Глава 4. Три войны
1. Стратегическое Знание: «Мальтийский крест» стратегий
С давних времен знания человечества о войне сложились в «стратегическую лестницу». Уже в ранней, крито-микенской, Греции разделяли позиции тактика и стратега. Тактик командовал войсками на поле боя. Стратег управлял движением армии вне боевого соприкосновения с неприятелем. На территории Балканского полуострова, бедного дорогами и плохо обеспеченного водой, организация перемещения войск и их размещения на ночной отдых, выбор позиции для предстоящего сражения, определение путей отступления или направления развития успеха – все это представляло собой трудную и зачастую творческую задачу.
С наших сегодняшних представлений стратег занимался военной логистикой – задолго до того, как было придумано это слово и соответствующие математические модели.
Со временем функции стратега расширялись. Ему приходилось заниматься обучением войск и их подготовкой к войне, общим планированием, организацией взаимодействия между независимо действующими группировками войск. В конце концов, стало понятно, что стратег должен увязывать отдельные тактические успехи (и неудачи!) с общей целью войны. То есть стратег выигрывает войну, в то время как задачей тактика остается выигрыш отдельного боя.
«Стратегическая лестница» оставалась двухступенчатой до конца XIX века, когда масштаб военных столкновений, их длительность и сложность возросли настолько, что появилась острая необходимость в промежуточном масштабе. В германском, русском, японском генеральных штабах формируется представление об операции как этапе войны и создаются основы оперативного искусства.
Оперативное искусство стояло выше тактики: операция складывалась из множества боев, каждый из которых был сравнимым по масштабу с крупнейшими сражениями предыдущих эпох. Но война состояла из целого ряда операций, которые могли проходить параллельно, сплошь и рядом накладываясь друг на друга, или аккуратно следовать одна за другой. Выигрыш операции приближал к победе в войне, но не подразумевал ее: и оба мировых кризиса – 1914-1918 гг. и 1939-1945 гг. – дали этому массу убедительных примеров.
Примерно в то же время оформляется понимание того, что формально выигранная война не обязательно означает выгодный или, по крайней мере, благопристойный мир, «мир, лучший довоенного». Необходимо учитывать массу факторов, выходящих за пределы чисто военной логики: экономику, политику, внутреннюю и внешнюю, технологические императивы. Англоамериканская школа вводит в военную науку представление о «большой стратегии» как об искусстве «выиграть мир» (может быть, даже проиграв войну).
Выход за пределы чисто военной логики привел к необходимости добавить в «лестницу» политику: по К. Клаузевицу «война есть продолжение политики иными, а именно насильственными средствами»; много позже Чжоу Эньлай перевернул эту формулу, объявив политику продолжением войны ненасильственными методами.
Ф. Энгельс заметил, что «ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот». Ему вторит начальник Академии генерального штаба генерал от инфантерии Г. Леер: «Государства, которые проиграли войну, были разбиты еще до поля сражения… то есть несли причину своего поражения в себе, во всей военной системе данного государства, служащей отражением его внутреннего политического строя…».
Таким образом, в «стратегическую лестницу» были включены политика и экономика. Ход и исход Третьей мировой («холодной») войны заставил вспомнить базовые утверждения Сунь-цзы, касающиеся наличия у государства и народа Пути: «Путь – это когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений». «Лестница» получила свою верхнюю ступень – онтологию, искусство управлять картиной мира – у себя, у противника, во всем пространстве конфликта.
Я слушал все это в двенадцать лет и думал, что мне вообще не нужно про верхние ступеньки. Там живет кто-то великий и ужасный, он руководит миром. Так как мысли моего внутреннего народца, условно орков и эльфов, были точно едины с моими, то Путь у меня был, а на заоблачные вершины стратегического мышления мне было тогда недосуг. Об этом я сказал отцу совершенно определенно, он засмеялся и пожелал мне приятных снов. Снилось мне, что я легко прыгаю по вершинам гор, мне это снится почти каждую ночь, и что мои войска заливают долину, переполняют ее, через горы выплескиваются в окрестные плоскогорья, и тут какие-то гады на крылатых тварях начинают давить нас с воздуха, а высоко прыгаю, чтобы до них дотянуться, я один. Отвратительное ощущение. Даже если вычеркнуть Фрейда, все равно осадок остался. Опять нужно было становиться кем-то не тем, к чему привык, да еще собирать войска на битву с неведомым. Мама хихикнула и сказала, что я становлюсь взрослым. Мне бы ее проблемы. Пусть бы родила еще девочку, раз сын вырос и балуется стратегией.
Военное искусство как рефлексивная техника
Соотношение между тактикой и стратегией (или, шире, между боем и способами организации боя, к которым относится и оперативное искусство, и стратегия, и большая стратегия, и политика, и экономика, и онтология) можно рассматривать в языке сопоставления деятельности и рефлексии.
Бой, очевидно, относится к практике, к деятельности.
«Необходимость в рефлексии обнаруживается при возникновении непреодолимых затруднений в функционировании практики». Иными словами, бой складывается неблагоприятно, или не складывается вообще, или порождает негативные ожидания – в логике: еще одна такая победа, и я останусь без войска.
В древности говорили: «воину приличествует храбрость, командир же приносит пользу армии своей предусмотрительностью». Предусмотрительность и есть понимание того, в какой момент нужно прекратить практику, то есть остановить бой, систему боев, операцию, войну, рефлексивно оценить произошедшее и увидеть версии возможного будущего.
Рефлексия есть выход практики за пределы себя самой, и в этом смысле она может рассматриваться как инобытие практики.
Управление войной есть инобытие войны.
Рефлексия производна от прекращения практики.
В классический период военного искусства пересмотр представлений о войне, ее приемах, ее логике, целях и средствах осуществлялся уже после заключения мира. Это приводило к парадоксальному результату: рефлексировалась практика, относящаяся к абсолютному прошлому. Именно поэтому генералы и войско всегда готовились к предыдущей войне.
Во второй половине ХХ столетия (частично уже во время Второй Мировой войны) рефлексия оказалась встроенной в текущее управление войском и стала осуществляться в реальном времени. В наше время игровые практики и имитационное моделирование позволяют рефлексировать еще не случившиеся войны и исправлять еще не сделанные ошибки.
Рефлексия представляет собой антикризисное мышление. Нормальная военная рефлексия позволяет оценить и преодолеть случившийся кризис, даже кризис катастрофического масштаба (советская армия летом 1941 года, французская армия после Приграничного сражения 1914 года). Современная военная рефлексия позволяет предвидеть кризис до его наступления и преодолеть его, как учил В. Стейниц[89], «простыми и неблестящими способами». В теории, конечно.
Другая сторона военной рефлексии заключена в способности рефлексивного мышления структурировать бесструктурное, то есть создавать порядок в хаосе, а также – в умении обеспечить взаимопонимание, согласованность и соорганизацию действий партнеров даже при отсутствии связи и управления. В этом смысле именно о рефлексии говорится в «Солдатах Вавилона»[90] А. Лазарчука: после смешения языков солдаты потеряли способность понимать друг друга и слушать своих командиров, но каждый из них знал свое место на стене и понимал, что ему надлежит делать при появлении неприятеля.
Как и любое диалектическое противоречие, противоречие рефлексии и деятельности представляет собой проблему, а не задачу. Крен в сторону практики, действия, собственно войны приводит к поражению, тем более серьезному, чем лучше войска проявляют себя в решении тактических задач, чем лучше у них получается невозможное. «Так мы напобеждаемся до собственной гибели», – прозорливо заметил летом 1941 года германский генерал В. Неринг[91]. Великий шахматист, гений комбинации А. Алехин[92] заметил: «Внутренняя убежденность, что из всякой неадекватной ситуации на шахматной доске можно выйти, придумав комбинационное решение, является очень серьезным недостатком».
С другой стороны, рефлексия отвлекает ресурсы от деятельности. Крен в эту сторону приводит к тому, что командование прекрасно осведомлено обо всем, все понимает, все предвидит, но не имеет достаточно сил непосредственно на поле боя, где нужно что-то сделать и что-то изменить. Командующий превращается из актора в эксперта, регистратора происходящих событий.
А вот фраза «Так мы напобеждаемся…» имела ко мне прямое отношение. Однажды я сильно зарвался. В школу я ходил приличную, оценки имел отличные и стал сильно высовываться. При этом я самозабвенно играл нахала, собирал на себя все внимание, блистал мыслями и чувствами, манипулируя учительницами и одноклассницами на самой грани фола, и вдруг переходил к печали и отказывался от помощи, просил прощения за неадекватность и с усилием отъезжал в пыльный угол коридора на своей скрипящей коляске. Девчонки бежали за мной. Еще бы! Я был любимой игрушкой. Меня отрезвил мой друг Петька. Он сказал, везя меня вниз: «Чувак, парни готовы надавать тебе по морде по очереди или оптом, я – тоже. Тормози. Не все люди нашего класса – сопливые девчонки».
Отец сказал, что Петька прав и не надо ждать, пока маятник качнется, если, конечно, я не управляю маятником. Про маятник случилось позже. Уже в деле, без сопливых и при весьма критических для меня обстоятельствах. Из этой истории 7-го класса я запомнил, что десять тактических успехов не рождают выигрыш войны. И точно: на олимпиаду в Грецию поехал не я, а новенькая девчонка, которая ничем не выделялась, но написала работу по «реперам взросления в 7-м классе». Кто ее только надоумил? И, кстати, после Греции к нам в класс не вернулась. Меня, конечно, утешала мама, что девчонку с ногами куда легче послать за границу, чем меня с сопровождающим и на старой коляске, но я-то знал: пока я игрался в Казанову, она спокойно вытянула свой билет. Да и работа у нее была не глупая. Я читал.
На грани XXI века начались разговоры о «большой тактике», описывающей партизанские и террористические формы войны. «Большую тактику» определяли как искусство втянуть противника в бой в невыгодной для него конфигурации или в неблагоприятной ситуации.
Стратегическая лестница приобрела современный вид (Рис. 48).
Считалось, что более высокие ступеньки «сильнее», но «медленнее» нижележащих. Например, продажа Наполеоном Луизианы Северо-Американским штатам стала решающим фактором, предопределившим утрату Великобританией мирового лидерства, но сам Наполеон (и его Империя) не дожил до реализации своей долгосрочной экономической стратегии почти сто лет.
Эта схема весьма удобна, дидактична, информативна, но, как оказалось, недостаточна. Она говорит о военном искусстве много, в целом правильно, но упускает главное. Перефразируя книгу Б. Вайнштейна о Э. Ласкере[93]: она «слишком прямолинейна, слишком логична и поэтому не всегда убедительна».
Рис. 48. Стратегическая лестница.
Собственно, схема, во-первых, ненавязчиво приводит к выводу, что для успеха в войне необходимо превосходить противника во всем: в картине мира, в экономике, в политике, в стратегии, в оперативном искусстве, в тактике. Конечно, «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным», но смысл военного искусства в том и заключается, что шансы всегда есть у обеих сторон: слабый может выиграть у сильного, превзойдя его в искусстве управления действительностью.
Этот вывод был самым важным в моей жизни. Это был мой вывод. Я был бедным и больным. Но у меня был мощный ресурс – отец с его шахматами, стратегиями и тактиками, полной головой странных нетипичных знаний и такого же опыта. Почему я был бедным? Да мы на самом деле жили скромно, хотя, если деньги на что-то были нужны, – они находились. Отец вообще не понимал дурацких излишеств. Мама обсуждала со мной и покупала, что нужно, лет с шести. Сама она одевалась очень стильно, но я вырос в доме, где вообще не было ненужных вещей. Забитых шкафов и полок, кроме книжных. Все книжные полки висели низко, отмечая середину комнаты, чтобы я мог достать. Гости говорили, что это интересный опоясывающий дизайн. Я слышал про опоясывающий лишай, болезнь такая, и считал, что им расположение полок не нравится. А мне – ничего!
Искусство управления действительностью давалось мне по-разному, но я рано понял, что если у меня не будет опыта этой таинственной живописи, то мне хана: я буду компьютерным мачо без ног. Это хорошо, сидеть за компьютером, когда у тебя есть ноги для – куда-то вскочить и сбегать. Тогда можно проводить у экрана сутки, общаясь, играя и ползая по мировой паутине, но если у тебя нет этого «вскочить», то ты начинаешь отращивать себе ноги, пусть и виртуальные, и вообще стараешься встать, и делаешь это в разных пространствах каждый день, пока не получится. Отец хорошо понимал это. Он меня сразу учил считать варианты, выбирать лучший, биться за него, иметь про запас путь к отступлению на заранее приготовленные позиции, а не обвально падать в депрессию про «никогда», если не прокатило.
На сегодня значение схемы «лестница» сводится, в основном, к тому, что она дает удобный системный оператор для априорной оценки возможностей и шансов сторон еще до войны, до первого столкновения «У кого шансов много – побеждает; у кого шансов мало – не побеждает; тем более же тот, у кого шансов нет вовсе». И, тем не менее, «победу знать можно, сделать же ее нельзя».
Сейчас мы совершенно по-другому читаем и собираем «стратегическую лестницу». Мы понимаем ее как триединство различных и, в известной степени, альтернативных, несовместимых подходов к войне. Эти подходы настолько несхожи, что возникает желание сказать, что они описывают разные войны и даже что они по-разному понимают саму сущность войны.
Нет, конечно, во всех случаях война остается конфликтом, при котором выживание противника не рассматривается вами в качестве необходимого граничного условия, но этим сходство и ограничивается.
Сочетание тактики, оперативного искусства и стратегии определяет «настоящую войну» – войну крови и подвигов, сообразительности и агрессии, силы и хитрости. Эту войну можно назвать, следуя Н. Стивенсону [94], «войной Ареса».
«Война Ареса», единственная, строится в прежней логике «лестницы»: выиграть бой – выиграть сражение (операцию) – за счет этого выиграть войну. Адептами, теоретиками и практиками, героями «войны Ареса» были представители германской, русской/советской, японской, отчасти израильской военных школ. «Война Ареса» порождает континентальную или пространственную стратегическую доктрину, на основании которой создано собирающее «военное дело». Континентальная стратегия может быть построена в терминах геополитики и на основе геополитических принципов. Тактика, как часть стратегического баланса «войны Ареса», приводит к созданию доктрины «большой тактики», включая подходы к партизанской и террористической войне.
Совершенно в другой логике построена «война Афины», война богатства и мудрости. Сборка стратегии, большой стратегии и экономики: выиграть войну, выиграть выгодный мир, оплатить и то, и другое. Такая война, реализуемая англо-американской школой, вызывает у последователей Ареса нескрываемое раздражение. Еще бы, вместо красивых операций, тонких приемов, столкновения интеллектов работает простенький принцип: «Все пожрал хомяк», или в других терминах: «Пошлите еще две тысячи бомбардировщиков…».
Но «война Афины» (термин также принадлежит Н. Стивенсону), во-первых, работает, во-вторых, позволяет строить мировые империи, хоть старого, хоть нового типа, в-третьих, «бьет» «войну Ареса» – уже потому, что требует от людей меньшего.
«Война Афины» порождает морскую или временную (или прогностическую) стратегическую доктрину, которая естественно записывается в языке геоэкономики. Аналог «военного дела» в морской стратегии может быть назван «гражданским» или «мирным» делом, но поскольку мирным он ни в коей мере не является, мы предпочитаем название «военное предприятие» (war-as-enterprise). Большая стратегия, то есть принцип «выигрывать мир, а не войну», приводит к созданию доктрины прогностической агрессии, включая подходы к «войне смыслов» и «войне историй».
Современные западные представления о войне построены на диалектическом противопоставлении войн Ареса и Афины. При этом «война Ареса» аккуратно и почти исчерпывающе описана в учебниках, мемуарах, да и в художественной литературе: она не является загадкой и откровением. «Война Афины» не описана вообще – стратеги Великобритании и Соединенных Штатов мудро воздержались от объяснения своих побед. Мы видим только вершину айсберга, в сущности, наши представления о «войне Афины» сводятся к уже упомянутому «хомяку». Между тем повторимся: это – война не только богатства, но и мудрости.
Впрочем, Запад тоже видит не все. Успехи «войны Афины» и мрачная красота сражений «войны Ареса» приобрели в глазах англо-американских лидеров самодовлеющий характер. Они видят противоречие типов войны диалектическим (бинарным) и не обращают внимания на возможность войны третьего типа.
«Война Аполлона» – интеграция стратегии, политики и онтологии, Пути по Сунь-цзы: «Выиграть войну, договориться о мире, совместно изменить бытие». Война, в которой не всегда можно установить победителя и побежденного, а часто нельзя даже идентифицировать сам факт войны. Война, о которой говорил Христос: «Не мир пришел Я принести, но меч».
Эта война, в общем и целом, неплохо описана, но подчеркнуто в невоенном языке. В сущности, ее структура, инструменты, методы, приемы остаются для нас совершенно непонятными. «Война Аполлона» скрыта от внимания современных стратегов и военных историков гораздо лучше, нежели «война Афины», о которой по крайней мере что-то говорится в учебниках по бизнес-администрированию.
Очень похоже на то, что «война Аполлона» бьет «войну Афины», но подчиняется жесткой и быстрой логике «войны Ареса»: старинная детская игра в «камень-ножницы-бумага» обретает общечеловеческий масштаб. И вполне понятно, что окончательный успех придет тому, кто построит в своей психике, своем государстве и своих вооруженных силах баланс всех трех типов войны.
Рис. 49. «Мальтийский крест» стратегии.
Здесь необходимо заметить, что хотя «война Афины» кажется «не совсем войной», а «война Аполлона» часто представляется «совсем не войной», все три «сборки» имеют точкой пересечения стратегию, древнейшую часть «лестницы» и основу семантики понятия «война». В сущности, три подхода просто по-разному отвечают на вопрос, что должно обслуживать стратегию как искусство добиваться победы, расширять пространство решений и реализовывать «мир, лучший довоенного».
«Война Ареса» обеспечивает стратегические успехи военными методами.
«Война Афины» – экономическими.
«Война Аполлона» – коммуникативными, смыслообразующими.
«Стратегическая лестница» пересобирается в «Мальтийский крест» взаимоувязанных балансов (Рис. 49).
Эти балансы предстоит распаковать – и научиться с ними работать.
Это был разговор, который я не понял в свои двенадцать лет. «Не понял» – для меня много значило. Я не мог применить это завтра для укрепления своих позиций в классе и в мире. Отец был большой оригинал в педагогике, он вечно оставлял меня одного с моими трудностями понимания на некоторое время и ничего не растолковывал. Он беседовал. Но мне крупно повезло, потому что приехал папин друг, остановился у нас и разъяснил мне все по-простому. Откуда взялся этот друг, я не знал, но они очень классно общались, как два астронавта, встретившихся случайно в глубинах космоса. Мама надела платье вместо джинсов, меня не возили в школу, потому что мы говорили про стратегию и жизнь до поздней ночи. Я просыпался в полдень, делал гимнастику и уроки, гулял с Александром, и вечером, когда отец являлся с работы, мы начинали наше главное – разговоры о том, как все устроено и что с этим всем делать. От дяди Саши я подцепил концепцию, от которой отказался только к двадцати шести годам. Я подозревал, что отец не разделяет ее, но он никогда не вмешивался в то, какой вывод я сделал и чем пользуюсь как инструментом. Он просто раскладывал их. Учил – какой и куда, и уходил.
Дядя Саша говорил, что с начала времен развитие, в том числе и завоевательные войны, осуществляли герои. Они были сильны и хитры. Это были герои войны Ареса. Далее сформировалась аристократия, силой которой был уже Закон, и согласно Закону они управляли и воевали, то есть по Закону гнали людей на войну. Аристократы быстро повывели неудобных героев. Вытеснили их в маргинальные ниши пиратского толка. Я знал, что история как раз это подтверждает. Буйные долго не жили: их хоронили с почестями в юношеском возрасте. Я уже понял, что даже в нашей продвинутой школе герои неудобны, и я не хотел быть героем в школе. Но тут была важная зацепка – в группе, классе героем смотреться неплохо – бонусы есть. Вылезать же в герои, особенно в любители справедливости, со взрослыми не проканало ни разу и ни у кого. Все точно. Аристократы обуздали героев, и мы – жертвы этого воспроизводящегося ритуала. Дядя Саша смеялся, похвалил мою логику и сказал, что аристократы тоже потерпели крах. Он объяснил мне, что при появлении «ну очень больших денег» аристократы, как определяющие политику и культуру, стали не нужны. Их можно было купить и самим встать у власти, гоняя деньги по земному шарику и обогащаясь. Пришли банковские воротилы, деньги во имя денег. Сегодня они на коне. Я это понимал. Отец согласился с объяснениями, но впал в задумчивость. Я только много позже постиг некую странную истину – если ты не хочешь жить в мире, где условные овцы съели людей, делай другой мир и живи в нем. Твоя свободная воля, героя или брахмана, играет роль. Отец считал, что «война Аполлона» – война харизмы и мудрости – еще впереди, а ее фрагменты, разлитые в истории, лишь подтверждение того, что она набирает силу. Мне же эта война была некстати, потому что я не был брахманом, улучшающим Реальность из отдельно взятой квартиры, и мне был полезен дядя Саша. Я чувствовал себя готовым к бою в «войне Афины», раз она пришла ко мне со своей горгоной на щите. Дядя Саша уехал в свой бизнес, оставив мне новый айпад и массажное кресло, что-то красивое маме и абонемент в зал отцу. Кресло привезли, когда его уже не было. Я написал ему благодарность за ночную лекцию и подарки. Он мне бодро ответил, потом мы еще переписывались. Уже будучи взрослым и ходячим, я узнал, что Саша глубоко верующий человек. Вот это да! Я в двенадцать лет я думал, что он атеист и на всякий случай спрятал от него своего Бога.
2. Война Ареса
Пиктограмма
Как уже указывалось, «война Ареса» – это нормальная «обычная» война, как ее представляют себе люди издревле и до настоящего времени. Это война за территорию и ресурсы, война, развертывающаяся в пространстве и поглощающая пространство: вчера мы так славно продвинулись… Плеяды остались за нами… как вы могли додуматься сдать врагу Киев …
«Война Ареса» опирается на геополитику и ее базовые теоремы и собирается в форме географической или пространственной доктрины: стратегия есть продолжение географии. Эта доктрина определяет соотношение тактики и стратегии, выстраивает пространство операций и является основой военного дела (war-as-business). Интересно, что географическая доктрина почти во всех своих версиях приводит к концепции генерального или решающего сражения, кульминационного пункта войны, кризиса с его напряжением всех сил сражающихся сторон. Теорию «решающего сражения» обычно приписывают К. Клаузевицу, хотя на самом деле он относился к ней скорее иронически. Как справедливо заметил Р. Исмаилов: «Немецкие генералы просто не прочитали второй том книги Клаузевица».
Основополагающий принцип военного дела был установлен великим античным полководцем Эпаминондом, который разгромил непобедимую на поле боя спартанскую фалангу, создав невиданное по тем временам массирование средств на направлении главного удара. Ударный кулак, собранный Эпаминондом на фланге и поддержанный элитным «Священным отрядом» и всей кавалерией Фив, прошел через спартанские боевые порядки, как нож сквозь масло. Фаланга потеряла устойчивость и побежала. В этот день практически все спартиаты должны были лишиться гражданства, но было установлено, что «законы сегодня спят». Отступление от законов Ликурга в пользу здравого смысла Спарту, конечно, не спасло и стало лишь альтернативной версией заката ее военного могущества. Интересно, что после боя командующий спартанской армией признал свое поражение, но заявил, что Эпаминонд «действовал нечестно».
Принцип неравномерности развертывания сил на поле боя, на театре военных действий, на всем геополитическом пространстве до сего дня остается содержанием «войны Ареса». Этот принцип виден и в «косой атаке» Фридриха Великого, и в «больших батальонах» Великой армии Наполеона, и в прорыве 6-й танковой армии через Хинган в 1945 году.
Этот принцип распаковывается в диалектическое противоречие принципов концентрации и деконцентрации сил. Первый из них можно охарактеризовать старой восточной пословицей: «Ястреб бьет воробья всей своей мощью». Другими словами, нельзя быть достаточно сильным в решающем пункте. Второй принцип разумно сообщает, что концентрация всех сил на главном направлении отнюдь не подразумевает необходимости собрать их в одном углу «карты». То есть части и соединения по крайней мере не должны мешать друг другу.
Маас-Аргоннский кошмар
26 сентября 1918 году американские войска попытались осуществить амбициозную операцию на Западном фронте Первой Мировой войны. Собрав огромные силы, свежие, не вымотанные четырехлетней войной и снабженные всем, что только могло потребоваться армии, американское командование приняло решение прорвать германский фронт, отбросить немецкую армию к Аргоннам, разорвав стратегическую линию неприятеля на две части. В принципе, это решение вполне отвечало обстановке и должно было привести к крупной победе и коллапсу германского фронта.
«Когда было развито настоящее наступление, то весь фронт атаки (протяжением в 40 миль) удерживался только 5 германскими дивизиями далеко не полного боевого состава, составленными, за исключением одной, из низкосортных войск. Против них были брошены 9 американских дивизий, а еще 3 дивизии находились в ближнем резерве. Это давало численное соотношение сил более 8:1 [95]. В армейском резерве было еще 3 дивизии. Учитывая трудности, связанные с отступлением и переброской войск с Сен-Миельского сектора, вначале из этих дивизий могла быть использована только 1 регулярная, а из всех участвовавших в операции соединений только 3 дивизии имели предварительный боевой опыт. Атака была предварена трехчасовой интенсивной бомбардировкой, в которой участвовало 2700 орудий; сопровождалась атака 189 малыми танками».
Всего «на фронте от р. Маас до р. Сюип, протяжением 65 км, 42 американские и французские пех. и 4 кав. дивизии с 4878 орудиями, с многочисленными самолетами и танками после артиллерийской подготовки в течение 3-10 часов атаковали 13 германских дивизий с 1600 орудиями».
Американские солдаты двинулись в атаку. Немцы, блестящие тактики, задержали их продвижение, хотя оборона носила очаговый характер и находилась на грани развала. В этой ситуации Д. Першинг[96] решил ввести в сражение свои резервы, то есть создать еще большее преимущество в силах на поле боя. Увы, в реальности подходящие войска забили все дороги, как ортогональные линии фронта (директрисы), так и параллельные ей (рокады). Невероятная пробка прекратила всякое продвижение американских войск вперед, тем более что питание операции осуществлялось по тем же коммуникационным линиям и прекратилось практически полностью. Порядок наводили больше месяца, операция оказалась полностью сорванной.
В следующей войне на эти же грабли наступили советские войска под Ленинградом и на Кавказе, англичане в Италии и у Сингапура (последняя операция состоялась уже после окончания войны, но тем не менее обошлась довольно дорого).
Диалектическое противоречие принципов концентрации и деконцентрации сил конструирует ряд оперативных техник и схем второго порядка, которые все могут быть описаны старой формулой «порознь идти – вместе сражаться». К таким техникам относятся, в частности, схемы «Маятник» и «Вальс Отражений». Все они приводят к резонансной мультипликации ресурсов и рассматриваются в теории как оперативные резонансы.
Мой жизненный «Маятник» принес мне первое в жизни настоящее счастье, несмотря на то что я не стал ходить. Если вам будут говорить, что от любви люди летают, они правы, а вы нет. Просто вам не повезло. Самое сложное в этом полете – удержать темповую игру. Отец потом скажет мне, что такое еще бывает, если идет работа с друзьями или книга. Мне было плевать на работу, школу и отца, я хотел просто быть. Просыпаться. Дивиться на ощущения в своем солнечном сплетении.
Оля поцеловала меня в апреле. И дергала плечиками, когда это делали мои вчерашние подружки. Потому что в нашем кругу истолкователей снов было так принято. Оля сердилась на кружок, я был снисходителен. Мой «Маятник» заключался в том, что я замкнул на себя оба классных сообщества. Я был вездесущ и мало спал. Мало спал я не от любви, а от сетевых дел. Кто-то говорит, что в сети нет деятельности, но с чего бы я так уставал от организационных усилий? Петька мне помогал, он оказался лучшим другом, чем тот издатель отца. Он был моей тенью, моим начштаба, моим транспортом, моей логистикой и нашел себе девицу из моих сновиденческих. Я был ему должен и честно сказал об этом. Мама как-то вовремя поговорила со мной про «брать-давать» и оголтелую юность взаимных кредитов. Петька был тронут и сказал: «Сочтемся!» Боже! Какая учеба? Мы собрали сетевой проект и планировали сценарную «черную дыру» в сети. И знаете на чем? На смыслах общих снов молодежи. Мы отвергли всю эту «изолированную ванну» и общие медитации, мы просто эксплуатировали сновидения, искали в них общее и строили прикольные гипотезы. Мгновенно нашлись, конечно, те, которые видели общие сны. Отец качал головой и предлагал семантический анализ. Впервые мне было не до него. Замороченные моей активностью парни думали, что я про славу Цукерберга. А девчонки наперед знали, что это все для них, они же такие умные и привлекательные в свои 16 лет. Отличная мысль! Это все было для Оли. Она, конечно, видела мои сны. У меня был выпускной, как у всех инвалидов в Америке. Там человек в коляске – нормальный чувак коллектива. У нас – нет. Все девчонки танцевали танец с каталкой, то есть со мной. Родители как-то странно свалили на дачу к друзьям сразу после вечернего банкета, Оля привезла меня домой, и у нас все было и, по-моему, ей все понравилось. Потом мы выпили за любовь, за нас и за Шлиффена и спали до четырех дня. Потом я заболел. Выздоровел и поступил в МИФИ. Оля поступила в Питерский университет. Потому что родители ее опять переехали. Мы виделись еще много раз. Но никогда больше не были вместе. Это было как гром, но я понял тем утром после выпуска, что мой «Маятник» удался, я люблю Олю, но это – конец куплета. Я не был расстроен. Я был раздвоен. Я грустил, как именинник, моющий посуду после прекрасного вечера. Я был счастлив, что я могу многое, и опыт оказался успешным, и теперь он мой. Петька гордился мной издалека, он ушел в военное, а там казарма, хоть ты какой Цукерберг.
Принцип неравномерности является основой для базовых моделей «войны Ареса»: позиционной «игры» – модели связности и учения о позиции, и комбинационных действий – учения об операции и теории темпа.
Наконец, к «войне Ареса» относится большая тактика, которая в наше время распакована в концепциях партизанской войны, считающейся уже устаревшей, хотя, вероятно, зря, и террористической войны. В целом ряде ситуаций большое влияние на ход и исход войны могут оказать АТ-группы – результат взаимодействия хорошо подготовленных аналитиков и «одноразовых» террористов-смертников. Заметим здесь, что АТ-группа представляет собой своеобразный «ситуационный центр», попытку «по-тризовски», то есть доведением до предела, решить базовое противоречие между практикой боя и рефлексией этого боя.
Пиктограмма «войны Ареса» имеет следующий вид (Рис. 50):
Рис. 50. Социопиктограмма «войны Ареса».
Сейчас я с улыбкой вспоминаю об этом, но тогда было не смешно. Я организовал свою операцию не на голом месте и не в кругу лояльных друзей. Я, конечно, вел партизанскую войну с соперником. Я просто умудрился быстро вывести его из игры, потому что он попался в наши баталии сновидений, но это был не его, а мой «Отель веселой науки». Я был уважителен на словах, но на деле, в контексте, сильно понизил все его показатели. Он, дурак, долго не мог понять, что воюет не против инвалида, а против неумолимой гибкой структуры, которую он не догоняет, и что его птичка давно уже в лапках у могучего Мориарти. И хотя, говорят, профессор был «голубым», по последним фильмам про Холмса с вариациями мне он лично даже нравился своей мрачной харизмой, и когда одна из моих пытливых в сновидениях одноклассниц нашла некое мое сходство с ним, я не стал возражать. Отец, слушая мои улюлюканья, сказал, что если бы мой соперник был поумнее, он бы выиграл и моя победа строилась на большом риске. Но что эти разговоры после победы! Я вам советую поиграть в такие игры. Только держитесь! Ресурсов не хватает отчаянно! Все время создается впечатление, что огромный «Маятник Фуко» бьется внутри тебя. И связность должна быть реальная, а не воображаемая. Отец, конечно, прав. Мне повезло, никто не играл со мной в «купи-продай». Я был вне рынка. Рынок потом догонял меня не раз, и было так, что изворотливость моего ума, поставленная на плохую материальную базу, привела меня к краху и откату на заранее приготовленные по совету отца позиции. Выбраться мне помог дядя Саша и господь Бог.
Учение о позиции и модель связности
Назовем позицией систему взаимодействия вооруженных сил противников вместе со средствами обеспечения боевых действий. Рассмотрим физическое пространство, в котором такое взаимодействие осуществляется. Подпространство, в пределах которого вооруженные силы сторон находятся в боевом контакте, назовем фронтом. Будем пока изучать войну на земле независимо от войны в воздухе и на море; подпространство в этом случае вырождается в поверхность. (Дальность действия артиллерии, не говоря уже о ручном оружии, должна считаться пренебрежимо малой по отношению к длине фронта.) Проекция поверхности взаимодействия сухопутных сил на землю называется линией фронта. Можно считать, что до начала войны линия фронта совпадает с линией границы.
Позицию удобно представить геометрически: как систему, включающую вооруженные силы противников, средства обеспечения боевых действий и физическое пространство фронта. Если речь идет о сухопутных силах, происходит редукция к армиям, сети коммуникаций и линии фронта.
В самом широком смысле «позиция» есть специфическая подсистема системы «война».
Определим физическое или метрологическое время через периодические процессы: смена дня и ночи, движение математического маятника, атомный распад.
Определим внутреннее время системы через изменение ее структуры, то есть рождение новых структурных факторов. Можно показать, что синхронизация системы – установление взаимно однозначного соответствия между физическим и внутренним временем – в общем случае невозможна.
В таком формализме позиция представляет собой систему «война» при фиксированном внутреннем времени[97].
Задачей аналитической стратегии является анализ позиции и определение методов ее преобразования в желательную сторону.
Позиции называются эквивалентными, если при переходе между ними структура системы «война» не меняется. Позиция называется выигрышной, если она эквивалентна конечной позиции, в которой реализуется цель войны. Позиция называется проигрышной, если любое ее преобразование приводит к фатальной воронке. Поскольку война есть игра с ненулевой суммой, позиция, выигрышная для одной из сторон, не обязательно является проигрышной для другой.
Позиции, не принадлежащие к классу выигрышных или проигрышных, называются неопределенными. Мы называем неопределенную позицию равной, если для обеих сторон мощности пространства решений, не ухудшающих позицию, совпадают. В противном случае можно говорить о преимуществе одной из сторон.
Заметим, что сторона, владеющая преимуществом, не обязательно выигрывает, но она всегда может заставить противника проиграть. Вообще, как мы уже отмечали, при корректных преобразованиях класс позиции не меняется: равные позиции преобразуются в равные.
Назовем единицей планирования максимальную воинскую единицу, структурностью которой мы пренебрегаем на нашем уровне анализа. Как правило, единица планирования находится на два уровня иерархии ниже рассматриваемой системы: если анализируются действия группы армии, единицей планирования является дивизия, на уровне полка – рота. Единица планирования является стандартной, снабженной всеми необходимыми для ведения боевых действий средствами. Ее боевые возможности описываются функцией, которая может зависеть от внешних условий (местность, погода, геометрия столкновения), но никоим образом не от внутренних параметров[98].
Важнейшим элементом оценки позиции является сведение разнородных вооруженных сил противников к стандартным единицам планирования[99]. Необходимо еще раз подчеркнуть, что стандартное соединение подразумевает стандартное снабжение: иными словами, если у вас есть десять дивизий, потребности которых вследствие особенностей геометрии фронта, состояния коммуникаций или экономической недееспособности государства удовлетворяются лишь на одну десятую, то эти дивизии составляют лишь одну стандартную. Напротив, более совершенное оружие, элитный уровень подготовки, накопленный боевой опыт увеличивают число стандартных соединений.
Боевое столкновение единиц планирования составляет стандартный бой. В рамках аналитической стратегии считается, что такой бой описывается уравнениями Остроградского-Ланчестера, причем коэффициенты уравнения зависят от погодных условий, геометрии и характера столкновения, соотношения сил. Поскольку известно из боевой практики, а в известной мере – и из уставов, при каком уровне потерь слабейшая сторона прекращает сопротивление, длительность стандартного боя, его ход и исход могут быть с хорошей точностью определены на стадии планирования. В связи с этим аналитическая стратегия не занимается теорией стандартного боя, ограничиваясь статической оценкой позиции.
При оценке позиции важнейшим фактором является соотношение сил, сведенных к стандартным единицам. Численное превосходство само по себе не означает решающего преимущества, но очень часто ведет к нему.
Здесь необходимо иметь в виду, что в отличие от шахмат в войне число соединений переменно. Существует армия мирного времени, армия военного времени, резервы первой, второй и последующих очередей. В результате в течение первого месяца войны (а это важнейший для хода и исхода войны отрезок боевых действий) соотношение сил может существенно меняться. Важно, однако, что эти изменения предсказуемы и могут быть учтены заранее. Таким образом, еще до начала войны Генеральному штабу должно быть известно, в какой промежуток времени от дня мобилизации соотношение сил будет благоприятствовать операциям; искусство планирования в том и состоит, чтобы решающие события состоялись именно в эти дни[100].
Следующий по важности фактор – геометрия позиции или оперативная обстановка. Как правило, геометрия может быть однозначно охарактеризована связностью позиции.
Позиция является тем более связной, чем быстрее может быть проведена переброска «стандартной единицы» между произвольными ее точками. Формально связность участка позиции может быть определена как величина, обратная к максимальному времени переброски единицы планирования в пределах участка. Разбивая позицию по-разному, включая, разумеется, и тождественное разбиение, когда участок совпадает с позицией, получим функционал: отображение пространства функций разбиения на числовую ось связности. Минимум этого функционала назовем связностью позиции.
Эта формулировка выглядит абстрактной, однако она допускает ясную интерпретацию в обыденных терминах военного искусства.
Связность, очевидно, определяется геометрией фронта и структурой коммуникаций, не пересекающих эту линию[101]. В войнах первой половины XX столетия сухопутные коммуникации могли быть в первом приближении сведены к железнодорожным линиям и немногим магистральным автострадам. «Единица планирования» определена и существует, а следовательно, и перемещается только вместе со своей системой снабжения. Таким образом, связность характеризует одновременно и связь позиции с тылом, и способность войск, занимающих позицию, к оперативному маневру. Очевидно, что если связность позиции у одной стороны много больше, чем у другой, речь идет о преимуществе, возможно решающем.
Пункты, при потере которых связность «своей» позиции снижается, обладают положительной связностью. Напротив, если при потере пункта связность позиции увеличивается, связность пункта отрицательна. Пункты, владение которыми резко меняет связность, назовем узлами позиции. Узел, в максимальной мере меняющий связность, назовем центром позиции. Понятно, что эти определения пригодны как для позиции в целом, так и для любого ее анализируемого участка.
Прежде всего, формализм позволяет разделить позиции на три основных класса.
Подвергнем линию фронта малым преобразованиям. При этом связность своей позиции и позиции противника, естественно, будет меняться. Если при любых малых преобразованиях фронта связность позиции уменьшается для обеих сторон, позиция называется устойчивой. Если для обеих сторон связность уменьшается при наступлении и не убывает при отступлении, позиция называется взаимно блокированной. Речь по-прежнему идет о малых преобразованиях. Если позиция блокирована только для одной стороны, в то время как другая может наступать без снижения своей связности, говорят об односторонней блокаде[102]. Наконец, если позиция не является экстремумом связности, она является неопределенной.
Для взаимно блокированных позиций характерно изохроническое построение: время переброски дивизий вдоль линии фронта одинаково для обеих сторон. Иначе говоря, взаимно блокированные позиции обладают равной для обеих сторон связностью – первая теорема о позиционности.
Устойчивая позиционная война всегда есть проявление взаимно блокированного характера позиции – вторая теорема о позиционности.
Из этих двух теорем вытекает любопытное следствие: при позиционной войне можно построить взаимно однозначное соответствие между узлами связности сторон: иными словами, в пространстве коммуникаций центры позиций сторон симметричны относительно линии фронта.
При перевесе в силах прорыв позиционного фронта возможен, при этом связность уменьшается у обеих сторон. Однако связность наступающей стороны уменьшается быстрее, поскольку коммуникации выступа проходят через разрушенную при прорыве зону. Поскольку уменьшение связности эквивалентно уменьшению эффективного числа стандартных дивизий, выполняется принцип Ле Шателье, и наступление останавливается. Элементарные расчеты для технических систем Первой Мировой войны приводят к правилу: глубина выступа лежит в пределах от 50% до 100% его ширины – третья теорема о позиционности.
Заметим здесь, что существует класс ситуаций, когда наступление может сломать позиционный фронт. Для этого прежде всего необходимо, чтобы центры позиций (как мы выяснили, они симметричны) находились достаточно близко к линии фронта. Для таких позиций характерна не столько позиционная оборона, сколько обоюдное темповое наступление, имеющее своей целью захватить центр позиции противника раньше, чем он сможет захватить твой. Такое наступление, конечно, рискованно.
Риск у стороны, владеющей преимуществом, значительно меньше, если позиция блокирована односторонне. Такая позиция таит для слабейшей стороны зародыш гибели, поскольку сильнейшая малыми последовательными операциями, которые не являются ни достаточно рискованными, ни ресурсоемкими, в конце концов овладеет ее узловыми пунктами.
В неопределенных позициях фронт надолго остановиться не может, и дальнейшее развитие событий определяется исходом боевых столкновений, который может быть предсказан исходя из анализа связностей сторон. Собственно, обычно сражение есть борьба за центр неопределенной позиции.
Для сражения при Шарлеруа-Монсе (Первая Мировая война, Приграничное сражение) центр связности находился в Брюсселе. Поскольку Брюссель был захвачен немцами, а операционные линии французских армий через него даже не проходили, сражение было изначально проиграно французами. Напротив, в сражении на Марне немцы имели в своих руках лишь один узел позиции, притом не слишком высокого ранга, – Шато-Тьери. Французы опирались на Париж и Верден. Как результат, великолепные тактические успехи немцев привели их к необходимости отступать. Для Восточно-Прусской операции определяющее воздействие связности на исход сражения общеизвестно: весь замысел обороны провинции строился на невозможности для русских 1-й и 2-й армий организовать взаимодействие, иначе говоря, на том, что позиция для русских всю операцию имела отрицательную связность[103].
Формальным вычислением центров и узлов позиции как функционалов от начертания линии фронта стратеги обычно не занимаются: в большинстве случаев эти «особые точки» либо общеизвестны: Париж, Верден, Вязьма, Москва… либо интуитивно понятны: Праценские высоты под Аустерлицем, холм Шпицберг в сражении при Кунерсдорфе, Шато-Тьери в битве на Марне. Однако далеко не всегда это так. В сложнейшем Галицийском сражении центр позиции и центр операции приходились на Раву-Русскую, в то время как русские, насколько можно судить, считали критической точкой Львов, а австрийцы переоценивали значение Люблина. При выполнении «шлиффеновского маневра» центр позиции перемещался по дуге от Маастрихта (голландская территория) через Брюссель, Лилль, Амьен до средней Сены и далее к Шартру. Шлиффен совершенно точно представлял себе это перемещение, но ни французское руководство, ни Мольтке, ни командующие немецкими армиями этого, по-видимому, не знали. В Польской кампании 1939 г. позиция Рыдз-Смиглы разваливалась после захвата Кутно, о чем немцы имели смутное представление, поляки же -вовсе никакого. На советско-германском фронте было быстро и верно оценено значение Даугавпилса, Смоленска, Вязьмы, Москвы, в известной степени – Великих Лук. Однако стороны проявили полное невнимание к районам Риги, Пярну, Ярославля и Рыбинска. В японо-американской войне не было в полной мере уяснено и значение Мидуэя, острова, являющегося центром огромной тихоокеанской «позиции».
Если два пункта, являющиеся узлами позиции, соединены прямой (то есть «беспересадочной», не включающей иные узлы) коммуникационной линией, «транспортное сопротивление» между этими пунктами очень мало. Часто это приводит к определенной «сверхпроводимости» – узлы оказываются «сцепленными» и обороняются или теряются одновременно.
На эту сверхпроводимость я поставил, и почти во всех случаях моими парными сновидениями она удалась. В коммуникации, в сети, тоже можно завести сверхпроводимость. Это достигается очень легко. Проанализируйте искажение информации в сети и интересы ваших друзей по клубу. Сразу понятно, кто будет обороняться вместе и вместе же проиграет или победит и где тема настолько актуальная, что нет уточняющих вопросов. Я поставил на это, когда простеньким опросом пары запрограммировал – общий ли у них был сон или так, личный фрейд для каждого. И представьте! Люди так хотят, чтобы им снилось общее будущее и даже настоящее, что они уже по кивку понимают друг друга. Вот через них и надо что-то запускать в трансляцию. Я был монстр! Потом эта история забылась. Сервер завис, туда пришли маргиналы от психологии и испортили все это дело, которое так хорошо начиналось. Отец сказал, что это хорошо, смысл стал продуктом. И пусть его потребляют люди.
До сих пор речь шла о связности чисто сухопутной позиции. На море, где связность позиции изначально очень высока, изменить принадлежность узловых пунктов затруднительно, а соотношение сил фиксировано, речь идет почти исключительно о позициях с односторонней блокадой или о владении морем. В воздухе вся связность концентрируется в немногих базовых аэродромах, снабженных всем необходимым для обеспечения полетов и ремонта поврежденных машин.
В известном смысле стратегия борьбы на море и воздухе подчиняется противоположным законам. Для морских операций и сухопутной войны в богатой коммуникациями местности характерно стремление к уничтожению вооруженной силы противника – соответственно, кораблей и дивизий, в то время как для воздушной (и горной[104]) войны – стремление к уничтожению – даже не захвату – узлов связности.
Наконец, последним пунктом оценки позиции, лежащим на границе статики (учения о позиции) и динамики (учения об операции), является оценка сильных и слабых пунктов позиции.
Назовем звено позиции сильным, если прямой вооруженный захват его – по условиям местности, по начертанию линии фронта, наконец, просто по соотношению сил затруднителен. Напротив, если пункт затруднительно удерживать, он является слабым. Сильные пункты могут совпадать с центром позиции, но это вовсе не обязательно. Центром позиции может оказаться и слабый пункт, и пункт, ни сильным, ни слабым не являющийся. Последний случай встречается чаще всего.
В устойчивой позиции слабости сторон и их сильные пункты взаимно скомпенсированы. В некоторых случаях компенсация происходит за счет неравенства сил: слабейшая сторона занимает более сильную позицию.
Позиция может быть удержана при наличии одной нескомпенсированной слабости за счет избыточной обороны этого пункта и третьей теоремы о позиционности. Однако наличие двух нескомпенсированных слабостей делает позицию незащитимой (основополагающий стратегический принцип двух слабостей, одинаково значимый и для «войны Ареса», и для «войны Афины», и для «войны Аполлона», см. гл. 5), причем чем дальше географически разнесены слабости, тем сложнее обороняться слабейшей стороне.
Связано это со свободой маневра. Дело в том, что ей приходится охранять не только сами слабости, но и линию связи между ними, в результате чего внутри этой линии сильнейшая сторона может наступать, не попадая под условия третьей теоремы о позиционности.
Проблема слабейшей стороны состоит в том, что, обеспечивая избыточную защиту двух разнесенных в пространстве пунктов, она вынуждена связывать свои соединения в этих пунктах, между ними (как маневренный резерв), во всех вклинениях, развитие которых создаст слабостям дополнительную угрозу. То, что связность позиции формально не изменилась, – слабое утешение для полководца, который в реальности большую часть своих дивизий никуда перебросить уже не может.
Потому сильнейшая сторона выигрывает в числе валентных, то есть свободных для переброски, дивизий – тем больше, чем дальше разнесены слабости.
Позиционная «игра» на двух слабостях заканчивается, как правило, прорывом, овладением центром связности, распадом фронта и потерей обеих слабостей.
Почему мой противник не поступил так со мной? Он был с ногами, и девушка считалась его подругой. Он мог бы поступить логично: увидев начало моих усилий, он бы набился ко мне в приятели и всячески демонстрировал бы ей, что на что она меняет. Я же окружил себя толпой подружек, которые меня обожают, и верной гвардией мачо, которым я дал ограниченную, но власть над женским миром. Я же замкнул несчастную Олю в кольцо, свято помня фразу из маминого любимого фильма: «Ты все время дарил мне себя, а он подарил мне меня». Я сделал больше! Я подарил ей мир сновидений, сделал в ее честь открытие, нашел ее в нем и подарил ей ее в самом сокровенном, как мне тогда казалось, варианте – варианте ее страхов и ее мечт. Я, в общем, старался.
А он нет.
Что могло бы быть? Конечно, Оля могла бы крутить с нами одновременно, выбрав популярную стратегию циничных девчонок нашего времени: этот для ума, этот для секса, а есть еще потенциальное динамо – для денег. Вот это сразу бы разрушило мою хитроумную комбинацию и отбросило назад к инвалидности и любви по айпаду. Но этого не случилось. Иногда я вижу сон про то, что моя Оля занимается любовью в моей комнате с каким-то этим. Я не могу выйти. Закрыть глаза. В них вставлены спички. Это жестоко. Я просыпаюсь и понимаю, что тень поражения висела над моим героическим Аресом. И нагрузка на операцию была велика. Я женат и люблю свою жену и дочь. Я нежно люблю Олю, которая когда-то давно утешила безвестного безногого героя и сделала его сильным и успешным. Она замужем и иногда звонит мне. Мой отец часами болтает с внучкой на птичьем языке. Ей год, ему 60. У него развита сверхпроводимость мысли, и он точно очень хорошо повлияет на моего ребенка. Я хожу, делаю ненавистную гимнастику и живу полной жизнью.
Учение об операции
Пусть полководец принял решение преобразовать позицию от некоторого начального состояния к определенному конечному, которое, как он полагает, будет выигрышным и позволит реализовать цели войны. Если исходная позиция устойчива, а она практически всегда очень устойчива, его действия вступают в противоречие с позиционными законами: он вынужден либо неэкономно тратить ресурсы, либо идти на значительный риск. То есть на первом этапе всякая операция ухудшает позицию.
Проявляется это по-разному: устойчивостью обороны, превышением реальных потерь над рассчитанными, разрушением коммуникаций, иногда – простым невезением и человеческими ошибками. «Силы трения», о которых много говорил К. Клаузевиц, максимально препятствуют наступающему[105].
Очень многие операции затухают на затратной стадии, принося наступающей стороне лишь потери и несколько вклинений в неприятельскую позицию, от которых вреда больше, чем пользы.
Переход к стадии развития требует обязательного разрушения устойчивости позиции. Оперативное «трение» мгновенно падает до нуля, начинается период непрерывного и быстрого нарастания операции. Разного рода случайности теперь не препятствуют наступлению, а способствуют ему, в то время как «трение» максимально затрудняет работу обороняющегося.
Однако по мере продвижения вперед вступает в действие закон перенапряжения: наступающий уже не может быстро преодолевать сопротивление арьергардов противника, прикрывающих отход. Темп операции резко замедляется, и она вступает в следующую – насыщающую стадию.
Любая операция – будь то военное наступление, подготовка к экзамену, осуществление проекта или разрешение семейного конфликта – может быть описана S-образной кривой[106].
Рис. 51. Этапы операции в формализме S-образной кривой.
На первой, «затратной» стадии операции проблемы наступающего связаны, прежде всего, с преодолением устойчивости исходной позиции. И полководец стремится любой ценой нарушить эту устойчивость – хотя бы и не в свою пользу. Одним из самых красивых и тонких приемов является использование для этой цели «встречной операции» противника. То есть одна сторона начинает наступление, разрушает устойчивость позиции, а пользуется этим вторая сторона, «бесплатно» переходя к стадии развития. Важно понять, что в обеих критических точках система «война» вообще не обладает устойчивостью. Поэтому в эти моменты возможно «чудо» – очень резкое изменением характера войны в целом.
Вторая критическая точка получила в военной теории название «кульминационного пункта» операции. С момента ее прохождения создание новой устойчивой позиции неизбежно, и в интересах наступающего приложить все силы к ее формированию. Как правило, однако, инерция толкает наступающего вперед, в результате все, что было выиграно в стадии развития, бездарно растрачивается в стадии насыщения.
Данная модель одинаково беспощадно эффективна, будучи примененной и к анализу военной операции, и к бизнес-стратегии, и к анализу развития технических систем, и к анализу поведения продукта на потребительском рынке. У нее существует множество превращенных форм, в том числе «кривая жизни продукта», «Бостонская матрица»[107] и «кривая Гартнера»[108]. Иллюстрацией к ней может быть пример развития практически любого бизнеса: первые пару лет все идет тяжело, потом бизнес «выстреливает» и все идет замечательно до наступления кризиса. В точности все то же самое происходит в изучении иностранных языков, обучении вождению автомобиля и вообще в любом достаточно динамичном процессе.
Упражнения
• Проанализируйте вашу позицию в какой-либо сфере деятельности с точки зрения ее связности, критических точек, внутреннего времени операции.
• Оцените ваши действия в разных понятных вам областях с точки зрения позиционных слабостей. Где у вас слабости? Сколько их? А у вашего «противника»?
• Оцените, в каких областях жизни вы занимаетесь боданием с устойчивым фронтом противника. Какие могут быть альтернативные варианты действий?
• Представьте себе, что вы решили влюбиться и подошли к этой задаче стратегически. Постройте кривую операции для выстраивания отношений. Какие критические точки на ней присутствуют? Какие ресурсы на каком этапе требуются? Где заканчивается одна операция и начинается другая?
• На каком этапе S-кривой находится ваш бизнес, фирма, в которой вы работаете, или развитие области знаний, которой вы занимаетесь? Подумайте, что лично вы будете делать на следующем этапе?
• Попробуйте построить кривую операции для вашего обучения в школе / университете / еще где-то. Как вы повели себя в критических точках? Вы выиграли или проиграли операцию? Как следовало бы поступить, исходя из принципов стратегии и теории операции?
• Достаточен ли ваш темп в стратегической операции «Ваша жизнь»?Опережаете ли вы противника или отстаете от него? Подумайте, что лично вам нужно сделать, чтобы увеличить свой темп.
S-образная кривая по сей день остается основой учения об операции, но привлечение моделей общей теории систем позволило слегка уточнить форму кривой, связав критические точки с нарастанием или затуханием флуктуаций в системе. Формально речь идет о том, что критические точки – не совсем «точки»: они представляют собой «зоны неустойчивости», которые не мгновенны, хотя и очень коротки. Для зон неустойчивости как раз и характерны быстрые, непредсказуемые, хаотичные колебания обстановки, нарастающие флуктуации, приводящие к разрушению статической позиции или динамической операции. Именно «зоны неустойчивости» и делают возможными контрудары в особых точках – иначе угадать момент для таких действий было бы просто невозможно.
Рис. 52. Зоны неустойчивости операции.
Эту модель я прожил. Как жизнь. Мой первый бизнес, амбициозно начатый на пятом курсе, был вовсе не связан с физикой и аэродинамикой, я вспомнил давешние школьные успехи в формировании клуба парносновидящих и решил, что если тогда я выиграл себе любовь, которая есть высший смысл, то уж низменные баблосы я легко сумею снять со своих креативных способностей паука в сети.
Я не буду вам объяснять, как все началось и в чем суть. Я просто не дожил до первой критической точки. Потому что в этот момент случился неотвратимый диплом и разрушил мою операцию как более приоритетный. Я почти не учился весь последний год и за месяц сделал работу, вряд ли отличную, но как-то приспособленную к защите. Я получил четверку, хотя шел на красный диплом. Обидные слова руководителя и полный провал по деньгам в затухшем проекте. Школу я закончил с большим шиком, чем институт. Отец сказал, что если б решился на «маятник» бизнес – диплом, то все могло бы быть иначе. Он был прав. Там, в школе, был запал. Кураж и цель. А тут – заработать бабла и сделать реферативную работку: и то, и другое мне было скучно. Я понял, что старт в МИФИ мне дали, но работать по специальности я не буду. Так думали многие наши выпускники. Я стал средним членом общества. За хорошее образование по математике я был признателен, физическое, домашнее, у меня было лучше. Я все еще не встал из каталки, и пора было думать, а не улыбаться каникулам. Но мы провели с родителями два месяца в Хорватии, там я стал бешено плавать, привязав к ногам пенопластовую доску, как хвост. Кроль у меня пошел отменно. Даже в волны я легко выбрасывался на берег на руках, подтягивался и иногда мог даже забросить себя в коляску, если каменистый берег создавал ступеньку. Я вползал на верхнюю и на руках сажал себя в свою чертову карету. Здесь, в воде, я стал чувствовать, что когда-нибудь смогу включить непослушное тело, что-то на уровне поясницы стало напоминать об этом. Свои тонкие ноги я прятал за холщовыми шароварами сразу, как вылезал из воды. Как Оля согласилась со мной спать? Хорватия была временем моего самого критического отношения к себе.
Учение о темпе
Наиболее сложным подходом к «войне Ареса» является «темповая игра», неклассический, то есть выходящий за пределы простой S-образной кривой, анализ динамики операции.
Темп является довольно сложным понятием, которое едва ли могло быть корректно описано в семантике классических представлений о стратегии.
Прежде всего, обратим внимание на интуитивную универсальность данного термина. Следуя методике доктора З. Тарраша, мы формально подсчитываем темпы в шахматной партии, гомоморфной модели войны: «При последовательной игре однажды выигранные темпы не исчезают – они трансформируются в выигрыш пространства или материала… Каждый раз, или хотя бы время от времени хорошо подводить баланс темпов, видных на доске… Я учитываю при этом только развивающие игру ходы, а остальные игнорирую». «Темпы операций» играют важную роль в построениях «жизненной стратегии творческой личности» Г. Альтшуллера[109]. «Темповая игра» имеет место в бизнесе и политике, в научном познании, в конструкторских разработках.
Особое значение понятие «темп» имеет в восточных боевых искусствах.
Здесь темп ни в коем случае не ассоциируется со временем. Связь темпа с движением и скоростью неоднозначна, хотя победа подразумевает опережение, «быстрый как ветер» бой может вообще не заключать в себе перемещений. Так, в «стиле змеи» выигрыш темпа происходит лишь в момент единственного – и последнего – удара, остальное время поединка боец практически неподвижен для глаз зрителя.
Таким образом, восточная философия войны прямо противопоставляет темп обыденному движению. С другой стороны, она постулирует, что выигрыш темпа всегда происходит только за счет движения и не обязательно своего. Построение приводит к хорошо известной метафоре: темп относится к движению как полное к пустому, ян к инь.
Формальный темп
Интуитивно и логически ясно, что военную операцию надо проводить максимально быстро: «Война любит победу и не любит продолжительности», – говорил Сунь-цзы. Быстрое развитие операции не дает противнику возможности организовать контригру – ситуация меняется быстрее, чем он успевает на нее реагировать. За счет этого выигрывается пространство и материальные ресурсы, достигается психологический перевес – положение «хозяина». Враг, раз утратив способность управлять своими войсками в реальном времени, не может восстановить ее, более того, задержка увеличивается на всей стадии нарастания операции. То есть, если пространство войны меняется достаточно быстро, можно на какое-то время – пока не начал действовать закон перенапряжения коммуникаций и/или ваши солдаты не начали засыпать под обстрелом – освободиться от необходимости учитывать волю противника: действия его естественны и могут быть предсказаны еще на стадии эскизного планирования. Это дает возможность, в частности, заранее определить момент перехода операции в стадию насыщения и сэкономить ресурсы, остановив наступление при достижении войсками максимально выгодной позиции.
Поэтому естественно определить формальный темп операции как скорость перемещения передовых частей наступающего, иными словами – скорость перемещения линии фронта. Такой темп измеряется в километрах в сутки, не может накапливаться и равным образом выигрываться или проигрываться. Здесь «работают» другие ключевые слова – успеть / не успеть.
«Легко установить следующую зависимость: чем быстрее продвигалась 1-я германская армия в юго-западном направлении, тем меньше времени оставалось в распоряжении французского главного командования для контрманевра. Именно в этом и сказывалось преимущество в темпе. Оценивая быстроту продвижения 1-й армии, следует признать, что она оказывалась достаточной для того, чтобы заставить французов и англичан отходить. Но возникала опасность, что французское главное командование сознательно ускорит темпы отхода, используя это передвижки сил в своем тылу и создания крепкого оборонительного фронта. Вот с этой точки зрения темп движения 1-й армии вызывает серьезные сомнения. Успела бы она совершить обход Парижа с западной стороны до того, как французскому главному командованию удалось бы сорганизовать оборону на новых позициях? Сомнения эти находят свое подтверждение в том, что фактически 1-й армии не удалось нагнать противника, хотя французы несколько раз задерживались на разных рубежах. Это, бесспорно, указывает на дефект подвижности крайнего правого германского фланга». М. Галактионов, «Темпы операции».[110]
Структурный темп
Интегрально темп – просто время между первой и второй критическими точками операции, то есть время, в течение которого поддерживается динамический гомеостаз. Структурный темп измеряется в сутках, может накапливаться, растрачиваться, обмениваться на иные формы преимущества: маневр, материальные ресурсы. В этом смысле он достаточно близок к «шахматному темпу» З. Тарраша. Сам по себе структурный темп не может выигрываться или проигрываться, если только речь не идет о встречных операциях.
В этой связи интересен расчет Шлиффена: развертывание – 12 дней, приграничные столкновения и марш-маневр через Бельгию и Францию – 30 дней, решающее сражение – 7 дней, «прочесывание» территории и уничтожение армий противников – 14 дней.
На начало мобилизации Антанта имела преимущество над Центральными державами. Однако затяжная мобилизация в России приводила к тому, что на пятнадцатый день превосходство переходило к Германскому блоку и поддерживалось приблизительно по сорок восьмой день. Далее наступало равновесие, а к шестидесятому дню перевес вновь оказывался у союзников, составляя первоначально 20, а затем – около 30 дивизий.
Согласно замыслу Шлиффена, первая критическая точка должна быть пройдена между 15-м и 18-м днем. На самом деле это произошло на 19-й день, что связано с потерей Х. Мольтке младшим двух суток на стадии развертывания – Льеж и нейтралитет Голландии. Генеральное сражение предполагалось между 42-м и 49-м днем (первый день представляет собой вторую критическую точку марш-маневра Шлиффена, второй – первую критическую точку «добивающей операции»). В текущей Реальности это сражение не только развивалось совсем по-иному, нежели представлял себе Шлифффен, но и началось на неделю раньше (35-й-39-й день). Заметим в этой связи, что простой расчет позволяет определить темпы, растраченные Мольтке: нарастание операции продолжалось всего шестнадцать дней вместо тридцати по плану.
Итак, первоначальный замысел Шлиффена коррелировал с темпом наращивания сил, что позволяло максимально использовать «фазу нарастания» и подойти к генеральному сражению в наилучшей для себя обстановке. Учитывалось и то, что на Восточном фронте русское наступление не могло миновать первую критическую точку ранее 48-го дня, когда на Западе уже будет достигнуто решение.
Несколько упрощая, можно сказать, что весь замысел Шлиффена базировался на выигрыше структурного темпа: 30 дней (с 12-го по 42-й) выигрывалось на Западе, и только 15 дней (с 48-го по 63-й) терялось на Востоке. В варианте Мольтке этот выигрыш оказался нулем, что и привело к установлению позиционного фронта и поражению Германии.
Дифференциально структурный темп можно определить как меру изменения внутреннего времени системы «операция». В этом смысле темп – характерное время, за которое изменяется структура позиции. Измеряется также в сутках и обозначает скорость разрушения структуры обороняющейся стороны.
Инновационный темп
Поскольку «внешнее время», определяемое через повторяющиеся события, и «внутреннее время», рассматриваемое как мера изменений, не могут быть однозначно синхронизированы, в любой достаточно сложной системе, будь то человек, океанский корабль или стратегическая операция, сосуществуют структуры, относящиеся к разным временам[111]. При очень большом рассогласовании времен система «теряет настоящее» и колеблется от условного прошлого к условному будущему. Для человека подобная неустойчивость означает деликвидное или суицидальное поведение, для государства – экспансию в форме агрессии или колонизации, для технической системы – ресурсоемкость или «невезучесть», склонность к авариям, вызванным якобы случайными причинами. Для стратегической операции «потеря настоящего» оборачивается возрастанием «трения Клаузевица», что подразумевает сокращение фазы нарастания операции (структурного темпа). Кроме внутреннего рассогласования существует также внешнее рассогласование, характеризующее, насколько в среднем данная система опережает системы аналогичного класса или же отстает от них. Например, истребитель «Фоккер Е» с синхропулеметом, стреляющим через винт, опережал современные ему истребители союзников на год, Ме-262 вырвался вперед более чем на два года.
Итак, рассмотрим операцию как армию вместе с системой подготовки, уставами, снабжением и вооружением плюс механизм ее применения. Рассмотрим аналогичным образом замыслы противника. Проанализируем инновации – структурные элементы, положительно влияющие на эффективность операции, наличествующие у одной стороны, но отсутствующие у другой. Рано или поздно отставание будет ликвидировано, но время, необходимое для этого, выиграно и может быть использовано для обмена на ресурсы и территорию.
На практике всякая операция, как правило, в чем-то опережает «мировой уровень», в чем-то отстает от него. Вычислим внутреннюю десинхронизацию, характеризующую «потерю настоящего». Вычислим внешнюю синхронизацию, описывающую, насколько в среднем система обогнала время. Нормируем на единицу эффективности[112]. Тогда инновационный темп равен нормированной на единицу эффективности разности внешней и внутренней десинхронизации операции.
Инновационный темп представляет собой запасенное время: противник точно знает, что он должен сделать, чтобы уравновесить шансы, но такая работа требует времени.
Оперативно-тактический темп (темп как запасенный маневр)
Будучи синтезом правильного боя и маневра, операция проявляет характерные черты то одного из этих элементов, то другого. Прежде всего это касается так называемых кризисов, характеризующихся высокой неопределенностью динамики операции. Клаузевиц отмечал, что в моменты максимального напряжения сил столь многие факторы оказывают действие на исход сражения, что предсказать результат становится невозможным. Клаузевиц выделял единственный кризис боя переломный момент, преодолев который одна из сторон, безусловно, одержит победу. Вполне возможно, однако, что сам бой закончится раньше этого момента.
Операция, являющаяся совокупностью боев, имеет несколько локальных оперативных кризисов. Несложно показать, что в наиболее простом случае, когда для достижения цели операции необходимо одержать победы во всех частных боях, переломные моменты каждого боя являются точками кризиса операции. Заметим в этой связи, что если число боев в операции десять (что немного), а вероятность выиграть каждый бой составляет 90% (что бывает весьма редко), то шансы на успех всей операции не превышают 35%. Это накладывает на оперативное планирование требование сократить число боев, критичных для развития операции. В идеале таких боев не должно быть вообще.
Наиболее простая схема операции такова: прорыв, маневр, контрудар противника, отражение его, прохождение первой критической точки, развитие успеха до момента прохождения второй критической точки. Отметим, что фаза прорыва (разрушения статического гомеостаза системы «война») необходима и при отсутствии позиционного фронта или даже фронта вообще. Дело в том, что неприятельские войска в полосе операции обязательно должны быть связаны боем – в противном случае у противника обязательно найдется опровергающий вашу операцию маневр против фланга и тыла наступающей группировки.
А вот стадия контрудара противника проявляется не всегда. В Висло-Одерской операции, например, силы обороняющегося были полностью разгромлены в фазе прорыва, поэтому организовывать контрудар оказалось нечем. Но такой случай все же является редким везением. Ведь если у противника остались хоть какие-то резервы, он обязан контратаковать и именно на стадии развития успеха вашей операции. В противном случае он предоставляет вам свободу действий, что чревато по меньшей мере потерей пространства (то есть территорий государства), а чаще всего – окружением и разгромом. Заметим далее, что на стадии прорыва наступающая сторона тратит некоторое количество сил. Следовательно, маневр должен приводить к выигрышу в качестве расположения сил. Только в таком случае контрудар противника будет парирован и операция войдет в стадию развития успеха.
Эта динамическая схема является не только самой простой, но фактически и единственно приемлемой. Мольтке отмечал, что «план операции не может с некоторой уверенностью простираться дальше первого столкновения с главной массой неприятеля. Только профан может думать, что весь поход ведется по предначертанному во всех мелочах плану без отступлений и что этот первоначальный план может быть выдержан до конца»[113]. Заметим, что, исключая ситуации, когда противник явно «подставил» свои войска, столкновение с главными силами неприятеля состоится именно на третьей фазе операции.
Крайне важно понимать, что успех операции измеряется[114] именно на этой стадии.
Мольтке-младший при выполнении шлиффеновского плана ошибочно посчитал операцию удавшейся уже после Приграничного сражения. Однако в этот момент в стадию развития успеха вступал только марш-маневр правого крыла через Бельгию и Францию, но не вся «Битва за Францию». Для войны в целом «сбор урожая» начинался только после стадии контрудара, к которой Шлиффен подходил очень ответственно – как к генеральному сражению.
Та же ошибка была допущена штабом ОКХ при осуществлении планов «Гельб» и «Барбаросса». Выиграв огромный резерв на фазе маневра, немецкое командование всякий раз считало, что этого достаточно для победы. Во Франции противник действительно не смог организовать адекватного ответа, но даже в этом случае достигнутый успех был невелик, и для разгрома Франции пришлось организовывать новую операцию, то есть – тратить время и ресурсы. Что касается плана «Барбаросса», то он контрударом был, фактически, опровергнут. В целом, промахи планирования приводили немцев к «странным победам», при которых удавалось захватить территорию, но не разбить армию противника.
Итак, качество операции определяется на ее третьей фазе. Зададимся вопросом – а где накапливаются шансы для победы в генеральном сражении? Ответ однозначен: накопление «ресурса» осуществляется на фазе маневра. Некоторый выигрыш можно получить и на первой фазе, однако прорыв – это правильный бой, в котором велики затраты обеих сторон, причем наступающий, как правило, теряет больше.
Я был пощипан жизненными обстоятельствами, но чувствовал себя хорошо отдохнувшим и был готов вступить в генеральное сражение. Каково же было мое изумление, когда вдруг сработал ресурс, на который я вообще не рассчитывал. Этот ресурс был мой старинный и любимый друг Петька, так бесславно сбежавший от меня в казарму и остававшийся со мной в сети и в редких встречах. Он появился. Раскланялся с мамой и выволок меня на балкон. Там он курил, что было новостью, и предложил мне надеть погоны. Я смеялся от души. Это был парадокс. Я парадоксы любил, а Петька нет. Он спокойно и философски смотрел на меня и ждал, пока я закончу закатываться и стану слушать. Он предложил мне стать штабной крысой. Я уперся, что на договоре. «Демон на договоре, – произнес Петька, – ну хорошо», – и вскоре ушел. Я стал работать на военных и пользоваться военной же клиникой. Они пообещали поставить меня на ноги за три года, по-деловому и без воздевания рук к небу, как делали мои предыдущие врачи. Мне выдали инвалидную машину, и я быстро научился ее водить. У меня завелась вторая служебная коляска, встречавшая меня у входа с солдатиком. Я был готов служить военным и Родине всю оставшуюся жизнь. Сработала моя математика, стратегия и прочая аналитика. Удар, нанесенный жизнью, бизнесом и вузом, был отбит.
В чем же именно заключается «выигрыш качества» во время маневра? Чаще всего он носит геометрический (географический) характер. За счет маневра создается угроза многим пунктам противника, тем самым он вынуждается к распылению сил, которые, в большинстве своем, теряют «валентность» и пропадают для решающего боя. Это – основная форма выигрыша.
Альтернативным способом использования маневра является выигрыш фланга или тыла неприятельских войск. Несмотря на всю привлекательность такого образа действий, он редко приводит к решающему успеху: если только в «тень» операции не попадают особо важные пункты, противник сможет избежать окружения, пожертвовав арьергардами.
Если предыдущие рассуждения в принципе были справедливы для армий любых исторических периодов, то теперь мы переходим к непосредственному рассмотрению сущностей XX века. Для современных армий характерна огромная разница в скоростях перемещения войск по полю боя, по оспариваемой территории вне поля боя, по тыловым коммуникационным линиям. Первая скорость определяется тактической подвижностью войск и является минимальной. Вторая – зависит от скорости самого медленного транспортного средства в наступающих порядках армии (телеги, позднее автомобиля, бронетранспортера, танка). Третья скорость связана не столько с особенностями вооруженных сил страны, сколько с состоянием ее системы коммуникаций. Речь идет о переброске частей и соединений по магистральным железным дорогам, по морю или авиатранспортом. С развитием механизации возрастали все характерные скорости, но соотношение между ними оставалось практически неизменным. В этих условиях кризис маневра, как правило, наступает раньше, чем маневр может привести к значимым результатам.
Обосновать это несложно. Почти всегда стратегическим результатом операции должно стать уничтожение или изоляция резервов противника. Пока эти резервы в явной или скрытой форме существуют (например, в виде дивизий, которые можно снять с неатакованных направлений), в силу большей скорости перемещения войск по коммуникационным линиям, нежели по операционным, обороняющийся будет иметь преимущество в маневре.
Мы приходим к необходимости каким-либо способом «запасти» маневр: заранее выиграть время, пространство, оперативную конфигурацию. Подобный выигрыш и называется оперативно-тактическим темпом операции. Измеряется он как интеграл по запасенному времени от эффективной подвижности. Иными словами, оперативно-тактический темп есть расстояние в пространстве позиций, пройденное эффективно свободными войсками за время принятия противником решения на контрманевр.
Итак, темп операции – это запасенный маневр. То есть возможность произвести вне противодействия противника некоторое перемещение войск. К примеру, в Польской кампании 1939 года и Югославской 1941 года выигрыш темпа немцами был столь велик, что они смогли захватить все стратегические пункты страны. Во Франции выигрыш оказался меньшим, удалось только лишь окружить треть вражеской армии.
Этот запасенный маневр не раз выручал меня в жизни. Если жизнь, например социальная, является вашим противником, то есть социум вас жалует не очень, то от души советую вам делать запасы темпа, заряжать ружья разного калибра и вешать на стену. Они выстрелят по вашей команде или по благоприятству обстоятельств. Я запасся дружбой с Петькой. И дай Бог вам всем так дружить! Я запасся, как ни странно, последним годом своих мучений с бизнесом и опытом «ошибок трудных». Я запасся даже тем, что не стал отличником, красный диплом мне не дали и перестали замечать, пока я перестроился. А знания у меня остались отличника, и стратегия, встроенная в меня отцом с детства, не подвела. Армия Трясогузки была снова в бою. Я «наливал себе шнапс и делал главный полицай» вверенным войскам. Оля позвонила и поздравила меня, потом приехала, и мы пили вино. Она уже была с кем-то всерьез помолвлена. Я, шутя, сказал, что люблю ее. Она, шутя, ответила, что лучше меня никого нет. Она ушла, а я решил полюбить какую-нибудь классную девчонку и жениться. Я был готов встать и начать ходить. Мои врачи старались для меня, а медсестры в санатории сидели кружочком, как в бытность 9-го класса девочки из клуба сновидений.
Энергетический темп
Что, собственно, означают такие часто употребляемые понятия, как экономический потенциал, военный потенциал, научный потенциал? Интуитивное значение термина здесь совпадает с научным – вне зависимости от того, идет ли речь о потенциальных физических полях, о термодинамических потенциалах или о потенциалах обобщенных (системных).
Потенциал есть интеграл по фазовому пространству от обобщенной силы. Для государства фазовое пространство включает все времена и территории, для которых экономическое и энергетическое взаимодействие с данным государством не может считаться пренебрежимо малыми. Назовем это фазовое пространство «локальной Ойкуменой». Заметим, что размеры локальной Ойкумены не обязательно определяются системой коммуникаций. Так, например, Китай входил в локальную Ойкумену любого из европейских государств, а вот фазовое пространство Китая Европу не содержало (в силу замкнутости страны и чрезмерной приверженности традициям, что мешало использовать даже собственные научные и технические достижения).
Тогда проигрыш темпа есть обобщенная работа, которую необходимо проделать для того, чтобы нагнать конкурента. Фуззи-Вуззи из стихотворения Киплинга «Суданские экспедиционные части» смог прорвать британский строй, но для того, чтобы победить в войне, его племени пришлось бы по меньшей мере создать промышленность, способную поддерживать армию современного по европейским понятиям типа, соответствующую социальную структуру, и саму армию, разумеется.
Мне, чтобы жениться, нужно было начать ходить. Я смог прорвать британский строй, и все мной гордились, но был заложником создания себе «группы А», обеспечивающей прямохождение, так сказать. Мне были нужны производства средств производства, как некоторые учили по экономике. Станки, на которых делают все, – и сами станки тоже. В век нанотехнологий многие думают, что заводы нужно превращать в коворкинг и лофт-центры, а также в инсталляции стимпанковских фототочек. Напрасно они так думают! Превращать надо, но строить «группу А» придется, может быть, другую. Но мы пока не живем без индустрии. Отец съездил в Финляндию и посмотрел комплексы заводов и заводиков «Фастум». Впечатлился. Они делают любые станки. И их не поставишь в гараж. Хотя? Как знать? Я в своей жизни выиграл ночь с Олей, свой выпускной, ну и что? Она теперь помолвлена и выйдет замуж за мужчину с ногами, может быть, во сто раз глупее и злея меня. Я был ФуззиВуззи…
В военной истории известен ряд механизмов, позволяющих выигрывать стратегический темп: внезапность, расстройство связи и управления у противника, инновация.
Предложенные выше определения могут быть обобщены в виде простой формулы:
Темп есть совокупность свободных ресурсов, выигранных одной из сторон в результате сознательной деятельности. Поскольку в рамках аналитической стратегии любой ресурс сводится к обобщенным единицам планирования, динамический темп имеет размерность свободной вооруженной силы.
Другим словами, динамический темп – те части или соединения, которые могут осуществлять полезную работу без осмысленного противодействия со стороны противника.
Подобно любому слишком общему определению, динамический темп много говорит об операции апостериори, но априори определить его едва ли возможно. В рамках встречных операций вся борьба сторон идет именно за динамический темп.
Темп в неаналитической стратегии (квантовый темп)
Смысл стратегии риска сводится к поиску шансов «на краю гауссового распределения» – иными словами, к попыткам реализовать состояние, имеющее небольшой статистический вес. С этой точки зрения к оперативным ресурсам относятся не только силы и время, но и вероятности[115].
Тогда можно рассмотреть темп как запасенную вероятность, как ресурс, который модифицирует вероятностное распределение в благоприятном для одной из сторон направлении. Заметим, что накопление вероятности всегда происходит за счет работы, но не обязательно объективной, то есть проявляющейся в физическом мире. Вероятность может быть модифицирована за счет внутренней, субъективной, работы в воображаемом мире. В восточных единоборствах механизм модификации вероятности носит исключительно внутренний характер и «включается» посредством долгих медитаций. Овладение им считается высшей степенью боевого мастерства.
Упражнения
Проанализируйте с точки зрения теории темпа:
• Стратегическую операцию по получению вами высшего или иного образования. • Подготовку поездки в отпуск или воскресного выезда на рыбалку.
• Стратегию вашей фирмы или места работы.
• Реализацию вашей мечты.
Оперативная тень
Применение теории темпа к позиционной «игре» и модели операции позволяет ввести важное понятие оперативной тени. Этот термин носит синтетический характер и описывает воздействие на устойчивую позицию эвентуальной угрозы оперативного маневра.
Пусть существует класс ситуаций, при которых одна из сторон не может помешать противнику захватить – в рамках одной операции – определенную территорию. Тогда эта территория «затенена» возможной операцией противника, причем коэффициент затенения определяется отношением мощности множества пространства решений, в котором оккупация происходит, к общей мощности пространства решений. Как правило, об оперативной тени говорят лишь в том случае, если коэффициент затенения близок к единице.
Оперативная тень называется существенной, если она отброшена на узлы связности позиции противника. Если тень отброшена на центр позиции, то она не может быть удержана никакими действиями, остающимися в рамках аналитической стратегии, – первая теорема об оперативной тени.
Когда я в школе боролся за внимание Оли, мой бедный противник из Теплого Стана оказался укрыт Тенью моих действий с ног до головы, хотя я не трогал его непосредственно, и он понял, что повержен каким-то парнем из новой Олиной школы, а не ее соседом-инвалидом. Как я обеспечил Тень на узлах? Ну, конечно же, я собрал клуб – и из его девчонок только в сети, и из его друзей, заочно через Петьку, который ходил на встречи нашего Ордена, благо, ему не лень было.
Вы спросите, почему я такое большое значение придаю коммуникации? Объясняю: в современной школе дети не учатся, не коммуницируют, а только общаются, что не одно и то же.
А вот вокруг своих кругов общения поверху умные граждане типа меня прописывают сценарии про «кому, куда и с кем». Родители наивно полагают, что в школе ребенок чему-то научится или хотя бы социализируется как-то, станет ответственным и подготовленным к жизни, которая есть работа. Мне повезло. Мой отец мыслил – раз, нестандартно – два. И меня учили думать, наблюдать за людьми и самонаблюдать. Это помогает мне среди военных, которые в нашем отделе тоже строем-то не ходят. И я подбираюсь к узлу связности. Чтобы отбросить Тень.
Наступление из существенно затененной области или в эту область не имеет перспектив на успех – вторая теорема об оперативной тени.
С этой заразой я столкнулся в своем неумелом бизнесе, заявив блицкриг из затененной области, в которой мои конкуренты готовы были с самого начала меня сначала купить дешево, а потом и закрыть. И Тень этого сценария висела надо мной, и моя наглость, на которую ушли силы и деньги, обернулась полным провалом.
Если даже эвентуальная возможность операции может отбрасывать тень, возможно не очень густую, то уж реальная операция тем более отбрасывает тень, особенно находясь в фазе нарастания. Величина тени, которую отбрасывает реальная операция, пропорциональна ее темпу – третья теорема об оперативной тени.
Такова была моя учеба в МИФИ: учился я очень хорошо, и Реальность этого сильного действования отбрасывала Тень на весь мой бизнесменский пятый курс и даже слегка виртуальный диплом. Я проехал на инерции. Я долго вкладывался, а мои товарищи, слившиеся на третьем курсе, в околомире пропали и не получили престижные «корочки».
Если несколько узлов связности сцеплены, то затенение одного из них отбрасывает вторичную тень на всю систему – четвертая теорема об оперативной тени.
В процессе учебы многие преподаватели и студенты, как бы сказать, ставили на мою учебу и деятельность в будущем, и в какой-то момент оказалось, что вся моя выигрышная тусовка – вокруг вуза. Кроме Петьки. Мать и отец тоже были за них. Мы даже переехали, чтоб мне было удобно ездить. Когда я начал бизнес, не связанный с институтом, вся эта система связей и отношений обернулась против меня, почуяв предательство. Они выкинули меня, и я остался без работы и перспектив. Они взяли худших, но лояльных. Я был удобен им: инвалид более годится в ученые, чем мачо. Но они не могли мне простить, что я скатал дорожку, которую мне постелили и стал корпеть над продажами и бизнес-планами. Как я мог! Будучи всем им обязанным! Они же пробили мне пандус, как в Америке! А я не пошел к ним в услужение. Спасибо тебе, Петька! Мой прекрасный «слон на краю доски» сделал для меня решающий ход, и я выскочил из тотальной четвертой теоремы.
«Сцепленность» в четырехугольнике Ростов-Калач-на-Дону-Сталинград-Тихорецк оказала значительное влияние на ход событий в 1942-1943 гг.
Целью летней кампании 1942 г. для Германии было построение на южном крыле фронта взаимно блокированной позиции. Для этого было необходимо обеспечить избыточный контроль над нижним и средним течением Волги, то есть захватить все узлы связности по этому течению. Последовательное выполнение этого плана должно было сопровождаться боями за Воронеж, Сталинград, Астрахань.
Местность между Доном и Волгой представляет собой сравнительно ровную степь, бедную населенными пунктами и путями сообщения. Узловые точки позиции: Ростов, Калач и Сталинград сцеплены, причем Ростов дополнительно сцеплен с Тихорецком. В результате захват немцами Ростова привел к появлению обширной тени, вытянутой в широтном направлении. Действительно, немцы довольно быстро продвинулись от Ростова к Сталинграду и, если бы стратегия обеих сторон оставалась аналитической, легко бы взяли его.
На этой стадии кампании немцы совершили серьезную, хотя и объяснимую ошибку: не обеспечив за собой Астрахань, они начали наступление на юг. Действительно, Тихорецк, ворота на Кавказ, был затенен. Однако труднопроходимая местность в горах сокращала темпы наступления, в результате чего тень становилась все короче. Наступление на Кавказ, не обеспеченное контролем над линией Волги, приобретало прямой и бесперспективный характер: летом и осенью немцы правдами, а больше неправдами пытаются продолжить эту операцию, давно прошедшую 2-ю критическую точку и глубоко зашедшую в фазу насыщения.
В известном смысле Гитлер был прав, когда говорил, что судьба Кавказа решается под Сталинградом. Захват линии Волги, и прежде всего Астрахани, резко снизил бы связность советских войск на Кавказе и, возможно, привел бы к их гибели. Одновременная потеря Ростова и Астрахани затеняет Кавказ почти полностью. Однако в осуществлении этой операции немцы не проявили должной настойчивости. Осенью наступление на Сталинград также перешло в стадию насыщения. В результате тень, отбрасываемая немецкими войсками, стала практически совпадать с областью их расположения.
Таким образом, вместо взаимно блокированной позиции немцы получили позицию, блокированную односторонне – и не в свою пользу. В этих условиях сосредоточение русских войск на западном берегу Волги постепенно начинает создавать чрезвычайно густую оперативную тень.
Действительно, существует эвентуальная возможность русской операции против Калача – одноили двухсторонней. Вероятность такой операции тем больше, чем более немецкие войска связаны, а они связаны необходимостью продолжать две операции, находящиеся в стадии насыщения, чем больше русских войск на плацдармах (уже в сентябре их более чем достаточно), чем они подвижнее (они достаточно подвижны, чтобы взять Калач раньше, нежели противник успеет предпринять какие-либо реальные действия, этому препятствующие), и чем слабее оборона по растянутой блокадной линии севернее и южнее Сталинграда (она обеспечивается румынскими войсками). В результате Калач попадает в оперативную тень, а с ним – согласно четвертой теореме об оперативной тени – и все сцепленные объекты, то есть Ростов и Тихорецк. То есть тень нависает над всей группой армий «А» и над большой частью группы «Б».
19 ноября 1942 г. эта возможность стала реальностью.
С точки зрения военного искусства после занятия Калача и окружения сталинградской группировки ничто не может спасти южный участок немецкого фронта от коллапса. В этих условиях разыгрывается обоюдно ошибочная операция «Зимняя гроза». Э. Манштейн наступает из одной оперативной тени в другую, что, согласно второй теореме, принести успеха не может. И не приносит. Фон Меллентин[116], который пишет прочувственные слова о якобы роковой для Империи речке Аскай, просто не разобрался в ситуации. Вообще-то поздно уже спасать не только сталинградскую, но и кавказскую группировку.
Советское командование под впечатлением удара Гота на Сталинград теряет психическое равновесие и отменяет наступление на Ростов («Большой Сатурн»), решив ограничиться «Малым Сатурном» – разгромом итальянцев. Для противодействия Манштейну под Сталинград перебрасываются свежие силы.
Вообще говоря, с точки зрения аналитической стратегии ничто не мешало пустить Гота в «котел». Это только ухудшало положение немцев, поскольку вся линия коммуникаций, по которым снабжалась наступающая группировка и по которой, по-видимому, собирались кормить Паулюса, вся без исключения находилась в тени. При проведении «Большого Сатурна» тень становилась смертельной. Собственно, даже паллиатив «Малого Сатурна» заставил Э. Манштейна немедленно отказаться от возобновления наступления.
Однако, оказавшись не в силах спасти Сталинград, Э. Манштейн воспользовался подаренным ему временем для консолидации позиции и организации обороны Батайска и Ростова. Группа армий «А» отходит на Ростов и Новороссийск.
Советское командование развертывает операцию «Кольцо» по уничтожению окруженной группировки. В буквальном смысле это было худшее, что только можно было придумать. Окруженная армия Паулюса давно была небоеспособна. Поскольку Сталинград был разрушен до основания еще во время осенних боев, никакой ценности как экономический объект он не представлял, а узлом связности более не являлся. Наличие там лишенной всякой, даже теоретической, подвижности армии ничем советским войскам не мешало, для немцев же эти окруженные дивизии являлись источником многих проблем, например их надо было как-то снабжать. Это «как-то» стоило гитлеровцам почти всей транспортной авиации. Дело не в том, что на уничтожение сталинградской группировки были отвлечены крупные силы, которых так не хватало под Батайском и Ростовом, и даже не в людских потерях.
Дело в том, что эти потери привели лишь к увеличению связности позиции противника, поскольку Сталинград в январе 1943 г., очевидно, обладал огромной отрицательной связностью для немцев, и, следовательно, были выгодны исключительно немецкой стороне.
Упражнения
• Вспомните ситуации в вашей жизни, когда вы подпадали под оперативную тень противника. Как следовало бы поступить, чтобы этого избежать?
• Какие оперативные тени присутствуют в вашей жизни? На что отбрасывает тень ваша деятельность? Где в вашей «позиции» узлы связности позиции?
• Попробуйте включить понятие оперативной тени в свою деятельность. Что и как лучше сделать, чтобы оперативная тень вашей личной операции на пространство противника была наибольшей? Потренируйтесь на понятных вам вещах: поиске работы, получении образования, выстраивании отношений с человеком, развитии бизнеса, запуске стартапа. Проанализируйте с точки зрения классической теории стратегии следующие операции:
• Стратегический план поездки в отпуск.
• Стратегия вашего карьерного или профессионального роста.
• Стратегия развития вашего родного города.
• Стратегия компании Apple.
• Стратегия развития Вооруженных сил России до 2020 года. • Стратегия развития здравоохранения в России до 2030 года.
• Стратегия освоения космоса.
3. Война Афины
Структуры «войны Афины» и «войны Ареса» подобны, что вытекает из симметрии «Мальтийского креста». Однако симметрия эта скорее формальная, чем реальная: «война Ареса» развертывается в пространстве, а «война Афины» во времени, а время и пространство, хотя и образуют противоречие, не вполне равноправны.
Итак, «война Афины» порождает морскую или временную, или прогностическую стратегическую доктрину, которая естественно записывается в языке геоэкономики.
Ключевой технологией, соответствующей установленному Эпаминондом принципу неравномерности в континентальной стратегии «войны Ареса» (военном деле), является принцип рваного ритма. Речь идет о неравномерности действий во времени, их неоднородности, учете естественных ритмов развития процессов и управления этими ритмами вплоть до их слома, о крайне несбалансированном распределении времени.
Надо заметить, что в классической стратегии принцип рваного ритма был известен, но в более простых версиях.
У Сунь-цзы: «На войне слышали об успехе при быстроте ее, даже при неискусности ее ведения, и не видели еще успеха при продолжительности ее, даже при искусности ее ведения». В классической немецкой военной школе – доктрина блицкрига: «Война должна быть короткой, как удар молнии», предусматривающая очень короткие и очень интенсивные военные кампании.
В доктрине Шлиффена предусматривалось крайнее напряжение всех сил и генеральное сражение именно в те несколько дней, в которые Центральные державы уже закончат мобилизацию, а Антанта – еще нет.
Исследовательская группа «Имперский генеральный штаб» коснулась этой технологии в статье «Операция «Шлиффен»: «Суть «непрерывной операции» – в сломе «естественных биоритмов» крупных соединений. Как правило, период активности сменяется временем, необходимым для отдыха, перегруппировки, восстановления сил, затишья на фронте. В приложении к войне это означает, что каждое оперативное соединение имеет свой «коэффициент использования», определяющий, какую часть общего времени кампании оно может использоваться активно. Соблазнительно компенсировать недостаток ресурсов увеличением этого коэффициента. В действительности, однако, ритмы объективны и в первом приближении «рабочие частоты» совпадают у обоих противников. Тем не менее одна из сторон может резко повысить темп «игры», беря в займы у будущего…».[117]
Заметим в этой связи, что классическая стратегия студента: «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия – всего два раза в год», – вполне соответствует принципу рваного ритма, в то время как современные «болонские» методики контроля за посещаемостью и промежуточных измерений степени усвоения материала напрочь противоречат ему.
Принцип рваного ритма раскрывается через диалектическое противоречие двух подходов, вообще говоря экономических. Предельное «сгущение времени» приводит к экономической стратегии «all or nothing», что обычно формулируется как венчурное (точнее, конечно, «адвенчурное») управление фондами. Сгущение времени, как оборонительная мера против чужой активности, приводит к экономической стратегии «business as usual», и здесь речь идет о хеджировании и страховании, то есть об управлении рисками.
Два этих принципа не замыкаются третьим и не образуют баланса. Их противоречие, однако, порождает «резонансные» эффекты, вообще говоря, неизбежные во всех управленческих схемах, где замыкание контура управления происходит через Будущее, по крайней мере для одной из цепочек управления. Содержанием «фондового резонанса» является эффект краткосрочной мультипликации фондов. По Сунь-цзы: «Войско, долженствующее победить, как бы исчисляет копейки рублями, а войско, обреченное на поражение, как бы исчисляет рубли копейками».
Ситуационная связность
Аналогом «позиционной модели» классической стратегии для «войны Афины» оказывается общая теория систем как теоретическое обоснование технологии исследования операций[118]. Последняя породила две важнейшие на сегодняшний день военно-экономические дисциплины: логистику и метод сетевых графиков. И то и другое математически основано на теории графов. Гораздо менее известно и менее очевидно, что технология исследования операций подразумевает специфическую и весьма важную прогностическую характеристику, являющуюся аналогом связности – позиционной характеристики в «войне Ареса».
Назовем эту величину «ситуационной связностью». Напомним, что обычная, или пространственная, связность характеризует быстроту маневра «единицами планирования» в пространстве. Ситуационная связность характеризует степень связи между позициями, относящимися к прошлому, настоящему и будущему, иначе говоря: соотношение будущего и прошлого в настоящем. Ситуации являются тем более ситуационно связанными, чем выше отношение объема сценарного пространства, объединяющего их, к общему объему сценарного пространства. В языке дискретного сценирования: чем в большем количестве различных сценариев все эти ситуации сшиты между собой.
Закончив школу и институт в «стратегии Ареса», провалив бизнес в конце учебы и попав в армейскую структуру на должность штабной крысы в коляске, я наконец дошел до понимания того, что говорил мне дядя Саша в далекую бытность моих 12 лет. Я остался лоялен отцу, Сунь-цзы и Манштейну, но мне нужны были победы. Я напоминал себе Северную Корею: гордую птичку с атомом и полу-космосом. Я должен был освоить мир уплотнения контекста или по старой памяти сделать прошивку поверху. Для этого нужно было найти этот «верх». Я пробился читать лекции студентам академии. Это было легко. Никто не хотел. Инвалид – хорошая должность для преподавателя. Я должен был как-то истребить аристократию. Аристократия – это что? Истребить, то есть купить, на что? Было, над чем подумать. Мне нужен был сценарий легкого поднятия по лестнице с обогащением и новой улыбкой на каждой ступеньке. Это значит: все стяжки и противовесы должны быть прошиты мной. Эдакий мопассановский «милый друг» меня не вдохновлял. Стивен Хокинг, полупарализованный соблазнитель своей сиделки, с яркими обложками книг о бесконечности и черных дырах с разными горизонтами событий, выглядел лучше.
Если ситуационная связность очень высока и можно говорить о непосредственном воздействии прошлого и (или) будущего на настоящее, назовем такую линию развития «ситуационной спутанностью». Ситуационная спутанность представляет собой квантовый эффект, описывающий влияние системы на себя саму не через пространственные промежутки (обычная или горизонтальная спутанность), а через промежутки времени. Впрочем, с точки зрения СТО горизонтальная спутанность подразумевает ситуационную – и наоборот.
Спутанность
Есть серьезные основания полагать, что современные представления о стратегии должны базироваться на квантово-механическом подходе к Реальности и на соответствующем формате мышления. Во всяком случае, без понимания макроскопической квантовой механики трудно работать с такими понятиями, как тень и спутанность.
В стратегии особое значение имеют известный «парадокс Шредингера», доказывающий, что макроскопические объекты могут вести себя как квантовые системы[119]. опыт Р. Фейнмана, доказывающий способность квантового наблюдателя коллапсировать волновую функцию[120], и парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена (Э-П-Р).
Суть последнего парадокса состоит в следующем:
Согласно принципу неопределенности Гейзенберга, нельзя одновременно точно измерить координату и импульс частицы. Произведение неопределенностей координаты и импульса не могут превышать половины приведенной постоянной Планка.
Пусть частица А распалась на частицы В и С. Ничто не мешает сколь угодно точно измерить импульс частицы В и координату частицы С.
Но по закону сохранения импульса, который, согласно теореме Нетер, вытекает из изотропности пустого пространства, сумма импульсов частиц В и С равна импульсу частицы А.
Таким образом, для частицы С можно сколь угодно точно узнать одновременно и импульс, и координату, что противоречит принципу неопределенности.
Это и есть парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена.
По современным представлениям измерение координаты частицы В меняет квантово-механические характеристики частицы С, причем это происходит даже в том случае, когда частицы В и С связаны пространственно-подобным интервалом, то есть не могут взаимодействовать. С точки зрения Эйнштейна, это означает отказ от релятивистского подхода и, в конечном счете, возврат к концепции дальнодействия[121].
Можно сказать, что парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена носит «негативный триалектический характер»: три фундаментальных физических принципа принцип неопределенности, принцип близкодействия (релятивисткой инвариантности) и закон сохранения импульса (принцип изотропности пространства) – не могут выполняться одновременно.
Частицы В и С в опыте Э-П-Р находятся в спутанном состоянии: они «чувствуют» друг друга и оказывают влияние друг на друга, несмотря на разделяющее их расстояние: пространственная спутанность.
Мысленно поставим «обратный опыт Э-П-Р». Будем находиться в системе координат, связанной с частицей В. В этой системе координат точно измерим импульс частицы С. Пусть частицы В и С теперь неупруго сталкиваются. В момент столкновения возникает частица А, которая по-прежнему находится в начале отсчета (то есть ее координата точно измерена по определению). Ее импульс также известен точно, поскольку равен импульсу частицы С. Для того чтобы преодолеть этот парадокс, придется предположить, что возникновение частицы А изменило в прошлом импульс частицы С. Таким образом, частицы А и С «чувствуют» друг друга сквозь время – временная или ситуационная спутанность.
В рамках представлений о ситуационной спутанности можно переформулировать базовые теоремы аналитической стратегии.
Если ситуация в настоящем спутана с неблагоприятной ситуацией в прошлом, ситуация обладает свойством эргодичности и может быть охарактеризована как структурный кризис. Далее, можно цитировать аналитическую стратегию: «Первая теорема о структурном кризисе постулирует невозможность выйти из него за счет «естественной» динамики систем, то есть опираясь лишь на внутрисистемные ресурсы.Вторая теорема о структурном кризисе утверждает, что всякая неудачная попытка разрешить его провоцирует фатальную воронку.Третья теорема о структурном кризисе гласит, что адекватной формой его решения может быть только инновация – усложнение структуры пространства решений за счет использования внешних по отношению к системе ресурсов».
Итак, ни Господь Бог, ни Арес, ни мои хваленые врачи не смогли мне помочь. Я был далеко от своей цели – начать ходить и далее – жениться. Отец взял тайм-аут, он тоже понимал, что «предатели и трусы наши Боги». Я тратил денег на дорогу больше, чем зарабатывал, потому что на всякий случай стал к каждой бочке кляпом. Я даже создал систему доставки инвалидов по городу и пользовался ею, не знаю, как другие. Я, конечно, пользовался и машиной, и солдатиком, но это не всегда, это на службу. Ни одно мероприятие не обходилось без меня. За год я завел целые круги Архимеда нужных знакомств. Я был даже доволен, но три попытки встать за этот год отбрасывали меня в больницу, там я отсыпался и возвращался к своим снам наяву. Решение пришло тогда, когда я понял, что экстенсивное наращивание связей и поиск в большом фоне – это такое вялое освоение пространства. А мне нужна инновация – и желательно во мне самом. Нужно, чтобы что-то усложнилось настолько, что я на пене этого усложнения встал и начал делать другое. Я сменил цель на процесс. Я начал раскачиваться на волнах, силясь подпрыгнуть и, перевесившись через борт лодки, спастись весельной силой.
Я разрешил себе этот фристайл пока в воображении. Петька сказал, что на меня косятся. Оказывается, я стал работать, раскачиваясь в кресле, запрокидывая то голову, то руки, выезжая на середину без комментариев, и стал менее собран в своих ответах. «С тобой что-то происходит!» – констатировал он. Мы с ним договорились, что они сбросят меня на парашюте – не ходить, так хоть летать. Петька – молодец, я приземлился удачно. Он прибежал через час и сложил мой парашют, привез коляску, и мы сделали вид, что ничего не было. Ящик водки и наше радушие. Такова моя прекрасная Родина. Хрен с ней, что не строит пандусов для колясочников.
Интересно, что «менеджмент связности» в пространстве и во времени противоположен. Пространственная стратегия стремится к наибольшей связности. Прогностическая стратегия стремится к разрыву спутанности с прошлым – даже если оно благоприятно, поскольку такая спутанность провоцирует повторяемость успеха, а не его развитие. Тем более, необходимо разрывать спутанность с неблагоприятным прошлым.
В общем и целом, это касается и спутанности с Будущим, которая провоцирует предопределенность и в определенной ситуации может породить оперативную воронку.
Понятно, что разрыв спутанности с прошлым (или с будущим) не означает пренебрежения ими.
Прошлое надо помнить и уважать, но не позволять ему непосредственно вмешиваться в настоящее (и будущее), то есть – оказывать прямое влияние на принимаемые вами решения (теорема о причинности). Иными словами – прошлое прошло. Сегодня для совершения управленческого действия не имеет никакого значения, что «в детстве у тебя не было велосипеда», «что в юности ты голодал», «что тебя не любили родители», «что в твоей стране когда-то правил Гитлер», «что много людей было уничтожено сталинскими репрессиями», «что страну сгубило татаро-монгольское иго» и т.д. Все перечисленное образует контекст управленческого решения, но не его содержание. С контекстом можно считаться, но его нельзя принимать за императив.
Будущее надо ценить и учитывать, но также не позволять ему вмешиваться в настоящее (и прошлое[122]), то есть оказывать прямое влияние на принимаемые вами решения (теорема об антипричинности). Сегодня для совершения управленческого действия не имеет никакого значения, что «мы все умрем», «что США останутся мировым гегемоном», «что в России всегда будет коррупция» и т.д. Будущее в таких расчетах неизменно редуцируется до Неизбежного будущего. Это Неизбежное будущее образует метатекст управленческого решения, но, опять-таки, не его содержание. С метатекстом можно считаться, но нельзя принимать его за долженствование.
Моя молоденькая медсестра в санатории сказала мне, что учится на психолога и хочет мне помочь. Я изобразил мужественность и снисходительность, вкрадчивость и нежность, она не поплыла от этого и еще сказала, что я вру ей и себе. Она была не в моем вкусе. Крупная, высокая и очень уверенная. Она ушла, и я стал ловить себя на мысли, что этот монстрик может быть моим шансом.
Ключевыми словами стало: я разрешаю себе. Она требовала каждый день несколько новых разрешений себе и выполнения их тут же. Когда я выполнял – ловко или неловко, она уходила. Мне надоело, дело не двигалось, я начал раздражаться и сказал ей в сердцах, что однажды разрешил себе даже полетать, и объяснил, как это получилось.
Девка была жуткая. Она спокойно сказала, что это друг разрешил, а не я. Хотел сделать подарок и сделал. А я, значит, ни при чем. Доктор на следующий день сказал мне, что у меня хорошая динамика. Я ненавижу эти слова. После последней операции их говорят мне все время. Но он подвесил меня на турник, и что-то я почувствовал сильно ниже спины, так что чуть не упал. Хорошо, ее рядом не было. Доктор снял меня с турника и опустил в коляску. В каркасе моих железных мышц спины пробежала горячая змейка. Я сказал ему об этом. Он без слов вкатал мне снотворное и ушел – наверное, думать. Военврачи странные ребята, у них очень легко заткнуть слишком зарвавшегося мечтателя. У них стратегия Ареса. На следующий день пришла она и сказала, что все дело в прошлом. Я был измучен вчерашним днем и был готов слушать сказки, только не придумывать пять пунктов разрешений.
- Если ты будешь сидеть в сценарии своего прошлого, то так и останешься в каталке, сказал она. – Я привела к тебе гипнотизера, давай сменим тебе картинку.
- Мне уже делали гипноз, – сказал я и уснул. Я потом не помнил, как и кто это сделал, наверное, она сама поймала мой взгляд в какой-то шарик, пускающий зайчики. Мне снилось, что я гуляю с Олей по парку на Воробьевых горах, и мы с ней катимся кубарем вниз, обнявшись, и это ничего, что у нее платье все в зеленой траве и вкус травы на губах, когда я ее целую.
Когда Галя разбудила меня, я понял, что встану обязательно. Я предвкушал, я знал, что готов, мне надо было только сказать: «Я разрешаю себе встать!»
Мое прошлое могло бы быть другим. Мое будущее будет! Я так бы и завис в восторге, если б не случилось следующее. Галя стояла ко мне лицом, я был готов встать и обнять ее, но к моей досаде к ней сзади подошел военный, я видел его мельком в столовой. Он без особых околичностей взял ее сзади за плечи, пошло спустил руки на ее грудь и примирительно подмигнул мне: ваше время вышло, лейтенант.
Все произошло слишком быстро. Сейчас мое правильное прошлое от меня унесет этот детина и мое будущее – тоже. И Галю. Просто потому, что он ходит. Жгучая змейка по телу. Коляска на два шага вперед. Стоп. Я разрешаю себе встать. Я встал. Я отвел Галино лицо, пожалуй слишком грубо, и дал ему в морду своим кулаком, который был куда крупнее моего хилого колена. Ко мне спешил мой доктор. Он улыбался. Галя смеялась. Детина утирал кровь, причем нешуточную. Он грозил мне, по-моему, я сломал ему челюсть. Моя война рассыпалась, я подрался со старшим по званию. Доктор усадил меня обратно. Ноги не держали меня. Детина ушел, обнимая Галю, она обернулась, помахала рукой.
Они все подстроили. Детина был тоже врач. Он просто здесь лечился от травмы позвоночника. Галя потом ругалась, что я его сильно сместил. Я вернулся домой встающим, но не ходящим. Стал поговаривать о съемной квартире. Мама всполошилась. Программа по укреплению ног заняла меня полностью. Мне разрешали вставать, но не ходить…
«Война Афины» обобщает известные слова Лао-цзы: «Над ним [полководцем] нет неба, под ним нет земли, пред ним нет противника, за ним нет государя» – перед ним нет Будущего, за ним нет прошлого.
Такой подход может быть назван управлением ситуационной связностью.
Из него, в частности, следует, что «у Великобритании нет (и не может быть) постоянных союзников», а «у США нет (и не может быть) постоянного Будущего». Обвиняя Соединенные Штаты и их «фабрики мысли», что там любят «рисовать мишень там, куда попала стрела», мы расписываемся в непонимании этого важного принципа.
Ситуационная спутанность порождает понятие динамической тени. Смысл его довольно прост. Если какие-то ситуации (в прошлом или будущем) вертикально спутаны, то контроль над одной из этих ситуаций автоматически порождает контроль над ними всеми. Все теоремы аналитической стратегии об оперативной тени работают и с динамической тенью – причем жестче и быстрее.
Модель Дж. Форрестера «Мировая динамика»[123] позволила построить прогностический аналог учения об операции – модель динамических систем. Сейчас она активно продвигается: насколько можно судить, именно в ее логике разворачиваются работы по динамическому образованию, неоантропологии, менеджменту антропосоциальных структур и т.д. Разумно предвидеть, что в этой модели должен возникнуть свой аналог учения о критических точках, видимо, тесно связанный с учением об «окнах выбора» в современном сценировании.
Интересно, что аналогом фазовой модели операции (затратная фаза, фаза нарастания, фаза насыщения) оказывается современная системная инженерия с ее моделью жизненного цикла системы.
Системная инженерия
Применение таких методов анализа, как исследование операций, для решения проблем, связанных с крупными комплексными искусственными системами, которым свойственно сложное взаимодействие между компонентами. В настоящее время системная инженерия рассматривается в контексте промышленной инженерии, под которой понимается дисциплина, занимающаяся проектированием, улучшением и исследованием интегрированных систем, состоящих из людей, денежных средств, знаний, информации, оборудования, энергии, материалов и процессов. Управление производством основано на принципах и методах инженерного анализа. Приложения математики, физики и общественных наук используются вместе с методами инженерного анализа и проектирования с целью прогнозирования, определения и оценки результатов деятельности систем. Примерами применения производственной инженерии могут служить уменьшение длины очередей на аттракционы в парке развлечений, оптимизация графика работы операционной, глобальная доставка продукции и производство более дешевых и качественных автомобилей. Производственные инженеры обычно используют в своей работе компьютерную симуляцию (в частности, симуляцию дискретных событий) для анализа и оценки систем. Смежными дисциплинами являются исследование операций, менеджмент, финансовая инженерия, системная инженерия, инженерия ценности и контроль качества.
Фундаментом системной инженерии является онтологическая инженерия. По А. Левенчуку: «Онтологическая инженерия помогает создавать формальные языки описания инженерного метода и тем самым формализует порождение инженерного процесса. Это позволяет говорить не только о generative design, но и generative manufacturing».
По Г. Аркадову, В. Гуриновичу[124]: «Исторически системная инженерия выросла из практического опыта, который нуждался в теоретическом фундаменте в качестве новой ветки инжиниринга».
Системная инженерия основывается на «шести китах»:
• фундаментальные основы (математическая теория, онтология, эпистемология и инженерия систем);
• стандарты (ISO 15288, ISO 12207, ISO 15704, ISO 42010, АР233, ISO 15926, IEEE1220 и т. д.);
• области применения (энергетика, космос, оборонные отрасли, авиация и т. д.);
• процессы (моделеориентированный подход описания процессов, роль человека в СИ);
• границы (предприятие, корпорация, холдинг и т. д.);
• реализация (подходы, методики, технологии, процедуры, инструментальные пакеты).
Наиболее передовой методологией внедрения СИ на сегодняшний день является моделеориентированная системная инженерия. Она предполагает практически полное моделирование всех процессов предприятия, поведения продукта, его функциональных свойств, требований к продукту, логистики, то есть моделирование всей совокупности процессов создания сложного продукта.
(…) Суть этого принципа сводится к тому, что недостаточно просто разбить всю систему на части, отдельно их спроектировать и затем собрать. Системный подход предопределяет деление всей системы на «вложенные» иерархические системы со всей присущей понятию системы атрибутикой: цель, взаимодействие элементов для достижения этой цели, границы системы с окружающими ее системами и подсистемами, описание или модель системы. ‹…› Подход можно назвать только тогда системным, когда выполняются по строго прописанной процедуре все присущие системной инженерии стандарты и лучшие практики.
(…) Необходимо рассматривать не просто структуру продукта или предприятия, а концепцию полного жизненного цикла выпускаемого продукта или предприятия: (…) «Рассмотрения системы (организации, атомной электростанции, человека или даже общества) с точки зрения ее структуры (схемы, отражающей связи элементов-подсистем) совершенно недостаточно, нужно рассматривать изменения во времени и взаимодействия подсистем, разворачиваемые во времени. Реализация этого подхода требует 4-D (3-D плюс время) представления продукта, то есть полноценной информационной модели системы (продукта) в различных временных точках».
(…) Недостаточно иметь только одну профессиональную точку зрения на систему, например описание системы только со стороны конструктора или проектанта, чтобы получить полное реализационное описание системы. Должны быть получены различные группы взаимосвязанных описаний, (заказчика, эксплуатирующей организации, регулирующего органа, общественности и т.д.). В системной инженерии этот подход отражен в стандарте архитектурных описаний ISO 42010. Переход от рабочего проектирования (конструирования, дизайна) к обязательному предварительному архитектурному проектированию.
Под архитектурным проектированием понимается разработка предварительной структуры будущей системы. Прежде чем приступать к техническому или рабочему проектированию, необходимо разработать архитектуру будущего проекта на основе собранных требований различных заинтересованных сторон. Специалисты в области управления требованиями Элизабет Халл, Кен Джексон, Джереми Дик («Разработка и управление требованиями») пишут: «Некоторые инженеры и разработчики зачастую сразу же начинают вдаваться в излишнюю детализацию даже на самых ранних этапах (т.е. захватывать большие куски пространства на поле общего дизайна). Надо постараться исключить такую тенденцию или, как минимум, всячески ее ограничивать с той целью, чтобы дать возможность работать всей команде, использовать способности и таланты других специалистов, стимулировать творческий подход к совместному решению проблем на всех этапах и в итоге получить по-настоящему инновационное решение. Ведь ясно же, что такое инновационное решение не может быть получено, если на самых первых шагах проекта создавать ограничения жизненного пространства, связанные с принятием преждевременных, излишне детализированных решений».
(…) Иными словами, для начала нужно сделать сущностное, не зависящее от деталей реализации описание создаваемой системы – создать ее архитектуру. Архитектура описывает основные подсистемы и их взаимодействие на языке, свободном от деталей реализации. Одной архитектуре может соответствовать множество разных реализаций, например концептуальных проектов.
(…) С помощью компьютерных кодов нужно создавать проект «виртуального продукта», например проект «виртуальной» АЭС, включающий 3-D или 4-D геометрическую модель энергоблока, динамическую математическую модель энергоблока, которая полностью имитирует работу энергоблока, модель прочности и надежности компонентов и т.д.
На «виртуальной» АЭС можно и должно проверять (верифицировать и валидировать) все спроектированное оборудование в комплексе и в различных режимах для предотвращения ошибок проектирования и поиска оптимальных решений, включая многовариантное моделирование архитектурных решений. Сначала система строится в идеальном мире моделирования и только затем в реальном мире: все ошибки убираются на этапе моделирования, а не на этапе реального воплощения в металле и бетоне.
(…) Вся проектная документация должна создаваться не в виде бумажных или файловых документов, а в форме базы данных (БД), где документ в старом понимании бумажной технологии создается только как производная функция базы данных по составлению отчетов, а вся информация по проекту хранится в базе данных в специально замоделированном виде. Любые изменения, возникающие в проектной документации, – это изменения данных в определенных ячейках БД, что влечет автоматическое изменение документа как производного базы данных.
(…) Наличие множества заинтересованных в системе сторон существенно меняет содержание инженерной деятельности: эта деятельность по «инженерии требований» уже не проходит в мире исключительно технических решений, а должна учитывать противоречивые интересы самых разных сторон (стран, организаций, сообществ, людей).
(…) На практике мало кто использует один раз разработанный план, чаще всего планы постоянно пересматриваются с отсрочкой срока изготовления. Идея гибких методов переход к практике принятия решений на основе анализа риска (расчет нескольких вариантов решений с оценкой риска каждого варианта и выбор наиболее оптимального решения).
Этот подход подразумевает пошаговое выделение ресурсов на основе постоянного пересмотра их выделения с учетом непрерывно меняющихся оценок проектной ситуации».
Наконец, аналогом теории темпа, с включением понятия квантового темпа, учит современная теория хаотических систем – на Западе она, как правило, рассматривается как сочетание двух моделей: теории катастроф и теории управляемого хаоса. В основе и той и другой модели лежит неравновесная термодинамика, которую иногда называют синергетикой.
Теория хаотических систем должна была привести к учению о квантовом наблюдателе как предельной версии развития «войны Афины». В действительности вместо этого возникло учение об управляемом хаосе как идеологическая основа доктрины устойчивого мирового развития (Конца истории, «Конца вечности[125]»).
Мой второй в жизни бизнес начался под прикрытием этой самой теории хаоса и не в этой стране. Моя Родина была не готова сыграть в «Конец вечности», а вот Европа и Америка освоили «войну Афины» давно и всерьез. В Европе было еще хорошо, в Америке уже хаотично. Будучи военным, я получил опыт, но продвинуться по службе с такими показателями по выздоровлению было нельзя. Я боготворю своих врачей, которые включили мне ноги не очень научным способом, но я с детства умел тренировать то, что плохо тренируется. Я поехал в Америку, а затем и в Европу, потому что хотел побыть квантовым наблюдателем, то есть вы правильно поняли: я хотел коллапсировать волновую функцию и извлечь из этого выгоду. Такие пируэты не делаются дистантно, мой английский был приличным, и я тронулся в путь, без коляски, обремененный ежедневной обязательной гимнастикой два часа утром и полчаса вечером. Отец провожал меня на новой машине, которую водил, как испуганный школьник. Он был невозмутим и чертовски доволен. Оказалось, что он стал прилично зарабатывать, да и я год как съехал от них. Я пробыл за границей четыре года и вернулся разбогатевшим и почти женатым. Пока я летел, место, на которое меня приглашали, хаотично рассосалось, и я был некоторое время здорово проблематизирован. Я вспомнил свой МИФИ, и мой диплом, хоть и был, оказывается, не первым в списке, сыграл. Я попал в компанию, а не в государственный офис, в бизнес, а не в науку и вмиг оказался с маленькой квартиркой на авеню и кучей обязательств, которые трудно переводятся на русский. Я ходил с тростью, здесь это никого не занимало. Костюм стоил мне почти всех денег, и первый месяц я питался у китайцев поздними вечерами, чтоб никто не видел. У меня вскоре завелся друг, иссиня-черный негр, почему-то Альберт. Он был вполне себе выученный негр, и именно он втянул меня в бизнес, связанный с игровыми движками. И это несмотря на то, что у нас каждый школьник делает себе мини-движок в 12 лет. Через пару лет у нас была компашка по производству игр мини-формата. Вот здесь мне пригодились принципы «стратегии Ареса», потому что я стал концептуальщиком создания таких игрушек: ты евреев или они тебя? То же и про русских. Мы поднялись, нас купил холдинг, мы не сопротивлялись, съездили в Европу, там, на ярмарке, продали хорошую долю своих разработок, потом я встретил Крис и мучительно захотел домой. Крис была русской по матери, ее попросту звали Кристина, а маму Таня. Я ел у них вареники и ждал, пока моя часть бизнеса законно перейдет Альберту, а я останусь с деньгами.
При чем здесь «война Афины» и мой средний по американским меркам бизнес? А вот при том, что такой – только в Америке и возможен. Американцы прекрасно устроились. На своей земле они плодят разнообразия и инновации, и даже право у них в разных штатах предлагает разные законы: можно родить в одном, аборт – в другом, а зубы лечить и жениться лучше в третьем. Но стоит только сунуться кому-нибудь в своей стране развивать иной, чем указано Соединенными Штатами, порядок, так у тебя бодрая Афина выбивает табуретку из-под ног, и как бы чего не вышло, и «как бы конкуренция», брат, не подкопаешься. Место для вольного ветра в Штатах отведено, а из других частей света выведено. Свобода и у нас, и в Европе – дефицитный товар. Они гегемоны. Они решают, что хорошо для их глобализации, что плохо. Я сыграл по их правилам, но срыл обратно в Москву. Мне надо было как-то объяснить Родине, что эти братья за океаном, скорее всего, хотят остановить нам часы, а потом и пульс замедлить. Европа согласилась, но нам-то куда? Мама была у меня один раз, посмотрела, сходила в гости к тете Тане, в Метрополитен. Я свозил ее на океан. Отец не приезжал. Я вернулся с Крис, снял квартиру и стал готовиться к свадьбе. «Афина» встретила меня прохладно. По дороге у меня украли документы и немного денег. Карточки я заблокировал. Крис улыбалась по американски. Напротив наших окон через реку горел Московский Сити. Ну не Кремль же!
Рис. 53. Социопиктограмма войны Афины.
Упражнения:
• Подумайте, какие ситуации и убеждения из вашего личного прошлого и будущего всерьез влияют на вашу жизнь и на ваши управленческие решения. С какими ситуациями вам нужно увеличить связность, а с какими уменьшить? Попробуйте поработать с ними, используя любые известные вам техники, например что-нибудь из арсенала нейро-лингвистического программирования.
• Проанализируйте, с какими внешними ситуациями и сценариями из прошлого и будущего связана ваша жизнь, ваша работа, ваша страна, мир вокруг вас. Как они влияют на вашу личную стратегию?
• Над какими ситуациями из прошлого и будущего вам следует установить контроль? А вашему городу? Вашей стране?
• Какова темповая структура вашей жизни и мира вокруг вас? Подумайте, как их синхронизировать и стоит ли вообще это делать. Что вам нужно сделать, чтобы на шаг опережать в своем движении окружающий мир и людей? А на два? А на три?
• Что из будущего вы бы хотели взять в настоящее? Почему бы не сделать это прямо сейчас?
4. «Война Аполлона»
Мой сын хороший парень и имеет несколько полезных и продаваемых навыков, он хочет жениться, сможет прокормить свою маленькую семью, собирает друзей и верит в Бога. В награду за его зрелый евангелизм в финансовой действительности Господь дал ему силу победить недуг, пройти испытание. Я помог ему в этом методологически. Да и люблю я мальчишку… еще люблю жену и военные операции. Выигрывать. Вездесущее Божие никакого влияния на меня до сих пор не оказывало. Пока я не подошел к пределу того, что жизнь в целом удалась. Я до сих пор считал, что все пределы возникали на дне ямы, из которой надо быстро выбираться, и так рождаются эффективные решения и выигрываются войны. Я слушал Александра, причем серьезно, и когда мои обученные войска не согласились прыгать в очередную яму для собственной проблематизации, я сыграл на стороне Афины и богиня победила меня сто раз. Сын преуспел, а я кое-как выбрался позже. К пятидесяти я просто привык двигаться чуть быстрее остальных и держался на плаву в финансовой действительности. Мир тем временем плыл по Сашкиной модели к своему Апокалипсису, а я не имел к мировому фондовому рынку никакого отношения.
Из соображений симметрии «война Аполлона» должна опираться на геокультуру. Противоречие пространства и времени снимается представлением о мифе как способе придания смысла «чему-то». Поэтому «война Аполлона» должна описываться в мифологическом языке, в языке нарратива, в языке семиотики, науки о знаковых системах. «Война Аполлона» противопоставляет «смысл» (сигнификат, десигнат) «значению» (денотату). Это – «контекстная война» по Л. Витгенштейну[126].
По Г. Фреге[127] – это «платоновская война», или «эйдетическая война», поскольку смысл, как и эйдос, не принадлежит ни внутреннему миру человеческих представлений, ни внешнему миру предметов.
«Военному делу» (war-as-business) пространственной стратегии, «военному предприятию» (war-as-enterprise) временной стратегии в «войне Аполлона» соответствует «военная культура» (war-as-culture) или даже «военная семантика» (war-as-semantics). Удерживая эти смыслы, примем в качестве базового термина «военное основание» (war-as-foundation).
Возможно, еще более точным было бы понятие «военного действия» (waras-action), имея в виду физический смысл термина «действие» как интеграла от функции Лагранжа системы. Это слово обладает в русском языке нежелательными коннотациями, но оно очень точно описывает «войну Аполлона», и мы будем его использовать.
Всякая активность, проявление воли, решительность, дефицитная в настоящее время против толерантности и демократии, мне всегда была по вкусу, по цвету и по запаху. Аполлон мне тоже нравился, и Сашкины пассажи о том, что в каждой капле Афины сидит и Аполлон тоже, я отмел с негодованием. Я всю жизнь работал с грубыми моделями и считал, что если человек в целом мертв, а кажется, что жив, то для меня он мертв. Осталось «Терпандра позвать и почтить Аполлона», ну и отыскать новый Смысл для нашего мира, продвинутого в разнообразии упаковок бытия. Мой предел был про это. В сотый раз наскакивая на экономическую систему, которая давно уже стала системой паутинной и с оформившимися пауками, я на время перестал противостоять хитростью против лома и занялся изготовлением химии для растворения паутины. Пауки меня не волновали. Они должны были в последний момент обнаружить, что остались в чем есть, и это «что есть» они могут обменять на то, что есть у меня. Сначала я долго возился с новыми деньгами, иным запасом и прочими модернизациями существующего, я провел расследование, куда делись какие капиталы в какой период и где они всплыли потом. Я провел параллели между новыми и старыми богами, и мой внутренний Аполлон только посмеялся надо мной. Я махнул рукой на прибрежный геморрой погоды и переехал в Питер. Этот город я любил с детства. Я приехал летом, жена была в санатории. А я бродил и нюхал город, пока в квартире шел ремонт. Я бродил пешком и вдыхал старые и новые облака. Я чихал от цветущего и кашлял от машин, удирал в сады и кормил вечерних комаров. В этом городе звучала какая-то осмысленная музыка, которой у меня не было в Москве.
Онтология, как составляющая «войны Аполлона», приводит к смысловой или культурной агрессии: культуртрегерству в исходном значении этого термина, прогрессорству.
Культуртрегерство должно рассматриваться как аналог «большой тактики» и «прогностической агрессии».
Культуртрегерство порождает смысловой ажиотаж («войну лексик») и управление подлинностью, то есть – соотношением между Реальностью и Действительностью («войну подлинностей»).
Организационной структурой, адекватной онтологической агрессии, может быть Онтологическая школа.
Мода на новые старые кружки межинтересов, которая всего-то лишь сводится к тому, чтобы стараться не врать и исследовать то, что чуется сердцем, тихо и безденежно тлела то там, то здесь уже несколько лет. На все такие мероприятия я старался выезжать и активно искать Основателей, то есть тех, кто строит Основания, а не фрагменты из мертвой материи. Все мои братья по Разуму, с которыми я бойко строил свой Мировой Город в сети, в «войне Афины» были большими пораженцами. А те «афиняне», кто приезжал нас послушать, благодарили и утилизировали наши коллективные бдения в умножение своего рейтинга. Если вы думаете, что трофическая пирамида американцев не работает, когда вы тут думаете, а они там слушают, вы ошибаетесь. Это просто вы тут ничего не получаете. А они там обрезают вашу идею до результата и продают вам же. В социальную политику или городское управство. И это «война Афины»: мониторить, упаковывать, покупать на корню, чтоб делали и дальше, покупать на корню, чтоб не делали, и так все линейки от «продвинь» до «запри навсегда». Но я верил в Америку. Так долго иметь весь мир, не зная смысла этого действия, это ведь не бесконечно. И что-то уже начинает отрицать себя в самой Америке. Здорово, Жучка, мы его с тобой обдурили! А не фиг было поражать своего главного конкурента в далекие 90-е. С кем теперь соревноваться? С собой вчерашним? Но Лем умер, похоронив своего четвергового Йона Тихого рядом со средовым… Да и подрастать над собой – это, конечно, «война Аполлона». И, на счастье моей прекрасной Родины, у нее-то противник есть. Шел 2013 год. Интересно, будет ли когда-нибудь кто-то сравнивать производство креативных идей с этим годом как с эталоном. В экономике такое сравнение с годом 1913-м держалось долго, несмотря на последующие революции и войны.
Ключевой технологией, соответствующей принципу неравномерности в континентальной стратегии и принципу рваного ритма в прогностической войне, является принцип сжатого (концентрированного) смысла, смысла, превращенного в знак.
Речь идет о неравномерности мышления, неоднородности контекста, об учете естественных процессов соорганизации семантического поля и управления этими процессами, о несбалансированном распределении смыслов в семантическом поле.
Принцип сжатого смысла, как обычно, раскрывается через диалектическое противоречие:
• Его сильным (агрессивным, наступательным) проявлением является Символ веры или, по крайней мере, миф в обыденном значении, притча, коан. Все эти сущности в данном случае обозначают «конспект культуры».
• Его слабым (оборонительным) проявлением служит смысл, разлитый в среде или сети, причем ни один из элементов среды и даже любое их конечное объединение этого смысла не содержит – осмыслена среда как целое, но не ее подмножества. Резонанс этих принципов порождает фанатизм, ваххабитство и иные формы мультипликации идентичности и пассионарного всплеска.
Когда вы сами напишете что-нибудь такое, вы сразу встанете перед проблемой распаковать это или хотя бы объяснить жене. У вас сразу появится необходимость этот концентрированный смысл назвать, описать, какой с него прок и куда впрягаются лошади. И тут же материализуется удивительно синхронистичный вашим мыслям Сашка, который скажет, что да, современный смысл человеческой жизни сегодня распаковывается как новая возможность общаться с каждым человеком планеты через сеть, а что смысл в сетях исчезает, и остается просто общение, без коммуникации, ну это ж как повезет: общественное устройство не знает справедливости, и, наверное, это хорошо. И еще он, гад, добавит, что современная власть – это власть над мыслями и с помощью мыслей со стороны этих самых пауков. И мне можно сколько угодно выпрыгивать из воды, но они ворочают этой махиной мнений и образуют все большие деньги для себя и умножения своей власти. И что я могу противопоставить им? Свой городок на тысячу человек отверженных? Мой двенадцатилетний сын, моя первая аудитория, мой главный рецензент, кстати, легко объяснил мне это так: «Папа, это ж как солнце, которое светит, а на землю посылает лучи, ну и там капуста растет, девчонки загорают, мы с тобой греемся, и мы просто живем так и не думаем, что солнце погаснет. А вот если начать сильно париться, то начинается, мол, и загорать вредно, и солнце опасно, или, наоборот, божество оно, и надо сильно ограничивать себя, чтоб оно вдруг не ушло с неба, вот тебе и резонанс». Я смеялся, но метафорически он все хорошо рассказал. Сейчас сын вырос, мы с ним и с его Богом справились с ногами и позвоночником, и он вполне себе существует в том прекрасном смысле, что жить на Земле и быть живым – большое счастье.
Мы встретились с отцом сердечно, но что-то не заладилось. Мы говорили про разное. Он отрастил бороду, а раньше брился, стал похож на стареющего рокера и спорил в сетях о пассионарном всплеске. Всплесков я вокруг не заметил, кроме того, что машины нещадно поливали прохожих, да люди набрасывались друг на друга без видимого повода. В Америке и Европе было потише, но преступность была выше, и пустое шатание по кварталу не приветствовалось. А здесь: гуляй – не хочу.
Мои однокашники и приятели по вузу заматерели, но после короткого сейшена с ними я тоже всплесков не обнаружил. Я поймал себя на мысли, что отец сильно раздражает меня этой толстовщиной о том, что геокультура – повод и причина следующей войны. Я не хотел быть мудрым харизматиком. Я хотел жениться на Кристине и найти здесь нормальную работу. Меня бесили эти разговоры про смыслы и содержание. Они хороши были в детстве, когда я в каталке был рад любому собеседованию. Я хотел выпить водки, а отец, как назло, бросил пить. В конце вечера я понял наконец, что Америка подсадила мне величие правильной жизни и я брезгливо морщусь от нелепой, но свободной Родины. Кажется, отец понял, что я понял, и я остался спать в своей комнате, в которой висели портреты моих военных кумиров и дипломы за олимпиады в школе. Я слышал как мама, смеясь, говорит на кухне отцу: «Ну вот, у нас новый шериф», и отец смеется в ответ. В своей жизни я так ни разу не провел ни одной операции этой странной войны. Дядя Саша в свое время сказал, что на банковской олигархии все и заканчивается и надо либо прорываться туда, либо разваливать все до архаики, до героев, а дальше звать сурового Ареса или буйноголового Аполлона.
Психоисторическая модель информации
Аналогом позиционной модели классической стратегии и общей теории систем прогностической стратегии в «войне Аполлона» будет еще не созданный, хотя и намеченный, раздел информационного знания, раскрывающий взаимосвязи психоисторической информации:
• как совокупности возможных сюжетов
• как набора скриптов
• как меры динамической неопределенности в системе
• как меры осмысленности системы
• Это – информация-эйдос, информация-действие, информация-миф.
Не могу сказать, что я сильно любил А. Азимова. На мой личный взгляд, он принес больше вреда моей Родине, чем его соотечественники англосаксонского происхождения. Если Бисмарку мы пеняем за то, что он назвал «страну, которую не жалко», то у Исаака Озимова, через его книжонки, и случилась первая геокультурная прогностическая агрессия. Прямо психотронное излучение… А мы-то кинулись в своей «войне Ареса» изучать противника и съели ложный культурный код. Мы согласились со сценарием, навязанным нам из-за океана. Все-таки русские люди никогда не видят предела критики своего правительства.
А он есть. В какой-то момент нужно уже забить на то, что они в нашем руководстве, очевидно, сволочи, потому что через такт придется служить сволочам, но чужим. «И какой тут порядок, если поле в корягах. А под каждой корягой нетрезвый варяг», – писал наш современный пророк Лукин Женечка, поэт, писатель и бард. Это про то, что позвать варягов к нам княжить – это совсем не исправление, а усугубление ситуации. А мы русские, советские вечно сохраняли принципиальную позицию в наивной истинности. А они покупали условные репродукторы на территориях и транслировали вовсю согласно нашим же ценностям. И, кстати, книги-то были хорошие. И фильмы. Проблемные. Про свободу. Так нам однажды подменили будущее и «остались у нас окольные тропы». У нас жилось плохо. А у них хорошо. У нас все закрыто, а у них открыто. У нас неудобно. У них удобно и разнообразно. Они не вставали на колени. Никогда! А мы вечно героически поднимались с колен. Чем Питер невыгодно отличался от Москвы, так это тем, что он как знамя нес негативный сценарий «Против всех!». Американцы были плохие, свои еще хуже, ожидать инопланетян или помощи Господа мешала научная парадигма и встроенный революциями неистребимый марксизм. Город был против меня, и мне нужно было начать с ним сотрудничать. Он был большой и по возрасту не слишком старый, хотя и притворялся костлявым ревматическим старцем, греющим бока на августовском солнце
Динамические сюжеты
Представление об информационных объектах было введено в научную практику, например, А. Лазарчуком и П. Леликом.
В статье «Голем хочет жить»[128] они рассмотрели административный аппарат как кибернетическую систему и доказали, что она способна пройти тест Тьюринга, то есть обладает поведением и способна к эмоциональным реакциям.
Любой информационный объект – это самоорганизующаяся информация, независимая от своих носителей. Информационный объект представляет собой квазиорганизм, построенный «поверх» человеческого сознания: каждый человек представляет собой элемент такого сознания. Информационные объекты имеют собственные цели и собственное поведение, они способны проявлять эмоции.
Информационные объекты связаны с человеческой деятельностью – сознательной или бессознательной, целенаправленной или случайной. Все формы стандартизованной, упорядоченной и воспроизводимой коммуникации между людьми играют роль нейронной сети ИО. Все формы упорядоченного схематизированного человеческого мышления проявляются в поведении ИО.
Информационные объекты подразделяются на статические (големы, эгрегоры и т.п.) и динамические – сюжеты и скрипты. Динамические объекты модифицируют поведение людей, подчиняя их слова и поступки определенной жестко заданной логике: человек, находящийся «под управлением» сюжета, делает все, чтобы реализовать этот сюжет, невзирая ни на какие последствия.
Скрипт можно рассматривать как элементарный сюжет, дальнейшее упрощение которого уже невозможно, поскольку будет утеряно свойство системности, которое позволяет информационному объекту жить.
Число скриптов и созданных ими сюжетов относительно невелико, большинство из них было описано еще в период античности.
«Война Аполлона» рассматривает скрипты как тактические действия с гарантированным результатом. Набор скриптов складывается в сценарий, подобно тому как система боев порождает операцию. Опять-таки отметим, что ход и исход этой операции предопределен: участники, как правило, не только не в состоянии вырваться из сюжета, но даже не рефлектируют, что находятся в нем.
Про информационные конструкты мы все знали еще в СССР. Модно было порассуждать о том, как чиновник перестает быть человеком в своем кресле или как на демонстрации трудящихся начинает плющить голову от мыслей про другое. Мы тогда не смогли бы поверить, что скоро сам эгрегор СССР станет таким конструктом и, поднятый над головой, будет искать адептов служения себе и найдет, и некоторые старые инженеры уйдут за него из жизни на 10-15 лет от своего срока, и эта жертва будет его питать. Хорошо, что я научил сына смолоду закрывать проекты вместе с их информационными хвостами и переводить их в абсолютное прошлое. Иначе эти умирающие лебеди отравят будущее. Слово «скрипт» я не люблю, но пользуюсь, пока не придет нормальное название. Я его жду. Кстати, слово «смысл» не многим лучше, хотя оно тоже имеет отношение к скрипту. Упакованный во фрагмент смысл и есть скрипт. Лет тридцать жизни еще у меня по-любому есть, и мне бы надо собрать эти фрагменты на одной территории, среди ее людей, и через 20 лет новые привычки дадут себя знать. Если на месте гнилого леса в центре городка вы сооружаете парк и открытый учебный театр по центру, будьте уверены – появятся новые привычки о том, как отдыхать. Рыба ищет, где глубже. А человек – где лучше. Если в сетевом городе мало глупостей, много обустройства коммуникации и совсем нет одиоза, туда заходят чаще, чем в другие недогорода. Тут недостает градостроителей, Основателей, как и в жизни. В общем, мне надо было выбираться из многолетнего подполья и поднимать расшитые фракталами знамена Аполлона. Сына я вырастил, с серьезным спортом завязал, продавать свои мозги умею, а потребности у меня сплошь неутилитарные: как бы обустроить страну новыми смыслами через демонстрацию фрагментов. Чтоб привыкали потихоньку по сердцу или хватали сразу по выбору. У меня есть союзник Сашка. Пусть он спорит со мной до утра. Страшнее дружбы зверя нет, тут любая онтология поплавится.
Концепция психоисторической информации может быть использована для теоретического обоснования технологии исследования динамических сюжетов. Последняя должна породить исчисление скриптов и фэйт-логистику (логистику судьбы, управление жизненными траекториями), частными случаями которой являются кадровая логистика и менеджмент образовательных траекторий. Как и обычная логистика, фэйт-логистика основана на теории графов.
Мифологическое содержание «войны Аполлона» объясняет важность для нее пророчеств и откровений – не будем забывать, что именно Аполлон считался создателем Дельфийского оракула. Скриптовой характер «стратегии Витгенштейна» указывает на значимость архетипов как основы социального бессознательного.
То, что моя деятельность созрела, я чувствовал, общаясь с соседями, студентами и шахматистами в парке. Один мальчишка сказал мне, что новая земля обетованная будет совсем не в теплых краях с пустынями. А вовсе даже здесь, в северо-западе, где-то в районе Лодейного поля, и что всех задрало уже ездить в Египет с олинклюзивом для бедных, и они ломанутся на севера за пророчеством и испытаниями – куда как актуальнее. И, мол, Питеру полезно будет обслуживать туристский поток на новую землю обетованную. Он бодро объяснил мне, что хадж – затратное по силам мероприятие, и нечего пенять на хипстеров, они скоро вымрут, а к нам в северные земли потянутся люди, потому что смысл останется только здесь, а Питер будет большой гостиницей, ну и офисом для богатых, которые и хадж-то хотят с прибамбасами. А в остальном это будет город Пилигримов. Усталые толкинские бродяжники будут степенно идти по улицам, а богатеи прятаться по гостиницам. Похоже, парень был вполне уверен в том, что он будет жить в это время, я порадовался и пригласил его в сетевой город. Он раскланялся и еще сказал мне, что городов в сети не бывает, еще время не пришло, мамонты там бегают, рассмеялся, обнял подружку и ушел. Я порадовался за того, кто был его отцом. Или есть. Этот миф я решил взять за базовый: не то чтобы он мне нравился, но уж очень хорошо вписывался в картину второго пришествия на грани любимого фильма «Догма», кстати, американского.
Архетипы
Архетип – класс психических содержаний, события которого не имеют своего источника в отдельном индивиде. Специфика этих содержаний заключается в их принадлежности к типу, несущему в себе свойства всего человечества как некоего целого. Эти типы, или «архаические остатки», Юнг назвал их архетипами, используя выражение Блаженного Августина.
Архетип по определению является архаическим феноменом, поэтому должен иметь проявления в мифах, фольклоре и т.п. Архетип должен восприниматься доосознанно (а не вследствие научения). Архетип, отраженный в сознательном, должен иметь как концепт, так и символ (возможно, не один).
Архетип является цельной, амбивалентной структурой, имеет позитивный и негативный аспекты. Односторонний образ (к примеру, обладающий только светлой или только темной стороной) не может быть архетипом.
Архетип как структура, могущая соответствовать самости, должен иметь объединяющую силу для некоторого количества индивидов, которые имеют проработанное цельное мировоззрение.
Архетипы обладают собственной инициативой, они заключают в себе определенный способ реагирования. Архетипы можно рассматривать как «скриптовой вакуум», полностью заполненный элементарными сюжетами, – некий аналог физического вакуума.
В архетипах заключена специфическая собственная энергетика.
Тень – описанный К.Г. Юнгом архетип, представляющий собой относительно автономную часть личности, складывающуюся из личностных и коллективных психических установок, не могущих быть пережитыми из-за несовместимости с сознательным представлением о себе.
В сновидениях Тень проявляется в виде человека одного пола со сновидцем, вызывающего неприятие и раздражение.
Тень является частью Эго, но выходит из бессознательного. Игнорирование или незнание Тени может вызывать рассогласование личности.
Фигура Тени персонифицирует собой все, что субъект не признает в себе и что все-таки – напрямую или же косвенно – снова и снова всплывает в его сознании, например ущербные черты его характера или прочие неприемлемые тенденции.
Я выгнал строителей, не закончив ремонт, помыл окна, полы, поставил диван и цветы в углу. Мебели еще не было. Ту мы оставили в Москве. На эту вообще не было денег. Завтра приезжала Мила. У меня оставалась ночь, еще частично белая. Я лег к утру, и снилось мне такое, что не стыдно выкатить в блог для приличных читателей. Я тусовался с сильными мира сего, с Медным всадником, похожим на героя фильма «Ночь в музее». Я почти дружил с городом, как клетка с телом. И осторожно пил горькую с Петром. Меня окружали тенями неслучившиеся грустные небоскребы, в основном тетеньки, «Колизей», чей-то любимый кинотеатр детства, фонил в небо прохладным светом, и небо отвечало ему празднично золотым. Я был, пожалуй, уважаемым в этом странном сообществе замечательных существ, пока ко мне в сон не вломилось Ладожское озеро в виде гигантского разлома внутри нашей устоявшейся тусовочки. Не то чтобы оно было больше всех во сне это значения не имеет, но я вдруг почувствовал, что мы все – это Интернет, а оно – это электричество, то есть в доме был хозяин, точнее хозяйка. Интеллигентные Небоскребки рассосались. Хотя я давно уже не видел жены. Померк и свет над «Колизеем». Словно прожектор обновленной веры светил не всем. Терраформирование всегда интересовало меня, но «вот те раз, нельзя же так». Потом случилось северное сияние и противоборство ледоколов, торжество экранопланов надо льдами, новый мир преодоления себя и стихии и арктический институт, плавающий на большом айсберге с ядерным приводом. Оттуда мне махал мой друг-студент, который получил свою новую обетованную.
Во сне нельзя глубоко задуматься и на время выйти из игры, и я, как мог, собрал то, что мне сказали сущности. Солнце заливало комнату без занавесок золотым светом. Я проснулся с тремя осмысленными мифами и понял, что могу заказывать следующий сон. Через три дня мы с Милой выкупались в ледяной Ладоге и поняли, что она творит что хочет. Вчера было еще тепло – сказали нам старожилы пляжа. Я поступил на службу сразу к трем объектам: Ладоге, Ледовитому океану и Городу с его ядерной батарейкой, которая изо всех сил фонит в центре Невского, спрятавшись в римскую символику и советский кинотеатр.
Вертикальная связность
Технология исследования динамических сюжетов подразумевает важную структурную характеристику, являющуюся аналогом связности – позиционной характеристики в «войне Ареса» и ситуационной связности – прогностической характеристики в «войне Афины».
Обычная связность характеризует быстроту маневра «единицами планирования» в пространстве. Ситуационная связность характеризует степень связи между позициями, относящимися к прошлому, настоящему и будущему, иначе говоря – соотношение будущего и прошлого в настоящем.
Вертикальная связность, во-первых, характеризует сценарно-сценарное взаимодействие, то есть меру спутанности между сюжетами.
Деньги пока ниоткуда не взялись. Работу в этом царстве сюжетов нового мира найти было трудно. Мила куда-то пошла просиживать штаны и поддерживать квартплату. Ночи удлинились и стали холоднее. Ехать в Лодейное поле, в Кандалакшу, на знаменитый местный стоунхендж было холодно. Мой консалтинг яростно рассасывался, Москва мстила мне за мои сны. Ну что ж, рыболовецкий кружок Иисуса Христа тоже начинал не с богатства. В своем сетевом городе я, как самоизбираемый мэр, разделил районы по названиям: Арктический мост, Ладожский переход, Земля обетованная, или все флаги обратно к нам. Так я моделировал вертикальную связность. Сценарии должны были быть спутаны, во-первых, и иметь некий эйдос, во-вторых, они должны были расти на земле, а в-третьих, иметь свои основания, бэкграунд, а не падать с потолка моего воображения к тому же он невысок.
Я пошел преподавать студентам, физика шла хорошо, а квантование сценариев – плохо. Они не понимали меня напрочь, их цели были далеки от моих фантазий. Они выросли в этом городе и не хотели превращать его в сортировочную по перепаковке смыслов. Они вообще не верили в такую игру. Я стал носить молодежную одежду и поехал с ними в поход на Ладогу. Она наделала нам много проблем, и мы трое суток жались в шхеры, потому что в ветреном мае на этом озере нечего делать. Прошел год моей жизни в Питере, я повторил маневр своего сына, много и полезно перемещался по полю, но сны мне перестали сниться, хоть кричи. Я стал бегать по гранитным набережным, хотя это вредно для стоп. Стало легче, привык к радиационному фону и большой реке, которую питает злобная Ладога. Я хотел закрыть этот город в ЗАТО, остановить в нем время и сделать в нем все правильно. Он мне подходил, а я ему, похоже, нет. Жена пугалась моих идей. Она часто ездила на выходные в Москву, к сыну. Невестка была на сносях, а я еще не был готов выстроить для внука сценарий новой обетованной земли или хотя бы арктический предел испытаний или превратить жгучую воду Ладоги в живую и перестроить город в новый ценоз, где можно пить воду из реки, ловить лосося с моста и выбросить все, в чем нет смысла, и делать то, что смысл, очевидно, имеет. За год я собрал народ, студентов, приручил журналистов и городские площадки. Но во снах мне отказали. Я был не прав. Я забыл про юбилей Первой Мировой войны, не написал книгу, прослыл безумцем, меня звали обратно в Москву: мол, погулял и хватит. Я не достроил свой вертикальный замкнутый цикл для города, и Афина склонилась надо мной, заслоняя небо.
Взаимодействие сценариев
В классическом сценировании сценарии не могут взаимодействовать между собой, выбор необратим, и, если он сделан, все остальные сценарии перестают существовать. В континуальном сценировании сценарии взаимодействуют, и простейший способ учесть это рассмотреть альтернативные сценарии как риски базового.
«Война Аполлона» рассматривает взаимодействие сценариев в более сложной логике. Реальности различаются теми сценариями, которые в них реализуются. Сценарии состоят из отдельных скриптов, причем скрипты повторяются в разных сценариях и совпадают в точке выбора. Повторяющиеся скрипты можно понимать как один и тот же «квант», присутствующий и в текущей, и в альтернативной Реальностях. Уже этим Реальности оказываются спутанными.
Спутанность тем выше, чем большее число скриптов связывают сценарии. В результате совокупность нереализованных сценариев образуют Тень (в смысле Юнга) базового, что проявляется, в частности, в пространстве архетипов. Влияние альтернативных миров на Текущую Реальность можно описать динамически тогда это аналог гравитации: Базовый сценарий «притягивается» к наиболее вероятному сценарию (см. ниже вставку «Сценарная гравитация».)
Во-вторых, она фиксирует степень синхронизации слоев сложного времени:[129] метрологического, термодинамического, онтологического.
В-третьих, она оценивает уровень связности трех слоев сложного пространства: нижнего (подземного, бессознательного), среднего (земного, сознательного), верхнего (небесного, сверхсознательного) в сюжете.
Как ни странно, первоначально избежать провалов сразу мне помогало то, что я москвич. Питерцы качали головой, говорили: «А-А-А!» и как-то слушали и делали со мной дальше. Здесь было въевшееся противоречие ленинградцы-москвичи, оно было знакомо и примиряло, как ни удивительно. Это не давало мне шансов стать местным, но меня принимали как неизбежное зло развития. Этот город развивался тихо, исподволь, в лопухах через эпохи. Их местный фантаст Андрей Столяров блистательно воспел этот дикий путь преобразования и осознания городом себя в своих лирических повестях о Питере. Я пошел и познакомился с ним, он оказался приличным ученым с метамоделями и положением в обществе. В Питере два общества, они знают, что имеют пересечения, но отрицают это. Культурно-научный бомонд и богатые, статусные люди, точнее их безмозглые дети. Культурно-научное не имело энергии, а богатое – мозгов. При этом город выползал из прошлого на пузе подвалов и заброшенных храмов окраин. Еще посредине Невского торчал «Колизей», в который вселилась евангельская церковь и ставила там, на большой сцене, мистерии о Боге. Там еще было много чего, но они пока не кричали об этом на весь город. Площадка – модное слово. Коворкинг – еще одно. Питер отличался от Москвы кардинально одним: здесь было с кем поговорить. Везде. В кабаке. У фонтана. На лестнице. Поссорившись у помойки за парковку. В сети появлялись загадочные промышленные компашки, которые вдруг делали едва ли не лингвистический анализ темы, которой владели и которую в услугах продавали населению. В этом Питере точно гнездилось мировое зло. Москва стремилась поглотить все это. И вылечить потом фармакологически. Ей не хватало ресурса, она была Империей. Я настраивал скрипку Аполлона.
Во-первых, свою экспансию я синхронизировал в сети, в миру и в собственном безумном мероприятии. Как-то само собой получилось, что на месте кабака на Пестеля какие-то креативные ребята завели моду каждый день играть безумное чаепитие по «Алисе в стране чудес». Они звали физика, старого и противного, наливали ему кофе или вина и заставляли читать лекцию про то, что знает. Потом играли это в безумном чаепитии. Так рождался квантовый мир. Снизу. В кафе. Под пиво. И иногда эти безумцы срывали аплодисменты невинных участников действа. Не то чтобы я за этим стоял, у меня было много других дел. А квантовые наблюдатели мне просто были нужны. Я еще в Москве выяснил – не надо бояться, что проект скатится в шоу или распил. Со своей первой и самой затратной фазы ты получишь людей, которые пойдут с тобой в другой проект. Мой новый цикл был не 15-30-летний, а где-то трехмесячный, я ставил на проектик, он становился чем-то продуктовым, а я уходил на другой. С командой. Жена грозила мне разводом. Я зарабатывал и тратил в обход дома
Сложное пространство
Если сложное время вполне имманентно европейскому мышлению, то сложное пространство рассматривается нами исключительно как архаическое. Действительно, сложное пространство описано только в шаманских практиках (например, у Мирчи Элиаде) и, в очень незначительной степени, у пионеров «революции сознания» 1960-х годов – Т. Лири и Дж. Лилли. Язык описания слоистого пространства остается мистическим.
Сложное пространство опирается на образ Оси мира (Мировой лестницы, Мирового дерева и пр.), сшивающего миры, которые можно рассматривать или как вполне реальные, или как психические миры сознательного, бессознательного и сверхсознательного. Путешествие между мирами является возможной, но технически очень сложной задачей. Боги, некоторые духи и отдельные люди в состоянии совершать такие переходы. Для шаманов это представляет собой повседневную практику.
Для человека базовым является средний мир (Мидгард, земной, или живой мир). Пространство этого мира является пустым и эвклидовым – это логический вакуум. Нижний мир заполнен энергией; его описание в скандинавских источниках (Нифльхейм) и отчасти индийских текстах (Тамас) заставляет отождествить его с физическим вакуумом, миром мертвой жизни. Верхний мир заполнен структурностью, информацией, связностью и может быть назван мистическим вакуумом. Он довольно близок к представлениям современной квантовой гравитации о пространственно-временной «пене».
Эти три мира находятся в постоянном, но скрытом от нас взаимодействии, и любой сложный объект среднего мира представлен в верхнем и нижнем мирах. Взаимовлияние миров может открыть шаман во время экстатического путешествия.
Вертикальная спутанность проявляется как значимое, но очень плохо рефлектируемое влияние верхнего и нижнего миров на земной мир. Например, как взаимодействие человека и его рода (эффект Хеллингера).
В-четвертых, вертикальная связность измеряет уровень сложности системы деятельностей на некоторой территории при площади этой территории, устремленной к нулю
Вертикальная связность Питера была странной. Словно городу исподволь подменили «крышу» и его теперь корячит. Когда-то с нами, русскими, злую шутку сыграла возможность отдыхать в европейских городах. И мы стали мерить количество и качество жизни ими. А Питер не дорос, был построен молодым царем, и лет ему от роду не 1000, а 300. Наш нижний мир еще помнил себя как труд на холоде и жаре, амбиции царя и соратников, проклятья, посылаемые им вслед, в общем вечный Некрасов… Пока мы были столицей, новой и смелой, все шло как-то ничего себе, потом мы заявили три революции и тоже проявились в мире по полной, а теперь ожесточенно сопротивлялись судьбе стать спальным районом Москвы. У нас было прошлое и будущее, а вот с настоящим были проблемы. У нас был подземный мир из костей строителей и небесный город – дерзновение северной цивилизации, но не было точки на земле, откуда можно было провести ось снизу вверх. Мы застряли вне времени и пространства, не сделали свой следующий шаг и были готовы и дальше портить жизнь Москве. Кстати, я мог вполне публиковать свои варварские заметки о Питере, потому что мой псевдоним был Москвич и журнальчики признавали это стильным.
Вертикальная капитализация территории по Е. и С. Переслегиным
«Теорема о последней миле» неопровержимо доказана современной экономикой и является ее логистической основой. Наибольшую прибыль получают те структуры, которые сидят на последней миле доставки груза или услуги конечному потребителю. Поэтому невыгодно обслуживание трубопроводов, если это не обслуживание короткого ответвления на продажу: «сидеть на трубе» – это значит сидеть на последнем участке или участках трубы.
Интересно, что бизнесмены задают вопросы о рентабельности их потенциального бизнеса без учета того факта, будет ли он включать последнюю милю или нет. Если да, бизнес будет прибыльным, если нет, то не будет. Это – экономический, а не прогностический закон.
Поставим, однако, другой вопрос: будет ли в следующем веке экономика «горизонтальной», то есть ориентированной на потоки вдоль земной поверхности, или «вертикальной», эксплуатирующей потоки, ортогональные земной поверхности в космос или под землю? Например, солнечная энергетика, равно как и геотермальная, относится к вертикальной экономике, а ветро-, гидроэнергетика, приливная энергетика, газовая, угольная, нефтяная – горизонтальная. Атомная энергетика сегодня – исключительно горизонтальная, но в условиях замкнутого топливного цикла может быть любой.
Для территорий, на которых созрели предпосылки для вертикальной логистики и экономики, когнитивное развитие точно начнется раньше, чем там, где труба и поверхностное залегание создают привычную распределенную прибыль.
Будущее приходит за нами на ту территорию, на которой с большей вероятностью может выжить из-за особенностей рельефа, природы и существующего мифологического слоя о возможности такого будущего. Время же прихода этого будущего определяется людьми, точнее сообществами, живущими на территории, и, до некоторой степени, противоречиями между чаяниями сообществ.
Как пример, рассмотрим Урал. Вертикальная логистика, она же – вертикальная экономика, для Урала возможна по четырем причинам. Во-первых, структура цивилизационного спектра территории тяготеет именно к такому решению. Во-вторых, на территории Урала существует – и даже пережила «лихие 1990-е годы» – сверхглубокая скважина с потенциалом до пятнадцати километров глубины. В-третьих, налицо потребности местной серьезной энергетики и наличие у нее заделов по формированию замкнутого ядерного топливного цикла (Заречье), глубокой переработки ОЯТ («Маяк»), локальных источников энергии. В-четвертых, здесь есть онтологическое «небо», которое определяет миф о том, что энергию можно и должно доставать из-под земли.
Соединяя эту идею или цель с миссией Урала как региона географического, цивилизационного и фазового порога, который не перейдет враг, и как региона, который представляет из себя индустриальную Россию в миниатюре примерно один к десяти (а это приличный масштаб, а не макет), мы можем сделать вывод, что инновация и модель вертикальной капитализации вполне может возникнуть на Урале – и проявиться значительно более масштабно и остро, чем в Исландии, которая, кстати, на этой модели построила общество со сверхвысоким уровнем жизни всего за 25 лет.
Центр капитализации Урала, таким образом, в горизонте двадцати лет может сместиться из Екатеринбурга, как столицы, к поселениям, обслуживающим сверхглубокую скважину или замкнутый ядерный топливный цикл (Заречье).
На противоречии традиционная капитализация – вертикальная капитализация возникнут сателлитные противоречия и будет создано много замыкающих проектов упаковки энергетических модулей. До 2050-х годов продлится их сертификация и стандартизация, и далее страна будет иметь пул энергетических организованностей совершенно другого типа – с встроенным замкнутым по отходам циклом и энергией, которую не надо возить. На первом этапе будет казаться, что недра определяют все, и Урал получит сверхкапитализацию. Далее вертикальная логистика будет иметь вид: чем выше структурность, сложность стандартов жизни «наверху», над источником энергии, тем выше капитализация этой территории. В этой связи обычной станет такая ситуация: те регионы, которым ничего не стоит достать энергию из недр земли, будут примитивны по сообществам и деятельностям, а те, которые бурят Землю на много километров вглубь и используют нетривиальные способы утилизации отходов и организации замкнутого цикла, построят новые мировые города, причем совсем не обязательно крупные.
Нарушится правило, что Будущее, наука, искусство, гражданское общество вырастают только в крупных людских образованиях. Исчезнет зависимость от социальной пирамиды, будет зависимость только от толщины человеческого «строматолитового мата», то есть от сложности вертикальных связей внутри сообществ. Другими словами, модно будет по социальным и профессиональным сетям отследить сложность информационной жизни, вертикальную, а не горизонтальную, топикотематическую.
В этом прогнозе сценарным доменом является очень сложный объект. Это – не город, как принято его понимать: с людьми, строениями и органами управления, но обязательные вертикальные сети существования, мышления и деятельности, местный источник энергии – атомный или геофизический, встроенная система переработки отходов, в том числе информационных и даже проектных, рециклинг, утилизирующий ложную совокупность деятельностей. Кроме того, необходим еще информационный «небесный город», задающий вертикаль логистики.
Из сегодняшнего дня, может быть, и трудно судить о городе только по количеству мусора внутри или вокруг, но с точки зрения недалекого Будущего коммунальная технология будет считаться оправданной только тогда, когда она знает, где взять энергию для жизни и деятельности, и как утилизировать мусор, отходы, и как, например, озонировать информационное пространство от мусора.
Никогда раньше «последняя миля» и вся капитализация не оказывались в месте непосредственной добычи ресурса. Была «логика логистики» и логика «гибких тарифов», которые все равно не работали. В этом мире, где реализуется сценарий использования энергии Земли и построения сложной системы деятельностей прямо на месте получения энергии, будут старые города со своей развитой логистикой и будут поселки, но средоточием цивилизации и местом притяжения капитала станут места с добычей энергии из Земли и выстраиванием проектов и деятельностей вокруг этого процесса и вокруг утилизации.
Почему этот способ жизни будет нормой? Потому что после обеспечения дома или города всем необходимым для жизни мы все-таки его убираем. Симптомом являются сегодняшние общественные крики про загрязненную землю, свалку, серфинг на отходах и т.д. При воплощении идеи города-дома мы получаем онтологическую необходимость решить задачку В. Глазычева: «Прибраться в доме». Это -не изобретение, это – тренд. Убираются, не желая растить детей в мире отходов, все цивилизованные люди.
Формально, уровень развитости вертикальной экономики на территории может быть оценен через отношение высоты кластера, то есть сложности технологической, информационной и социальной цепочки, к площади, занимаемой этим кластером, – площади, с которой кластер берет энергию, которую он занимает чисто физически, на которую он воздействует неутилизированными в замкнутом цикле отходами своей жизнедеятельности, в том числе – тепловыми. Понятно, что капитализация территории, а значит, ее способность притягивать к себе новые сложные деятельности и новые сложные организованности, будет определяться этим уровнем развитости. В этой логике малые города могут быть капитализированы лучше, чем большие. Однако Руян-город невозможен: слишком примитивна система деятельностей в таком искусственном образовании. Она не может капитализироваться. Зато возможна – при определенных условиях – сверхкапитализация городов типа Димитровграда.
Интересно, что проблема последней мили в мире вертикальной экономики может и не исчезнуть. Тогда она примет вид: денег есть сколько угодно, а купить нечего…
Вертикальная капитализация территории по А. Желтову
Данный текст представляет собой попытку ответить на вопрос, как и за счет чего возможно создание новой экономики и новых форматов деятельности в малых городах.
Содержательной основой концепции является «теорема последней мили», согласно которой наиболее затратным и одновременно наиболее доходным элементом цепочки бизнеса является доставка товара или услуги непосредственно к конечному покупателю. Например, чашка кофе приносит во много раз больше прибыли, чем выращивание и оптовая продажа зерен кофе где то в далекой Бразилии. При этом доставка этой чашки кофе к потребителю где-то в кофейне на площади маленького города в центре Европы крайне затратна: для начала надо создать исторический городок, затем моду на кофе…
Концепция кластерного развития говорит, что наиболее эффективным способом выстраивания экономики в регионе является замыкание цепочек добавленной стоимости – создание кластеров. Более продвинутый вариант, развивающий данную концепцию применительно к обеспечению сложных видов деятельности, таких как строительство и эксплуатация атомных объектов, говорит, что на территории должны быть собраны не только взаимодополняющие, но и взаимно конкурирующие, со-конкурирующие элементы, составляющие технологический аналог пищевой цепочки, – эконоценоз. Концепция вертикальной капитализации содержательно располагается гдето посередине и утверждает, что продукты, услуги и инновации должны быть капитализированы и потреблены в месте их производства.
Традиционный концепт капитализации, который мы назовем горизонтальным, говорит нам, что продукт следует доставить в место, где он может быть капитализирован и потреблен. На этом основывается система мирового разделения труда, система международной торговли, обслуживающая ее система логистики и потоки инвестиций. В данной логике уникальный товар или услуга, произведенные где-то в глухой уральской деревушке или в ЗАТО Снежинск, могут быть капитализированы, то есть должным образом оплачены, только после их доставки на соответствующие рынки. Например, в города-миллионники.
Концепция вертикальной капитализации возникает как попытка проблематизации традиционных подходов применительно к развитию местной экономики и потребления. Вообще вертикальная капитализация не существует в отрыве от понимания важности процесса потребления продуктов и услуг. Учитывая кластерный подход и проблему «последней мили», утверждается буквально следующее: экономическое развитие в малых городах начинается не с производства, а с потребления уникальностей.
Другими словами, прежде чем начать продавать нечто прекрасное (пуховые платки, малые атомные реакторы, садовую голубику с кустами высотой два метра, выращенные в садках хариусы, кремниевые тигельки или глиняные горшки ручной работы), надо выстроить у себя спрос и культуру потребления этих продуктов. То есть замкнутую на потребление производственную цепочку. Уже после этого, через механизм туризма и экспорта уникальностей, соответствующие товары уходят на внешние рынки, обеспечивая приток покупателей, туристов, славу, рост внешней цены – и в итоге дополнительную капитализацию.
Эффективность вертикальной капитализации территории можно оценить по формуле – отношение площади территории к плотности выстроенного кластера. Плотность кластера понимается как число элементов производственной цепочки к сложности продукта или услуги. Идеальным вертикальным кластером, таким образом, является поселение, где каждый отдельный человек выполняет некую уникальную функцию в производстве сложной общей конечной услуги или продукта. Например, маленькое ЗАТО, создающее термоядерные заряды или спутники. Менее эффективным, но более реальным вариантом является ситуация расположения в некой деревушке лаборатории по высокотехнологическому выращиванию растений в пробирках (реальный кейс меристемного питомника под Санкт-Петербургом).
Маркетинг и капитализация вертикального кластера выстраиваются не за счет выхода продукта или услуги на внешние рынки, а за счет создания внутреннего потребления продукта и привлечения внешних рынков в качестве внутренних потребителей. Традиционный вариант: питомник разводит растения, начинает ими торговать на выставках, размещать рекламу, получает оптовые заказы, потом подтягиваются розничные покупатели. Вертикальный вариант: растениями из питомника сначала обеспечиваются все соседи, потом по «сарафанному радио» разносится слух, из розничных покупателей выстраивается очередь по записи, потом подтягиваются журналисты, чиновники и оптовики.
Меня давно интересовало, почему, чтобы сделать хорошо какому-то дому, кварталу или даже отдельному человеку, нужно не идти и делать, а создавать целые службы, причем в других местах, собирать конференции по правам человека и строить – убейтесь! – социальные кластеры. Понятно, наша жертва помрет, не узнав об усилиях в ее честь. И это, по-моему, как раз горизонтальная связность. А вот вертикально все совсем не так. Разваливается дом на Болотной улице: места исторические, Ленин жил, а сейчас люди живут. Например. Ну на месте те, кто может историю рассказать про это, обязательно найдутся, их надо собрать на мини-форум и мини-встречу при библиотеке. Церковь найти. Собрать денег, акционировать, строителей нанять и починить всем миром, дальше к государству идти: мол, потрачены средства, верните оплату труда. Ну, половина вернется, на них можно построить нужное для микрорайона, иногда квартирку тому, кто поднял нижний мир и в свои 75 лет принес месту пользу. Потом все будут ездить и перенимать социальный опыт. Какой? Да опыт уговаривания людей сделать что-то для своего города не из позиции «мне должны», а так, из хозяйственных целей и здравого смысла. Познакомятся многие. Простая схема. Про социальную энергию и ее концентрацию. Это немного только больше, чем газоны украшать и сады камней перед пятиэтажкой выкладывать.
Все версии вертикальной связности можно рассматривать как сложность, привнесенную в систему семантической спутанностью.
Как уже указывалось, возможна: спутанность между сюжетами
• спутанность между слоями пространства
• спутанность между слоями времени
• спутанность между формами деятельности Любая из этих спутанностей привносит в систему дополнительную сложность.
На грани социальных потрясений, которые грозили нам в 2017-ом, я тихо продвигался к усугублению сложностей мышления и коммуникации в городе на Неве. Три года – много времени. У меня оформились соратники, и определились противники. Завелась куча советников, и первый среди них бессменный Сашка, который стал появляться чаще и порывался помочь Миле по дому, который я забросил. Я воображал себя неистовым Симагиным из романа Славы Рыбакова, а другу оставалось быть Вербицким, должным соблазнить мою жену. Это была единственная спутанность, которая меня не устраивала. Сюжеты города набирали силу, с ними и я, периодически падая в яму полного безволия и спячки на сутки. Но ИО бояться – в города не играть. Приехавший в командировку сын нашел меня нервным и странным. Я усугубил картинку своей вовлеченности во все и махнул к нему в Москву. К внуку, маленькому Ваське, с полуулыбкой брахмана. Я провисел вокруг ребенка неделю, вдохнул дурной энтузиазм Москвы и поправился на два кило от стряпни невестки. Пока я ездил, какие-то неистовые девелоперы решили вынести Институт Арктики и Антарктики куда-то к теще на блины. Понятно, что устраивать демонстраций не стоило, но ассиметричный ответ готовить пришлось. Мои студенты связали пять акторов переселения, отняли мобильники и прочли им лекцию про связность пространства и времени. Девелоперы обиделись, студентов, правда, не посадили, но припаяли за хулиганство, один из связанных пришел ко мне и долго беседовал о городских стратегиях. У него были планы, похожие на мои, но посылать студентов на захват заложников для него было чересчур. Институт Арктики оставили в покое, прецедент – связать чиновника и заставить выслушать себя во что бы то ни стало – имел большой резонанс. Я стал неудобным и отвалил в Кандалакшу. Если вы думаете, что я там услышал пророчество, нет. Я упал со скалы и сломал себе ногу в том самом лабиринте. Меня лечил местный шаман, бывший егерь, у которого, несмотря на дикость мест, оказалось медицинское образование и знание парочки нетипичных языков. Мы хорошо общались, Интернет у него был, и я переписывался с Милой, сыном, Сашкой и своими активистами. Колизей уже справлялся без меня, там раскручивался тоннель в небо, «а город подумал – учения идут».
Вертикальная связность есть мера сложности, привнесенной в систему извне и ей изначально не имманентной.
Семантическая спутанность представляет собой макроскопический квантовый эффект, описывающий влияние всевозможных представлений и метафор системы на саму систему.
Если некоторая система в бытии, то есть в определенном избранном сюжете, спутана с неблагоприятной ситуацией в инобытии – ином сюжете, ином пространстве или ином времени, то данный сюжет для данной системы обладает свойством цикличности и выполняются теоремы о структурном кризисе.
Инобытие важно. Оно привносит в систему дополнительную сложность и расширяет пространство решений в данном сюжете. Оно привносит смысл в процедуру текущего выбора сюжета. Инобытие воздействует на избранный сюжет, модифицируя его, но не оказывает прямого влияния на принимаемые в данном сюжете решения – теорема о контекстной независимости выбранного сюжета. Инобытие оказывает прямое и непосредственное влияние на менеджмент сюжетов и ставит управленческую задачу о контекстном выборе сюжетов.
Такой подход может быть назван управлением вертикальной связностью.
Менеджмент семантической связности дополнителен к противоречию между управлением связностями в пространстве и времени:
• пространственная стратегия стремится к наибольшей пространственной связности
• прогностическая стратегия подразумевает разрыв созависимостей, то есть стремится к наименьшей ситуационной связности
• контекстная стратегия стремится к смысловой неопределенности и переменной сложности, то есть к переменным, мерцающим созависимостям и к неопределенной вертикальной связности
Все было просто в моем королевстве Ареса: я был готов вызвать на бой Римскую Империю или наш Московитый третий Рим и хитростью присоединить к Питеру, основав здесь Ставку новой цивилизации. Все было трудно в моем королевстве Афины, я по-прежнему был допущен до должности пажа, и моя вынужденная непрерывность повышения своего статуса очень тормозила меня. Я не был профессором, агитатором за ключевую партию, чиновником или просто богатым. Это легко понять русскому человеку, который, в отличие от американца, говорит на концептуальном языке с женой, боссом, дворником и президентом страны. И те ему на том же языке отвечают. И казалось бы – вот оно! Мы не зависим от того, кто нам тут подстраивает прогноз? А не тут-то было! Заявленный лучшим из отечественных – западный стиль управления – в России занял уйму времени на то, чтобы сделать как по-русски, но учесть форму и документы как по-западному. Мы как бы притворяемся европейцами, тратим безумное время и деньги на это. А потом все равно входим в кабинеты и говорим слова про главное, минуя статусные ступеньки. Но время теряем. А американцы – нет. Они едят наше время, арестовывают его в головках наших девочек, от секретарши до проректора, и тем насилуют их, сволочи! А мы, мужики, не можем их защитить. Я хотел американцев убить, а потом извиниться. Смиренно. Или пора было выигрывать по Аполлону. То есть спутать все педали и выехать на одном колесе, чинно сложить велосипед у обочины анизотропного шоссе и послать СМС в прежний мир, что «агент на место прибыл и ждет указаний из центра». Конечно, солнцеликий молодой Бог звал меня прорыть тоннель в иную реальность, встретиться там с собой будущим и потом, через прыжок по имени оверсайт, вернуться и встретить себя прошлого, и определенно спутаться с ним, и далее ходить туда-сюда, приглашая друзей и инструктируя про опасности и прелести перехода.
Кстати мои студенты извинились перед чиновниками, чем вызвали полный шок у общественности. А когда какие-то демократы пытались вписать их под свои знамена, вежливо отказались, заметив, что противоправными методами хотели указать на возможный ущерб от выбранного сценария, а не реализовать хотелки не дотянувшихся до власти.
Город в «войне Аполлона»
Город можно определить как поселение, обладающее вертикальной связностью.
Аврелий Августин, написав в самом начале Темных веков книгу «О граде Божьем», способствовал увеличению вертикальной связности западноевропейских городов, чем повысил вероятность индустриального перехода.
Вообще, «война Аполлона» в значительной степени есть война городов – их связностей, осмысленностей, богатства и разнообразия поддерживаемых ими образов жизни/мысли/деятельности.
Для современной России осмысленное участие в войне городов сопряжено с огромными трудностями, едва ли преодолимыми – и в связи не столько с неудовлетворительным состоянием городской среды, сколько с крайне низкой, близкой к нулю, вертикальной связностью.
Рассматривая Россию как способ включения в исторический процесс территории евроазиатской геополитической пустоши, получим, что базовым противоречием, ассоциируемым с любой формой государственности на этих территориях, является противоречие между «русскостью» как национальным признаком, и «российскостью» как территориальным, географическим, имперским признаком.
Подобно любому диалектическому противоречию данное противоречие породило ряд проектов, каждый из которых был прописан в городском пространстве и породил свой формат городской застройки.
Здесь необходимо отметить, что Россия никогда не знала полиса – городского поселения, обладающего свойствами государственности. Новгород – исключение, подтверждающее правило: артефакт из альтернативной Реальности. Когда скандинавское прозвание древней Руси – Гардарик – переводят как «страна городов», это, конечно, лукавство: гардарика обозначает «страна крепостей». Крепостной, или «острожный», тип застройки действительно характерен для России во все времена. В этом нет ничего плохого, но нужно понимать, что крепость является простым объектом и своего «небесного» или хотя бы «подземного» дублера не имеет. Остроги не обладают вертикальной спутанностью и, следовательно, это не города.
Кроме острогов Русь сумела создать три значимых политических проекта:
• Прежде всего, это Московский проект, реализованный Иваном III и в целом носящий византийский характер.
• Затем – европеизированный Санкт-Петербургский проект Петра I.
• Наконец, Сибирский проект, ассоциируемый с Тобольском, Томском, Омском, Оренбургом. У этого проекта нет автора, зато акторов было много.
До сегодняшнего дня любой образованный иностранец при упоминании России говорит о Москве, Санкт-Петербурге и Сибири.
Тонкость состоит в том, что развитие транспортной, горизонтальной связности страны привели в начале ХХI века к поглощению Санкт-Петербургского проекта Московским, что привело к вырождению проектного пространства в бинарное противоречие. Эта проблема усугубилась особенностью развития городов Московского проекта, которые либо потеряли вертикальную связность вследствие деградации городской среды (Новгород, Калуга, Тверь), либо развивались как специфические столичные территории – Москва, Казань, Екатеринбург. Русские столицы (а, как известно, в России, куда ни кинь, везде найдется столица! Одних только «столиц Сибири» известно четыре – Новосибирск, Красноярск, Томск, Омск, не считая Норильска, который позиционируется как «столица Таймыра») не имеют небесного города. Они имеют небесную страну, небесную империю, притом – одну и ту же. В результате, их вертикальная связность носит весьма специфический характер: она страновая, а не городская.
На рубеже XIX-XX веков в Российской Империи возник интересный проект, который можно назвать «Трансграничье», или «Города-пограничники». Этот проект придавал новый смысл Санкт-Петербургу, включал в себя Владивосток, Владикавказ и Варшаву: города, претендующие на развитие российскости на север, восток, юг и запад. К сожалению, этот проект не реализовался, и сейчас уже вряд ли его удастся претворить в жизнь.
Это же относится к амбициозному проекту «Русская Америка» Г. Шелихова, в рамках которого возник ряд поселений явно полисного характера; строго говоря, при своем естественном развитии «Русская Америка» втянула бы в свою орбиту такой мировой город, как Сан-Франциско.
В итоге, Россия оказалась дефициентной на города.
Эта дефициентность делает российскую городскую стратегию, притом любую стратегию, неустойчивой и содержащей неприемлемые риски. Сомнительно, чтобы у России было время восстановить базовые города московского проекта или найти новую функцию Санкт-Петербургу, который долгое время претендовал на наличие полного синдрома признаков города, включая прописанную в литературе, театре, музыке и кинематографе вертикальную связность.
Рис. 54. Социопиктограмма российского городского проекта.
Эх, Шелихов, Шелихов! Как бы я хотел вызвать твою тень из прошлого. Тень Странника, тень Великого мотива. Что же этот миф, ей-богу же, не расцветает в нашей сумрачной Сибири? Тайной стране, где что ни лес, то Тайга. И города ютятся на границах просторов и безлюдья, как крепости. А в крепостях человек хиреет без развития, и не спасает его Интернет, когда природа подступает. А она может тупо не прощать распаханной в каждом уголке Европы и пупырей городов-мегаполисов. Кто ее, большую систему, знает? Мне вот у Толкина нравится образ дерева, которое ходит и даже мыслит, но только медленно, не днями, а столетиями.
Я все жду, что вот-вот японцы начнут заниматься своим Хоккайдо. А то ведь народу много – пустует остров. Ну, может, и мы найдем что-то по реорганизации Сибири. Японцы мне не братья, но с Аполлоном у них все тип-топ. Они дурили мир дважды, и, возможно, их Бог тоже любит троицу. Первый раз, конечно, в конце 1943-го, когда сознательно решили с помпой, трагедией и полной рефлексией проиграть войну и выиграть мир иной. Тут им равных нет. Второй раз они смекнули, что пришел геокультурный Кот (Код) и мягкими лапками гуляет по миру. Тут они и брызнули своими аниме, сушами, хокку и прогулками мирового туризма по своим святыням. Как сказал один канадец, долго живший в Москве, Япония популярна в России гораздо больше, чем в самой Японии. То есть они пустили всех в свой тоннель реальности и, как в сказке про Кая и Герду, пытались остановить девочку от спасения Кая, дав людям завораживающие сюжеты и проникновенные картинки. Аполлон, конечно, повелевал знаковыми системами. Я таких несколько видел. Карл Маркс, например, сильно прикололся, его теория воплотилась в СССР, Коминтерне, не знаю, что важнее, и звучит весомо до сих пор. Он создал тоннель, и в него влетели целые страны. Наш русский мыслитель Георгий Щедровицкий тоже старался, но гордиться так, как Марксу, ему, очевидно, нечем. Схемы легли в умы, но в управлении встали колом. Страна не стала мыслящей, а вот методологи замкнулись в своей церкви.
С другой стороны, рядом с этими великими я был просто городской крысой, прогрызающей ходы в будущее.
Надо было прекращать безобразия и строить тоннельный переход. Потом построить как мост, полюбоваться, отдать людям и уйти дальше, закончив на время войну с собой. Еще лучше в текущей ситуации заманить в тоннель противника, уж больно мне надоели безмозглые менеджеры и оппозиционеры-хипстеры.
Оставалось делать грязные бомбы в пространстве информации. За это не платили, но наши стратеги отлично слышали нас и часто делали то, что пришло из серой зоны.
Если уже мой сосед-студент может отличить бессмысленное от осмысленного, то скоро у нас тут будет оазис таких студентов и город будет модным на тестирование того, что делается. Никто скоро не пойдет сюда губером! Зато каждый проект будет – дхармой. А каждому вновь поступающему на службу придется сдать эссе о мифологическом Питере, в закрытой комнате и без Интернета. Знай наших!
И Питер еще может превратиться в Аванград. Жаль, что в сибирях наших нет синхронов этому проекту. А то был бы маятник. Вальс Отражений. Быстрое геоокультуривание, смыслоопыление страны. А Европе скажем: «Нам тут некогда, мы в доктрину Монро уходим». «Кому-то надо землю мести», – сказал поэт, жаль, что уже умер, а тот, кто написал про «хочу быть дворником», учит нас жить с эстонской территории. Тоннелей немерено! А надо рыть свой!
Семантическая тень
Вертикальная спутанность порождает понятие семантической тени.
Если какие-то ситуации в бытии и в инобытии вертикально спутаны, то контроль над этой ситуацией в инобытии автоматически порождает контроль над ней в бытии.
Все теоремы аналитической стратегии об оперативной тени работают и с семантической тенью, но менее жестко и не так быстро.
С тенью все просто. Когда-то я оказал большое влияние на своего сына, и тень грядущих побед Аполлона затрагивает его, несмотря на сопротивление и наслаждение жизнью среди лавров Афины. Верно и то, что останься я в Москве, его карьера была бы менее успешна с таким чудаковатым батюшкой. А вот движения нашего Колизея, которые потихоньку отбрасывают тени на весь микрорайон, дают моему сыну силу и гордость. Его братья по вере вполне успешно строят инобытие, и вездесущее Божие ими вполне довольно.
Системная драматургия
Теория семантических спектров В.Налимова [130] задает структуру контекстного аналога учения об операции.
Аналогом фазовой модели операции и модели жизненного цикла системы оказывается модель судьбы системы. Системная инженерия «войны Афины» в «войне Аполлона» сопоставляется с системной драматургией, к сожалению, ныне недостаточно разработанной.
Роль критических параметров – особых точек операции – играют особые точки сюжета. Первой критической точке соответствует номинализация – заметим, что это не рождение системы, но обретение ею имени, соответствующего ее смыслу. Второй критической точке отвечает реформация системы, то есть взрывное снижение ее вертикальной связности, обнуление ситуационной связности и возвращение системы из преимущественного инобытия в исключительное бытие, из инаковости в самость.
S-образная кривая остается инвариантом. Неустойчивости поведения в критических точках и неустойчивости динамики при критических параметрах преобразуются в семантические, контекстные неустойчивости в особых точках сюжета.
Ну что сказать вам про грустное? Мы в своем городе дождей, подобно великому Кампанелле, подошли к первой критической точке и ждем удара. Все слова, которые мы употребляем, двоюродные братья тех, которые надо бы произносить перед людьми. Наш спектакль категорически сырой, и только лояльность публики может нас спасти. У Аркадия Райкина есть веселая песенка со словами: «Я безбожно весь текст перепутал, я споткнулся у всех на виду, только «браво» кричал почему-то добрый зритель в девятом ряду». Вот и мы надеемся на то, что противник устал, а людям надоели вечный прогноз кризиса или вялый анализ трендов про улучшенное «вчера». Мы успели в гости к Богу и, вопреки ожиданиям моих братьев-атеистов от науки, Колизей превратился в церковь, которой не может быть. Мои кабачки, их по городу шесть, ведут борьбу за когнитивное существование, и там зреют новые откровения и новые же слова. Я к ним хожу как гость. В Виттенберге широко праздновался день Реформации, и немцы что-то зачастили к нам по всем вопросам, их задолбали либералы от политики. Сколково сторчалось, зато Томск выстрелил замкнутым циклом по кадрам, госструктурой, которая не гос и структурой не является, а там как-то все определяется полем, в общем, лесом… Это моя мечта об Эврике, лагере для военнопленных строителей когнитивных тоннелей, наконец обретает очертания. Я тут только рядом с идеей. В Томске не был. Только хотел. На Ладоге вырос такой странный университет гидрологии, что о нем говорят разное. «И никуда не уходит оттуда народ!», – поет про него бард 50-х годов. Мир возвращается к системам ЗАТО, переменив их на ЗАЭТО. Кто был больше к подобному причастен – мы или они – трудно сказать, но стенки у тоннеля крепнут, и скоро в нем будет электричество. В Питере все еще модно болтать ни о чем, и гастарбайтеры вообще не понимают, о чем говорят девушки в маршрутках. Все плохо с банковскими картами, ценами на бензин и совсем большие трудности с успешными родами. Хорошо, что невестка моя, здоровая американка, бывшая белоруска. Плохо, что Мила смотрит канал «Культура». Мой город в сети загнулся, пришли откровенные мастера, юные и без комплексов, и стали строить муравейники «а ля супермаркет». Я проиграл им. Да и в жизни интереснее. Мне.
Динамическая прогностика
Описанием нестационарной войны (аналог в континентальной стратегии учение о темпе, в прогностической стратегии – теория хаоса) становится динамическая прогностика. Единственным более или менее разработанным разделом этой дисциплины является учение о сценарных эффектах, таких как сценарное излучение Хокинга и скриптовые волны. Первичные представления о таких эффектах были получены в октябре 2011 года во время проведения экспресс-форсайта Урала.
Сценарные эффекты
Сценирование как управленческая техника должна работать с нетривиальными, даже парадоксальными, образами Будущего. В действительности, мы плохо работаем с версиями развития, которые не укладываются в современные прогностические модели. Упрощая, можно сказать, что учет нестационарных сценарных эффектов – это попытка аналитически представить себе заведомо неаналитическое содержание.
Простейшим и вместе с тем наиболее важным эффектом является сценарная гравитация, описывающая «притяжение» нетривиальных сценариев к Неизбежному будущему и инерционному сценарию.
Эффект сценарной гравитации описан А. Азимовым в «Конце вечности»: каким бы значимым ни было первоначальное изменение Реальности, по истечении некоторого времени мир возвращается к исходному устойчивому состоянию.
М. Галактионов в «Темпах операции» подробно описал частный случай сценарного притяжения: оперативное притяжение обходящего крыла к основной массе войска («скольжение к востоку»). Чем меньше подвижность обходящего крыла тем сильнее оно притягивается основной массой войска.
К сценарным гравитационным эффектам относится, вероятно, эффект Сципиона нарастание пространственных (географических) и социальных неоднородностей в условиях внешнего притока значимого ресурса.
Поскольку Неизбежное будущее представляет собой ядро, пересечение всех сценарных версий, можно сказать, что сценарная гравитация приводит к упрощению Будущего, к разрушению особенностей и разнообразий.
С прогностической точки зрения речь идет о том, что «стратегия чуда» делает мир «чудесным» – и неустойчивым, а сценарная гравитация стремится восстановить устойчивость, снижая роль субъективного фактора, случайностей, краев гауссианы.
Сценарную гравитацию удобно рассматривать в формализме Эйнштейна: наиболее вероятные сценарии и сценарные события искривляют пространство сценирования, подобно тому, как тяготеющая масса искривляет физическое пространство, – по Д. Уиллеру, материя показывает [сценарному] пространству, как искривляться. В свою очередь, сценарное пространство воздействует на сценарные траектории, меняя вероятности сценарных событий: [сценарное] пространство показывает материи, как двигаться.
Формализм сценарной гравитации основан на введении в сценарном пространстве метрики.
Рассмотрим сценарии I и II. Пусть сценарий I состоит из событий SIi с вероятностью реализации wIi, а сценарий II из событий SIIi с вероятностью реализации wIIi, некоторые из этих событий совпадают, а некоторые нет. Достроим сценарии, добавив в сценарий I события, которых нет в нем, но которые есть в сценарии II, приписав им нулевую вероятность. Так же поступим со сценарием II. Теперь в обоих сценариях – одни и те же события, но с разной вероятностью. Определим сценарное расстояние как DI,II = Σ i=1 N(wIi – wIIi). Если при сценировании определены не только вероятности, но и веса событий (их значимость для сценария), в конечной формуле вероятности умножаются на веса. Легко видеть, что все аксиомы расстояния (коммутативность, неравенство треугольника, тождественность) выполняются.
Структурируем сценарное пространство, чтобы сценарные события располагались тем ближе к началу координат, чем выше вероятность их реализации. Введем понятие плотности сценарного пространства ρ как отношение числа сценарных событий (не обязательно принадлежащих одному сценарию) в малом элементе пространства к объему этого элемента. Плотность максимальна в центре и равна нулю на бесконечности. Можно представить себе ряд характерных структур сценарного пространства: идеальный газ, астероид, планета с атмосферой.
Особый интерес представляет сценарная сингулярность: вероятность любого сценарного события равна нулю, если только оно не принадлежит к Неизбежному будущему.
Можно показать, что сценарные сингулярности естественно возникают на так называемых граничных территориях, разделяющих области с различной структурой слоистого времени. Например, Урал разделяет типичную цивилизацию европейского типа (сложное время, во втором – термодинамическом – слое, биологическое время) и не-цивилизацию, СтраННу, Сибирь (простое время, сложное пространство).
Кроме того, сценарные сингулярности могут быть созданы искусственно при последовательной реализации принципа безальтернативности в версии «войны Афины» (глава 5).
Сценарная сингулярность должна отвечать всем теоремам о пространственных черных дырах.
Любой сценарий, описывающий сингулярность, должен описываться минимальным числом параметров: количеством сценарных событий – инерцией, органическим строением капитала – уровнем постиндустриализации, капитализацией территории. Это аналог «парикмахерской теоремы», утверждающей, что «у черной дыры нет волос».
Сценарная сингулярность окружена горизонтом событий – пространственной границей (линией), при пересечении которой сценарий «падает в сингулярность» и отождествляется с инерционным – аналог «порнографической теоремы», запрещающей «голые» сингулярности.
Социальная температура (инферно) инерционного сценария пропорциональна длине горизонта событий – аналог энтропийной теоремы.
Вблизи «черной дыры» на малых механических временах характерно отсутствие сценарного выбора. Более того, любая попытка создать сценарий с уникальными характеристиками приведет к тому, что уникальность сценария неизбежно будет потеряна при пересечении им горизонта событий. Оказывается, что попытка навязать территории любой сценарий, кроме инерционного для нее, обречена на неудачу – даже в том случае, если этот сценарий будет Неизбежным будущим для всего остального мира.
Однако «мертвые» черные дыры существуют только в классической физике. С точки зрения квантовой механики уникальность сценариев должна сохраняться, так как при пересечении сценарием горизонта событий редукции волновой функции с потерей информации произойти не может.
Для физических черных дыр С. Хокинг описал эффект «испарения», заключающийся в том, что сильное искривление пространства вблизи горизонта событий приводит к рождению частиц. Практически, черная дыра излучает эти частицы, при этом ее масса-энергия уменьшается. Испарение происходит тем быстрее, чем больше кривизна пространства-времени вблизи горизонта событий.
При падении на черную дыру объекта, содержащего массу-энергию-информацию, по С. Шилову, происходит деформация горизонта, при этом его кривизна меняется, что приводит к модуляции излучения. В результате информация об объекте уходит на бесконечность, то есть редукции волновой функции не происходит.
В нашем случае это значит, что сценарная сингулярность будет генерировать уникальные сценарные события (скрипты) для территорий, находящихся за горизонтом событий, – сценарное излучение Хокинга. Это приведет к возникновению локусов развития в окрестности горизонта событий. Например, для Большого Урала, где точка сингулярности находится в Екатеринбурге, такие локусы возникнут прежде всего в Уфе и Ижевске, затем – в Сургуте, Тюмени, Ханты-Мансийске.
Аналогичный эффект вероятен для Астаны: нетривиальный сценарий развития на этой территории схлопывается, порождая ливень событий, структуризующихся в проект в других регионах Азии.
На больших временах (порядка двух-трех шагов прогнозирования, в среднем 40-60 лет) происходит испарение сценарной черной дыры, при этом пространство сценирования становится практически однородным.
Для территорий, находящихся вблизи горизонта событий и реализующих собственный сценарий, не соответствующий инерционному сценарию сингулярности, будут характерны приливные эффекты: разрыв сценарного пространства, причем основная его часть провалится внутрь горизонта событий и потеряет свою уникальность, а остальные элементы будут выброшены очень далеко и станут локусами сценарных уникальностей. Возможно, приливные эффекты отвечают за «Пермский синдром»: инновационный (и, собственно, любой нетривиальный) сценарий, реализующийся вблизи горизонта событий, повышает вероятность катастроф и стихийных бедствий на территории локализации сценария.
Пока мы умеем использовать сценарное излучение только очень грубо. Например, известно, что, если мы хотим где-то реализовать проект, нужно, чтобы сначала он провалился в Москве. Между тем имеются серьезные основания предполагать, что страны Западной Европы в период после 2025 года станут источником очень сильного «излучения Хокинга». В логике «войны Аполлона» утилизировать это излучение было бы полезно.
Можно с уверенностью сказать, что возникновение и в особенности конструирование принципиально нового динамического сюжета приводит к изменению онтологического времени вокруг этого сюжета и тем самым к возникновению локальных граничных пространств и, следовательно, локальных сингулярностей. Эти сингулярности носят «личный» характер: они связаны с акторами и создателями сюжета и следуют за ними. В результате возникает вторичный, не совсем обычный динамический сюжет, связанный не с людьми вообще, а с конкретными людьми. Среди статических информационных объектов аналогом служит «кольцо» информация, которая обретает системные свойства только вместе с носителем.
Динамическое кольцо структурирует сценарное излучение, сопровождающее распад локальных сингулярностей, восстанавливая уникальности, потерянные при превращении личной судьбы в динамический сюжет. Этот эффект, чрезвычайно важный для «войны Аполлона», носит название скриптовой волны.
Ее примерами могут служить деяния Апостолов, распространение ислама, Реформация.
Предельным развитием «войны Аполлона» может стать вертикальное развитие, то есть сращивание бытия системы с ее инобытием: апофеоз в языке античности, «Переход» по В. Винджу [131] .
Аналогом квантового темпа оказывается горизонт событий, за которым система выходит из-под «юрисдикции» квантового наблюдателя.
Вертикальный взлет мы, конечно, с Сашкой запланировали. Кое-кто уже начал на нас давить, мол, что вы медлите, может денег подкинуть? Сценарное излучение прижилось и стало общественной пугалкой, как когда-то мирный атом на сломе инженерных мозгов породил страшилки радиации. Некоторые чиновники, правда, вслед за нами уже выучили, что если проект не прошел где-то, то нет гарантии, что в области он не получит новое имя и хорошую энергию для осуществления. Города еще не стали нашими заказчиками снизу, но кто-то стал трепыхаться сверху, и пару когнитивных кафе мы тиражировали в область с прекрасным результатом. Потихоньку становилось модным иметь в городской управе умных и порядочных людей. А некоторые молодые ребята, поставленные на посты, чтоб не получилось и уволить, – справились и родили по третьему ребенку. Евангельские верующие стали методологами для православных, и между этими крепостями наметилось потепление. Я был занят формулой перехода, как алхимик, колдующий над философским камнем. Опять немного спал и ссорился с Милой. Внук рос и не отходил от меня в мои редкие приезды. Скоро возьму его на Ладогу. Пока нам не удалось ввернуть в правовую систему права человека на развитие, но мы над этим работаем. Выиграли ли мы? По настроению да. Выиграл ли когда-то Ямамото свой Мидуэй? Вряд ли. Но завтрашнюю Японию, пожалуй. Но нам Япония до лампочки. А в Родине нашей пошли процессы работы с новым критическим ресурсом. Этот ресурс – мыслящие люди и созданные ими группы. Разновозрастные. И вертикальная логистика состоит в том, что несколько разумных могут основать поселение в городе, где есть проход в условный Хогвартс, а в нем всего лишь школа для одаренных детей. Всего мира.
Рис. 55. Социопиктограмма войны Аполлона.
Пример «сценарных эффектов»
С точки зрения сценарного анализа Москва является типичной «черной дырой». Плотность сценарного пространства в Москве ощущается почти физически: у города очень быстрое внутреннее время (все быстро меняется, быстро принимаются решения, быстро создаются и распадаются проекты), из-за чего деятельность на прочих территориях страны кажется чудовищно медленной. Из регионов, напротив, Москва кажется суетливой и неуютной. Со сценарной точки зрения это не дефекты восприятия, это объективная характеристика развития территории. Из прочих городов России подобное наблюдается, пожалуй, только в претендующем на столичность миллионнике Екатеринбурге.
Мощность сценарного Неизбежного будущего (то есть того набора трендов и событий, который будет реализован при любом сценарии) в Москве чудовищно велика. Как гигантская черная дыра, оно затягивает внутрь себя и подчиняет себе любые попытки создать что-то новое, альтернативное, инновационное как в самой Москве, так и на ее периферии. Другими словами, вероятность любого сценарного события в Москве равна нулю, если оно не принадлежит к этому самому Неизбежному будущему. Зато описывать такое Будущее очень просто, потребуется минимальное число параметров. Выглядит все очень стабильно и оптимистично, на радость жителям, инвесторам и власти.
Но вот какая штука: поглощенные и утилизированные мегаполисом уникальные идеи и проекты начинают неизъяснимым для гуманитариев образом проявляться в других регионах страны. Фабрики мысли, «гастрономическая революция», инновационные кластеры, теперь вот на глазах форсайты. В скором времени та же судьба ждет и всяческие креативные кластеры. Физики могли бы назвать это «сценарным излучением Хокинга».
В переводе на русский ситуация выглядит следующим образом: инновационная идея, придуманная в орбите Москвы, неизбежно втягивается туда вместе с носителем, быстро капитализируется и утилизируется, теряя всю оригинальность. Зато по прошествии некоторого времени эта же идея начинает эффективно реализовываться в других точках страны: кластеры расцвели в Санкт-Петербурге и в Сибири, регионы по качеству продовольствия и работе с этим рынком через год перегонят столицу, а главным креативным городом страны на глазах становится Томск. Не стоит удивляться, если через несколько лет главной площадкой по осуществлению долгосрочного прогнозирования и форсайтов в стране с гарантией будет не Москва, а, скажем, Владивосток. Аналогичные феномены наблюдаются и в Екатеринбурге: мы вынуждены предсказать, что Пермский культурный проект, находящийся внутри екатеринбургской «сценарной черной дыры» будет ей поглощен. Зато через какое-то время его ростки обнаружатся во многих небольших городах страны.
Со сценарной точки зрения любые попытки навязать Москве любой сценарий, кроме инерционного для нее, заведомо обречены на неудачу. Это означает, что инициативы по превращению Москвы в некое подобие европейских комфортных городов, прекращению хаотической застройки, экологизации, развитию экономики культуры и новых интеллектуальных инструментов, может, и приятны, но заведомо бесперспективны. Даже если по такому пути пойдут крупные города мира и прочие города России, Москва останется Москвой. Зато провал проекта в Москве гарантирует, что его отголоски будут реализованы на всем пространстве Российской Федерации и даже за ее пределами.
Упражнения
• В каком сюжете или сюжетах протекает ваша жизнь и карьерный рост? Как они влияют на вашу жизнь? Попробуйте простроить для себя пространство сюжетов, где вы красивы, богаты, здоровы и счастливы. Простройте стратегию перехода к ним.
• В каком сценарии или сюжете протекает жизнь вашего города? Как с ним соотносятся стратегии и проекты его развития?
• Придумайте проект, который запускал бы скриптовую волну, меняющую вашу жизнь и все вокруг вас. Реализуйте его.
5. Сравниваем «три войны»
Три войны, образующие «Мальтийский крест», являются, хотя и очень разными, но все-таки сторонами или описаниями одного и того же объекта – войны. Они неизбежно должны быть связаны между собой, причем самыми различными способами. Начнем с простейших связей, вытекающих из симметрии пиктограммы.
Таблица 5. Соотношение «войн Ареса, Афины и Аполлона»
Кольцо контроля
«Война Аполлона» построена на мифе (смысле) и апофатична.
«Война Афины» эксплуатирует логику (форму) и катафатична.
«Война Ареса» разрешает этот конфликт с позиции силы, но это разрешение является временным и односторонним. В За-стратегии этот конфликт должен разрешаться через использование парадокса.
С речевой точки зрения «война Аполлона» нарративна – повествовательна, в то время как классическая стратегия, очевидно, дискурсивна и подразумевает побудительные предложения, приказы. Значит ли это, что «война Афины» должна использовать вопросительные предложения, квестимы?
Модель «камня, ножниц и бумаги» задает стратегическое «Кольцо контроля».
Рис. 56. «Кольцо контроля» войн Ареса, Афины и Аполлона.
В сущности, это кольцо является современной формой правила «лестницы стратегий»: «чем выше, тем сильнее, чем ниже, тем медленнее». Да и было бы странно, если бы Человечество «собрало» три формы ведения войны, не закольцевав их.
Призма балансов
Три базовые формы войны известны со времен античной Греции. Поскольку вместе они составляют хотя и иллюзорный, но все-таки критический социосистемный процесс, их единству соответствует один из значимых балансов, регулирующих развитие Человечества. Этот баланс естественным образом связывается с другими, образуя «призму балансов» (Рис. 57).
На этой схеме первый баланс может быть назван «военным». Баланс «имя-смысл-значение» представляет собой одну из форм «треугольника Фреге» (семиотического треугольника). «Война Аполлона» определена как конфликт смыслов. Основополагающие формы «войны Ареса» именуют будущее через стратегический план; кроме того, «война Ареса» носит подчеркнуто личный характер – это апофеоз полководцев, героев, вождей, имена которых мы помним через тысячелетия. Ее конкретность и предметность заставляет связать ее с именем в семиотическом треугольнике. Тогда «войне Афины» должно соответствовать логико-семиотическое значение. Она денотатна, а отличие от десигнатной «войны Аполлона».
Треугольник Фреге естественно ориентирует античный баланс форм мышления: уже говорилось, что «война Аполлона» относится к сфере эйдоса в представлении Платона и неоплатоников. Личный и явный характер «войны
Афины» отождествляет ее с логосом, безличная и строго логичная «война Афины» опирается на гнозис.
Рис. 57. Призма балансов.
Античный баланс мышления имеет персональное Представление: если «война Аполлона» связана с представлениями Платона, а жесткая экономичность «войны Афины» заставляет вспомнить четкие тексты Аристотеля, то «война Ареса» использует блестящий и смертельно опасный для своих адептов сократовский подход.
«Война Ареса» опирается на силу. Для «войны Афины» столь же важна мера, а «война Аполлона» оперирует изменениями контекста и в известной степени связывает силу с мерой.
Классическая стратегия пространственна и описывается географическим Знанием. Прогностическая стратегия описывается историческим Знанием и развивается в пространстве транзакций. Спонтанная стратегия живет в семиотическом поле и опирается на Мифологическое Знание.
Взаимодействие
Три способа ведения войны, разумеется, взаимодействуют между собой, стремясь охватить все пространство стратегической лестницы путем заимствования у альтернативных подходов отдельных приемов или даже целых моделей.
Так, будучи тесно связана с мифом, «война Аполлона» отвергает логику как альтернативный мифу проектный способ реализации противоречия между причиной и следствием. Поэтому «войну Аполлона» можно считать алогичной и иррациональной: «стратегия чуда» есть проявление «войны Аполлона» в «войне Ареса».
С другой стороны, учение об инновационном темпе есть проявление «войны Афины» в «войне Ареса», а сценарную гравитацию можно рассматривать как проявление «войны Афины» в «войне Аполлона». В свою очередь, стратегия «войны Афины» построена на прогностике и поэтому вынуждена принимать во внимание «дикие карты».
«Дикие карты» могут проявиться:
• Как «черные лебеди», крайне неблагоприятные, маловероятные, но значимые события катастрофического типа («дикие карты» первого рода). Обычно такие события прямо и непосредственно связаны с динамическими сюжетами
• Как привнесение в систему иного, возникновения ситуационной (не вертикальной!) спутанности с этим иным («дикие карты» второго рода)
• Как нестационарное сценарное излучение, иногда – в форме скриптовых волн (в действительности, это эффекты, обусловленные действиями сообществ, не рефлектирующих свою связность, то есть это «дикие карты» третьего рода)
Все «дикие карты» по построению есть проявление «войны Аполлона» в «войне Афины».
«Война Ареса» проявляется в «войне Афины» прежде всего через инновационные стратегии и риск, через привнесение в прогностическую войну элементов альтернативного Будущего, через генерацию иных форм времени (по В. Никитину, Ю. Чудновскому.[132] )). Наконец, квантовый темп, запасенная вероятность меняют характер взаимодействия сценариев, и в этом смысле логистику судьбы следует считать проявлением «войны Ареса» в «войне Аполлона» (Рис. 58).
Рис. 58. Взаимовоздействие войн Ареса, Афины и Аполлона.
Модели кризиса. Дефиниции
Рассмотрим наиболее популярные определения кризиса.
1. По Майклу Крайтону: «Кризис есть ситуация, при которой совокупность обстоятельств, ранее вполне приемлемая, вдруг, с появлением какого-то нового фактора, становится совершенно неприемлемой…» Здесь видно, что кризис является внезапным событием. Он неожиданно проявляет конфликты и диспропорции, ранее скрытые, и настоятельно требует действий.
2. Кризис (др. греч κρίσις– решение, поворотный пункт) – переворот, пора переходного состояния, перелом, состояние, при котором существующие средства достижения целей становятся неадекватными, в результате чего возникают непредсказуемые ситуации и проблемы.
3. Кризисом можно назвать ситуацию, когда:
• в результате функционирования имеет место ущерб (вообще-то, это авария или катастрофа); • невозможно продолжение функционирования в рамках прежней модели (это, как правило, выявляется апостериори);
• неотлагательно требуется принятие решения (с точки зрения «войны Ареса» и «войны Афины» это очень интересно: кризис как кризис ритма, кризис как ситуация, при которой время становится единственным критическим ресурсом);
• появляется шанс на обновление (скорее, ситуация, когда шанс на обновление может быть использован).
Кризис управления
Любой кризис включает в себя кризис управления, часто развивающийся до кризиса элит. На практике, все управленческие кризисы имеют психологическую составляющую: резкое обострение ситуации вынуждает лиц, принимающих решения, быстро изменять как модель поведения, так и способ коммуникации.
Можно классифицировать управленческие кризисы в логике «плоскости управления». Выделяется:
• Кризис субъекта управления, самой острой формой которого является отсутствие субъекта, затем – его неадекватность
• Кризис объекта управления. Чаще всего меняется масштаб, в котором рассматривается объект (например, город стал полисом, или, наоборот, государство стало одним из активов транснациональной корпорации). Также могут меняться свойства объекта, его определение, связанные с ним информационные оболочки, ценности и т.д.
• Кризис контекста управления. Строго говоря, это – кризис «мягких» форм управления (ки-очи, soft-government). Неожиданно меняются свойства среды управления, а также рамки, в которых управление осуществляется. Как правило, эти рамки не рефлектируются и считаются само собой разумеющимися.
• Кризис инструментов управления. Этот кризис встречается чаще всего, и с ним, в общем и целом, научились бороться. Как правило, для «войны Ареса» характерны проблемы с логикой управления, в ходе «войны Афины» приходится решать структурные (грейнеровские[133]) кризисы, а «война Аполлона» ставит на повестку дня вопрос о неадекватности языка управления: в трудные времена нужно исправлять имена и укреплять ритуалы.
• Можно говорить о четырех классах управленческого кризиса. Правильной, или нормальной, является ситуация, когда и руководство, и подчиненные видят кризис и понимают, что необходимо полное напряжение сил, чтобы справиться с ним. Примером может служить Московская битва 1941 года: в Советской армии снизу доверху господствовало ощущение, что речь идет о жизни и смерти, о решающих днях войны.
Кризис командования возникает в том случае, если «внизу» ощущают ситуацию как критическую, а «наверху» полагают, что все идет как надо и никаких решений принимать не требуется – германское войско перед Марнской битвой 1914 года.
Кризис доверия носит противоположный характер: руководство видит кризис и пытается как-то с ним справиться, а среди подчиненных царит наплевательское отношение к ситуации, часто смешанное со злорадством. Тяжелейшая ситуация, характерная для сегодняшней России, и не только: Греция являет собой столь же наглядный пример.
«Полный п…» – ни руководство, ни подчиненные не видят проблем, в то время как система движется к катастрофе.
Кризисы и «Мальтийский крест» стратегий
Понятие кризиса играет важную, едва ли не основополагающую роль в «войне Ареса», которая, строго говоря, вся представляет собой кризис и попытку его разрешения силовыми методами.
Для этого типа войны значимы политические и чисто военные кризисы. Под политическим кризисом понимается ситуация, когда нарушен баланс сил в стране или регионе и оппоненты обостряют конфликт, надеясь улучшить собственное положение.
Кризисы «войны Ареса» всегда носят динамический характер и могут рассматриваться как эвологические. Для них характерно резкое повышение тактовой частоты процессов, подлежащих управлению, что приводит к нарастанию сдвига фаз в контуре управления: пока система реагирует на какое-то изменение ситуации, эта ситуация уже снова меняется, вследствие чего принятые решения оказываются совершенно неадекватными.
Для «войны Ареса» внешние (манифестные) и внутренние (имманентные) кризисы совпадают.
Внешним кризисом «войны Афины» служит экономический кризис, который проявляется в нарушении равновесия между спросом и предложением на товары и услуги. В европейских и американских учебниках говорится, что в построенной на конкуренции экономике посредством кризиса происходит массовая селекция эффективных собственников.
Что-то это сомнительно. Скорее, речь идет о ликвидации нежелательных собственников – экономический кризис представляет собой один из важных инструментов «войны Афины». Этим оружием лучше других владеют Соединенные Штаты Америки, что проявилось в экспорте ими финансового кризиса 2008 года. Заметим, что ипотечный кризис в США привел к деструкции когнитивного проекта Исландии, серьезным проблемам в Ирландии, практическому коллапсу экономики Греции и, опосредованно, к упадку Европейского союза.
Чаще всего внутренние кризисы «войны Афины» относятся к экологическим: система теряет гомеостаз, и этот гомеостаз не может быть восстановлен без потери предсказуемости поведения системы. Гомеостатические кризисы часто ведут себя как кризисы неустойчивости – малые изменения параметров существенно меняют поведение системы. Речь идет, конечно, о встроенных в динамику «диких картах» 1-го рода, «черных лебедях» по американской классификации.
Для «войны Аполлона» характерны онтологические и коммуникативные кризисы, которые проявляются во внешнем мире как кризисы городской среды, институциональные кризисы (в том числе кризисы международных институтов), ценностные кризисы. Отдельной строкой укажем демографический кризис как предельную форму кризиса социальной среды.
В логике управления «войной Аполлона» следует говорить о сценарных кризисах. Вообще говоря, «война Аполлона» провоцирует самые разнообразные кризисы, прежде всего средовые. В современной литературе обычно рассматривается прежде всего социальный кризис. Утверждается, что резкие социальные трансформации вызывают утрату традиций и мысли о бессмысленности бытия, что приводит к появлению эсхатологических мифов. То есть «как бы считается», что при отсутствии резких социальных трансформаций бытие всегда воспринимается как имеющее смысл?
В действительности, социальный кризис представляет собой внешнее проявление деградации онтологической среды. Непрерывное обострение этого кризиса наглядно демонстрирует, что в современном мире отсутствуют силы, способные хоть как-то управлять «войной Аполлона».
Вероятно, если бы теория «войны Аполлона» была бы выстроена надлежащим образом, для таких войн были бы характерны спонтанные кризисы, сопровождающиеся появлением в среде иного.
Поведение в кризисе
Обычной для абсолютного большинства людей и организаций является так называемая «стандартная» реакция на кризис, не зависящая ни от типа этого кризиса, ни от его глубины:
1. Сначала не верим
2. Потом паникуем
3. Потом реагируем переходом к «жесткой обороне на занимаемых позициях»
4. Потом, если кризис достаточно серьезный, следует катастрофа
Альтернативной продвинутой формой служит «стратегическая» реакция. Как правило, этот тип кризисного поведения возникает у образованных и обладающих должной волей адептов «войны Ареса»:
1. Оцениваем и рефлектируем кризис
2. Мобилизуемся, используем резервы
3. Начинаем наступление на неожиданном для противника, новом направлении, при этом идем на некоторое ослабление своей позиции
4. Используем кризис как предпосылку и ресурс развития
Стандартная реакция на кризис не работает никогда, но есть серьезные основания считать, что сейчас, в условиях крайней социальной и структурной неустойчивости, не спасет и апробированный стратегический подход. Необходим другой образ действий, прогностический. Есть некоторые основания полагать, что именно такая реакция характерна для знатоков «войны Афины», американцев, и именно этой психотехнологии Америка обязана своему успешному развитию в ХХ веке.
1. Прогнозируем кризис
2. Реагируем на него в опережающей логике – преодолеваем кризис до (и вместо) его наступления
3. Сценируем принятую нами стратегию
4. Используем кризисные резонансы в целях реализации этой стратегии: эффект спутанности кризисов
Речь здесь идет, по сути, о «сшивании» стратегии и прогнозирования, о встраивании мгновенного (ситуационного) сценирования в каждый элемент стратегического плана. Другими словами, вместо использования кризиса для развития прогностический подход использует его для рефлексии стратегии. А в интересах развития он предлагает научиться работать с системами кризисов.
Интересно отметить, что мы пока не знаем способов правильной реакции на кризис в логике «войны Аполлона».
Упражнения
• К какому типу войн относится стандартная стратегия ваша, ваших друзей, вашей организации? Придумайте и воплотите альтернативные варианты.
• Постройте стратегию своего проекта так, чтобы ответить на стратегию ваших конкурентов в иной логике войны.
• Проанализируйте вашу реакцию на жизненные кризисы. В какой логике она происходит? Научитесь реагировать на кризисы в других логиках.
• Постройте стратегическую операцию вашей жизни одновременно в логике «войн Ареса, Афины и Аполлона».
Три войны. Конспект
– Рефлексия есть выход практики за пределы себя самой, и в этом смысле она может рассматриваться как инобытие практики.
Управление войной есть инобытие войны.
- Рефлексия производна от прекращения практики. В классический период военного искусства пересмотр представлений о войне осуществлялся уже после заключения мира. Это приводило к парадоксальному результату: рефлексировалась практика, относящаяся к абсолютному прошлому. Именно поэтому генералы и войско всегда готовились к предыдущей войне.
- «Три войны» по-разному отвечают на вопрос, что должно обслуживать стратегию как искусство добиваться победы, расширять пространство решений и реализовывать «мир, лучший довоенного».
«Война Ареса» обеспечивает стратегические успехи военными методами.
«Война Афины» – экономическими.
«Война Аполлона» – коммуникативными, смыслообразующими.
- «Война Ареса» опирается на геополитику и собирается в форме пространственной доктрины: стратегия есть продолжение географии. Эта доктрина определяет соотношение тактики и стратегии, выстраивает пространство операций и является основой военного дела (war-as-business). Географическая доктрина почти во всех своих версиях приводит к концепции генерального или решающего сражения.
- Диалектическое противоречие принципов концентрации и деконцентрации порождает принцип неравномерности сил и конструирует ряд техник, которые могут быть описаны старой формулой «порознь идти – вместе сражаться». Все они приводят к резонансной мультипликации ресурсов.
- Любая операция – будь то военное наступление, подготовка к экзамену, осуществление проекта или разрешение семейного конфликта – может быть описана S-образной кривой.
На первом этапе операция всегда ухудшает позицию. Очень многие операции затухают на затратной стадии, принося наступающей стороне лишь потери и несколько вклинений в неприятельскую позицию, от которых вреда больше, чем пользы.
- «Темп» относится к «движению», как «полное» к «пустому», «янь» к «инь».
- Темп есть совокупность свободных ресурсов, выигранных одной из сторон в результате сознательной деятельности.
Другим словами, динамический темп – те части или соединения, которые могут осуществлять полезную работу без осмысленного противодействия со стороны противника.
Можно рассмотреть темп как запасенную вероятность: как ресурс, который модифицирует вероятностное распределение в благоприятном для одной из сторон направлении.
- «Война Ареса» развертывается в пространстве, а «война Афины» во времени. Время и пространство, хотя и образуют противоречие, не вполне равноправны.
- «Война Афины» порождает морскую, или временную, или прогностическую стратегическую доктрину, которая естественно записывается в языке геоэкономики.
– Ключевой технологией, соответствующей установленному Эпаминондом принципу неравномерности в континентальной стратегии «войны Ареса» (военном деле), является принцип рваного ритма. Речь идет о неравномерности действий во времени, их неоднородности, учете естественных ритмов развития процессов и управления этими ритмами вплоть до их слома, о крайне несбалансированном распределении времени.
- «Война Аполлона» опирается на геокультуру и описывается в мифологическом языке, в языке нарратива, в языке семиотики, науки о знаковых системах.
Это – «контекстная война», по Л. Витгенштейну.
«Военному делу» (war-as-business) пространственной стратегии, «военному предприятию» (war-as-enterprise) временной стратегии в «войне Аполлона» соответствует «военная культура» (war-as-culture), «военная семантика» (war-as-semantics), «военное основание» (war-as-foundation) или «военное действие» (war-as-action).
- Онтология как составляющая «войны Аполлона» приводит к смысловой, или культурной, агрессии: культуртрегерству в исходном значении этого термина, прогрессорству.
Это порождает смысловой ажиотаж («войну лексик») и управление подлинностью.
Ключевой технологией «войны Аполлона» является принцип сжатого (концентрированного) смысла, смысла, превращенного в знак.
Речь идет о неравномерности мышления, неоднородности контекста, об учете естественных процессов соорганизации семантического поля и управления этими процессами, о несбалансированном распределении смыслов в семантическом поле.
- «Война Аполлона» рассматривает скрипты как тактические действия с гарантированным результатом. Набор скриптов складывается в сценарий, подобно тому как система боев порождает операцию. Ход и исход этой операции предопределен: участники не только не в состоянии вырваться из сюжета, но даже не рефлектируют, что находятся в нем.
- Неустойчивости поведения в критических точках и неустойчивости динамики при критических параметрах преобразуются в семантические, контекстные неустойчивости в особых точках сюжета.
- Все формы войны можно анализировать в языке связностей.
- Пространственная связность характеризует быстроту маневра «единицами планирования» в пространстве.
Взаимно блокированные позиции обладают равной для обеих сторон связностью.
Устойчивая позиционная война всегда есть проявление взаимно блокированного характера позиции.
Поэтому при позиционной войне можно построить взаимно однозначное соответствие между узлами связности сторон: иными словами, в пространстве коммуникаций центры позиций сторон симметричны относительно линии фронта.
Сражение есть борьба за связность неопределенной позиции.
- Ситуационная связность характеризует соотношение будущего и прошлого в настоящем.
Ситуации являются тем более «ситуационно связанными», чем в большем количестве различных сценариев они сшиты между собой.
Ситуационная спутанность представляет собой квантовый эффект, описывающий влияние системы на себя саму через промежутки времени.
- «Война Афины» обобщает слова Вэй Лао-цзы: «Над ним [полководцем] нет неба, под ним нет земли, пред ним нет противника, за ним нет государя»: перед ним нет Будущего, за ним нет прошлого.
Поэтому «у Великобритании нет (и не может быть) постоянных союзников», а «у США нет (и не может быть) постоянного Будущего».
- Вертикальная связность есть мера сложности, привнесенной в систему извне и ей изначально не имманентной. Она:
• характеризует сценарно-сценарное взаимодействие, то есть меру спутанности между сюжетами,
• фиксирует степень синхронизации слоев сложного времени,
• оценивает уровень связности трех слоев сложного пространства,
• измеряет уровень дифференциальной сложности системы деятельностей на некоторой территории.
- Город можно определить как поселение, обладающее вертикальной связностью.
- Семантическая спутанность представляет собой макроскопический квантовый эффект, описывающий влияние всевозможных представлений и метафор системы на саму систему.
- «Война Аполлона» в значительной степени есть война городов – их связностей, осмысленностей, богатства и разнообразия поддерживаемых ими образов жизни/мысли/деятельности.
– Для современной России участие в «войне городов» сопряжено с серьезными трудностями – и не столько в связи с неудовлетворительным состоянием городской среды, сколько из-за крайне низкой вертикальной связности.
- Сценарная гравитация приводит к упрощению Будущего, к разрушению особенностей и разнообразий. С прогностической точки зрения речь идет о том, что «стратегия чуда» делает мир «чудесным» – и неустойчивым, а сценарная гравитация стремится устойчивость восстановить.
- Для сценарных сингулярностей равна нулю вероятность любого сценарного события, не принадлежащего к Неизбежному будущему.
Сценарная сингулярность генерирует уникальные сценарные события (скрипты) для территорий, находящихся за горизонтом событий – сценарное излучение Хокинга.
- «Война Аполлона» отвергает логику как альтернативный мифу проектный способ реализации противоречия между причиной и следствием. Поэтому «войну Аполлона» можно считать алогичной и иррациональной: «стратегия чуда» есть проявление «войны Аполлона» в «войне Ареса».
Учение об инновационном темпе – это «война Афины» в «войне Ареса», а «сценарную гравитацию» можно рассматривать как воздействие «войны Афины» на «войну Аполлона». В свою очередь, «Дикие карты» есть проявление «войны Аполлона» в «войне Афины».
«Война Ареса» возникает в «войне Афины» как инновационные стратегии и риск, а также через привнесение в прогностическую войну элементов альтернативного Будущего. Наконец, квантовый темп, запасенная вероятность меняют характер взаимодействия сценариев, и в этом смысле «логистику судьбы» следует считать проявлением «войны Ареса» в «войне Аполлона».