— Йод надо, надо йод.
Ему дали две лепешки препарата под названием йодфортан — Владимир Ильич их проглотил и через несколько минут заметил:
— Йод помог, если это йод.
По-видимому, подозревал, что ему дали какое-либо другое лекарство. Профессор Кожевников сделал ему инъекцию папаверина. Речь улучшилась. Владимир Ильич немного успокоился.
Он часто пытался выразить какую-то мысль, что-то объяснить или попросить о чем-то, но ни сестра, Мария Ильинична, ни жена, Надежда Константиновна, не в состоянии были его понять. Крупская все это страшно переживала.
Под утро в комнате, где дежурила медицинская сестра, появлялась измученная мрачными мыслями Надежда Константиновна:
— Пойди, Таиса, отдохни, теперь я побуду с Володей.
Один из охранников, исполняя роль парикмахера, спросил:
— Владимир Ильич, как прикажете вас подстричь?
Ленин неожиданно громко расхохотался. Санитар, изучивший своего пациента, показал, что следует сделать. Голову постригли машинкой. Бородку сделали клинышком, подровняли усы. Владимир Ильич повернулся на коляске и уехал к себе в спальню.
В Горки приехал Евгений Алексеевич Преображенский, известный партийный экономист, в недавнем прошлом секретарь ЦК и член оргбюро. Он не принадлежал к сталинскому окружению и постепенно лишился высоких постов. Генсек убрал его и с должности одного из редакторов «Правды».
Евгений Алексеевич напросился к Ленину, видимо, не без задней мысли найти поддержку у вождя. Рассчитывал на понимание. Тем более что с Крупской они еще недавно вместе трудились в наркомате просвещения.
Впечатления от поездки в Горки Преображенский подробно описал Бухарину:
«Дорогой Ника!
Во время первого посещения Старик находился в состоянии большого раздражения, продолжал гнать даже Фёрстера и других, глотая только покорно хинин и йод, особенно раздражался при появлении Надежды Константиновны, которая от этого была в отчаянии. И все-таки к нему ходила.
Второй раз, четыре дня назад… Я не знал точно, как себя держать и кого я, в сущности, увижу. Он крепко мне жал руку, я инстинктивно поцеловал его в голову. Но лицо! Мне стоило огромных усилий, чтоб не заплакать, как ребенку. На его лице как бы сфотографировались и застыли все перенесенные им страдания за последнее время…
Меня позвали за стол пить вместе с ним чай. Он угощал меня жестами малиной и сам пил из стакана вприкуску, орудуя левой рукой. Он все понимает, к чему прислушивается. Но я не все понимал, что он хотел выразить.
У него последние полторы недели очень значительное улучшение во всех отношениях, кроме речи. Я говорил с Фёрстером. Он думает, что это неслучайное и скоропроходящее улучшение, а что улучшение может быть длительным».
Но поговорить о важном Преображенскому не удалось. И ободряющие прогнозы докторов не оправдались.
Ленин обреченно сказал жене:
— Дело иметь с врачами бесполезно, так как все равно вылечить они не в состоянии — ходить не могу, руки не действуют, речи нет.
Однажды он спросил давнего знакомого:
— Знаете, какой самый большой порок?
Тот не знал. Ленину объяснил:
— Быть старше пятидесяти пяти лет.
Клянемся тебе, товарищ Ленин
Сталин у зеркала репетировал свою речь на предстоящем траурном заседании Съезда Советов:
— Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним твою заповедь… Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство нашей партии как зеницу ока. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь… Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить и укреплять диктатуру пролетариата. Клянемся тебе, товарищ Ленин…
Пуговицы к пальто
Лев Борисович Каменев и Григорий Евсеевич Зиновьев были друзьями и соратниками Владимира Ильича. О Зиновьеве говорили, что он следует за Лениным как нитка за иголкой. Каменева, которого товарищи считали излишне мягким и интеллигентным, вождь ценил как дельного администратора и мастера компромиссов, поэтому сделал заместителем в правительстве и поручал в свое отсутствие вести заседания политбюро и Совнаркома.
17 декабря 1922 года на торжественном заседании, посвященном празднованию пятой годовщины ВЧК, председательствовал Дзержинский. Он предоставил слово Льву Борисовичу Каменеву:
— Да здравствует новый председатель Московского совета товарищ Каменев!
Каменев говорил:
— Мы не знаем ни одного отказа от исполнения какого бы то ни было приказания, которое пришло бы в ВЧК. Мы не видели ни разу колебания в рядах передовых бойцов ВЧК. Мы всегда могли рассчитывать, что любой приказ, переданный по этой боевой колонне нашей армии, будет исполнен и исполнен во что бы то ни стало и чего бы это ни стоило тем или другим бойцам ВЧК.
Когда Ленин заболел, Зиновьев находился на вершине власти. В 1924 году его родной город Елизаветград переименовали в Зиновьевск. Без одобрения Григория Евсеевича не принималось ни одно важное решение. Тем более что Зиновьева во всем поддерживал Каменев. Вместе со Сталиным они образовали руководящую тройку.
В январе 1924 года на XIII партконференции к новым вождям партии обратился едкий Давид Борисович Рязанов, директор Института Маркса и Энгельса:
— Как вы, друзья, ни садитесь, все же в Ленины не годитесь. Пойте соло, запевайте дуэт, трио, квартет и квинтет, но вам не заменить Ленина.
Григорий Евсеевич обиделся, и слова Рязанова из стенограммы вычеркнули.
Зиновьев в душе полагал, что он и один вполне способен заменить Владимира Ильича в Кремле. Он настоял на том, чтобы очередной съезд партии прошел не в Москве, а в Ленинграде. Это бы означало, что, если столица и не возвращается в Ленинград, то как минимум оба города обретают равный статус. И, соответственно, хозяин Ленинграда Зиновьев получает в стране дополнительный вес.
Но Григорий Евсеевич недолго наслаждался своим положением. Как только с его же помощью Сталин расставил на ключевых постах своих людей, он — через несколько месяцев после смерти Ленина — обвинил Зиновьева в крупных ошибках и отменил решение провести съезд в Ленинграде. Полтора года по указанию Сталина партийный аппарат сокрушал авторитет ближайшего ленинского соратника.
Сталин играючи избавился от Зиновьева с Каменевым. Поначалу они не понимали, что происходит. На XIV съезде партии, который проходил 18–31 декабря 1925 года, пытались сопротивляться генсеку.
Против Сталина выступила ленинградская партийная организация, которой руководил Зиновьев. Каменев говорил на съезде:
— На фоне всеобщего оживления, повышения активности всех слоев населения необходима внутрипартийная демократия, необходимо ее дальнейшее развитие.
Лев Борисович в первый и последний раз высказался очень откровенно:
— Мы против того, чтобы создавать теорию вождя, мы против того, чтобы делать вождя… Именно потому, что я неоднократно говорил это товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнять роли объединителя большевистского штаба.
Ему снисходительно ответил новый нарком по военным и морским делам Климент Ефремович Ворошилов:
— Товарищи, которые думают, что можно руководить партией по-иному, можно изменить руководство, — предаются совершенно праздным и вредным мечтам. У товарища Сталина имеется в руках аппарат, и он может им действовать, двигать, передвигать и прочее.
Сталина критиковали за то, что он запретил публиковать статьи самой Надежды Константиновны Крупской, которая вступилась за своих друзей. Генсек ответил с трибуны партийного съезда:
— Теперь нас хотят запугать словом «запрещение». Но это пустяки, товарищи. Мы не либералы. И почему бы не запретить к печатанию статьи тов. Крупской, если этого требуют от нас интересы единства партии? А чем, собственно, отличается тов. Крупская от всякого другого ответственного товарища? Не думаете ли вы, что интересы отдельных товарищей должны быть поставлены выше интересов партии и единства? Разве товарищам из оппозиции неизвестно, что для нас, большевиков, формальный демократизм — пустышка, а реальные интересы партии — все?
Председатель Ленинградской губернской контрольной комиссии Иван Павлович Бакаев возмущался торжествующей в аппарате системой:
— Я не могу равнодушно отнестись и к тем нездоровым нравам, которые пытаются укоренить в нашей партии. Я имею в виду культ доносительства. На вопросы так называемого доносительства у меня есть определенные взгляды, но если это доносительство принимает такие формы, такой характер, когда друг своему другу задушевной мысли сказать не может, на что это похоже?
Его резко отчитал член секретариата Центральной контрольной комиссии Сергей Иванович Гусев:
— Я думаю, что тов. Бакаев, которого я люблю и уважаю, впал в фальшь. Фальшивишь, ты, Бакаич, фальшивишь, поверь мне. Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть членом ЧК, то есть смотреть и доносить. Я не предлагаю ввести у нас ЧК в партии. У нас есть ЦКК, у нас есть ЦК, но я думаю, что каждый член партии должен доносить. Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства.
Сергей Гусев умер в 1933 году, и его похоронили у Кремлевской стены. Его дочь Елизавету в декабре 1936 года посадили − как оппозиционерку. Ивана Бакаева к тому времени уже расстреляли.
Клавдия Ивановна Николаева, член оргбюро и заведующая отделом работниц ЦК партии, считала ненормальным, когда «двое поговорили по душам по вопросам жизни партии или вообще о политике, один обязательно напишет в ЦКК»:
— Загоняется внутрь недовольство, заставляют молчать и не обмениваться мнениями мыслящих членов партии, думающих о ее судьбах и о вопросах, с которыми нас сталкивает жизнь… Тов. Гусев сегодня с этой трибуны сказал: что же, мы за доносы, такие доносы должны быть в партии, ибо каждый коммунист должен быть чекистом. Товарищи, что такое чекист? Чекист — это есть орудие, которое направлено против врага, против классового врага, против буржуазии. Разве можно, товарищи, сравнивать то, что мы должны были быть чекистами в период Гражданской войны и в настоящее время? Доносы на партийных товарищей, доносы на тех, кто будет обмениваться по-товарищески мнением с тем или иным товарищем, это будет только разлагать нашу партию.