Людей в автобусе было мало. Я выбрала место подальше от остальных пассажиров и уткнулась в окно, наблюдая, как неумолимо удаляется здание аэропорта. Перед глазами стояла печальная картина: Эдвард подбегает к краю тротуара и обнаруживает, что здесь мой след обрывается. «Не плакать, — сказала я себе. — Впереди ещё долгий путь».
Мне по-прежнему везло. Перед «Хайаттом» усталая парочка выгружала последнюю сумку из багажника такси. Я выскочила из автобуса, бросилась к машине и проскользнула на сиденье позади водителя. На меня изумлённо воззрились и шофёр, и бывшие пассажиры.
Я назвала потрясённому водителю мамин адрес.
— Пожалуйста, как можно скорее.
— Но это же в Скоттсдэйле, — недовольно поморщился он.
Я протянула ему четыре двадцатки:
— Этого достаточно?
— Конечно, детка, нет проблем.
Я откинулась на спинку сиденья и стиснула руки. За окнами мелькал знакомый город, но я не смотрела по сторонам, из последних сил стараясь сохранить самоконтроль. Я не могла позволить себе расслабиться сейчас, когда мой план уже почти исполнен. Нельзя впускать в себя тревогу и страх. Путь выбран. И нужно всего лишь идти по нему до самого конца.
Вместо того чтобы паниковать, я закрыла глаза и провела эти двадцать минут с Эдвардом. Я представила, что осталась в аэропорту и встретилась с ним. Нарисовала себе картинку, как встаю на цыпочки, чтобы поскорее увидеть его лицо. Как он грациозно и быстро движется ко мне сквозь разделяющую нас толпу. И как я сама бегом преодолеваю несколько оставшихся между нами футов — безрассудно, как всегда — и оказываюсь в его мраморных объятиях, наконец, в безопасности.
Я задумалась над тем, куда бы мы поехали. Наверное, на север, чтобы он мог выходить на улицу днём. А может, куда-нибудь далеко-далеко, где нет никого, и мы лежали бы рядом под лучами солнца. Я вообразила пляж… на коже Эдварда играют такие же искорки, как на морской волне. И неважно, сколько времени нам пришлось бы прятаться. Оказаться запертой с Эдвардом в гостиничном номере — таким я себе и представляла рай. У меня оставалось к нему ещё так много вопросов. Я могла бы разговаривать с ним бесконечно, не отходя ни на шаг, не прерываясь на сон.
Я так ясно представляла сейчас его лицо, почти слышала его голос. И, несмотря на весь ужас и безнадёжность, я на мгновение почувствовала себя счастливой. Убежав от реальности в грёзы наяву, я погрузилась в них настолько, что потеряла счёт времени.
— Эй, напомни номер дома.
Голос таксиста ворвался в мои фантазии, и на место волшебного вымысла вернулись страх, холод и горечь.
— Пятьдесят восемь двадцать один, — ответила я придушенным голосом, и таксист нервно обернулся — видимо, испугался приступа.
— Тогда приехали, — он торопился выставить меня из машины, очевидно, беспокоился, что я потребую сдачу.
— Спасибо, — прошептала я.
«Не бойся», — напомнила я себе. Дом пуст. Нужно торопиться, мама ждёт помощи, она напугана и полностью зависит от меня.
Я подбежала к двери, достала из-под карниза ключ и отперла замок. Внутри было темно, тихо, спокойно. Я бросилась к телефону на кухне, включив по дороге свет. На доске мелким изящным почерком был написан десятизначный номер. Я сбивчиво застучала пальцами по кнопкам, ошибаясь и промахиваясь. Пришлось начинать заново. Я постаралась сосредоточиться, внимательно следя за тем, чтобы не нажимать на кнопки дважды. На этот раз получилось. Дрожащей рукой я прижала трубку к уху. Ответили почти сразу.
— Привет, Белла, — произнёс ясный голос. — Какая скорость! Я впечатлён.
— С мамой всё в порядке?
— Всё хорошо. Не беспокойся, Белла, мне нет нужды ссориться с ней. Если ты, конечно, пришла одна, — сказал он легко и весело.
— Я одна, — одна как никогда в своей жизни.
— Отлично. Ты помнишь балетную студию за углом?
— Да.
— Прекрасно, с нетерпением жду встречи.
Я повесила трубку и выбежала на улицу под палящий зной.
Оглядываться на дом не было времени, да мне и не хотелось этого — он превратился в символ страха. Последним, кто ходил по этим уютным комнатам, был враг.
Но краем глаза я словно бы увидела маму, стоящую в тени эвкалиптового дерева, под которым я играла в детстве. Или склонившуюся над небольшим клочком земли — кладбищем всех цветов, которые она пыталась вырастить. Воспоминания были лучше, чем реальность, с которой мне предстояло столкнуться. Но я умчалась прочь, оставляя всё позади.
Мне казалось, что я двигаюсь очень медленно, словно бетонное покрытие тротуара превратилось в мокрый песок. Несколько раз я споткнулась, один раз упала, ободрав руки, и снова, пошатываясь, устремилась вперёд. Наконец я добралась до угла. Ещё один квартал… Я задыхалась, по лицу струился пот. Солнце обжигало кожу, слепило глаза. Я чувствовала себя абсолютно беззащитной. Если бы я сейчас могла мечтать, больше всего мне захотелось бы оказаться в спасительном зелёном убежище леса… дома, в Форксе.
Повернув на Кактусовую улицу, я увидела, наконец, балетную студию, такой, какой помнила. Вертикальные жалюзи на всех окнах были закрыты, стоянка пуста. Бежать я больше не могла — не хватало дыхания, напряжение и страх сделали своё дело. И только мысли о маме могли заставить меня медленно переставлять ноги.
Подойдя поближе, я заметила приколотое к двери объявление, написанное от руки на ярко-розовом листочке бумаги — студия закрыта на весенние каникулы. Я осторожно повернула ручку — не заперто. Постаравшись выровнять дыхание, я открыла дверь и вошла в вестибюль: пусто, мрачно и холодно, составленные вдоль стен пластиковые стулья, гудение кондиционера, запах чистящего средства. Смотровое окно открыто — в западном танцзале тёмно, но восточный освещён, несмотря на жалюзи.
Охвативший меня трепет был настолько сильным, что буквально поймал в капкан. Я не могла сделать ни шагу.
А потом я услышала мамин голос.
— Белла? Белла? — страх на грани истерики. Я бросилась в зал.
— Ты меня испугала! Никогда больше так не делай! — продолжала мама, когда я вбежала в просторное помещение с высокими потолками.
Я огляделась, пытаясь понять, откуда доносится голос. А потом услышала мамин смех и резко повернулась на звук.
И увидела её на экране телевизора. Она с облегчением ерошила мои волосы. День Благодарения, мне 12 лет. Мы тогда приехали в Калифорнию навестить бабушку за год до её смерти. В один из дней мы пошли на пляж и я, не сумев удержать равновесие, чуть не свалилась с пирса. И тогда мама встревожено окликнула: «Белла? Белла?».
А потом экран погас.
Я медленно обернулась. Ищейка неподвижно стоял у запасного выхода, поэтому я не заметила его раньше. В руке он держал пульт. Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, а потом он улыбнулся. Медленно двинулся в мою сторону, прошёл мимо и положил пульт рядом с видеомагнитофоном. Я старалась не выпускать его из виду.
— Прости меня, Белла, за этот обман. Но так ведь лучше, правда? Твоя мама не втянута в эту историю, — произнес он очень вежливо и доброжелательно.
И тут до меня дошло — как громом поразило. Мама в безопасности. Она по-прежнему во Флориде и не получала моего сообщения. Её никогда не испугают эти чёрно-красные глаза на неестественно бледном лице. Она в безопасности.
— Да, — ответила я с облегчением.
— Похоже, ты не сердишься на меня за обман.
— Нет, — внезапное одиночество придало мне храбрости. Так ли уж теперь это важно? Скоро всё кончится. Мама и Чарли не пострадают, не будут бояться. Я почувствовала головокружение. Некая часть мозга, ещё сохранившая способность рассуждать, подсказывала, что я опасно близка к нервному срыву.
— Забавно. Ты не врёшь, — он окинул меня оценивающим взглядом. Радужка была почти чёрной, с тоненькой рубиновой окантовкой. Голоден. — Надо отдать должное твоему странному племени — вы, люди, можете оказаться очень интересными. Думаю, я бы с удовольствием за вами понаблюдал. Поразительно, похоже, некоторые из вас совершенно не заботятся о собственной шкуре.
Он стоял неподалёку, сложив руки на груди, и с любопытством смотрел на меня. В его позе и голосе не было угрозы. Он выглядел таким обычным, ничем не примечательным, если не считать белой кожи и жутковатых глаз, к которым я уже начинала привыкать. Одет он был в голубую рубашку с длинными рукавами и линялые синие джинсы.
— Полагаю, ты собираешься мне сказать, что твой бойфренд отомстит? — спросил он, по-моему, с надеждой.
— Нет, не думаю. По крайней мере, я его просила не делать этого.
— И что он ответил?
— Не знаю, — было до странного легко разговаривать с этим благовоспитанным охотником. — Я оставила ему письмо.
— Последнее письмо, как трогательно. И ты думаешь, он послушается? — в вежливом голосе прорезались саркастические ноты.
— Надеюсь.
— Хммм. Значит, мы надеемся на разное. Видишь ли, всё получилось слишком легко и быстро, честно говоря, я разочарован. Я ожидал, что это потребует больших усилий. А тут мне понадобилось всего лишь немного удачи.
Я молча ждала.
— Когда Виктория не смогла добраться до твоего отца, я велел ей побольше разузнать о тебе. Не имело смысла мотаться по всей Земле, если я мог с комфортом дожидаться тебя в выбранном мною месте. Поэтому, пообщавшись с Викторией, я решил отправиться в Финикс и нанести визит твоей матери. Я слышал, как ты говорила, что собираешься сюда. Сначала мне даже в голову не пришло, что ты именно так и сделаешь. Но потом я начал размышлять. Люди очень предсказуемы — они чувствуют себя в безопасности там, где им всё знакомо. К тому же, не слишком хитрая уловка — назвать единственное место, которого тебе следовало бы избегать, и отправиться именно туда.
Конечно, я не был уверен, просто интуиция подсказывала. Обычно я чувствую жертву, на которую охочусь… можешь назвать это шестым чувством. Попав в дом твоей матери, я прослушал твоё сообщение, но, естественно, не знал, откуда ты звонишь. Очень полезно было выяснить твой номер, но ты могла находиться где угодно, хоть в Антарктиде. А игра стоила свеч, только если бы ты оказалась достаточно близко.