ину их родителей, как это бывает в случае государственной измены. Следовательно, и в соответствии с божественной правосудностью можно понести наказание за чужой грех.
Возражение 3. Далее, могут сказать, что сына наказывают не за грех отца, а за его собственный, поскольку он подражает отцу в его делании зла, но в таком случае то же можно было бы сказать и о совсем посторонних людях, которые, как и дети, могут подражать и быть наказанными точно так же, как были наказаны те, чьим преступлениям они подражали. Поэтому похоже на то, что детей наказывают не за их собственные грехи, а за грехи их родителей.
Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Сын не понесёт вины отца» (Иез. 18:20).
Отвечаю: если мы ведем речь о доставляющем удовлетворение наказании, которое возлагают на себя добровольно, то в таком случае можно нести наказание за чужой [грех] в той мере, в какой они [(т.е. согрешивший и наказанный)] в некотором смысле представляют собою одно, о чем было сказано выше (7).
Если же мы говорим о том наказании, которое обусловлено грехом, то коль скоро оно подлежит исполнению, каждый несет наказание только за свой собственный грех, поскольку преступное действие является личностным актом. А вот если речь идет о целительном наказании, то в таком случае вполне возможно быть наказанным за чужой грех. В самом деле, как уже было сказано (7), изъяны в телесных благах или даже в самом теле являются целительными наказаниями, назначенными ради здоровья души. Поэтому нет ничего несообразного в том, что такого рода наказания налагаются Богом или людьми на одних за грехи других, например на детей за [грехи] их родителей или на слуг за [грехи] их господ, поскольку первые в некотором смысле являются собственностью последних. Впрочем, если дети или слуги принимают участие в грехе, то это уже наказуемое зло, притом как в отношении наказанного, так и в отношении того, за кого он наказан. Но если они не принимают участие в грехе, то это зло имеет признак наказуемости только в отношении того, за кого терпят наказание, в то время как в отношении того, кто наказан, наказание является целительным (кроме тех случаев, когда оно является [заслуженным] акцидентно, а именно когда наказанный давал согласие на грех другого), поскольку оно, если его сносят с надлежащим смирением, назначено ради блага его души.
Что же касается духовных наказаний, то они не являются целительными просто, поскольку благо души не направлено к еще более возвышенному благу. Следовательно, никто не претерпевает утрату душевных благ без некоторой собственной вины. Поэтому Августин говорит, что такие наказания не претерпевают за чужие грехи, поскольку в том, что касается души, сын не является собственностью отца. А Господь прямо указывает причину этого, говоря: «Все души – Мои» (Иез. 18:4).
Ответ на возражение 1. В обеих вышеприведенных цитатах речь идет, по-видимому о преходящих или телесных наказаниях, поскольку дети в некотором смысле являются собственностью своих родителей, а те, в свою очередь, своих. Если же имеются в виду духовные наказания, то их должно понимать как назначенные за подражание греху, в связи с чем в книге «Исход» сказано о «ненавидящих Меня», а в приведенной главе из Матфея читаем: «Дополняйте же меру отцов ваших» (Мф. 23:32). О грехах отцов говорят как находящихся в их детях постольку, поскольку последние склонны κ подобным грехам вследствие того, что приучаются к преступлениям своих родителей и, приучившись и сориентировав соответствующим образом свои способности, подражают им. Кроме того, они заслуживают и еще более тяжкого наказания в том случае, если, видя наказание своих родителей, оказываются не в состоянии исправить свое поведение. В тексте также сказано «до третьего и четвертого рода», что обусловлено тем, что люди обычно живут достаточно долго и имеют возможность увидеть третье и четвертое поколение, по каковой причине и дети могут быть свидетелями грехов своих родителей и подражать им, и родители могут видеть наказания своих детей и от этого испытывать страдания.
Ответ на возражение 2. Назначенные человеческой правосудностью наказания одних за грехи других являются телесными и преходящими. К тому же они являются еще и средствами или лекарствами от будущих грехов, чтобы или наказанные, или другие в будущем воздерживались от подобных проступков.
Ответ на возражение 3. О родственниках говорят, что они чаще наказываются за грехи других, нежели посторонние, поскольку наказание родственников в большей степени влияет на согрешивших, во-первых, так как ребенок некоторым образом является собственностью отца, а во-вторых, так как имеющие место в собственном доме примеры и наказания сами по себе более действенны. Кроме того, когда человек растет в окружении родительских грехов, он часто стремится подражать им, и если его не удерживают их наказания, то он, похоже, проявляет тем самым большое упрямство и потому заслуживает еще более строгого наказания.
Вопрос 88. О ПРОСТИТЕЛЬНОМ И СМЕРТНОМ ГРЕХЕ
Далее, коль скоро простительные и смертные грехи различаются со стороны долга наказания, нам следует их рассмотреть. Во-первых, мы исследуем простительный грех по сравнению со смертным грехом; во-вторых, мы исследуем простительный грех как таковой.
Под первым заглавием наличествует шесть пунктов: 1) надлежащим ли образом проведено различение между простительным и смертным грехом; 2) отличаются ли они по роду; 3) является ли простительный грех расположением к смертному греху; 4) может ли простительный грех стать смертным; 5) может ли простительный грех стать смертным в силу [отягчающих] обстоятельств; 6) может ли смертный грех стать простительным.
Раздел 1. НАДЛЕЖАЩИМ ЛИ ОБРАЗОМ ПРОВЕДЕНО РАЗЛИЧЕНИЕ МЕЖДУ ПРОСТИТЕЛЬНЫМ И СМЕРТНЫМ ГРЕХОМ?
С первым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что различение между простительным и смертным грехом проведено ненадлежащим образом. Так, Августин говорит, что «грех – это слово, дело или желание, противное вечному закону»[576]. Но сам факт того, что он противен вечному закону, любой грех делает смертным. Следовательно, любой грех смертен. Поэтому не должно [вообще] различать простительный и смертный грех.
Возражение 2. Далее, апостол говорит: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1 Кор. 10:31). Но кто бы ни грешил, он нарушает эту заповедь, поскольку грех не делается в славу Божию. Следовательно, коль скоро нарушить заповедь означает совершить смертный грех, то похоже на то, что кто бы ни согрешил, он совершил смертный грех.
Возражение 3. Далее, как говорит Августин, кто бы ни прилеплялся к вещи любовью, он прилепляется к ней или ради наслаждения ею, или ради пользы[577]. Но никто из грешащих не прилепляется к изменчивому благу ради пользы, поскольку это не то благо, которое делает нас счастливыми, что, продолжает Августин, в собственном смысле слова и означает пользу Следовательно, грешник наслаждается изменчивым благом. Но, как говорит тот же Августин, «наслаждение тем, чем должно пользоваться, указывает на извращенность ума»[578]. Таким образом, коль скоро «извращенность» указывает на смертный грех, то похоже на то, что кто бы ни согрешил, он совершил смертный грех.
Возражение 4. Кроме того, когда кто-либо приближается к одному пределу, он тем самым удаляется от [другого] противоположного ему [предела]. Но грешащий приближается к изменчивому благу и, таким образом, удаляется от блага неизменного, то есть совершает смертный грех. Следовательно, различение между простительным и смертным грехом проведено ненадлежащим образом.
Этому противоречит сказанное Августином о том, что «преступление заслуживает осуждения на вечные муки, а простительный грех – нет»[579]. Но словом «преступление» он обозначает смертный грех. Следовательно, различение между простительным и смертным грехом проведено правильно.
Отвечаю: некоторые пределы в строгом смысле слова не являются противоположными друг другу, и если о них говорят как о противоположностях, то говорят метафорически; так, «приятность» не противоположна «сухости», но если речь идет о «приятных» [взору] лугах, когда они украшены цветами и молодой зеленью, то это противоположно засухе. И точно так же, если смертность понимать буквально, то есть как относящуюся к телесной смерти, то она не подразумевает противоположности простительности и не принадлежит к тому же самому роду. Но если смертность понимать метафорически, как относящуюся к греху, то в таком случае речь идет о том, что противоположно греху простительному.
Действительно, о грехе, который, как было показано выше (72, 5), является болезнью души, говорят как смертном по аналогии с болезнью [тела], которая считается смертельной из-за того, что обусловливает непоправимый изъян, состоящий в разрушении начала, о чем было сказано в том же месте. Затем, началом духовной жизни, каковая суть жизнь в добродетели, является упорядоченность к конечной цели, и если этот порядок разрушен, то его нельзя восстановить через посредство какого бы то ни было собственного начала, но, как было показано выше (87, 3), только через посредство силы Божией, поскольку неупорядоченность в том, что относится к цели, может быть устранена только через посредство цели, как, например, ошибочность умозаключения может быть устранена только через посредство истины начала. Таким образом, изъян в порядке к конечной цели, подобно ложности начала, не может быть устранен через посредство чего-то другого как еще более возвышенного начала. Поэтому такие грехи называются смертными в том смысле, что они непоправимы. С другой стороны, грехи, которые подразумевают неупорядоченность в том, что связано с целью, при сохранении самой упорядоченности к цели, поправимы. Эти грехи называются простительными, поскольку с искуплением долга наказания грех прощается, а это происходит по прекращении самого греха, как было разъяснено выше (87, 6).