– Его светлость не любит арфу, – прошептала Лукреция достаточно громко, чтобы ее услышала Чечилия, но так, чтобы эти слова не долетели до ушей Марко, придворного музыканта.
Чечилия приняла к сведению отзыв Лукреции, а потом задумалась о том, чего еще она может не знать о вкусах Людовико. И подумала, что, если она хочет стать чем-то большим, чем игрушка его светлости, это необходимо поскорее выяснить.
17
Доминик увидел на горизонте за лагерем столб пыли, а потом услышал рев двигателей. Пол вздрогнул, проснувшись от тревожного сна. Он сидел на небольшом пятачке пожелтевшей травы, прислонившись спиной к своему рюкзаку. Солдаты подготовили оружие к бою, но когда маленькая колонна подошла поближе, оказалось, что она состоит из американских грузовиков в две с половиной тонны.
Пол и Доминик наблюдали за тем, как машины остановились, и в тот же миг к ним приблизилась стройная фигура капитана Хэнкока. Открылась дверь с пассажирской стороны головного грузовика, и оттуда вышел широкоплечий мужчина с аккуратно стриженными усами и нейтральным выражением лица.
– Сэр! – Капитан Хэнкок отдал честь. Пол и Доминик переглянулись и последовали его примеру.
– Вольно, Хэнкок, – произнес новоприбывший. Погоны сообщали, что он лейтенант-коммандер.
Хэнкок показал на него:
– Лейтенант-коммандер Джордж Стаут, – сказал он. – Он наш босс.
Доминик внимательно пригляделся к рослому лейтенант-коммандеру с черными усами.
Вот уже две недели как Доминик вместе с остальными солдатами нервно слонялись по этому лагерю и издали наблюдали, как горит город Ахен. Вокруг не было ничего, кроме дымящихся груд камней. Ночами небо светилось, а днем солдаты глядели, как в небо поднимаются столбы дыма. Всемирно известный центр культуры и искусства – столица Карла Великого – превратился во всего лишь очередной разбомбленный город, издали напоминающий нелепую гору углей от брошенного каким-то беспечным великаном кострища.
За время ожидания Доминик успел набросать портреты солдат, с которыми служил. Рисовал он на обрывках выброшенных телеграмм, обертках от еды и вообще на всем, что подворачивалось под руку. Поймав Доминика за рисованием быстрого наброска того, как он моет из ржавого крана свою фляжку, Пол наконец-то согласился для него позировать.
«Только ради всего святого, никому ни слова, – сказал Пол, и Доминик рассмеялся. – Никогда не хотел быть моделью». Эта подначка выразила некое принятие, и позволила Доминику дозу легкомыслия, которого ему так не хватало, чтобы жить дальше. Ждать дальше. Рисовать дальше.
За несколько дней в лагере собралась небольшая толпа американских и британских журналистов. Никого не спрашивая, они расхаживали в относительной безопасности, будто падальщики, следящие за умирающим зверем. Им не удалось получить транспорт, чтобы попасть на фронт, и все заметно огорчились, когда Пол и Доминик прибыли со всего одним грузовиком. Места для всех там не было, поэтому солдаты и журналисты продолжили ждать и следить за последствиями битвы. Но теперь, когда на границе лагеря выстроилась колонна грузовиков, возможно, они смогут наконец-то двинуться в путь.
Доминик переступил с одной ноги на другую. Он стоял в карауле, и от громоздкой тяжелой винтовки ныло плечо. Больной дух отражался на больных ногах. Тут коммандер кивнул Доминику.
– Вы уже заждались. – Он повел головой в сторону грузовиков. – Поехали.
Полу поручили вести машину лейтенанта-коммандера Стаута, на борту которой большими буквами было написано «Военная полиция» – она была головной. Доминика затолкали в кузов следующей, к уже сидящим там солдатам. Они подвинулись, освобождая для него место. Нескольким пришлось повиснуть на кузове снаружи. Доминик подвинулся, чтобы освободить пространство для кого-нибудь еще, и столкнулся с забившимся в угол низкорослым солдатиком.
– Извини, – автоматически сказал он и поднял взгляд.
К его удивлению, из-под каски на него взирало худое женское лицо. Девушка неловко сидела на корточках и огромными глазами смотрела на набившуюся в кузов толпу вооруженных мужчин, но в ее глазах был огонь, предупреждавший, что обижать ее, пожалуй, не стоит.
– На что пялишься? – спросила она с сильным бруклинским акцентом.
– Простите, мисс. – Доминик почувствовал, что краснеет. – Я не знал…
Она жестом заставила его замолчать.
– Джози Гарретт, «Нью-Йорк Таймс».
Доминик широко раскрыл глаза:
– Вы репортер?
– Ага. Несколько недель бегаю за Стаутом и его людьми. За транспорт на фронт вы ему спасибо скажите.
Двигатель машины с шумом завелся, и Доминика качнуло знакомым движением заднего хода и разворота. Джози вытянула руку и ухватилась за борт, чтобы не упасть. Доминик почувствовал прилив жалости и покрепче взялся за оружие.
– Ну так какие новости? – спросил он.
Из-под армейской шинели, которая была велика ей на несколько размеров, Джози достала маленький стенографический блокнот.
– Ну, могу сказать, что в Брюгге украли скульптуру Микеланджело.
Услышать имя Микеланджело в разговоре о военном задании Доминику казалось так же нелепо, как и увидеть в кузове армейского грузовика крошечную фигурку его собеседницы.
– Они украли Микеланджело? – Доминик раскрыл рот. Но если нацисты бровью не вели, уничтожая миллионы ни в чем не повинных людей, то они, наверное, бровью не поведут и воруя знаменитое произведение искусства.
Джози кивнула, копаясь в записях.
– И еще массу всякого почти из всех европейских стран. Они даже украли в Польше Леонардо да Винчи и Рафаэля. Они говорят своим, что союзники нанимают еврейских искусствоведов, чтобы красть все, что представляет художественную ценность. Их послушать – так мы увозим все это в США, в частные коллекции. Врут, конечно. Весь смысл миссии «Людей памятников» – в том, чтобы вернуть произведения их законным владельцам в Европе. Мы с собой ничего не забираем.
Доминик покачал головой.
– Я понятия не имел. И что же они ищут в Ахене?
Она махнула рукой в сторону головного грузовика, как будто лейтенанта-коммандера Стаута на пассажирском сидении рядом с Полом можно было разглядеть с их места.
– Ну, теперь, когда побоище позади, он надеется, что хоть в церкви что-то осталось. Тут была столица Священной Римской Империи. Но мы не знаем, сохранилось ли там еще хоть что-то. – Джози пожала плечами. – Мы знаем только, что они заберут все, что смогут. Другие команды «Людей памятников» тоже пытаются сохранять искусство. – Она еще раз полистала блокнот. – Они работают по всей Франции и Италии. Обкладывают мешками с песком Понте-Веккьо во Флоренции. Об этом писал мой коллега в начале недели.
– По-моему, пустая трата времени, – высказался солдат, сидящий напротив. – Защищать памятники – не наше дело. Мы должны собирать то, что осталось, и отвозить все, что можем, в безопасные места. А здания защищать бессмысленно.
– Бессмысленно или не бессмысленно – планы именно такие, – сказала Джози. – Союзники еще и составили по аэроснимкам подробные карты для защиты других памятников.
Пока их машина тяжело катилась в сторону горящего города Ахена, Доминик отрешенно разглядывал руины вокруг. Он знал, что в Битве за Ахен количество погибших с американской стороны исчисляется тысячами, а с немецкой – много большими числами. Согласно докладам разведки, которые к ним приходили, пока они беспомощно смотрели из лагеря на горящий город, бои были тяжелые и тысячи немцев были захвачены в плен. А дальше на восток уже миллионы людей лишились жизней от рук нацистов. И какой сейчас смысл в каких-то картинах и старых домах?
Доминик, конечно, высоко ценил искусство, но людей он ценил намного выше. Он задумался, что чувствовала бы Салли, если бы узнала, что он погиб, защищая какую-нибудь картину или скульптуру. Тысячи жизней. Как далеко разойдутся волны скорби? Перед лицом всего этого какой смысл в их задании? В своем старом взводе он по крайней мере чувствовал, что делает хоть что-то для борьбы с противником. Сейчас же Доминик чувствовал, как его оптимизм бледнеет перед лицом бессмысленного ожидания и зачистки после погрома.
– А еще мы получаем доклады разведки о хранилищах краденого искусства в Германии, – продолжила Джози, наградив солдата взглядом, сполна выражающим нью-йоркский гонор. – Стаут ждет не дождется, когда Германию освободят, чтобы можно было взяться за дело. Он все время на телефоне, пытается собрать на эту работу как можно больше людей. Все, что украли нацисты, должно было куда-то деться, и если мы доберемся до их схронов, мы сможем все забрать и отправить домой.
– А я вам скажу, от дома мало что осталось, – пробормотал солдат рядом с ними. Доминик, глядя на руины Ахена, не мог не согласиться. Не в первый раз он возблагодарил Господа, что Салли и Чечилия были в безопасности в Питсбурге, и взмолился, чтобы война не добралась так далеко. Хотел бы он знать, сколько из законных владельцев этих работ вообще живы.
Едкий запах разбомбленного города делался все сильнее. Все в машине замолчали, в ужасе от одних только масштабов разрушения. Они ехали по узким трамвайным путям: первые несколько миль это была единственная хоть как-то пригодная для передвижения дорога. Машина двигалась с трудом, подскакивая на шпалах. С трамвайных растяжек свисали провода. Ближе к центру города вдоль дороги шли жилые дома. Кое-где Доминик все еще мог разглядеть остатки былого великолепия: кусок стены из песчаника, мраморную статую, часть фасада – в трещинах и пробоинах, с покосившимся номером дома и обгорелыми остатками дверного проема. В промышленных районах стен не осталось вовсе – только горы щебня; чьи-то жизни и мечты беспощадно сравняли с землей. Кроме их колонны в городе не было никого. Где раньше была красота, теперь зияли безликие, зловещие пустыри. Чем ближе к центру, тем меньше было неразбитых окон, пока в конце концов на месте домов не остались только пустые стены. У одной из таких стен лежал на боку поломанный книжный шкаф, а разбросанные по остаткам деревянного пола книги шелестели страницами на ветру.