Теперь мы исследуем причину страха, под каковым заглавием будет рассмотрено два пункта: 1) является ли причиной страха любовь; 2) является ли причиной страха слабость.
Раздел 1. Является ли причиной страха любовь?
С первым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что любовь не является причиной страха. Ведь причина – это то, что приводит к некому результату. Но, как пишет Августин в своем комментарии на [первое] соборное послание Иоанна, «страх приводит к милосердной любви». Следовательно, страх является причиной любви, а не наоборот.
Возражение 2. Далее, Философ говорит, что «более всего боятся тех, от кого ожидают всяческих зол»[758]. Но страх перед обусловливаемым кем-либо злом скорее побуждает нас к ненависти к нему, нежели к любви. Следовательно, страх обусловливается скорее ненавистью, чем любовью.
Возражение 3. Далее, как уже было сказано (42,3), то, что совершается согласно нашему помышлению, не внушает страх. Но то, что мы делаем из любви, совершается согласно нашему самому сокровенному побуждению. Следовательно, страх не обусловливается любовью.
Этому противоречат следующие слова Августина: «Нет ни малейшего сомнения в том, что мы боимся утратить то, что любим и чем обладаем, а также не обрести то, что мы надеемся обрести»[759]. Следовательно, все страхи обусловливаются нашей любовью к чему-либо и, таким образом, любовь является причиной страха.
Отвечаю: объекты душевных страстей относятся к последним как формы – к естественным или искусственным вещам, поскольку душевные страсти получают свой вид от своих объектов точно так же, как вышеуказанные вещи – от своих форм. Но все то, что обусловливает форму, обусловливает также и установленную этой формой вещь, и потому что бы и как бы ни являлось причиной объекта, оно также является и причиной страсти. Затем, что-либо может выступать в качестве причины объекта либо как действенная причина, либо как материальное расположение. Так, объектом удовольствия является благо, которое схвачено как приятное и присоединенное. В этом случае действенной причиной является то, что обусловливает или присоединение, или приятность, или благость, или схватывание этого блага, тогда как причиной материального расположения является навык или какой-либо из видов расположения, благодаря которому это присоединенное благо становится приятным или же схватывается таковым.
То же самое имеет место и в рассматриваемом случае, где объектом страха является нечто, воспринимаемое как подступающее и трудное для избежания зло. Поэтому то, что может причинить подобное зло, является действенной причиной объекта страха и, следовательно, самого страха, в то время как то, что делает человека расположенным так, что вещь по отношению к нему является таким вот злом, является причиной страха и его объекта путем материального расположения. И именно таким образом любовь может обусловливать страх: ведь коль скоро некое благо любимо, то лишающее человека этого блага является злом, которого человек боится как своего зла.
Ответ на возражение 1. Как уже было сказано (42, 1), сам по себе и в первую очередь страх относится к злу, от которого он уклоняет как от того, что противоположно некоторому любимому благу, и в этом смысле страх как таковой порождается любовью. А вот во вторую очередь он относится к причине, из которой следует зло, и потому иногда акцидентно страх вызывает любовь; так, например, из страха перед Божьей карой человек исполняет Его заповеди, благодаря чему подвигается к надежде, а надежда, в свою очередь, как было показано выше (40, 7), приводит его к любви.
Ответ на возражение 2. Тот, от кого ожидают зла, сперва, действительно, ненавидим; но если впоследствии появляется надежда получить от него благо, то мы начинаем его любить. А вот то благо, которое противоположно страшащему нас злу, любимо нами с самого начала.
Ответ на возражение 3. Этот аргумент справедлив в том случае, когда речь идет о действенной причине внушающего страх зла; однако, как уже было сказано, любовь обусловливает страх путем материального расположения.
Раздел 2. Является ли причиной страха слабость?
Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что слабость не является причиной страха. Так, сильные мира сего подвержены многим страхам. Но слабость противоположна силе. Следовательно, слабость не является причиной страха.
Возражение 2. Далее, слабость того, кого собираются казнить, огромна. Но обреченный в подобных случаях уже не испытывает страха[760]. Следовательно, слабость не является причиной страха.
Возражение 3. Далее, сражение является следствием не слабости, а силы. Но «сражающиеся боятся тех, кто с ними сражается»[761]. Следовательно, слабость не является причиной страха.
Этому противоречит то, что противоположности следуют из противоположных причин. Но «от страха избавляют богатство, физическая сила, обилие друзей и власть»[762]. Следовательно, страх обусловливается нехваткой вышеприведенного.
Отвечаю: как уже было сказано (1), страх возникает из двоякой причины, одна из которых – материальное расположение со стороны того, кто испытывает страх, а другая – действенная причина со стороны того, кто этот страх внушает. Что касается первой, то некоторая слабость сама по себе может являться причиной страха, поскольку она является выражением определенного недостатка силы, вследствие чего возникают трудности, связанные с преодолением угрожающего зла. Однако для того, чтобы обусловливать страх, эта слабость должна соответствовать определенной мере. В самом деле, та слабость, которая обусловливает страх перед злом в будущем, должна превосходить ту слабость, которая обусловлена являющимся объектом страдания наличным злом. И еще большей должна быть слабость, если восприятие зла или любовь к благу, противоположности которого боятся, отсутствует полностью.
А что касается второй [причины], то здесь причиною страха выступает сила, поскольку именно потому, что причина, схватываемая как губительная, могущественна, ее последствие не может быть преодолено. Впрочем, порою случается так, что и в этом отношении некоторая слабость может акцидентно обусловливать страх, а именно постольку, поскольку из-за нее некто может желать нанести вред другому, например, из-за своей несправедливости, или потому, что тот другой уже причинил ему вред, или потому что он боится быть им обиженным.
Ответ на возражение 1. Этот аргумент справедлив, когда речь идет об обусловливании страха со стороны действенной причины.
Ответ на возражение 2. Тот, кого собираются казнить, актуально испытывает страдание от уже существующего зла, и потому его слабость превышает меру страха.
Ответ на возражение 3. Сражающиеся друг с другом боятся не из-за силы, которая позволяет им сражаться, а из-за недостатка силы, вследствие чего у них нет уверенности в победе.
Вопрос 44. О следствиях страха
Теперь нем надлежит рассмотреть следствия стрехе, под каковым заглавием наличествует четыре пункте: 1) обусловливает ли стрех со· крещение; 2) способствует ли он человеку в размышлении; 3) бросает ли от него в дрожь; 4) препятствует ли он действию. ^
Раздел 1. Обусловливает ли страх сокращение?
С первым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что страх не обусловливает сокращение. В самом деле, сокращение сопровождается отступлением теплоты и жизненного духа вовнутрь. Но накопление теплоты и жизненного духа во внутренних частях тела сообщает сердцу отважные устремления, что можно наблюдать на примере разгневанных, в то время как у тех, кто испытывает страх, наблюдается противоположное. Следовательно, страх не обусловливает сокращение.
Возражение 2. Далее, когда в результате сокращения жизненный дух и теплота накапливаются во внутренних частях, человек начинает кричать, как это бывает с теми, кто испытывает боль. Но те, кто напуган, напротив, теряют дар речи. Следовательно, страх не обусловливает сокращение.
Возражение 3. Далее, стыд, как было показано выше (41, 4), это один из видов страха. Но, как сказал Цицерон, «от стыда краснеют»[763]; то же самое читаем и у Философа[764]. Однако покраснение является признаком не сокращения, а того, что ему противоположно. Следовательно, сокращение не обусловливается страхом.
Этому противоречит сказанное Дамаскином о том, что «страх является усилием посредством систолы»[765], то есть сокращения.
Отвечаю: как было показано выше (28, 5), формальным элементом душевных страстей является движение желающей способности, а материальным элементом – телесное изменение. Поскольку оба они адекватны друг другу, то телесное изменение [в определенном смысле] подобно природе движения желания. Затем, что касается желающего движения души, то страх подразумевает некоторое сокращение по причине того, что он, как уже было сказано (41, 2), возникает в результате представления о некотором угрожающем зле, которое трудно преодолеть. Но, как было отмечено (43, 2), трудность преодоления вещи связана с недостатком силы, а чем немощней сила, тем на меньшее количество вещей она простирается. Поэтому даже само обусловливающее страх представление приводит к некоторому сокращению желания. Так, наблюдая за умирающим, мы видим, как вследствие угасания силы природа отступает вовнутрь; опять же, когда горожане охвачены страхом, они оставляют свои предместья и стараются, по мере возможности, укрыться во внутренних кварталах. И подобно тому, как происходит сокращение, связанное с желанием души, происходит и сокращение теплоты и жизненного духа к внутренним частям тела при страхе.
Ответ на возражение 1. Как говорит Философ[766], хотя у боящихся жизненный дух и отступает от внешних частей тела к внутренним, однако движения жизненного духа разгневанных и испуганных различны. Так, у тех, кто разгневан, жажда отмщения вызывает жар и утончение жизненного духа, обусловливающие восходящее направление внутреннего движения; в итоге жизненный дух и теплота концентрируются в области сердца, вследствие чего разгневанный быстр и храбр в нападении. А вот у тех, кто боится, налицо охлаждение и уплотнение, и потому движение жизненного духа является нисходящим (указанное охлаждение связано с представлением о недостатке силы). В итоге теплота и жизненный дух не концентрируются в области сердца, а, напротив, оставляют ее, и потому боящийся становится менее быстрым в нападении и более склонным к бегству.
Ответ на возражение 2. Каждому, кто испытывает боль, будь то человек или животное, естественно использовать все возможные средства для оказания сопротивления тому, чье присутствие является источником этой боли; так, мы видим, как мучающиеся от боли животные, используя зубы или рога, нападают [на своих мучителей]. Но главнейшими помощниками животных при всех обстоятельствах являются теплота и жизненный дух, и потому в тех случаях, когда животные испытывают боль, их природа, дабы максимально использовать теплоту и жизненный дух для борьбы с пагубным объектом, стремится сохранить их внутри. В связи с этим Философ говорит, что когда жизненный дух и теплота сконцентрированы вместе в [ограниченном] объеме, им необходима отдушина, которую они находят в звуке, по каковой причине испытывающие боль едва сдерживаются от громкого крика[767]. С другой стороны, у тех, кто испытывает страх, внутренняя теплота и жизненный дух движутся из области сердца вниз, о чем уже было сказано. Поэтому страх препятствует речи, которая последует истечению жизненного духа в восходящем направлении через рот, в результате чего боящийся становится безмолвным. По этой же причине, как говорит Философ, от страха «бросает в дрожь»[768].
Ответ на возражение 3. Смертельная опасность противоположна не только желанию души, но и самой природе. Поэтому при соответствующем ей страхе происходит сокращение не только в желании, но и в материальной природе; так, когда животное движимо представлением о смерти, оно испытывает сокращение теплоты в сторону внутренних частей тела, как если бы ему угрожала естественная смерть. Поэтому «от страха смерти бледнеют"6. Но то зло, которое связано со страхом стыда, противоположно не природе, а только желанию души. Следовательно, в этом случае сокращение происходит только в желании, но никак не в материальной природе; фактически, душа, как бы сосредоточившись в себе, высвобождает жизненный дух и теплоту, и они распространяются в сторону внешних частей тела, в результате чего стыдящийся краснеет.
Раздел 2. Способствует ли страх размышлению?
Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что страх не способствует размышлению. В самом деле, одно и то же не может одновременно и способствовать, и препятствовать размышлению. Но страх препятствует размышлению, поскольку страсть нарушает покой, который необходим для правильного пользования разумом. Следовательно, страх не способствует размышлению.
Возражение 2. Далее, размышление является актом разума, направленным на мышление и осмысление будущего. Но от некоторых страхов, как говорит Цицерон, «путаются мысли и смущается ум»[769]. Следовательно, страх не только не способствует, но [напротив] препятствует размышлению.
Возражение 3. Далее, подобно тому, как мы нуждаемся в размышлении для того, чтобы избежать зла, нуждаемся мы в нем и для того, чтобы обрести благо. Но как страх относится к злу, которого стремятся избежать, точно так же надежда относится к благу, которое желают обрести. Следовательно, страх способствует размышлению в той же степени, что и надежда.
Этому противоречит сказанное Философом о том, что «страх заставляет людей размышлять»[770].
Отвечаю: человек может размышлять двояко. Во-первых, по своей воле или стремлению размышлять. И именно в этих случаях страх способствует размышлению. Ведь сказал же Философ, что «мы размышляем относительно важных дел, в которых у нас нет уверенности»[771]. Затем, то, что понуждает нас испытывать страх, является не просто злом, но обладает некоторой величиной – как потому, что оно представляется трудным для преодоления, так и потому, что схватывается как находящееся рядом, о чем уже было сказано (42, 2). Поэтому люди стремятся размышлять в первую очередь тогда, когда испытывают страх.
Во-вторых, размышляющим человеком может быть назван тот, кто хочет подать добрый совет, и в этом смысле ни страх, ни какая-либо иная страсть не способствует размышлению. В самом деле, когда человек охвачен страстью, вещи кажутся ему большими или меньшими, чем они есть в действительности; так, влюбленному любимое кажется лучшим, чем оно есть, а перепуганному – то, что его испугало, более страшным, чем оно есть. Таким образом, если кто-либо желает сформировать правильное суждение, то в таком случае любая страсть как таковая препятствует его способности подавать добрые советы.
Сказанного достаточно для ответа на возражение 1.
Ответ на возражение 2. Чем сильнее страсть, тем более она препятствует охваченному ею человеку. Поэтому когда человек испытывает великий страх, то хотя он и хочет поразмыслить, его мысли настолько путаются, что он теряет всяческую способность размышлять. Если же страх незначителен, то он побуждает человека размышлять без каких-либо сопутствующих треволнений, и тогда страх вкупе с разбуженной им предусмотрительностью помогает человеку принять правильное решение.
Ответ на возражение 3. Надежда тоже побуждает человека размышлять, поскольку как сказал Философ, «никто не размышляет о безнадежном"8, равно как никто, согласно сказанному им же в третьей [книге] «Этики"9, не размышляет о невозможном. Но страх побуждает нас размышлять в большей степени, чем это делает надежда. В самом деле, надежда относится к благу как к такому, которое возможно достигнуть, в то время как страх относится к злу как к такому, которое трудно преодолеть; таким образом, страху присущ аспект трудности в большей степени, чем надежде. А именно в трудных вопросах, когда у нас нет уверенности, мы в первую очередь склонны размышлять, о чем уже было сказано.
Раздел 3. Бросает ли от страха в дрожь?
С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что дрожь не является следствием страха. В самом деле, дрожь обусловливает холод; так, мы видим, что продрогшие дрожат. Но страх, похоже, причиняет не столько холод, сколько иссушающий жар, признаком чего служит то обстоятельство, что боящихся, особенно в тех случаях, когда их страх очень велик, мучает жажда, как это бывает с теми, кто приговорен к казни. Следовательно, страх не обусловливает дрожь.
Возражение 2. Далее, испражнения обусловливаются теплотой, по каковой причине слабительное, как правило, [перед принятием] нагревают. Но испражнения нередко связаны со страхом. Следовательно, страх, похоже, обусловливает теплоту и, таким образом, не обусловливает дрожь.
Возражение 3. Далее, при страхе теплота переходит от внешних частей тела к внутренним. Если, таким образом, человек дрожит своими внешними частями [тела] из-за того, что они лишаются теплоты, то тогда, пожалуй, он должен испытывать дрожь во всех своих внешних членах. Но ничего подобного не наблюдается. Следовательно, телесная дрожь не обусловлена страхом.
Этому противоречит сказанное Цицероном о том, что «при страхе бледнеют, дрожат и стучат зубами»[772].
Отвечаю: как уже было сказано (1), при страхе имеет место некоторое сокращение, направленное от внешних частей тела к внутренним, в результате чего внешние части охлаждаются; по этой причине в таких частях возникает дрожь, вызванная нехваткой сил для управления членами, каковая нехватка связана с недостатком теплоты, являющейся тем орудием, посредством которого душа движет указанные члены, о чем читаем во второй [книге трактата] «О душе»[773].
Ответ на возражение 1. Когда теплота уходит от внешних частей [тела] к внутренним, внутренний жар возрастает, причем в первую очередь в самых нижних, т. е. питательных частях. Вследствие этого влажный элемент испаряется и наступает жажда, иногда сопровождаемая расслаблением кишечника, мочеиспусканием и даже семяизвержением или еще чем-либо подобным, связанным с сокращениями желудка и семенных путей, о чем пишет Философ[774].
Сказанное является ответом и на возражение 2.
Ответ на возражение 3. При страхе теплота покидает область сердца нисходящим движением; следовательно, сердце боящегося, а равно и те его члены, которые связаны с грудью – местонахождением сердца, дрожат сильнее других. Поэтому испытывающих страх выдает дрожание голоса (ведь артерия дыхательного горла расположена непосредственно рядом с сердцем). Дрожат также связанные с сердцем нижняя губа и нижняя челюсть (из-за чего, в частности, стучат зубы). По той же причине дрожат плечи и руки. Последние дрожат также и потому, что из всех членов они наиболее подвижны. Из-за своей подвижности от перепуга дрожат и колени, в связи с чем [в Писании] сказано: «Укрепите ослабевшие руки и утвердите колена дрожащие» (Ис. 35:3).
Раздел 4. Препятствует ли страх действию?
С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что страх препятствует действию. В самом деле, действию препятствует, прежде всего, обеспокоенность разума, который направляет действие. Но страх, как было показано выше (2), смущает разум. Следовательно, страх препятствует действию.
Возражение 2. Далее, страх при делании чего-либо увеличивает вероятность неудачи; так, человек, идущий по высоко поднятой доске, нередко падает с нее именно из-за страха [высоты], в то время как располагайся доска пониже, он бы с нее не упал, поскольку бы не боялся. Следовательно, страх препятствует действию.
Возражение 3. Далее, лень, или праздность, это своего рода страх. Но лень препятствует действию. Следовательно, то же делает и страх.
Этому противоречат следующие слова апостола: «Со страхом и трепетом свершайте свое спасение» (Филип. 2:12), чего бы он никогда не сказал, если бы страх был помехой добрым делам. Следовательно, страх не препятствует доброму действию.
Отвечаю: внешние действия человека причиняются душой, выступающей в качестве первого двигателя, и телесными членами, выступающими в качестве орудий. Но действию может воспрепятствовать как несовершенство орудия, так и несовершенство главного двигателя. Что касается телесных орудий, то сам по себе страх всегда может воспрепятствовать внешнему действию в силу того, что он лишает внешние члены их теплоты. А что касается души, то если страх умерен и не сильно смущает разум, то он способствует действию в той мере, в какой обусловливает некоторую предусмотрительность и заставляет человека принимать решение и выполнять действие с большей старательностью. Если же страх столь велик, что [полностью] выводит из равновесия разум, то в этом случае он препятствует действию и со стороны души. Но апостол говорит не о таком страхе.
Сказанного достаточно для ответа на возражение 1.
Ответ на возражение 2. Падающий с высоко поднятой доски смущает [свой разум] волнением своего воображения, каковое волнение вызвано страхом перед падением, которое рисует ему его воображение.
Ответ на возражение 3. Тот, кто испытывает страх, стремится избежать того, чего он боится, и потому коль скоро лень – это страх перед трудным делом, она препятствует действию путем устранения желания действовать. А вот страх перед другими вещами может способствовать действию постольку, поскольку он склоняет волю к такому делу, благодаря которому человек может избавиться от того, что внушает ему страх.