В свои восемнадцать Ирина была прелестной — стройной, веселой, кокетливой. Мы с младшим братом Борей сразу же в нее по-детски влюбились. Мать Иры — Екатерина Борисовна — о дочери говорила: „Если ей не с кем будет кокетничать, она станет кокетничать со стулом“.
А чувство юмора Алешина жена унаследовала от отца — изумительного художника и карикатуриста. Они еще и года с Алешей не прожили, были влюблены друг в друга, и в это самое романтическое время Ира подарила мужу свою фотографию с такой надписью: „Алеше от первой жены“».
Потом, когда к Ротову обратился Сергей Михалков с предложением проиллюстрировать книжку «Дядя Степа», он выбрал меня натурщиком, или, как сейчас говорят, прототипом для дяди Степы.
Когда я исполнял роль натурщика и наблюдал, как работает Ротов, во мне пробудился настоящий интерес к рисованию.
А позже, благодаря знакомству с замечательным, но неугодным властям художником Фальком, мне посчастливилось стать его учеником. Мастерской у него не было, крошечная квартирка не давала возможности нормально работать. И он устроил себе мастерскую на пустующем чердаке в своем подъезде. Конечно, там можно было работать только в теплое время года. Но этот чердак стал для меня академией, строгий и требовательный учитель открыл для меня возможность работать даже над портретом.
Так в качестве моих натурщиков страдали братья Борис и Миша, а уж потом и вовсе — Анна Андреевна Ахматова.
После войны офицерам Советской армии разрешали покупать, за какие-то смешные деньги, трофейные немецкие автомобили. Обладателем такого авто оказался и Ардов, хотя он никогда в жизни — ни до, ни после — не сидел за рулем. Впоследствии нам удалось продать эту трофейную машину, поскольку нельзя было достать никаких запчастей.
По возвращении из армии мне довольно долго пришлось ходить в той форме, в которой вернулся со службы, приличную одежду купить в то время было довольно затруднительно, да и денег в семье было немного. И вот в один прекрасный день Анна Андреевна вручает мне конверт с деньгами со словами: «Алеша, ведь вы же артист, купите себе приличную одежду». Я стал отказываться, но надо знать Ахматову, конверт она все же заставила меня взять. И я отправился в комиссионный магазин за одеждой. На беду по дороге в комиссионный оказался магазин, продающий автомобили, а на улице перед магазином частники продавали подержанные машины. Я просто так, из интереса, спросил, сколько стоит «москвич», мне ответили. Это была та сумма, которая лежала у меня в кармане. Сгорая со стыда, на негнущихся ногах я поднялся в квартиру. Анна Андреевна и мама вопросительно на меня посмотрели, а я, запинаясь, сказал: «Анна Андреевна, я купил машину». Не отведя взгляда, Ахматова ответила: «Ну что же, по-моему, это хорошее приобретение». А в семье за машиной закрепилось название «Аннушка».
И теперь, поймите мою радость, вернувшись из армии с профессиональными правами, я оказался единственным в семье настоящим водителем. Эта моя вторая профессия позволила послужить и Ахматовой в нелегкое для нее время, когда ее сын находился в заключении.
А дело в том, что в ту пору передачи в тюрьму можно было отправить только с почты, расположенной за пределами Москвы, и в строго определенные дни. Причем отправить передачу мог только ближайший родственник, с предъявлением документа, подтверждающего родство.
Так что раз в месяц мы с Анной Андреевной ездили за город и из ближайшего почтового отделения отправляли посылочку для Левы.
Когда Анна Андреевна жила на Ордынке, у нас часто бывала Фаина Георгиевна Раневская, не только потрясающая актриса, но и удивительно тонко и глубоко чувствующий человек, они познакомились еще во время войны, будучи в эвакуации в Ташкенте. Теперь, сидя в уголке дивана, они говорили о Пушкине, так живо и так искренне, что порой казалось — речь идет о только что появившемся гениальном сочинителе.
Вообще-то на Ордынке в те годы бывали, увы, не очень подходящие властям, но замечательные творческие люди.
Пастернак читал у нас своего «Доктора Живаго»; бывая в Москве, появлялся Иосиф Бродский; давними и желанными гостями дома были и Александр Вертинский, и Леонид Утесов, и Лидия Русланова.
Однажды нежданно-негаданно Лидия Андреевна появилась у нас на Ордынке, хотя все знали, что она и ее муж отбывают срок в заключении. Она пришла к нам прямо из тюрьмы, поскольку ее квартира после ареста по сфабрикованному обвинению была конфискована. А через месяц я привез из Бутырской тюрьмы ее мужа — генерала Крюкова, и некоторое время, пока им не предоставили жилье, они жили у нас в детской.
Фильмы «Большая семья» и «Дело Румянцева»
Жизнь шла своим чередом, когда однажды из Ленинграда мне пришло приглашение на кинопробу к режиссеру Хейфицу. Выкроив пару свободных дней и никому не говоря в театре, я отправился на эту пробу. Вернувшись в Москву, я особенно и не ждал ответа, хотя Хейфиц мне очень понравился, поскольку сильно отличался от тех кинорежиссеров, которых я знал.
Прошло около месяца, и меня известили, что фильм запущен в производство, а я утвержден на роль молодого рабочего Алексея Журбина.
Так я оказался перед страшным выбором, во МХАТе молодого актера, отправившегося сниматься, просто увольняли из театра. И если бы не папа Витя и мама, которые говорили, что нельзя бояться жизни, что надо воспользоваться шансом стать на этот путь, тем более что актер МХАТа Николай Баталов до сих пор остается в памяти людей прежде всего как киноактер…
Надо сказать, с самого моего детства Виктор Ардов (папа Витя) всегда поддерживал мои увлечения и намерения, начиная с умения ездить на велосипеде, рисовать или читать стихи, то есть всячески способствовал моему превращению в самостоятельного творческого человека, что впоследствии очень пригодилось мне в жизни и многое определило в моей судьбе, в том числе и работу в кино.
Короче говоря, я отправился в Питер.
Конечно же, я сильно волновался, поскольку мой кинематографический опыт был, мягко говоря, очень далек от настоящей актерской работы.
Начались съемки фильма «Большая семья», и я оказался в кругу великолепных актеров! К примеру, Борис Андреев, репетируя какой-то кусочек для съемки, умудрялся в каждом кадре не играть, а существовать по-разному, что сперва пугало, а затем оборачивалось живым человеческим общением.
А Хейфиц, надо отдать ему должное, не только не требовал точного повторения сцены, но даже радовался такому разнообразию.
Таким образом, герои книги обретали в кино новую жизнь и, несмотря на идеологию, представали перед зрителем живыми людьми с подлинными человеческими чувствами.
И, конечно, очень помогало то, что съемки проходили на настоящей верфи, где строились огромные корабли. Там меня обучили клепать, и, наверное, где-то ходил корабль с заклепками моей работы.
Так после выхода этого фильма я перекочевал из мира театра в мир кино, и это повлекло за собой ряд приглашений на роли всех рабочих парней.
А я уже готовился к следующей работе с Хейфицем, которая подарила мне знакомство с замечательным человеком, писателем и сценаристом Юрием Павловичем Германом, именно ему я обязан и ролями, и умением работать над сценариями. А для фильма «Дело Румянцева» пригодилось и мое приобретенное в армии водительское ремесло.
Но, конечно, не обошлось и без курьезов. Так, например, съемка эпизода, где Румянцев везет детишек в кузове своего грузовика, проходила на Выборгском шоссе. Уже все было готово для первого дубля, как вдруг милицейский патруль перекрыл дорогу.
Хейфиц и директор картины бросились выяснять, в чем дело, и тут оказалось, что милиционеры требуют остановить съемку, поскольку перевозить детей в кузове грузовика имеет право не какой-то артист, а только профессиональный водитель с соответствующей категорией! Тут я не спеша предъявил свои права, и съемка продолжилась. А меня с той поры знали все постовые на этом шоссе.
Жилья в Ленинграде тогда у меня никакого не было, а снимать номер в гостинице и ездить на студию каждый день было не по средствам. К счастью, в конце концов меня приютили в доме, что находился в переулке буквально напротив «Ленфильма». Перешел дорогу — и уже на работе, так что с тех пор я и завтракал, и обедал в студийном буфете и теперь, конечно, был в курсе всего происходящего в павильонах.
Однажды в коридоре меня остановил ассистент режиссера одного из запускающихся фильмов, отвел в сторонку и сказал, что меня хотят попробовать на роль молодого Ленина. От неожиданности я растерялся и даже не нашел, что ответить, настолько неприемлемым было это предложение для меня, человека, у которого деда убили в тюрьме, а бабушку ни за что посадили на десять лет. Ассистент похлопал меня по плечу и удалился, а я, совершенно ошарашенный, бросился разыскивать Иосифа Ефимовича. В тот же вечер Хейфиц позвонил Герману и рассказал ему эту новость, а затем предложил мне отправиться к нему на дачу, а не болтаться без толку на студии.
Тут надо сказать, что раз в месяц у директора «Ленфильма» проходили заседания, где обсуждались вопросы, касающиеся запущенных в производство картин, здесь присутствовали директора, режиссеры, авторы, короче, все те, кто уже работал над фильмами.
И вот во время очередного совещания после обсуждения текущих дел слово неожиданно попросил Юрий Павлович Герман, который сказал, что до него дошли слухи, что недавно кто-то — правда, неизвестно для какой картины, умудрился предложить роль Владимира Ильича Ленина этому долговязому, курносому клепальщику из «Большой семьи». «Как его?» — спросил он у сидящего рядом Хейфица. «Это что, Баталову?» — удивился Иосиф Ефимович. «Ну да!» Собравшиеся в зале зашумели, кто-то даже засмеялся, а в конце концов попало тому несчастному ассистенту, а мне больше никто и никогда не предлагал роль вождя.
Фильм «Мать»
Я уже было совсем прижился в Ленинграде, как вдруг — ошеломляющее предложение от Марка Донского пробоваться на роль