Божечки. Разве они не могли приготовить это в любое время? Все ингредиенты были здесь.
Я быстро отрезала кусок, пока они все не съели, и положила его на тарелку, когда вошли Эйдин, Уилл и Тэйлор – их внимание привлек запах.
Протянула тарелку Эйдину, чувствуя на себе взгляд Уилла, стоявшего у двери.
Довольный Эйдин пристально посмотрел на меня и попытался взять тарелку, но я отодвинула ее, немного поиграв.
Он засмеялся и схватил пирог, сразу же начав есть.
Я бросила на Уилла взгляд, повернулась и, выключив духовку, стала открывать ее.
– Тебе следовало положить внутрь грецкие орехи, – сказал Рори.
Я обернулась и показала ему второй противень с пирогом, поверхность которого была усеяна долбаными грецкими орехами. Мика перестал есть, уставившись на пирог, его рот и зубы были измазаны шоколадом.
Он потянулся к пирогу, но я отвела его руку в сторону.
– Сначала мне нужна помощь с люстрой.
Рори прикрыл глаза, но я заметила его улыбку, потому что он знал, что я делаю, и понимал, что я выиграла.
Если он хотел пирожное с грецкими орехами, то…
Он вздохнул.
– Мика? Тэйлор? Поможете мне, пожалуйста?
Их плечи опустились, но они вышли из кухни вслед за Рори и направились в бальный зал.
Я отрезала два ломтика.
– Венди и потерянные мальчики, – задумчиво протянул Эйдин.
– А ты у нас Питер Пэн? – спросила я.
Он усмехнулся, когда я протянула один кусок Алекс, а другой пододвинула Уиллу.
Но Уилл взмахнул рукой, ударив по тарелке так, что все полетело на пол.
Я напряглась, когда тарелка разбилась, а десерт рассыпался по полу. Бросила на него взгляд.
– Это не Неверленд, – сказал он, сердито глядя на меня. – Если бы это было так, тебя бы здесь не было. Взрослых не пускают.
У меня все сжалось в животе, но в глазах защипало, но я даже глазом не моргнула.
Развернувшись, он бросился прочь с кухни, и Алекс на мгновение заколебалась, кинув на меня извиняющийся взгляд, прежде чем наконец последовать за ним.
Эйдин наблюдал за мной, но я не дала ему возможности читать мне нравоучения. Повернувшись, вытащила миску из раковины и снова начала смешивать ингредиенты, чтобы занять руки, потому что это было единственное, что меня отвлекало.
Я поняла. Ты мне не подходишь, так что перестань красоваться.
Ничего удивительного. Меня это не беспокоило.
Казалось, Эйдин хотел что-то сказать, но пришло время проверить, усвоила ли я урок. Со мной ничего не случилось. Я случилась со всеми остальными. И так далее, и так далее…
Когда он ушел, я поставила пирожные с грецким орехом в духовку, помыла посуду и сделала себе бутерброд, который не стала есть, потому что на кухню вернулись Мика и Рори, а у меня не было желания есть в чьей-либо компании.
– Брауни в духовке на таймере, – сказала я. – Выньте их и выключите духовку, когда все будет готово.
Они, вероятно, задавались вопросом, зачем делать вторую партию, но я ушла раньше, чем они успели спросить.
Просто выбрось это из головы.
Он хотел, чтобы я была с ним вчера вечером, но это не значит, что он думал о нас. Я позволила себе наслаждаться моментом, когда он заключил меня в объятия.
Я никогда не подходила ему. Всегда это знала, потому что Тандер-Бэй был Неверлендом, Всадники – его племенем, а я ненавидела играть. Я не развлекалась.
И отъезд из города не излечил меня от этого.
Вошла в бальный зал и увидела люстру, висящую высоко над полом, ее огни светились и мягко отбрасывали свет вокруг. Парни подмели осколки, и я сбросила ботинки, выйдя в центр зала и запрокинув голову.
Именно поэтому я любила придумывать и украшать помещения. Сделать чей-то мир своим. Это был шанс взлететь, и все, что мне нужно для полета – одна глупая, счастливая мысль.
И у меня была такая. Всего одна, за которую держалась все это время.
Заметив проигрыватель возле камина, подошла и покопалась в ящике под ним, найдя несколько десятков пластинок, сложенных вместе.
Здесь было все, от Моцарта до Бенни Гудмана, но ничего из современной музыки. Вероятно, их собирали достаточно давно, когда в этом доме жила семья.
Я взяла одну и положила на проигрыватель, решив принять все, что ненавидела, включая эту тупую песню. Заиграла If You Wanna Be Happy Джимми Соула, и я улыбнулась, вспомнив, как мои мама и папа танцевали под эту песню на кухне, когда мне было семь или восемь лет.
Мое тело двигалось, я качала плечами, подпрыгивая и подпевая, и кружилась по комнате. Музыка наполняла воздух вокруг меня, и на несколько драгоценных мгновений чувство вины и все остальное исчезло.
К черту его, ведь он думал, будто я должна была разобраться во всем в шестнадцать. К черту его, ведь он требует от меня того, что я даже себе не могла дать. Он, Эйдин и Мартин были диктаторами, и я никогда не слышала своего собственного голоса.
Никогда.
И это была моя вина. Я должна была говорить громче. Должна была закричать. Я ненавидела то, что мне пришлось сделать в прошлом. Но моя вина была лишь в том, что я хранила молчание.
Я никогда не была взрослой. Уилл ошибался. Я не взрослела. Я всегда была кучей мертвых листьев, развевающихся на ветру и смиренно позволяющим временам года менять мой внешний облик, топтаться по мне.
Я кружилась по залу, слезы текли по лицу, пока кто-то не сжал меня в объятиях. Открыв глаза, увидела, как Мика кружит меня, пока я обвивала ногами его талию.
Он прижался ко мне лбом и нежно улыбнулся. Я начала смеяться, а по всей комнате разносились звуки саксофона.
– Если ты хочешь быть счастливым всю оставшуюся жизнь, – подпевали мы, – никогда не делай красивую женщину своей женой…
И он кружился, а я рассмеялась, прижавшись к нему и заметив у двери остальных, наблюдавших за нами.
Они, должно быть, тоже услышали музыку.
Боже, мне было все равно. Я ударила кулаком в воздух, и мы оба выкрикивали слова песни, как полные идиоты. Никто не смеет говорить мне, что я должна чувствовать. Хватит.
Никто не в силах навязывать мне чувства, которые я себе запрещала. Я все контролировала.
И была готова к приключениям.
Глава 28
Эмери
Девять лет назад
Брат остановился перед школой, съехал на обочину и припарковался.
Прошлой ночью я не сомкнула глаз, и, хотя мысли были словно затянуты туманом, не чувствовала усталости.
Моя голова будто парила на высоте шести футов над телом.
– Сегодня ты выглядишь очень красиво, – сказал Мартин.
Я попыталась улыбнуться.
– Спасибо.
Моя юбка и рубашка были выглажены, волосы причесаны и закреплены лентой на голове, галстук затянут, и на этот раз я надела дорогой темно-синий пиджак, который он купил мне в прошлом году и который по-прежнему на мне хорошо сидел.
– Надеюсь, что ты уже будешь дома, когда я вернусь с работы.
Я кивнула.
– Мне очень жаль, – сказала я тихо.
Чувствовала на себе его взгляд, какое-то время брат молчал. Затем его мягкий голос заполнил машину.
– Мы должны поладить, Эмми. Я – все, что у тебя есть. – Потом он со смехом взъерошил мне волосы. – Имею в виду, я хороший, не так ли? Покупаю тебе вещи и даю свободу. Устроил тебя в эту школу, потому что хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Я стараюсь, правда?
Снова кивнула.
– Приготовлю сегодня вечером немного той домашней карамельной кукурузы, которую ты любишь, – сказала я.
Он застонал, улыбаясь.
– Звучит великолепно.
Вылезла из машины, взяв сумку, помахала рукой на прощание и направилась через парковку.
Не часто мы устраняли проблемы с такой легкостью, но после того, как вернулась домой вчера вечером, даже не пыталась уснуть. Снова приняла душ, вымыла волосы, побрилась, чтобы почувствовать себя новой, это было своего рода броней.
Убралась в своей комнате, привела в порядок кухню и сделала булочки с корицей, поставив их в духовку, пока сама сидела за столом и выполняла домашнее задание, даже открыла тест по «Гроздьям гнева», который нужно было сдать только через неделю.
Я собрала школьную сумку, оделась и даже накрасила ресницы, прежде чем Мартин вернулся домой, любуясь нашей идеальной жизню.
Я не убегала от такой жизни. И не пыталась его убить.
Я должна была выживать. Прошлой ночью я сказала Дэймону, что у меня в голове словно перемкнуло, и по прошествии нескольких часов поняла, это чувство никуда не денется.
Что-то будто переключилось в голове, и каждое воспоминание о его руке на моем лице или его кулаке в моем животе походило на сон, происходящий с кем-то другим.
Меня здесь не было.
Меня сейчас здесь не было.
У меня не осталось сил ни о чем беспокоиться.
Утренние занятия проходили, и я даже не знала, был ли Уилл на первых уроках, потому что они, казалось, заканчивались, не успев начаться.
Я смотрела на стол, пока в голове бушевала война и что-то гудело в сердце.
Я была рада, что у него были друзья. Они любили его, и Уилл заслуживал того, чтобы никогда не оставаться один. Но мне была ненавистна мысль, что кто-то еще, кроме меня, делал его счастливым.
Делать Уилла счастливым было потрясающим чувством.
Мне хотелось стать той девушкой, которой я была в «Бухте», но упустила эту возможность. Тяжесть жизни погасила эту искру, и у меня не хватало сил даже на попытки.
– Боже, я не готова к началу баскетбольного сезона, – сказала Эль, ставя свой поднос с едой рядом с моим. – Примерно две недели, расписание совпадает с футбольным сезоном, нас уничтожат.
– Не меня, – пробормотала я, двигаясь по очереди. – Я ушла из группы сегодня утром.
– Что?
Взяла несколько куриных крылышек в соусе, даже не удостоив ее взглядом.
– Моя бабушка больна, – тихо объяснила я. – Ей становится хуже. Я сейчас нужна дома.
Я не поговорила с директором лично. Написала ей по электронной почте, будучи вполне уверенной, что брат согласится: сосредоточиться на учебе и архитектурных проектах будет лучшим использованием моего времени.