила, как посоветовал ей продавец лавки, где она купила карточку. Старый настенный телефон с голубым козырьком, вероятно, был изготовлен в те времена, когда можно было спокойно звонить друг другу, не боясь, что звонок отследят. Но Майин друг, считавший, что осторожность излишней не бывает, опасался, что турецкая разведка прослушивает все телефонные линии в городах и деревнях, где она могла укрыться.
– Положи трубку, я свяжусь с напарником, а потом тебе перезвоню, – сказал он уверенным и одновременно успокаивающим тоном.
Майя принялась ждать, не отходя от аппарата. Виталик не уточнил, когда именно он перезвонит, и она была полна решимости не давать никому занять линию. Бармен, протиравший бокалы, чтобы убить время, – за стойкой был только один человек – изредка поглядывал на нее, но в его взгляде сквозило скорее вожделение, чем подозрительность, что Майя сейчас воспринимала как хороший знак. Клиент за стойкой что-то набирал на смартфоне старой модели, красная цена которому была евро шестьдесят. Майя была на грани того, чтобы предложить ему обменять телефон на «ролекс» – вернее, на удачную подделку, купленную в Милане пару лет назад. Но только она решилась заговорить с ним, как телефон-автомат задребезжал. Она схватила трубку.
– Помнишь нашу подругу-журналистку?
Майя промычала в знак согласия, не понимая, к чему Виталик клонит.
– Она будет молиться за тебя ровно через три часа, одевшись в синее. Сообщи мне, когда служба закончится.
С этими загадочными словами Виталик отключился, оставив Майю в полной растерянности.
Из раздумий ее вывел бармен, поинтересовавшийся на ломаном английском, не хочет ли она что-нибудь заказать, пока ждет звонка. Не ответив ему, Майя вышла.
Небо затянуло облаками. Она побрела по улице, продолжая размышлять.
– Журналистка – Дженис, а молитва?..
Она попыталась представить себе причудливый ход мыслей Виталика.
– Дженис живет в Израиле! – произнесла она вслух.
Развернувшись, она направилась обратно в бар, подошла к стойке и отобрала у мужчины смартфон. Тот ошарашенно смотрел на нее.
– Разрешите, всего на минутку.
В Эдирне обнаружилось несколько мечетей, три церкви и одна-единственная синагога – между улицами Маариф и Османие, в двух шагах от рынка и немногим дальше от моста Мерич, который она пересекала уже дважды. Приложение подсказало ей кратчайший путь. Майя стерла запрос, вернула телефон владельцу, горячо его поблагодарила и удалилась.
Вечер седьмой, особняк
Витя глубоко вздохнул и предался ликованию.
– Мы нашли ее, она на свободе! – воскликнул он. – Я знал, что Майя выкрутится…
Замолчав, он повернулся к Корделии – и обнаружил, что та исчезла.
И снова вздох!
Между тем на первом этаже Корделия уже заходила на кухню Илги с сумкой на плече – и на сей раз не для того, чтобы выпросить у гувернантки кусочек пирога.
Вечер седьмой, Киев
Члены «Группы» вошли в международный терминал по отдельности и прошли контроли на достаточном расстоянии друг от друга. Каждый направился к соответствующему гейту. Матео и Екатерина, летевшие одним рейсом, зарегистрировались по очереди и выбрали места в десяти рядах друг от друга. Диего и Дженис встретились у газетного киоска. Она купила пачку сигарет, он – плитку шоколада, оба расплатились наличными. Все рассыпались по залу в ожидании посадки. Но если бы аппарат, прослушивающий мысли, существовал, тот, кто включил его, услышал бы одну и ту же мелодию.
Километрах в двадцати от аэропорта Илга уверенно вела старый «лендровер» с разболтанной подвеской. Коробка передач потрескивала, счетчик пробега испустил дух давным-давно – и к лучшему. Задняя дверь постоянно хлопала, и со своего места Корделия видела сквозь дырку в полу, как под ними проносится дорога. Когда Илга обгоняла грузовик, завершая маневр под бибиканье встречных машин, Корделия перекрестилась.
– Что случилось с Витей? – спросила она.
Илга, вцепившись в руль, сделала вид, что не услышала вопроса.
– Алик рассказал мне правду? – настойчиво продолжала Корделия.
– Зачем бы ему врать? – проворчала гувернантка.
– Знать бы, почему люди врут, – вздохнула Корделия.
– О ком вы хотите поговорить, об Алике или о Вите?
– Вы заботились о них всю жизнь, это так удивительно.
– Я видела, как они родились, воспитала их, не пытаясь заменить им родителей, сделала все, чтобы мальчики сохранили их образ в своих сердцах. А теперь я постарела, и они редко меня слушают, но все-таки иногда слышат. Любовь – это смесь бдительного внимания, тревоги, изумления, страха и восхищения, она как свет без тени или ухо, улавливающее безмолвное несчастье. Витю в часы невзгод я любила еще сильнее, чем в минуты успеха. Никогда не забуду его отвагу перед теми ужасными испытаниями, которые выпали на его долю, в те месяцы, когда он цеплялся за прутья кровати и подтягивался, невзирая на боль, чтобы посмотреть в окно, которое он упрашивал открыть, хотя на улице был мороз. Он говорил мне: «Илга, звуки дня – это жизнь и радость, впусти их, они нам нужны». От этих слов у меня сердце разрывалось. Долгие месяцы он боролся без устали, приручая кресло-коляску, чтобы обрести подобие свободы – с тем же задором, с каким дети носятся за мячом на лужайке. Когда он был ребенком, учила его я, а теперь он учит меня. Но уроки проще давать, чем усваивать. Ты узнаешь, чего не сделал, только когда тебе на это указывают, и остаются шрамы, маленькие и большие. Сегодня это он дарит мне любовь – тем, что идет по этому пути, и мне плевать на законы, потому что он борется за правое дело. Мои мальчики наделены достоинствами, которые, как по мне, ценнее всего: отвагой и способностью сопереживать. Если Алик рассказал вам об этом – своими словами, конечно, – значит, он сказал чистую правду.