Ответ на возражение 4. Избыточность во внешних расходах и выставлениях себя напоказ связана с обуздываемым смирением навыком к похвальбе. Поэтому смирение имеет дело и с внешними [вещами], но вторичным образом, [а именно] как с признаками внутреннего движения пожелания.
Раздел 3. ДО́ЛЖНО ЛИ ПОСРЕДСТВОМ СМИРЕНИЯ ПОКОРЯТЬСЯ ВСЕМ ЛЮДЯМ?
С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что не до́лжно посредством смирения покоряться всем людям. Ведь мы уже показали (2), что смирение в первую очередь заключается в покорности человека Богу. Но нельзя предлагать человеку то, что приличествует Богу, например, всё то, что связано с актами религиозного поклонения. Следовательно, посредством смирения нельзя покоряться человеку.
Возражение 2. Далее, Августин говорит, что «смирение должно быть причастным правде и непричастным лжи»[516]. Но покорность занимающих высокое положение людей низшим по положению не может не быть причастной лжи. Следовательно, не до́лжно посредством смирения покоряться всем людям.
Возражение 3. Далее, никто не вправе делать то, что причиняет вред духовному благосостоянию другого. Но если человек покоряется другому посредством смирения, то этим он причиняет вред тому, кому он покоряется, поскольку последний может возгордиться или начать презирать первого. В связи с этим Августин в своём уставе говорит: «Пусть настоятель следит, дабы из-за чрезмерного смирения своего не лишиться власти». Следовательно, человек не должен посредством смирения покоряться всем людям.
Этому противоречит сказанное [апостолом]: «По смиренномудрию почитайте один другого высшим себя» (Филип. 2:3).
Отвечаю: в человеке можно усматривать две вещи, а именно божественное и человеческое. Всё, что связано с изъяном, человеческое, а всё, что связано с благоденствием и совершенством, божественное, согласно сказанному Осией: «Погубил ты себя, Израиль,– ибо только во Мне опора твоя» (Ос. 13:9). Затем, мы уже показали (1), что смирение по преимуществу относится к почитанию, посредством которого человек покоряется Богу. Поэтому любой человек со стороны того, что в нём есть от него самого, должен покориться ближнему со стороны того, что в том есть от Бога. Однако смирение вовсе не означает, что человек должен подчинить то, что в нём есть от Бога, тому, что, как ему кажется, есть от Бога в другом. В самом деле, причастные дарам Божиим знают о том, что обладают ими, согласно сказанному [в Писании]: «Дабы знать дарованное нам от Бога» (1 Кор. 2:12). Поэтому они без какого-либо ущерба для смирения могут ценить полученные ими от Бога дары больше, чем те, которые, по их мнению, получили от Него другие. Именно это имеет в виду апостол, когда говорит [о тайне Христовой], что она «не была возвещена прежним поколениям сынов человеческих (как ныне открылась святым апостолам Его)» (Еф. 3:5). И точно так же смирение не означает, что человек должен подчинить своё человеческое человеческому ближнего, в противном случае каждый должен был бы считать себя самым большим грешником, а между тем апостол без какого-либо ущерба для смирения говорит: «Мы – по природе иудеи, а не из язычников грешники» (Гал. 2:15). Тем не менее, человек не должен забывать, что в его ближнем может быть нечто доброе, которого нет у него, или же что в нём самом есть нечто злое, которого нет в его ближнем, и в этом отношении покоряться ему со смирением.
Ответ на возражение 1. До́лжно почитать не только Самого Бога, но также и то, что есть от Него в других, хотя и не в той же мере, в какой до́лжно почитать Бога. Поэтому нам надлежит со смирением покоряться ближнему ради Бога, согласно сказанному [в Писании]: «Будьте покорны всякому человеку ради Бога»[517] (1 Петр. 2:13). Однако поклонение «latria» приличествует одному только Богу.
Ответ на возражение 2. Если мы полагаем, что ближнему от Бога дано больше, чем нам, то в этом нет никакой лжи. Поэтому глосса на слова [апостола]: «Почитайте один другого высшим себя» (Филип. 2:3), говорит: «До́лжно почитать без видимости почитания, но поистине думать, что другой человек может обладать чем-то скрытым от нас, благодаря чему он лучше нас; мы же кажемся лучше его потому, что наше благо ни от кого не скрыто».
Ответ на возражение 3. Смирение, как и другие добродетели, по преимуществу пребывает в душе. Поэтому человек может покоряться другому посредством внутреннего акта души, не причиняя при этом духовному благополучию другого никакого вреда. На это в своём уставе указывает и Августин, когда говорит: «Со страхом настоятель должен уничижать себя пред вами в глазах Господних». С другой стороны, для того, чтобы смирение не привело к причинению ущерба другим, в его внешних действиях, равно как и [во внешних действиях] других добродетелей, до́лжно соблюдать приличествующую умеренность. Однако если в надлежащих действиях человека кто-либо находит себе основание для совершения греха, то в этом нельзя обвинять смиренного, поскольку он поступает хорошо, хотя другой и пользуется этим дурно.
Раздел 4. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ СМИРЕНИЕ ЧАСТЬЮ СКРОМНОСТИ, ИЛИ БЛАГОРАЗУМИЯ?
С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что смирение не является частью скромности, или благоразумия. В самом деле, мы уже показали (3), что смирение по преимуществу является тем почитанием, посредством которого человек покоряется Богу. Но Бог является объектом теологической добродетели. Следовательно, смирение до́лжно считать теологической добродетелью, а не частью благоразумия, или скромности.
Возражение 2. Далее, благоразумие находится в вожделении, тогда как смирение, как и противная ему гордость, похоже, находится в раздражительности, объектом которой является нечто трудное. Следовательно, очевидно, что смирение не является частью благоразумия, или скромности.
Возражение 3. Далее, как уже было сказано (1), смирение и величавость имеют дело с одним и тем же объектом. Но величавость, как было показано выше (129, 5), считается частью не благоразумия, а мужества. Следовательно, похоже, что смирение не является частью благоразумия, или скромности.
Этому противоречат следующие слова Оригена: «Да будет тебе известно не только имя этой добродетели, но и то, чем полагали её философы, ибо относимое нами к Богу смирение они называли умеренностью, или мерой». Но последнее, безусловно, относится к скромности, или благоразумию. Следовательно, смирение является частью скромности, или благоразумия.
Отвечаю: как уже было сказано (137, 2; 157, 3), при усвоении добродетели частей мы в первую очередь принимаем во внимание то подобие, которое связано с модусом добродетели. Но модусом благоразумия, за который оно в основном и заслуживает похвалы, является обуздание или подавление порывов страстей. Поэтому всякую обуздывающую и подавляющую добродетель, действия которой умеряют порывы страстей, можно считать частью благоразумия. Затем, подобно тому, как мягкость подавляет движение гнева, точно так же смирение подавляет движение надежды, посредством которого дух стремится к великому. Поэтому смирение, как и мягкость, считается частью благоразумия. Именно это имеет в виду философ, когда говорит, что «достойный малого и считающий себя достойным малого не величав, а благоразумен»[518], или, по-нашему, скромен. А между тем мы уже показали (160, 2), что одной из частей благоразумия является скромность, к которой, по мнению Туллия, относится смирение, поскольку смирение есть не что иное, как умеренность духа, в связи с чем [Писание] говорит о «нетленной красоте кроткого и молчаливого духа» (1 Петр. 3:4).
Ответ на возражение 1. Теологические добродетели, объектом которых является наша конечная цель, каковая суть первое начало пожеланий, обусловливают все прочие добродетели. Поэтому то, что смирение обусловливается почитанием Бога, нисколько не препятствует ему быть частью скромности, или благоразумия.
Ответ на возражение 2. Как уже было сказано (137, 2; 157, 3), части усваиваются главной добродетели в связи с подобием не субъекта или материи, а формального модуса. Поэтому хотя смирение как субъект находится в раздражительности, тем не менее, оно в силу своего модуса считается частью скромности, или благоразумия.
Ответ на возражение 3. Смирение и величавость имеют дело с одной и той же материей, но отличаются со стороны модуса, по причине чего величавость считается частью мужества, а смирение – частью благоразумия.
Раздел 5. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ СМИРЕНИЕ НАИБОЛЬШЕЙ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ?
С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что смирение является наибольшей добродетелью. Так, Златоуст, комментируя притчу о фарисее и мытаре (Лк. 18:10-14), говорит: «Если смирение даже в оковах греха столь быстро, что может обогнать сопутствуемую гордостью правосудность, то есть ли вообще что-либо, чего оно не может достичь в соединении с правосудностью? Воистину, оно пребудет средь ангелов при судилище Божием». Отсюда понятно, что смирение возвышенней правосудности. Но правосудность является величайшей добродетелью или, как говорит философ, «полной добродетелью»[519]. Следовательно, смирение является наибольшей добродетелью.
Возражение 2. Далее, Августин говорит: «Нельзя воздвигнуть духовное здание, не заложив сперва фундамент смирения». Но эти слова, похоже, указывают на то, что смирение является основанием добродетели в целом. Следовательно, очевидно, что оно является наибольшей добродетелью.
Возражение 3. Далее, бо́льшая добродетель заслуживает большей награды. Но наибольшей является награда за смирение, ибо «всякий… унижающий себя, возвысится» (