т, вам всё ещё кажется, что авиакомпания обслуживает и опекает вас. Жилет может даже предоставить вам одноразовое питание в виде питательного тюбика в специальном кармашке. Впрочем, если вы опытный человек, вы растянете тюбик на три раза и таким образом выиграете время. Конструкторы жилета подумали и об акулах. Акул очень много в южных морях. Неистребимое любопытство — главное свойство этих тварей. При попадании в их среду постороннего тела (в данном случае это вы) акулы во множестве собираются вокруг вас и плавают рядом, сгорая от любопытства, но внешне как бы безучастные. Вы, бедняга, волнуетесь, видя плавники акул, хотя, возможно, акулы и не собираются вас жрать, а лишь удовлетворяют своё любопытство. Однако, волнуясь, дружище бедняга, не забывайте о «противоакулине», которым снабжён ваш спасательный жилет. Вы дёргаете определённый шнурок, и в воды океана впрыскивается тёмная жидкость, которая почему-то очень неприятна акулам. Неизвестно, что происходит с акулой, когда она сталкивается с «противоакулином», — то ли она чихает, то ли у неё что-то чешется, но только она уплывает, оскорблённая в лучших чувствах.
Пока не рассеется «противоакулин» — по крайней мере часов пять-шесть, — вы можете чувствовать себя в полной безопасности, дружище бедняга. Постарайтесь извлечь максимум удовольствия из этих часов, качайтесь себе на волнах и вспоминайте яркие моменты своей жизни.
Так, или примерно так, утешала Даша Вертопрахова пассажиров, когда помогала им застегнуть на спине зипперы спасательных жилетов. Между тем сестра её, знаменитая грация европейских помостов, утешала пассажиров своими упражнениями с лентой. Лёгкими скачками она проносилась по проходу между кресел; а однажды в результате маневров Юрия Игнатьевича в самолёте на миг возникло состояние невесомости, и грация из «Трудовых резервов» буквально проплыла над пассажирами, утешая их ангельским голосом:
— Не волнуйтесь, товарищи леди и джентльмены! Нет никакого сомнения, что пресса уже поставлена на ноги! Нас ищут!
Валентин же Брюквин неожиданно для всех взял на себя обязанности стюарда и утешал пассажиров ломтиками дивной ветчины, кучками зернистой икры, корешками нежной спаржи и минеральной водой из запасов компании «Грин».
— Ю хэв ту ит сам дилишэс мил бифо бас (кончик языка между передними зубами!) бат… бате… инг!
Что можно перевести примерно следующим образом:
«Давайте малость подзаправимся перед купанием!»
Как видим, все наши герои проявляли удивительное самообладание перед лицом тяжелейших испытаний.
Между тем «ЯК-40», планируя, приближался к водной поверхности. На счастье, водная поверхность была подёрнута плёнкой штиля. Волнение в 2-3 балла, то есть привычное состояние океана, уже сделало бы невозможным посадку реактивного лайнера, хоть и маленького, в океан. Удар даже небольшой волны под крыло перевернул бы этот аппарат, отнюдь не приспособленный для морских путешествий.
На счастье, был совершенно необычный для этих широт штиль, и Юрий Игнатьевич мягко, почти без брызг, посадил машину на грудь великого океана. Теперь они чуть-чуть покачивались. Это всё было к счастью, а вот к несчастью, вокруг не было ничего: ни дымка, ни паруса, никакого намёка на близость земли.
Из пилотской кабины вышел папа Эдуард, стройный, спокойный, почти весёлый.
— Дамы и господа, друзья, товарищи! — обратился он к пассажирам, учитывая их разнородный состав и принадлежность к капиталистическим, социалистическим и развивающимся странам. — Нам придётся покинуть самолёт. Сейчас мы держимся на поверхности, благодаря герметичности нашей машины и благодаря штилю. Однако при малейшем изменении погодных условий мы перевернёмся. Вот такие дела, ребята. Главное, без паники. Мы находимся на пересечении главных грузовых трасс. Не пройдёт и часа, как мы будем подобраны каким-либо коммерческим судном.
— Без сомнения, — добавил Грант Аветисович.
Ради сохранения спокойствия на борту, папа Эдуард, конечно, немного покривил душой. Они находились не на пересечении трасс, а, наоборот, в некотором, а точнее, в недосягаемом удалении от этих самых трасс, в безнадёжно глухом углу океана.
Сёстры Вертопраховы и Валентин Брюквин для поддержания духа среди пассажиров запели песенку «Антошка, Антошка, пойдём копать картошку».
Неожиданно их поддержали. Английский пастор запел весёлую песенку Армстронга «Когда святые идут в рай». Чех завёл песню из фильма «Старики на уборке хмеля». Индус что-то из репертуара Раджа Капура… Все нации доказали способность к испытаниям.
Открыли люк. Ласковый океан колыхался в полуметре от люка, а однажды даже лизнул подошвы папы Эдуарда и обдал его тёплыми солёными брызгами.
— Друзья, а почему бы нам не соорудить импровизированный плот?! — вскричал Юрий Игнатьевич Четвёркин, который вообще чувствовал себя на вершине блаженства в связи с таким замечательным приключением и единственное, о чём жалел, — об отсутствии своего юного дружища Гены. — В самолёте есть множество предметов для сооружения импровизированного плота! Эх, жаль, дружищи, товарищи по несчастью, жаль, что отсутствует наш милый Гена с его острым умом!
Вдруг… Какое, правда, чудное взрывное слово «вдруг», и как бы без него обошлись мы, писатели приключенческих писаний! Вдруг в необозримом океане, в слепящем медном сиянии закатного уже солнца, появилась чёрная отчётливая точка.
«Уж не Генаша ли? — подумали бабушка, мама и папа. — Момент подходящий для его появления».
Все пассажиры заметили точку и теперь следили за ней с надеждой и тревогой. Точка быстро росла, она по огненно-медной дороге неслась к ним, прямо к ним, да, она направлялась прямо к севшему в океан самолёту.
Вскоре уже можно было разглядеть стремительные контуры полинезийского каноэ с противовесом по правому борту и тонкую фигурку с веслом, стоящую на корме.
Прошло ещё несколько минут, и каноэ приблизилось к самолёту. Бесстрашный мореплаватель оказался высоким сухощавым человеком с гривой седых волос и молодецки подкрученными усами. Одет он был довольно странно для путешествия на каноэ через океан. Туалет его составляли, наряду с яркими плавками, солидная сорочка, какую обычно надевают под пиджак, и строгий английский галстук с диагоналями. Под седыми волосами и коричневым лбом на плоском полинезийском носу сидели профессорские очки.
Итак, верхняя половина незнакомца выглядела чрезвычайно респектабельно, интеллектуально; нижняя же половина с её босыми ногами и острыми, в ссадинах и кровоподтёках, коленками выглядела чрезвычайно нереспектабельно: обычная нижняя половина обычного тела обычного полинезийского рыбака.
— Бон суар, медам и мсье, — сказал незнакомец на понятном французском. — Я видел, как вы садились в океан. Разрешите засвидетельствовать уважение вашему экипажу. Не могу скрыть своей радости, видя вас всех в добром здравии. Добро пожаловать, господа!
— Кто вы? — вскричали все присутствующие на борту «ЯКа-40».
— Простите, что сразу не представился, — чуть поклонился незнакомец и тут же перестал быть «незнакомцем». — Я вождь племени Фуруруа с атолла Чуруруа. Моё личное имя Фуруруа Чуруруа. К вашим услугам.
Молниеносная догадка мелькнула в головах всех присутствующих ленинградцев.
— Да вы, должно быть, знаете Цитронского Льва Степановича с улицы Рубинштейна! — воскликнула на родном языке Наташа Вертопрахова.
— Боже ж ты мой! — вскричал по-русски Фуруруа Чуруруа. — Лев Степанович уже много лет мой лучший заочный друг! Позвольте, позвольте… Прошу не удивляться, если я упаду сейчас в обморок. Уже не имею ли я дело с соседями Льва Степановича, господами Стратофонтовыми?
— Не падайте в обморок, мсье Фуруруа Чуруруа, это мы! — сказал папа Эдуард, спрыгнул из самолёта в каноэ и поддержал интеллигентного вождя, который всё-таки немножко упал в обморок.
Все ликовали: значит, рядом где-то лежит атолл, значит, они спасены! Оказалось, ликование преждевременно: до атолла было не менее 250 километров.
Оказалось, что Фуруруа Чуруруа совершает путешествие со своего атолла, где жило его племя (или, если угодно, семья) в количестве 87 человек, на другой атолл, у которого даже и имени не было и который значился в лоциях под обозначением ГФ 39 и где жило племя в количестве одного человека. Оказалось, что вождь покрыл уже около двух третей пути, но и до атолла ГФ 39, по его соображениям, было отсюда не менее 120 километров. Увы, рации в каноэ не было. Рация слишком тяжела для утлого судёнышка. Что ж, господа, не будем тогда терять времени зря и постараемся добраться до атолла ГФ 39 своими средствами. Во всяком случае, благородный вождь гарантировал беднягам, что будет с ними до конца и в случае необходимости погибнет вместе.
В среде гигантских чаек-альбатросов не принято удивляться ничему, поэтому они не удивлялись или делали вид, что не удивляются, пролетая над странным караваном, медленно плывущим по горящему в закатных лучах океану.
Впереди двигался каноэ с двумя гребцами: Фуруруа Чуруруа и папой Эдуардом. За ним на буксире тащился невероятный импровизированный плот, сооружённый из самолётных кресел, ящиков из-под кока-колы и опустошённых чемоданов. На плоту сидели женщины и дети. Сильные пловцы-мужчины во главе, конечно, с Валентином Брюквиным помогали гребцам буксировать это странное сооружение.
Фуруруа Чуруруа укокошил веслом солидную рыбу и принёс её в жертву богу погоды Де-Винду, и тот, в лице одного из равнодушных альбатросов, тут же эту рыбу пожрал.
Фуруруа Чуруруа повеселел: если Де-Винду будет снисходительным, предприятие имеет несколько шансов на успех.
— Посмотри-ка, Наташка, — сказала, высовывая из воды руку, Даша Вертопрахова и показала в небо. — Посмотри-ка, там высоко в небе летит какая-то другая чайка, не альбатрос.
— Уж не наш ли это друг Виссарион? — засмеялась Наташа. — В самом деле, птица напоминает его стиль полёта.
Чайка летела очень высоко и, хотя принадлежала к породе обычных, то есть любопытных чаек, не заметила каравана. Она спешила, у неё было срочное дело.