— Сам скажи, наверняка ты слышишь его лучше, чем я.
Кровать задрожала от его смеха.
Мы посидели молча, прислушиваясь к моему сердцебиению. А у меня крутилась в голове одна и та же мысль: Эдвард в моей комнате, и папа в доме.
— Дашь мне минутку на всякие человеческие мелочи? — спросила я.
— Конечно, — он разрешающе махнул рукой.
— Не уходи, — строго сказала я.
— Есть, мэм! — и он демонстративно вытянулся на кровати, превратившись в статую.
Я вскочила, схватила пижаму с полки и сумку с туалетными принадлежностями со стола. Не включая свет, выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.
Из гостиной доносились звуки работающего телевизора. Я громко хлопнула дверью ванной, чтобы Чарли не вздумал беспокоить меня.
Нужно было поторопиться. Я быстро и тщательно вычистила зубы. Но, встав под душ, потянула немного время, чтобы дать себе возможность расслабить мышцы и утихомирить бешено бьющийся пульс. Вдыхая привычный запах своего шампуня, я почувствовала себя почти такой же, какой была ещё сегодня утром. Об Эдварде, растянувшемся на моей кровати, я старалась не думать, иначе пришлось бы повторять все расслабляющие процедуры заново. Наконец, поняв, что тянуть время больше не стоит, я выключила воду и торопливо обтёрлась полотенцем. Потом натянула дырявую футболку и серые штаны. Слишком поздно жалеть о том, что подаренная мамой шелковая пижама от Victoria's Secret с необрезанными этикетками так и валяется где-то дома, в одном из ящиков комода.
Я ещё раз подсушила волосы полотенцем и быстро расчесалась. Полотенце бросила в корзину, щётку и зубную пасту — в сумку. Сбежала вниз по лестнице, чтобы продемонстрировать Чарли свою пижаму и влажные волосы.
— Спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи, Белла, — похоже, моё появление его действительно удивило. Может, это удержит его от ночных проверок.
Я взбежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и стараясь не шуметь. Влетела в свою комнату, плотно затворив за собой дверь.
Эдвард за это время не сдвинулся ни на дюйм — статуя Адониса, уютно расположившаяся на моем линялом одеяле. Я улыбнулась, и уголки его губ приподнялись — статуя ожила.
Он окинул меня оценивающим взглядом, не пропустив влажные волосы и дырявую футболку, и приподнял бровь:
— Прелестно.
Я скривилась.
— Нет, правда, тебе идёт.
— Спасибо, — прошептала я. Подошла к нему и села рядом, скрестив ноги и уткнувшись взглядом в пол.
— И ради чего всё это?
— Чарли думает, что я собираюсь улизнуть.
— О, — он обдумал это предположение. — Почему? — и ведь наверняка сам уже прочитал все мысли Чарли, о которых я могла только догадываться.
— Наверное, вид у меня возбуждённый.
Он приподнял мой подбородок, внимательно разглядывая лицо:
— Действительно, вид у тебя довольно разгорячённый.
Он медленно приблизил ко мне лицо и прижался холодной щекой к моей коже. Я сидела совершенно неподвижно.
— Ммммм, — выдохнул он.
Когда он прикасался ко мне, мысли разбегались и не желали складываться в толковые фразы. Мне потребовалась много времени на то, чтобы сосредоточиться и начать.
— Похоже… тебе уже намного легче быть рядом со мной.
— Тебе так кажется? — прошептал он, скользя кончиком носа вверх по моему подбородку. Лёгким прикосновением его рука отвела мои волосы назад и губы прикоснулись к ямке у мочки моего уха.
— Намного, намного легче, — сказала я, пытаясь выдохнуть.
— Хммм…
— Вот я и гадаю, — попыталась продолжить я, но его пальцы медленно прошлись по моей ключице, и все мысли вылетели у меня из головы.
— Да? — выдохнул он.
— Почему бы это, — голос дрогнул, — как ты думаешь?
Он рассмеялся:
— Сила воли.
Я отстранилась, не в силах больше чувствовать его дыхание на своей коже. Он замер.
Некоторое время мы настороженно вглядывались друг в друга, но потом он немного расслабился, и на его лице появилось озадаченное выражение.
— Я что-то сделал не так?
— Нет, наоборот. Ты сводишь меня с ума.
Он немного поразмыслил над этим, и когда заговорил, в голосе его прозвучало удовольствие.
— Правда? — торжествующая улыбка осветила его лицо.
— Ждёшь аплодисментов? — с иронией спросила я.
Он широко улыбнулся.
— Просто я приятно удивлён. За последние сто лет, — сказал он с дразнящими нотками в голосе, — я и представить себе не мог ничего подобного. Не верил, что встречу кого-то, с кем захочется быть рядом… не так, как с братьями и сёстрами. И теперь, когда встретил, хоть это всё для меня так ново, у меня неплохо получается… быть с тобой.
— У тебя всё получается хорошо, — заметила я.
Он пожал плечами, соглашаясь, и мы оба вполголоса рассмеялись.
— Но почему сейчас так легко? — настаивала я. — Сегодня днём…
— Мне по-прежнему нелегко, — вздохнул он. — Но сегодня днём я ещё не принял решение. Извини, непростительно с моей стороны было так себя вести.
— Ничего непростительного, — возразила я.
— Спасибо, — он улыбнулся. — Понимаешь, — продолжал он, опустив глаза, — я не был уверен, что окажусь достаточно сильным, — он взял мою руку и прижал к своему лицу. — И пока сохранялась опасность, что я… лишусь самообладания, — он вдохнул запах моего запястья, — я не доверял самому себе. Пока я не убедился, что достаточно силён, и нет никакой опасности, что я когда-нибудь… что я не смогу…
Никогда раньше я слышала, чтобы он настолько мучительно подбирал слова. Это было так… по-человечески.
— Значит, теперь опасности нет?
— Сила воли, — повторил он и улыбнулся.
— Надо же, это было легко, — сказала я.
Он рассмеялся, запрокинув голову, очень тихо, но жизнерадостно.
— Для тебя легко, — поправил он и дотронулся кончиком пальца до моего носа.
Внезапно лицо его посерьёзнело.
— Я стараюсь, — прошептал он с болью в голосе. — Если станет невыносимо, уверен, я смогу уйти.
Я помрачнела. Разговоры о расставании мне совсем не нравились.
— И завтра будет тяжелее, — продолжал он. — Сегодня весь день твой запах во мне, и удивительным образом моя восприимчивость снизилась. А если я удалюсь от тебя на какое-то время, придётся начинать всё сначала. Не с самого начала, но всё-таки.
— Тогда не уходи, — откликнулась я, не в силах скрыть, как мне этого хочется.
— Меня это устраивает, — ответил он с нежной улыбкой. — Неси кандалы — я твой пленник, — но пока он говорил, длинные пальцы обхватили как наручниками мои запястья. Он тихо рассмеялся. Вообще он сегодня смеялся столько, сколько я не слышала за всё время, проведённое с ним.
— Ты какой-то более жизнерадостный, чем обычно, — заметила я. — Никогда тебя таким не видела.
— А разве так и не должно быть? — улыбнулся он. — Блаженство первой любви и всё такое. Какая поразительная разница, не правда ли: читать об этом, видеть в кино и чувствовать самому?
— Очень большая, — согласилась я. — Намного сильнее, чем я могла вообразить.
— Например, — теперь он заговорил очень быстро, мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова, — такое чувство как ревность. Я читал о ней сотни раз, наблюдал, как её изображают актёры в тысяче спектаклей и фильмов. И мне казалось, что я прекрасно понимаю это чувство. Но оно меня потрясло… — он нахмурился. — Помнишь день, когда Майк пригласил тебя на танцы?
Я кивнула, хотя у меня была совсем другая причина, чтобы запомнить:
— В этот день ты снова заговорил со мной.
— Меня удивила эта вспышка возмущения, почти ярости, которую я испытал. Сначала я не понял, что это такое. И усугублялось всё тем, что я не мог узнать твои мысли, понять, почему ты отказала. Может быть, просто из-за твоего друга? Значит, есть кто-то ещё? Так или иначе, я знал, что не имею никакого права беспокоиться об этом. Я пытался не беспокоиться. А потом выстроилась очередь, — хмыкнул он.
Я бросила на него сердитый взгляд.
— Глупо и неоправданно, но я с тревогой ждал, что ты ответишь им, каким будет выражение твоего лица. И не мог сдержать облегчение, когда увидел, что ты злишься. Но мне нужно было убедиться. В ту ночь я впервые пришел сюда. Глядя на тебя спящую, я разрывался между тем, что считал правильным, нравственным, этичным, и тем, чего мне хотелось. Я знал — если я буду по-прежнему избегать тебя, как и должен был сделать, или уеду на несколько лет, пока ты не окончишь школу, рано или поздно ты скажешь «да» Майку или кому-нибудь ещё. И это меня бесило.
— А потом, — прошептал он, — ты произнесла во сне моё имя. Очень отчётливо, мне даже сначала показалось, что ты не спишь. Но ты повернулась на другой бок и снова повторила моё имя. И это окончательно лишило меня присутствия духа, ослабило мою уверенность. Я знал, что больше не в силах буду избегать тебя, — он помолчал. Наверное, прислушивался к неровному биению моего сердца.
— Но ревность — такое странное чувство. Гораздо более сильное, чем я мог представить. И настолько нерациональное! Вот сейчас, когда Чарли спросил тебя об этом мерзком Майке Ньютоне… — он гневно потряс головой.
— Мне следовало догадаться, что ты подслушаешь, — простонала я.
— Конечно.
— И ты из-за этого ревнуешь?
— Для меня всё это внове. Ты пробуждаешь во мне человека, и чувства сильнее, потому что они свежи.
— Честно говоря, — поддразнила я, — не понимаю, как это вообще может тебя беспокоить. Если, как я сегодня узнала, гений чистой красоты Розали была предназначена тебе. С Эмметтом или без него, как я могу с ней конкурировать?
— Нет никакой конкуренции, — в темноте блеснули его зубы. Не выпуская мои запястья, он обвил мои руки вокруг своей талии, прижимая меня к груди. Я старалась не делать лишних движений, даже дышала осторожно.
— Я знаю, что конкуренции нет, — пробормотала я в прохладу его кожи. — В этом-то и проблема.
— Конечно, Розали по-своему красива, но даже если бы она не была мне как сестра, если бы у неё не было Эмметта, даже тогда она не имела бы для меня десятой, нет, сотой доли той притягательности, которую имеешь ты, — теперь он был серьёзен и задумчив. — Почти девяносто лет я блуждал, как в потёмках, среди своего племени и твоего, думал, что мне никто не нужен, и всё-таки искал, сам не зная что. И не находил, потому что ты ещё не родилась.