а является неупорядоченное себялюбие. Но себялюбие подразумевает неупорядоченное желание блага, поскольку человек желает блага тому, кого он любит. Поэтому очевидно, что причиной любого греха является неупорядоченное желание блага. Затем, благо может выступать в качестве объекта чувственного желания, в котором коренятся являющиеся причиной греха страсти, двояко: во-первых, непосредственно и само по себе, и таким образом оно является объектом вожделеющей части; во-вторых, под аспектом трудности, и таким образом оно является объектом раздражительной части, что было разъяснено нами выше (23, 1). Со своей стороны, как уже было сказано (30, 3), двояко и вожделение. Одно является природным и направлено к тем вещам, которые поддерживают природу тела в том, что касается или сохранения индивида, а именно к пище, питью и тому подобному, или сохранения вида, например, к соитию, и неупорядоченное желание таких вещей называется «похотью плоти». Другое вожделение носит духовный характер и направлено к тем вещам, которые не связаны с сохранением или удовольствием телесных чувств, но услаждают со стороны схватывания, воображения или какого-либо иного способа восприятия, и таковы деньги, одежды и тому подобное. Такое духовное вожделение носит название «похоть очей», притом оно взято или со стороны самого зрения, органом которого являются очи, и обозначает при этом, как говорит Августин[491], всякое [пустое и жадное] любопытство, или же оно указывает на вожделение вещей, которые предлагаются извне нашим очам, и, как указывают другие [авторы], обозначает при этом алчность.
Неупорядоченное же желание трудного для достижения блага принадлежит «гордости житейской», поскольку гордость – это неупорядоченное желание превосходства, о чем речь у нас впереди (84, 2; II-II, 162, 1).
Из сказанного очевидно, что все страсти, которые являются причиной греха, могут быть сведены к этим трем; в самом деле, все страсти вожделеющей части могут быть сведены к первым двум, а все раздражительные страсти – к третьей, которую не разделяют на две потому, что все раздражительные страсти связаны с духовным вожделением.
Ответ на возражение 1. «Гордость житейская» входит в состав алчности, поскольку последняя означает любой вид желания любого вида блага. А каким образом алчность, будучи особым пороком, известным под именем «корыстолюбие», является корнем всех грехов, будет разъяснено нами ниже (84, 1).
Ответ на возражение 2. «Похоть очей» в данном случае не означает вожделения всего, что можно увидеть глазами, то есть [она означает] вожделение не того, что доставляет чувственное удовольствие со стороны ощущения, а только того, что представлено со стороны виденья, точнее, любой схватывающей способности.
Ответ на возражение 3. Чувство зрения превосходит другие чувства и, как сказано в первой книге «Метафизики», охватывает большее количество вещей[492], по каковой причине его имя усваивается всем остальным чувствам и даже, согласно Августину, некоторым внутренним восприятиям.
Ответ на возражение 4. Как уже было сказано (25, 2; 39, 2), избегание зла обусловливается желанием блага, и потому вышеупомянутые страсти, которые подвигают к благу, являются причинами тех, которые обусловливают неупорядоченное избегание зла.
Раздел 6. МОЖЕТ ЛИ СТРАСТЬ ОТЧАСТИ ОПРАВДЫВАТЬ ГРЕХ?
С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что страсть не может отчасти оправдывать грех. В самом деле, возрастание причины ведет к возрастанию следствия; так, если нечто теплое обусловливает таяние, то еще более теплое делает то же еще интенсивней. Но, как уже было сказано (5), страсть является причиной греха. Поэтому чем интенсивней страсть, тем больший и грех. Следовательно, страсть не уменьшает, а увеличивает грех.
Возражение 2. Далее, как добрая страсть относится к заслуге, точно так же злая страсть – к греху. Но добрая страсть увеличивает заслугу; так, похоже, что человек заслуживает тем больше, чем большее сострадание подвигает его на оказание помощи бедным. Следовательно, злая страсть тоже скорее увеличивает, чем уменьшает грех.
Возражение 3. Далее, похоже на то, что чем с большим желанием грешит человек, тем тяжче его согрешение. Но подвигающая волю страсть усиливает интенсивность ее склонения к греховному акту. Следовательно, страсть отягчает грех.
Этому противоречит следующее: страсть вожделения называется похотью плоти. Но, как указывает Августин, чем большую похоть превозмогает человек, тем менее тяжек его грех[493].
Отвечаю: сущность греха заключается в акте свободной воли, которая является способностью воли и разума, в то время как страсть есть движение чувственного желания. Затем, чувственное желание может соотноситься со свободной волей и как то, что предшествует [ей], и как то, что последует. Предшествовать страсть чувственного желания может в той мере, в какой она, как было показано выше (1, 2; 10, 3), подвигает или склоняет разум или волю, а последовать – в той, в какой движения более возвышенных способностей воздействуют на более низкие; в самом деле, практически невозможно, чтобы воля интенсивно подвигалась к чему-либо без того, чтобы не пробудить в чувственном желании страсть.
Таким образом, если речь идет о страсти, которая предшествует греховному акту, то она необходимо уменьшает грех, поскольку акт является греховным настолько, насколько он произволен и подчинен нашему управлению. Но о вещи говорят как о подчиненной нашему управлению в той мере, в какой она подчинена разуму и воле, и потому чем больше разум и воля делают что-либо не по влечению страсти, а по собственному почину тем больше в этом произвольности и подчиненности нашему управлению. Итак, в указанном отношении страсть уменьшает грех в той мере, в какой она уменьшает произвольность.
С другой стороны, последующая [греховному акту] страсть не уменьшает, а увеличивает грех или же, так сказать, обозначает его тяжесть, поскольку демонстрирует силу стремления воли к греховному акту; но очевидно, что чем с большим удовольствием или желанием совершается грех, тем более он и тяжек.
Ответ на возражение 1. Страсть является причиной греха со стороны того, к чему обращается грешник. Но тяжесть греха определяется со стороны того, от чего он отвращается, а это – акцидентное следствие его обращения (акцидентное постольку, поскольку не входит в его намерение). Но следствие возрастает в связи с возрастанием не акцидентной, а непосредственной причины.
Ответ на возражение 2. Та добрая страсть, которая последует суждению разума, увеличивает заслугу, но если она предшествует ему, то есть в том случае, когда человек подвигается к доброму делу не столько разумом, сколько страстью, то такая страсть уменьшает добродетельность и похвальность его действия.
Ответ на возражение 3. Хотя движение побуждаемой страстью воли отличается большею силой, однако собственного движения воли в нем меньше, чем в том случае, когда [она подвигается] к греху исключительно одним только разумом.
Раздел 7. МОЖЕТ ЛИ СТРАСТЬ ОПРАВДЫВАТЬ ГРЕХ В ЦЕЛОМ?
С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что страсть может оправдывать грех в целом. В самом деле, то, что обусловливает непроизвольность акта, оправдывает от греха в целом. Но похоть плоти, каковая суть страсть, обусловливает непроизвольность акта, согласно сказанному [в Писании]: «Плоть желает противного духу… так что вы не то делаете, что хотели бы» (Гал. 5:17). Следовательно, страсть может оправдывать грех в целом.
Возражение 2. Далее, выше было показано (2; 76, 3), что страсть обусловливает неведение в отношении некоторых частных вещей. Но, как уже было сказано (6, 8), неведенье частных вещей оправдывает грех в целом. Следовательно, страсть может оправдывать грех в целом.
Возражение 3. Далее, душевная болезнь тяжелее телесной. Но телесная болезнь оправдывает грех в целом, как это имеет место в случае безумцев. Следовательно, тем более это может делать и являющаяся болезнью души страсть.
Этому противоречит сказанное апостолом о страстях как о «страстях греховных» (Рим. 7:5), что может быть объяснено только тем, что они обусловливают грех, чего бы никогда не было, если бы они освобождали от греха в целом. Следовательно, страсть не оправдывает грех в целом.
Отвечаю: акт, который по своему роду зол, не может быть прощен от греховности в целом иначе, как только если он является полностью непреднамеренным. Следовательно, если страсть такова, что приводит последующий [ей] акт в состояние полной непреднамеренности, то она полностью оправдывает грех, в противном же случае – не полностью. При рассмотрении этого вопроса надлежит учитывать два момента. Во-первых, что вещь может быть произвольной либо «в самой себе», то есть когда воля непосредственно стремится [именно] к ней, либо же «в своей причине», то есть когда воля стремится к причине, а не к ее следствию, как это имеет место при умышленном пьянстве, поскольку в таком случае то, что делается в состоянии опьянения, полагается делаемым произвольно. Во-вторых, следует иметь в виду, что вещь бывает произвольной «непосредственно» и «опосредованно»; непосредственно, если воля непосредственно стремится к ней, а опосредованно, если воля могла бы предотвратить ее, но не предотвратила.
Исходя из этого, нам должно проводить различение, поскольку порою страсть бывает столь сильна, что полностью устраняет возможность пользоваться разумом, как в случае тех, кого любовь или гнев делает безумными. Если такая страсть с самого своего начала была произвольной, то акт полагают греховным, поскольку он произволен в своей причине, что было разъяснено нами выше на примере опьянения. Однако если причина была не произвольной, а естественной, например, если кто-либо из-за болезни или чего-либо иного попал под влияние лишившей его возможности пользоваться разумом страсти, то его акт считается полностью непреднамеренным и он полностью оправдывается от греха. Подчас же страсть не лишает возможности использовать разум в целом, и потому разум может, обращаясь к другим помыслам, или [совсем] избавиться от страсти, или, по крайней мере, смягчить ее последствия, поскольку члены не подвигаются к действию иначе, как только в случае согласия на то разума, о чем уже было сказано (17, 9). Поэтому такая страсть не оправдывает грех в целом.