— пишет Борис Суварин, — Ленин придерживался аналогичного мнения».
И наконец при чтении воспоминаний поражает то единодушие, с которым все знавшие Ю. О. Мартова — в том числе и Ленин, Троцкий, Горький, Крупская — отзывались о его человеческих качествах, подчеркивая в особенности его мягкость, доброту, интеллигентность, чувствительность, неприятие насилия. Н. К. Крупская писала о том, что даже в период самых яростных фракционных споров Ленин сохранял высочайшее уважение к этому человеку. «Мартов был человеком чрезвычайной чувствительности, и благодаря тонкости своего восприятия понимал и развивал идеи Ленина с большим талантом», — писала она. В апреле 1922 года, уже после отъезда Мартова из РСФСР, Л. Троцкий писал в своих «Политических силуэтах»:
«Мартов несомненно является одной из самых трагических фигур революционного движения. Даровитый писатель, изобретательный политик, проницательный ум. Прошедший марксистскую школу, Мартов войдет тем не менее в историю рабочей революции крупнейшим минусом. Его мысли не хватало мужества, его проницательности недоставало воли. Это погубило его. Лишенная волевой пружины мысль Мартова всю силу своего анализа направляла неизменно на то, чтобы теоретически обосновать линию наименьшего сопротивления. Вряд ли есть и вряд ли когда-нибудь будет другой социалистический политик, который с таким талантом эксплуатировал бы марксизм для оправданий уклонений от него и прямых измен ему…»
Интересная, хотя и не исчерпывающая характеристика Ю. Мартова. Прожитые страной 70 с лишним лет дают возможность взглянуть на многие «крупнейшие минусы» этого человека с иной точки зрения. Я думаю, далеко не случайно, что в последний год жизни, осмысливая противоречивые итоги Октября, и в особенности ту цену, которую пришлось заплатить за опыт построения коммунизма, В. И. Ленин с обостренным вниманием следил за судьбой изгнанного друга. Ведь многие предостережения Мартова оказались справедливыми — в частности, предвидение тех колоссальных бедствий, которые будут принесены народу, если буржуазно-демократическая революция, открывавшая для полуфеодальной России возможность быстрого экономического и политического развития в семье европейских государств, будет искусственно обращена в революцию социалистическую. 28 октября 1917 года, через два дня после большевистского переворота, ЦК РСДРП обратился с воззванием к рабочим Петрограда:
«Революции нанесен тяжелый удар, и этот удар нанесен не в спину генералом Корниловым, а в грудь — Лениным и Троцким… Не дождавшись даже открытия съезда Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, эта партия путем военного заговора втайне от других социалистических партий и революционных организаций, опираясь на силу штыков и пулеметов, произвела государственный переворот… Страна разорена трехлетней войной. Войска Вильгельма вторглись в ее пределы и грозят уже Петрограду… И над этой разоренной страной, в которой рабочий класс составляет еще незначительное меньшинство населения, в которой народ еще только что освободился от векового рабства самодержавия, над этой страной в такой критический момент большевики вздумали проделать свой безумный опыт захвата власти, якобы для социалистической революции…»
Вспоминал ли Ленин об этой столь непривычно звучащей для нас оценке Октября в тот день, когда узнал о смерти своего друга — врага?
Ю. О. Мартов умер 4 апреля 1923 года. На его кремации и похоронах присутствовал Максим Горький. Но Ленин узнал об этой смерти не сразу, хотя статья-некролог памяти Мартова была помещена в «Правде» на следующий день за подписью К. Радека. В это время Ленину по болезни было запрещено читать газеты. Исследователи полагают, что о кончине Юлия Осиповича Ленин узнал в конце октября, когда запрет на чтение был снят. 6 ноября Н. К. Крупская писала:
«…Читаем с В. ежедневно газетки, он с интересом следил за событиями в Германии, вычитал и вытянул из нас все, что от него скрывали, — убийство Воровского, смерть Мартова и пр.»
…До смерти самого Ленина оставалось меньше года.
Неординарна и трагична судьба двух этих людей. Они вместе начинали революционный путь и почти одновременно подошли к смертному порогу. И тот и другой пораженные тяжкой болезнью, и тот и другой с тяжелыми думами о судьбах революции.
В революционном движении они были подобны двум долям единого плода. Разделенные тонкой материей схоластических споров, они не смогли дать сильного и стойкого ростка советской демократии. Горьки плоды этого разлада и последовавших за ним сумерек свободы. Лишенная плюрализма российская демократия оказалась не защищенной от разбуженных революцией демонов тьмы. И обе половины, и большая, и меньшая, вскоре были втоптаны в кровь сапогом безжалостной диктатуры.
В Музее В. И. Ленина в Москве под стеклянным колпаком хранится черная фетровая шляпа Ленина, которую он носил в эмиграции. В такой же шляпе ходил за границей и Ю. О. Мартов. Дело, разумеется, не в сходстве шляп, а в том, что и тот и другой ходили по одним и тем же партийным адресам, служили одному делу.
У нас в течение многих лет искусственно и агрессивно разводили меньшевиков и большевиков по разным углам русского дома, забывая о том, что в истории революционного движения они принадлежат к одному семейству. Не случайно, что вопрос об объединении двух фракций возникал снова и снова, особенно в моменты, когда нужны были решительные действия в защиту революции.
На баррикадах Москвы меньшевики и большевики вместе отстреливались от царских жандармов и казаков. В октябре 1905 года, незадолго перед возвращением в Россию, Ленин писал Плеханову: «А тактические разногласия наши революция сама сметает с поразительной быстротой…» В 1914 году в Государственной думе большевики и меньшевики вместе голосуют против военных кредитов. В 1917 году группы видных большевиков и меньшевиков выступают за создание однородного социалистического правительства.
Да и после Октябрьской революции изгнанные из России меньшевики, несмотря на все обиды, продолжали защищать идеалы революции в России, одновременно критикуя ее перерождение. После смерти Ленина «заграничная делегация РСДРП» (как называли себя меньшевики) была одним из самых последовательных критиков сталинизма и извращения социалистической идеи. «Суть сталинизма, как утверждали меньшевики, заключается в отказе от тех традиций, которые были заложены в социал-демократии», — об этом писал недавно в своей книге «Триумф и трагедия» Дм. Волкогонов. Известный лидер меньшевизма Ф. И. Дан в книге, написанной незадолго до смерти (умер в 1947 г.), высказал полную актуального значения мысль: большевизм не начинается и не кончается на Сталине — социализм достоин свободы, и он принесет ее людям.
И нет ничего ни удивительного, ни парадоксального в том, что как только ожившая советская демократия начала сдирать с себя синюшные татуировки сталинизма, в стране с поразительной быстротой возродился интерес к исходным идеям социал-демократии.
В идеях этих заложен огромный потенциал. Они «обкатаны» в целом ряде стран Северной Европы, Скандинавии, в Финляндии, во Франции и Австрии. Тот уровень социальной, правовой и экономической защищенности, который обеспечивают социал-демократы в странах, где они стоят у власти или разделяют политическую ответственность с другими партиями, со всей очевидностью свидетельствует о том, что их концепции и рецепты оказались не столь уж плохи, как это казалось максималистам начала XX века.
Вопрос о том, кто в длительной перспективе оказался или окажется правым в споре о путях русской революции, представляет, разумеется, большой исторический интерес. Но с точки зрения задач строительства демократии в СССР и «общеевропейского дома» важнее вспоминать не о разногласиях и ошибках «мягких» и «жестких» искровцев, меньшевиков и большевиков, а искать общие с европейской социал-демократией пути в XXI век.
Раскол российской социал-демократии нанес неисчислимый вред интересам трудящихся. Фактически весь XX век прошел под знаком этой беды. Основание в Москве филиала «Фонда Эберта», визиты председателя Социнтерна Вилли Брандта и, наконец, создание, а точнее сказать, восстановление в ряде республик СССР социал-демократических партий — лишь начало важного и устремленного в XXI столетие политического процесса.
Историческая память России вызывает из насильственного забвения многие события, идеи, лица. И я думаю, что в «мемориале» русской демократии достойное место должен занять и непременно займет революционер с незапятнанной совестью и руками, социал-демократ самой чистой пробы — Юлий Осипович Мартов.
ВОЛЯ К ВЛАСТИ И ВОЛЯ К КУЛЬТУРЕ
В отношениях цезаря и художника, царя и поэта, а в сущности, власти и культуры всегда была некая недосказанность, тайна. Связано это, вероятно, с тем, что культура сама по себе является властью. Правители всегда интуитивно ощущали эту взаимосвязь между властью и культурой, а культура в зависимости от природы власти либо освещала ее, либо убивала.
В дневнике известного деятеля русской культуры, «просвещенного цензора» Никитенко имеется запись, связанная с болезнью Ф. И. Тютчева. Никитенко вспоминает, как императрица, узнав об ударе, случившемся с поэтом, послала к нему придворного доктора Боткина и приказала ежедневно доставлять ей бюллетень о здоровье умирающего поэта.
Мы можем, разумеется, вспомнить, что и Сталин тоже был неравнодушен к деятелям культуры и лично приезжал навестить умирающего Горького…
Но за сходными жестами могут стоять разная мораль и различная политическая логика. Осыпая почестями угодных для него писателей и артистов, Сталин относился к культуре с большим подозрением. Деспоты всегда лучше чувствуют себя за стеной невежества. Ибо культура — это всегда ограничение власти. Известная фраза Геббельса: «Когда я слышу слово „культура“, мне хочется взяться за пистолет», — вполне могла бы выпасть и из уст Иосифа Виссарионовича Сталина. Теперь мы знаем, что и до Сталина рука власти не раз тянулась к испытанному «хлысту диктатуры», к террору, когда ей приходилось решать начавшийся в октябре 1917 года и затянувшийся до сих пор спор с интеллигенцией.