Маргарита удобно расположилась на бордовом диванчике. Сквозь овальные очки с серо-голубыми дымчатыми стеклами она наблюдает, как Камилла снимает пальто и вешает его на спинку стула. На секунду пожилая женщина задумывается, не лучше ли будет промолчать и по-прежнему поддерживать эту удобную для всех ложь.
– Вот что я тебе скажу. Я не думаю, что ты собираешься покупать мою квартиру.
Камилла застывает, вжавшись в спинку стула. Маргарита молча смотрит на нее с той же улыбкой, что и десять минут назад, когда они вместе вышли из магазина. Камилла размышляет, неужели это Аделаида ей все рассказала? Конечно, Аделаида. Кто же еще? Она немного разочарована. Она-то думала, что может ей доверять.
– Я могу…
– Ты не собираешься покупать мою квартиру, а я не собираюсь ее продавать.
– …все вам объяснить.
Камилла заканчивает фразу и хмурится. Она не уверена, что правильно понимает.
– Я выставила эту квартиру на продажу, потому что мне было скучно и хотелось время от времени встречаться с людьми. Я солгала. Маленькая ложь старой дамы, которая чувствует себя одинокой. Это не очень хорошо, признаю, но я нисколько об этом не жалею. Благодаря небольшому искажению реальности мне посчастливилось познакомиться с тобой и с Тома, и я должна сказать, что благодаря вам обоим я замечательно провела несколько последних недель.
К ним подходит официант, чтобы принять заказ. Маргарита, не спрашивая Камиллу, заказывает два зеленых чая, и официант исчезает.
– На чем я остановилась? Ах да! Я выставила свою квартиру в агентстве, и в один прекрасный день появилась ты. Я не сразу вспомнила, что наши пути однажды уже пересекались. У меня всегда была хорошая память на лица, но никуда не денешься – с возрастом мозг начинает подводить.
– Подождите, вы хотите сказать, что мы уже виделись?
– Я приходила в ваш магазин купить цветы для Жанны.
Камилла ничего не отвечает, она совершенно не помнит этого эпизода. Маргарита невозмутимо продолжает.
– Я быстро поняла, что ты не собираешься на самом деле покупать мою квартиру. Иначе зачем менять личность? Но меня это вполне устраивало, ты была идеальной кандидатурой! Молодая девушка, которая не намерена покупать квартиру старой дамы, которая не собирается ее продавать!
Официант ставит две чашки и чайник с горячей водой на середину стола и снова исчезает.
– Но любопытство всегда подталкивает к действию, особенно когда целыми днями нечем заняться… – смеется Маргарита. – Мне захотелось узнать, что скрывается за этой ложью, и я отправилась в магазин. Дождалась, когда Люка сменит тебя после обеда, и продолжила свое расследование. Тогда же я познакомилась с Аделаидой.
Камилла выпрямляется, но, прежде чем она успевает что-то сказать, Маргарита продолжает.
– Я здесь не для того, чтобы читать тебе нравоучения, Камилла, но должна сказать, что, если я о чем-то и сожалею в своей жизни, так это о лжи.
Маргарита, кажется, не решается продолжить, она отпивает большой глоток чая. Камилла спрашивает себя, что она делает здесь, в этой старой парижской закусочной с едва знакомой женщиной, которая, похоже, знает о ней больше, чем ее собственные родители.
Краем глаза Камилла наблюдает, как официант энергично жестикулирует перед зеркалом и бормочет что-то похожее на длинную тираду. Должно быть, он актер, думает Камилла, и ей хочется узнать, для пробы он репетирует или уже для роли. Все лгут, внезапно думает она, наблюдая, как парень изображает панику перед своим отражением. Разве это не самообман – верить в свои мечты? Сколько официантов в этом городе надеются стать актерами?
– Камилла? Ты меня слушаешь?
Маргарита поворачивается, чтобы проследить за ее взглядом.
– Ты наблюдаешь за официантом? Это Матьё. Его родители думают, что он изучает литературу в Сорбонне.
62Аделаида
Аделаида почти закончила наводить порядок в магазине, когда у нее зазвонил телефон. На экране высвечивается имя «Тома». Она задумывается, кто такой этот Тома, чей номер есть у нее в списке контактов. У нее слишком много знакомых мужчин, может быть, стоит немного притормозить…
– Алло, Камилла?
Ее мозг начинает работать с бешеной скоростью. Она вдруг понимает, кто такой Тома и чей телефон она держит в руках… Она вспоминает, как Камилла уходила, как она сама почти вытолкнула ее из магазина, и думает, что в спешке та, должно быть, перепутала телефоны. Наверное, Камилла не простит ее до конца своих дней, но Аделаида не может позволить ситуации зайти в тупик.
– Да.
– А, э… Я рад, что ты взяла трубку. Я уж думал…
– У меня было много работы.
– Ты говоришь шепотом? Я не вовремя?
– Нет, нет, просто голос немного сел, ничего страшного.
– Понятно, – отвечает он, слегка сбитый с толку. – Послушай, у меня есть небольшой юридический вопрос… Прости, что пристаю к тебе с этим. С тобой, наверное, такое нередко случается.
– Может быть, мы можем встретиться? Завтра в восемь вечера в «Кафе Виктóр»?
– Да, отлично. До завтра.
63Маргарита
– Меня зовут не Маргарита Дюма.
Взгляд Камиллы медленно отрывается от официанта и возвращается к Маргарите. Она не уверена, что понимает. Это что, розыгрыш? – думает она улыбаясь. Но улыбка тут же гаснет. Она никогда не видела Маргариту такой угрюмой. Ей кажется, что у той дрожит подбородок, а глаза сверкают ярким блеском. Камилла поняла. Она не знает, чтó именно, но что-то поняла. Она сидит, но в эту секунду ей кажется, что она стоит посреди толпы, и ее непрерывно толкают.
– Меня зовут Нурит Жакоб. Ранним утром шестнадцатого июля сорок второго года, в первый день летних каникул, в нашу дверь постучали полицейские и отвели нас, меня и родителей, к автобусу. В те дни облавы были обычным делом, но впервые с начала войны хватали не только мужчин. Женщин и детей забирали тоже. Мужчин было как раз очень мало, так как слухи об облаве пошли еще накануне и большинство на всякий случай спрятались. Но не мой отец.
Она делает паузу и отпивает глоток чая, не отрывая глаз от чашки.
– Автобус отвез нас на другой конец Парижа, на Зимний велодром. Когда мы подъехали, там уже стояли десятки автобусов, из которых выплескивался нескончаемый людской поток. Полиция деловито направляла его внутрь велодрома. Стояла палящая жара, а у нас не было ни еды, ни воды. Мы вышли из дома с единственным чемоданом, в котором не было ничего, кроме нашей спешки. Через несколько часов моя мать и еще несколько женщин с маленькими детьми сумели вырваться через одну из дверей на улицу Нелатон, чтобы купить воды в магазинчике напротив. Полиция бросилась загонять их обратно. Моя мать, пользуясь тем, что полицейские отвлеклись, сунула мне в карман стофранковую купюру и велела бежать. Она обещала, что придет за мной, но мне не хотелось расставаться. Времени было в обрез, и впервые в жизни я увидела, что мать начинает злиться. Она схватила меня за руку и сжала так сильно, что ее ногти впились мне в кожу. Я увидела ее глаза… Этот взгляд, в который она, должно быть, вместила всю ненависть, на которую была способна. Это последнее, что я помню о ней.
Голос у Маргариты начинает срываться, и она отворачивается к окну. Она молчит несколько секунд, прежде чем продолжить.
– Я бежала не оглядываясь, пока не оказалась на улочке Нокар. Там меня остановил полицейский и спросил, куда я бегу. Я ответила, что опаздываю на урок фортепиано, и он отпустил меня. Я никогда не узнаю, поверил ли мне на самом деле тот человек. В любом случае он спас мне жизнь.
Маргарита снова замолкает. Она встречает взгляд Камиллы, но не может выдержать его дольше секунды.
– Я не знала, куда идти, я вдруг почувствовала себя такой маленькой, такой потерянной. Не раздумывая, я постучала в дверь своей учительницы фортепиано Сюзанны Ришар. Она открыла дверь и больше никогда меня не отпускала. У Ришаров было трое детей, в том числе дочь моего возраста, и до конца войны мы притворялись одним человеком, я и Жанна. К счастью, мы были очень похожи, и Сюзанна старалась еще больше усилить сходство, делая нам одинаковую прическу. На всякий случай она все же устроила двойное дно в стенном шкафу, где висели ее платья. И иногда я пряталась там по собственному желанию. Это был мой способ отгородиться от мира.
– Вот почему вы так привязаны к этой квартире.
– Да. Эта квартира спасла мне жизнь. Именно в ее стенах однажды вечером мне сообщили, что война закончилась. Знаешь, не надо думать, что война сегодня идет, а завтра заканчивается, потому что важные люди взяли на себя труд подписать какую-то бумагу. Ничто не меняется в один миг. Я все еще была маленькой еврейской девочкой в мире, который истребил миллионы евреев. Знаешь, я узнала, что шестнадцатого июля сорок второго года нас арестовали потому, что на нас донес один из соседей. Для меня это был такой шок, что я на полгода потеряла обоняние. Как мы могли быть уверены, что весь этот ужас действительно остался позади? Поэтому Сюзанна продолжала соблюдать осторожность. Надо сказать, что, взяв меня к себе, она не меньше меня рисковала жизнью, своей и своих родных.
Маргарита подносит руку к броши в виде дерева. Камилла следит глазами за ее жестом и понимает, что с тех пор, как они познакомились, это украшение всегда приколото у старой дамы на уровне сердца. Камилла на секунду задерживает взгляд на семи ветвях дерева.
– Это дерево, оно…
– Это древо жизни. Подарок моей второй матери, Сюзанны. Она говорила мне, что надо исцелиться, но не забыть. Ветви дерева тянутся к небу, а корни держатся за землю. Она подарила мне брошь, чтобы заменить звезду. В этом дереве каждый видит то, что ему хочется. В нем есть христианский мотив, который служил мне прикрытием, но у него семь ветвей, как у меноры. Сюзанна была замечательной женщиной, мне очень повезло.
– Что было дальше?
– Время шло, вернулся в конце концов и месье Ришар. Но о моих родителях по-прежнему ничего не было слышно. Однажды вечером, после долгих месяцев ожидания, Сюзанна села у моей кровати и предложила создать мне новую личность. Если я согласна, они могут меня удочерить, пока не вернутся мои родители. Конечно, она прекрасно знала, что они не вернутся никогда. Но как она могла отнять надежду у ребенка, у которого и так уже все отняли? Она сказала, нужно будет взять их фамилию, Ришар, но имя я могу выбрать себе сама. И добавила: «Мне жаль, дорогая, но ты не можешь оставить имя Нурит».