Услышав, о чем шел разговор, заметил:
— Зашел в июльские дни в «Правду» к Иосифу. Ему при мне звонит моряк из Кронштадта, спрашивает: на демонстрацию выходить с оружием? Иосиф, не выпуская изо рта трубку и поглаживая усы, отвечает: «Вот мы, писаки, свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собой… А как там вы со своим оружием, вам виднее».
Зиновьев недовольно бросил:
— Вот этого сейчас точно рассказывать не следует.
Сталин повернулся к Ленину. Со значением произнес:
— Так что я свое обещание исполнил.
— А что толку? Ордер на арест выдан. Повсюду объявления расклеены: министр юстиции распорядился: «Ульянова-Ленина Владимира Ильича арестовать в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего и пятого июля в Петрограде». Полгорода за мной охотится!
— Володю ищут, — подтвердила Крупская. — Занимается этим полковник Никитин.
— Кто такой? — спросил Ленин.
— Борис Владимирович Никитин, начальник контрразведки Петроградского военного округа, — пояснил Зиновьев. — Он нас с вами считает платными немецкими агентами.
— Никитин заявился к нам на квартиру с помощником прокурора и кучей солдат, — рассказала Крупская. — Звонок и громкий стук в дверь. Открыли. И в одну минуту вся квартира наполнилась свирепой толпой юнкеров и солдат с ружьями. Искали Ильича всюду, где только можно предположить, что здесь способен спрятаться человек: под кроватями, в шкафах, за занавесками. Содержимое корзин и сундуков прокалывали штыками. Жандармы! Совсем как при старом режиме! Я им сказала все, что о них думаю. Меня повезли на допрос. Правда, потом отпустили. Но тебя, Володя, они не отпустят.
Ленин обреченно сказал:
— Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент.
Вас арестуют, меня повесят
С улицы доносились злобные выкрики, отзвуки гневных речей.
— Читайте сегодняшние газеты! Документы подтверждают: большевистские лидеры получают деньги от немецкого Генерального штаба. Немецкие шпионы! Изменники! Убийцы! Смерть им! Смерть большевикам!
Зиновьев — его одутловатое лицо покрылось потом — не выдержал:
— Нельзя ли наконец закрыть окно!
— Жарко сегодня в городе, — робко заметила жена хозяина квартиры Ольга Евгеньевна Аллилуева. — Душно станет, задохнемся.
— Не задохнемся, — успокоил ее Зиновьев. — Нас быстрее передушат.
Все перешли в столовую и устроились за обеденным столом, накрытым белой скатертью. Стол находился в самом центре комнаты. В углу печка. Рядом горка для посуды, столик с самоваром. На стене часы с боем.
— Надо уходить на нелегальное положение, — предложил Свердлов. — В город вошли верные правительству войска. Все воинские части, которые выступили на нашей стороне, капитулировали и ушли в казармы. Всему конец.
Лица у всех были хмурые. Нервы — на пределе. Хозяйка дома разливала чай из самовара. Рука дрогнула, граненый стакан полетел на пол и со звоном разлетелся на куски. Все вздрогнули. Свердлов ринулся к двери, Зиновьев встал у окна и, приоткрыв занавеску, стал смотреть, что происходит на улице. Член ЦК и секретарь Петроградского комитета партии Глеб Иванович Бокий выхватил из-за пояса револьвер.
Сталин бросил в стакан крепко заваренного чая два больших куска рафинада, шумно поболтал ложечкой:
— А варенья домашнего не найдется? Или меда?
Хозяйка квартиры подобрала осколки разбитого стакана и протерла тряпкой мокрое пятно. В коридоре раздался звонок.
— Вы кого-то ждете? — тревожно спросила Надежда Константиновна.
Сергей Аллилуев недоуменно пожал плечами:
— Все, кого приглашали, собрались.
Гости насторожились.
Ольга Евгеньевна побежала открывать:
— Я знаю, кто пришел!
Через секунду в столовую заглянула Надя и таинственно подмигнула Сталину:
— Иосиф, вы нам очень нужны!
Сталин неспешно поднялся и вышел, провожаемый недоуменными взглядами.
— Что случилось? — недовольно спросил Свердлов.
Старшая дочь Аллилуевых простодушно объяснила:
— Принесли костюм, который мы купили Иосифу.
Возмущенный Зиновьев выскочил вслед за Сталиным.
— Какой еще костюм! Куда ты уходишь? Надо решать, идти нам на допрос или нет. Судьба партии решается!
— Ты − еще не вся партия, — приостановившись на мгновение, холодно заметил Сталин. — Я сейчас вернусь. Попей пока чаю.
Зиновьев, взъерошенный, вернулся на кухню.
— Костюм у него был один, давнишний, очень потертый, — объясняла Анна оставшимся в комнате. — Мама два дня назад взялась починить пиджак и после тщательного осмотра заявила: «Нельзя вам больше, Иосиф, ходить в таком обтрепанном костюме. Обязательно нужен новый». Сталин говорит: «Мне времени нет этим заняться. Вот если бы вы помогли». Мама вместе с тетей Маней обошли магазины и раздобыли Иосифу костюм.
В соседней комнате на кровати разложили новенький мужской костюм. Сталин, довольно потирая руки, с готовностью сказал:
— Надо бы примерить. Вдруг не подойдет.
Размер его вполне устроил. Попросил Ольгу Евгеньевну:
— Сделайте мне под пиджак теплые вставки. Галстуков я все равно не ношу. А горло часто болит. Нам, кавказцам, питерский климат не подходит.
Ольга Евгеньевна, складывая костюм, спросила:
− Иосиф, а вы как считаете, Ленину и Зиновьеву нужно являться на суд?
Анна вмешалась:
− О чем ты говоришь, мама? Да их же могут убить! Кто тогда встанет во главе партии?
− Иосиф! − вмешавшись в разговор, вместо матери ответила Надя. Повернулась к сестре: − А что ты так на меня смотришь? Неужто Иосиф не справится?
Она произнесла эти слова взволнованно и искренне. Сталин внимательно посмотрел на девушку, зардевшуюся под его взглядом. Скромно, но с достоинством заметил:
— Я не так известен, как Владимир Ильич.
А в столовой Ленин допытывался у собравшихся:
— Что армия? Какие настроения в казармах? Солдатская масса за нас или против нас?
— Армии больше нет, — отмахнулся Глеб Бокий. — Воевать не хотят. Солдаты приходят к нам в Петроградский комитет, жалуются: «Товарищи, мы уже не в силе стоять против такой механической и машинной бойни, мы уже потеряли свое здоровье, испортили нашу кровь. Во сне снится, что летит снаряд или аэроплан, вскакиваешь, кричишь».
− Повоевали — и хватит, говорят солдаты, − добавил Свердлов, − пора по домам, там хозяйство и семья. Они же думают о том, что жены остались одни. В казармах только и рассказывают, что пленных используют на работах в деревне и они сходятся с солдатками.
— Значит, на армию Временное правительство рассчитывать не может! — обрадовался Ленин.
— Мы тоже, — охладил его восторг Глеб Бокий. — Я же говорю: армии нет. Есть толпа людей в серых шинелях. Они без оружия, расхристанные, болтаются по городу, толкаются и грызут семечки.
— Да, — кивнула Крупская, — заметно стало. Улицы не убирают, поэтому тротуары и мостовые в шелухе… В рядах, где торгуют квашеной капустой, утром вижу такую картину. Подходит солдат − видно, что после вчерашнего перепоя. Кланяется продавцу в ноги: «Яви божескую милость! Христа ради!» Продавец, понимая его состояние, наливает ковшик огуречного рассола, чтобы солдатик опохмелился.
— Я ехал в трамвае, — рассказал Бокий. — Вошли солдаты − шинели расстегнуты, карманы полны семечек, в зубах − папиросы. Увидели офицера. Сели напротив, курят и пускают ему дым в лицо. Говорят: не хотим служить, хотим домой. Офицер их спрашивает: «Что же станет с матушкой-Россией, если никто о ней думать не будет, а каждый из вас заботиться будет только о себе?» Они отвечают, что это не их дело, они хотят домой — жить спокойно и припеваючи. «То есть грызть семечки и играть на гармошке?» − «Точно так!» И хохочут страшно довольные.
Глеб Бокий резюмировал:
− Ни воевать, ни участвовать в революции они не в состоянии.
− Они нас поддержат, когда мы уберем офицеров из армии, − возразил Зиновьев. − И введем выборность командиров.
− Я видел самосуд над офицерами. Страшная картина стихийного и слепого мщения.
− Там много уголовного элемента, − пожал плечами Зиновьев.
— И мало наших товарищей, — заметил Ленин. — Впрочем, на баррикадах и такие понадобятся. Нам сейчас все нужны, кто против Временного правительства.
Владимир Ильич вдруг поднялся, распрямил плечи и решительно произнес:
— А не попробовать ли нам прямо сейчас взять власть и со всем этим покончить? И скрываться не придется, а?
В его глазах что-то сверкнуло. Минуту, высоко подняв голову, он всматривался куда-то вдаль, словно ему открылось нечто, недоступное остальным. Но порыв так же быстро погас. Никто не успел отозваться на его слова. Ленин, вздохнув, сам же и ответил на собственный вопрос:
— Нет. Невозможно. Слишком рано. Еще не те настроения. Ни провинция, ни фронт нас не поддержат. Фронтовик придет и перережет питерских рабочих… И нас заодно.
Мрачно сказал:
— Мне предстоит принять самое трудное решение в моей жизни. И самое опасное.
— Идти на допрос или нет? — уточнил Сталин.
Примерка новенького костюма привела его в превосходное расположение духа:
— Жаль, вы не слышали, как Серго Орджоникидзе, по-нашему, по-кавказски, хватаясь за несуществующий кинжал, кричал: «Кинжалом того колоть буду, кто хочет, чтобы Ильича арестовали!»
Сталин захохотал. Ленину было не до смеха.
Владимир Ильич, уставившись куда-то в угол, обреченно произнес:
— Они нас прикончат. Самый для них подходящий момент.
— Неужели они посмеют? — возмутилась Ольга Аллилуева. — У нас же не старый режим.
Владимир Ильич повернулся к ней всем корпусом и успокоил:
— Вас, самое большее, арестуют, а меня повесят.
Если меня укокошат
Владимир Ильич на минуту вышел из комнаты и вернулся с париком.
— Неужели я в самом деле должен это надеть? Невероятная нелепость! На кого я буду похож? На плохого артиста из кафе-шантана. Представляете, как они будут надо мной издеваться, если поймают? Я вижу заголовки в газетах: «Вождь большевиков схвачен в парике».