Люди — главный ресурс человечества
Воссоединение либо рабство[181]
Более полувека назад Джулиан Линколн Саймон показал: в долгосрочной перспективе доля сырья в цене любого конкретного товара падает, а основная доля прибыли достаётся следующим звеньям производственной цепочки. Теоретический прогноз вскоре подтвердился экспериментально: обвал рынка меди подкосил социалистические реформы в Чили.
Под закон Саймона попала и первая попытка нашей страны стать великой энергетической державой. После арабского нефтяного эмбарго на почве войны Египта и Сирии с Израилем 1973.10.06–24 (так называемой Войны Судного дня) нефть на мировом рынке подорожала на порядки. Под давлением Отдела пропаганды ЦК КПСС во главе с Михаилом Андреевичем Сусловым экономические реформы, начатые в 1965-м под руководством премьера Алексея Николаевича Косыгина, двинулись вспять, а дырки в экономике до поры до времени затыкали пачками нефтедолларов. Когда нефть лет через десять заметно — хотя и далеко не до прежнего уровня — подешевела, оказалось, что мы утратили и былой статус великой промышленной державы: слишком уж многие направления собственных разработок заменили закупками за рубежом.
Вторая попытка наступить на старые грабли пока развивается успешнее. Даже Великая депрессия, ударив прежде всего по ценам сырья, вскоре отступила перед бычьим нефтегазовым рынком. Дело в том, что нефть нынче — не столько сырьё, сколько инвестиционный товар. Доллар — при всех усилиях ведущих держав мира поддержать его — того и гляди рухнет под напором внутренних неурядиц: источник кризиса — десятилетия жизни взаймы Соединённых Государств Америки, давно уже оплачивающих основную часть своих расходов необеспеченной эмиссией. Золота слишком мало, чтобы при существующей цене оно могло покрыть все сбережения, а росту его цены препятствуют всё те же СГА разнообразными политическими манёврами. Поэтому значительная доля свободных средств вкладывается в нефть. А поскольку Федеральная Резервная Система ещё долго будет снабжать свою страну — а через неё и весь мир — свободными средствами, нефть вряд ли подешевеет до конца кризиса.
Да и после кризиса перспектива вроде бы радужна. Заработает промышленность — понадобится ей сырьё. Правда, по закону Саймона рано или поздно найдут замену нефти: снимут политические ограничения с самой экологически чистой — ядерной — энергетики, разовьют синтез бензина по образцу Германии, провоевавшей почти шесть лет на смеси синтетического бензина с бензолом в качестве антидетонатора, или ещё что придумают. Но у нас и другого дефицита хватает. В советское время в наших недрах вообще вся таблица Менделеева лежала в товарных количествах. Но и в нынешних границах много найдётся. Например, как только Китай, почти монополизировавший переработку редких металлов,[182] объявил о сокращении экспорта, появилось множество проектов развития кольских и освоения якутских месторождений.
К сожалению, богатство не гарантирует счастья. Закон Саймона опирается на человеческую изобретательность, изыскивающую пути замены и экономии любого конкретного сырья. Но закон сохранения массы-энергии всё-таки выше. Невозможно обойтись вовсе без чего-то исходного. А потому изобретательность неизбежно обращается и на поиск путей гарантирования поставок сырья. По возможности — подешевле.
Всплеск производства по окончании нынешнего кризиса наткнётся на дороговизну большей части сырья. Потому что не только нефть стала инвестиционным ресурсом. Те же редкие металлы нужны Китаю не только для стремительно раскручивающейся и усложняющейся промышленности, но и потому, что с каждым днём всё очевиднее нелепость вложения долларов, поступающие от экспорта, в обязательства федерального казначейства СГА. Куда разумнее вложить бумагу, чья ценность зависит только от доверия к заокеанской финансовой пирамиде, в твёрдые ценности. Китай уже скупил немало крупных заводов за рубежом. Но и на пополнении сырьевых запасов не экономит.
Китай уже выбирается из кризиса — развитием необъятного внутреннего рынка взамен съёжившегося внешнего.[183] В ближайшее время его примеру последует Индия. Правда, по сравнению со средним китайцем средний индиец — нищий. Но тем легче поднять их потребление даже очень малыми дотациями. А когда маховик взаимосвязи спроса с предложением через зарплату, впервые запущенный ещё Хенри Уильямовичем Фордом, начинает раскручиваться, экономика разгоняется по экспоненте.
В ближайшее время Европейский Союз и страны Юго-Восточной Азии выстроят взаимодействие напрямую — без посредничества американских торговцев и денег. Тогда их экономики также начнут разгон — на топливе взаимодополняющего спектра спроса и предложения.
На мой взгляд, уже к концу 2011-го крупнейшие промышленности мира выйдут на мощность, требующую всей доступной им добычи сырья. А ей нужны изрядные и долгосрочные капиталовложения. Обустройство нефтепромысла или шахтного комплекса — дело нескольких лет и миллиардов долларов. Немалая часть уже освоенных месторождений законсервирована за годы кризиса — их тоже не удастся запустить мгновенно.
Между тем у нас сырьё сравнительно дешёвое. Не из-за лёгкости добычи: нефть Самотлора на порядок дороже аравийской. Но по невостребованности: немалая доля нашей собственной промышленности убита за последнюю четверть века, и сырьевые мощности, унаследованные от СССР, избыточны по отношению к остатку обрабатывающих производств.
Возродить отечественную промышленность ориентацией на экспорт не удастся. Различие нашей и западноевропейской инженерных школ (его я кратко описал в заметке «Гражданский танк») обусловлено объективными различиями условий. Скажем, характерные расстояния поездок у нас настолько больше, что выгоднее инвестировать не в автострады, а в прочность автомобилей. Поэтому мы либо не удовлетворим зарубежного потребителя, либо в погоне за ним хуже обеспечим собственные потребности.
Внутренний же рынок России недостаточен, чтобы новые разработки окупались. По моим оценкам, для этого нам сейчас нужен рынок с населением не менее двухсот миллионов человек. То есть Единое экономическое пространство (ЕЭП), включающее по меньшей мере Белоруссию, Казахстан, Украину и остальную Россию. Пока оно не создано, стимула к развитию промышленности (и собственному потреблению своего сырья) не возникнет.
К концу 2011-го в погоне за сырьём к нам придут все, кто дальше нас продвинется на выход из кризиса. И постараются продлить сырьевую халяву.
Есть у нас и ещё один дешёвый в нынешних условиях вид сырья — рабочая сила. В отсутствие промышленности она не востребована. Квалификация же немалой её части, унаследованной от СССР или воспитанной в первые постсоветские годы, когда промышленность ещё жила, достаточна даже для самых взыскательных зарубежных работодателей.
Правда, её запас исчерпается довольно скоро. Ведь для поддержания дешевизны нашего сырья мало убить промышленность. Надо ещё предотвратить её возрождение. А для этого — уничтожить систему развития наших умов. Что в какой-то мере уже сделано.[184] Но и неквалифицированная рабочая сила дефицитна, когда собственные граждане загружены чем-то повыгоднее. О чём непрестанно напоминают нам таджикские дворники и молдавские строители у нас, галицкие сиделки в Польше, польские сантехники во Франции… Так что если встанет выбор между утратой образования и восстановлением производства — понятно, что выберут все наши потенциальные партнёры.
Итак, если мы не опередим других на пути из кризиса, то уже через год весь мировой рынок всею своею мощью будет добиваться, чтобы на всей постсоветской территории не осталось никакой промышленности сверх приведения сырья к виду, удобному для транспортировки, и никакой науки сверх умения считать до ста. И продлится такое состояние по меньшей мере до очередной Великой депрессии — то есть два-три поколения.
Техническая часть создания ЕЭП — подготовка и ратификация соглашений — потребует в лучшем случае полгода. Ещё примерно столько же нужно, чтобы промышленность почувствовала вкус большого единого рынка и двинулась на его освоение. Даже в лучшем случае мы обгоним конкурентов на считаные месяцы. Решать надо немедленно.
Недострой по переплану[185](*)
Один из популярнейших упрёков по адресу советской власти — непрерывно растущее при ней изобилие незавершённых строек. К концу эпохи общий объём их соответствовал нескольким годам напряжённой работы всего строительного комплекса страны. Тем не менее то и дело закладывались новые промышленные и жилищные фундаменты.
Система финансирования строительных работ в последние советские десятилетия поощряла работы нулевого цикла — котлован, фундамент… Трудозатраты там сравнительно невелики: работает в основном техника, управляемая минимальным числом сотрудников. Зато формальный объём работ, исчисляемый кубометрами земляных и бетонных работ, составляет львиную долю всей стройки. Отделочные же работы, в значительной степени ручные, оплачивались сравнительно скромно.
Да и украсть цемент из фундамента проще, чем из стен. Особенно если стены — с завода железобетонных изделий, где учёт куда прозрачнее, чем на самой стройке. Как влияют на планирование подобные неофициальные стимулы?
Но система оплаты строительных работ не раз пересматривалась. Незавершённые же стройки — притча во языцех с самого начала советской индустриализации. Фундаменты и тогда закладывались фантастически быстро: так, роман Валентина Петровича Катаева «Время, вперёд!» (вскоре название стало популярнейшим лозунгом[186]) посвящён технологическому (и идеологическому) процессу достижения рекордной скорости бетонирования фундамента на Магнитогорском металлургическом комбинате. Но монтаж механизмов на новых фундаментах шёл заметно мед леннее. А уж освоение готовых заводов растягивалось непомерно. Скажем, Сталинградский тракторный выходил на проектную мощность немногим быстрее, чем строился: он приемлемо заработал года через два-три после официального пуска.
Долгое освоение порождено не в последнюю очередь катастрофической нехваткой квалифицированных кадров. К конвейеру становились вчерашние строительные чернорабочие. Да и на новостройку люди приходили в основном из деревни. Не зря одновременно с индустриализацией началась коллективизация. Устранение межей, укрупнение сельхозугодий позволило применить наиэффективнейшие тогдашние агротехнологии, высвободив множество рабочих рук. Сходное укрупнение — хотя иным методом (в основном — скупкой обанкротившихся ферм) — прошло тогда же и в Соединённых Государствах Америки, где также резко подняло производительность на селе и вывело множество работников в города, позволив в скором будущем — к началу Второй мировой войны — вновь резко нарастить промышленное производство.
Кстати, и в СССР, и в СГА переход к новым агрометодам сопровождался изрядными сбоями производства (но по разным причинам: у нас — неосвоенность технологий, у них — кризисное падение спроса). По самым надёжным оценкам, у нас три миллиона жертв голода (хотя заинтересованные политики говорят и о семи), у них — от миллиона до пяти (там приняты иные методы демографической статистики, так что данных за нужный период маловато).
Но дело не только в нехватке отечественного рабочего опыта. Многие производства запускались столь несинхронно, что немалая их часть поначалу работала впустую. Так, легендарная ДнепроГЭС в первые годы работы оказалась загружена лишь на седьмую долю проектной мощности: ещё только строились новейшие мощные заводы, для чьего энергоснабжения создана одна из лучших и совершеннейших гидроэлектростанций тогдашнего мира. Ярчайший пример ошибок централизованного планирования?
Строительство в те годы уже изрядно механизировано. Наиэффективнейшее оборудование — с электроприводом. Если бы ДнепроГЭС строили одновременно с заводами, потребляющими её энергию, само их строительство заняло бы куда больше времени, да и обошлось бы заметно дороже. Если смотреть с поста директора ГЭС — она и впрямь несколько лет работала неэффективно. Если же исследовать весь производственный комплекс, созданный у днепровских порогов — распределение сроков приходится признать оптимальным.
Аналогичный анализ других больших производственных комплексов показывает: значительная часть подобных рассогласований — кажущаяся, фактически же оптимизирующая какие-нибудь существенные аспекты строительства комплекса в целом. Советские планы составляли мастера.
И выполняли — тоже мастера. Многие годы я думал: единственная советская пятилетка, исполненная по всем ключевым показателям — восьмая (1966—70), косыгинская. Только недавно узнал: планы составлялись в двух вариантах — отправном и оптимальном. Отправные — рассчитанные на худший случай — выполнялись всегда, кроме разве что военных лет. А вот оптимальные — осуществимые только при наиблагоприятнейшем стечении обстоятельств — лишь указывали, что делать с результатами непредвиденного везения.
Вроде бы печальный опыт долгостроя первых двух пятилеток не помешал в третьей — начавшейся в 1938-м — также наплодить немало новостроечных площадок. Прежде всего — в новых промышленных районах: Урал, Сибирь, Средняя Азия… Тоже омертвление средств? Ан нет: в 1941-м именно на эти площадки эвакуировались — порою прямо из-под носа немцев — многие тысячи промышленных предприятий. И уже в начале 1942-го наше оборонное производство приблизилось к довоенному уровню, а к концу года — существенно превзошло и наши довоенные возможности, и промышленность Германии со всей подмятой под неё континентальной Европой.
План эвакуации был детально расписан загодя. Вопреки расхожим легендам Хрущёва, страна тщательно готовилась к битве с Объединённой Европой — ещё когда на роль объединителя претендовала не Германия, а традиционно конкурирующая с нами Великобритания. В конечном счёте — как и положено по военной (да и мирной) науке — верная стратегия СССР (и военная, и прежде всего экономическая) превозмогла все чудеса легендарной немецкой тактики.
Увы, после Иосифа Виссарионовича Джугашвили грамотные стратеги нашей страной не руководили (а многие — начиная с великого тактика Лейбы Давидовича Бронштейна — и ему в этом даре отказывают). Вспомним хотя бы развиваемую с 1974-го — с подачи идеологического отдела ЦК КПСС во главе с Михаилом Андреевичем Сусловым — закупку всего недостающего за рубежом на нефтедоллары вместо развития новых технологий. А раз уж на самом верху тонули в тактических мелочах — на низовых уровнях управления и подавно решали текущие задачи. В частности, обеспечивали высокий фонд зарплаты. Даже если конкретный долгострой (не говоря уж о положении отрасли в целом) никак не способствовал стратегическому продвижению.
В пьесе Шуни[187] Исааковича Гельмана (отца модного либерального галериста) «Протокол одного заседания» бригада строителей отказывается от квартальной премии, убедившись: реальный трудовой энтузиазм группы никоим образом не способствовал успеху работы в целом, а перевыполнение плана обеспечено всего лишь его предварительной необоснованной корректировкой. Начальника планового отдела строительного треста — не вполне положительного персонажа (вполне отрицательные случаются только в романтике, но не в реализме) — по ходу пьесы упрекают за фразу «Я перед трестом отчитываюсь за каждый квартал в отдельности, а не за всю жизнь сразу». Нынче такое поведение — норма, общепринятая у эффективных менеджеров, и впрямь ежеквартально (в лучшем случае — как политики — раз в 2–4 года) отчитывающихся перед фактическими (и что ещё важнее, потенциальными) акционерами.
Уинстон Леонард Рэндолфович Спенсёр Чёрчилл сказал: политический деятель думает о следующих выборах, государственный — о следующих поколениях. Современный рынок ценных бумаг, рассчитанный в основном на массового инвестора, заведомо некомпетентного в бизнесе, чьи акции его интересуют (в том числе и представительная демократия, рассчитанная на столь же заведомо некомпетентного рядового гражданина, инвестирующего собственный голос даже не в сами государственные решения, а всего лишь в лиц, наделяемых правом соучастия в принятии решений), весьма способствует вытеснению государственных деятелей политическими. Хорошо ещё, что семейный бизнес (в том числе и наследственная монархия) не вполне исключает приход во власть честного, разумного и дальновидного руководителя.
Пролетариям всех стран стоит соединяться[188]
Работу над этой заметкой я начал в праздник, ныне именуемый в американском стиле — день весны и труда. Ещё недавно он звался куда торжественнее — день международной солидарности трудящихся. Но теперь у нас солидарность заменена конкуренцией, а международное — глобализацией. А уж в дни Великой депрессии трудящимся вовсе нет места в мире.
Но ведь нынешняя Великая депрессия разразилась не в последнюю очередь из-за нехватки той самой международной солидарности трудящихся, которую теперь даже 1-го Мая упоминать не положено.
В последние пару десятилетий эффективность мировой экономики росла, как уверяли экономические гуру, благодаря переходу в постиндустриальную эпоху. Цена серийного производства непрерывно падала, центр затрат смещался на этап разработки. На горизонте маячил идеал постиндустриализма: кто может — придумывает, кто не может — обслуживает, а материальные блага рождаются сами собою.
Увы, ничто в природе не возникает ниоткуда. По замыслу теоретиков постиндустриализма тяжесть материального производства должна была лечь на стальные плечи автоматов — станков с числовым программным управлением, промышленных роботов и прочих инженерных чудес. Но научные прорывы и технические обещания далеко не всегда воплощаются в жизнь в полном соответствии с планами. Куда чаще действует классический рекламный лозунг: «Делаем быстро, качественно, дёшево — любые две опции на выбор». В конце концов менеджеры устали ждать милостей от третьей — рукотворной — природы и вкладывать немеряные деньги в исследования распознавателей образов, манипуляторов и прочих компонентов грядущего автоматического предприятия. Несравненно менее накладным выглядел перенос производства в страны, где рабочая сила несравненно дешевле любого промышленного робота.
Пару веков Великобритания гордо именовалась «мастерская мира». Правда, век назад эту же роль возжелала и Германия,[189] что в конечном счёте породило Мировую войну, вследствие которой роль перебралась через Атлантику. Но тогдашний титул не совсем точен. Англия была не только мастерской, но и конструкторским бюро мира. Теперь же эти роли разделены. Конструкторскими бюро остаются страны, традиционно именуемые развитыми. Мастерские же разместились во Вьетнаме, Индонезии, Китае, Малайзии…
Но сколь ни скромны потребности рядового жителя дальневосточных степей и тропиков, ему всё же нужно куда больше, чем даже самому совершенному роботу. Часть выручки от продажи товаров, сделанных по западным чертежам на восточных заводах, приходится отдавать обитателям этих заводов. Как ни скромна эта часть — а в бухгалтерских балансах её приходится учитывать.
Вдобавок оказалось: далеко не каждому высвобожденному сотруднику западных заводов можно найти новое дело. Кто-то не наделён достаточной дозой творческих способностей, кто-то из всей сферы услуг может работать разве что экспонатом в музее ужасов, кто-то просто слишком стар для переучивания… Да и не нужен миру тот поток творческих идей и взаимных услуг, какой могли бы в идеальном случае произвести все, кто раньше стоял у конвейера. В конечном счёте накопилась громадная масса фактически безработных, чей безрадостный социальный статус удаётся скрывать только стилизацией пособий по безработице под оплату заведомо бесполезных занятий.
Более того, в регионы дешёвой рабочей силы переводятся и многие нематериальные — в том числе и творческие — производства. Голливуд — уже не главная съёмочная площадка: мастера оттуда ездят в Восточную Европу и Северную Африку — экспедиционные расходы с лихвой перекрывает дешевизна массовки. Добрая половина текстов программ, продаваемых под американскими марками, написана в Индии (а действительно сложные и нетривиальные фрагменты, требующие сильного алгоритмического мышления — в Белоруссии, на Украине и в остальной России). Даже часть услуг перемещена. Например, секретарские услуги всему англоязычному миру оказывает Индия: благодаря разнице во времени деловой человек, с вечера продиктовавший наброски, утром получает готовые, правильно оформленные материалы.
Вдобавок никуда не исчезла необходимость обеспечивать достойный доход инвесторам. Значит, цена товаров и услуг, производимых почти бесплатной рабочей силой, не может снижаться в соответствии с себестоимостью производства. Нужна изрядная прибыль. Отсюда, в частности, резкое ужесточение ограничений права копирования — чтобы китайцы и вьетнамцы не завалили своими изделиями по западным чертежам весь мир и не обвалили цены эксклюзива.
Всё это приводит к необходимости — при всей дешевизне серийного производства — постоянно впрыскивать в экономику деньги, не обеспеченные реальным трудом, то есть не покрытые соответствующими товарами и услугами. До поры до времени инфляцию удавалось размазывать сравнительно тонким слоем по всему миру, включая те же Индонезию с Малайзией. Но нынче долларами (да и евро) наелись даже на всяческих Мысах Зелёной Кости.[190] Деньготрясение обрушилось на источники разноцветных бумажек. И грозит их обрушить.
Механизм инфляционного развала экономики я описывал уже не раз. Вкратце напомню. Когда деньги дешевеют, от них стараются избавиться чем поскорее, скупая более материальные ценности. Оборот денег ускоряется, рост эффективной денежной массы повышает цены, цена товарной массы в целом растёт быстрее денежной. Денег перестаёт хватать для обслуживания товарооборота. Приходится заключать бартерные сделки. Они слишком примитивны для длинных технологических цепочек. Парализуется высокотехнологичная промышленность, где партнёрствуют десятки хозяйствующих субъектов. Затем рушится и остальное производство, ибо всё оно в какой-то мере зависит от продукции сравнительно высоких технологий.
Итак, первопричина нынешнего кризиса — массированный вывод производства в регионы дешёвой рабочей силы. Но почему она дешёвая?
Традиционное (у нас популярное благодаря Андрею Петровичу Паршеву) объяснение — благодатные природные условия, снижающие затраты на жизнеобеспечение — не проходит: защититься от удушливой жары, ливней и землетрясений в тропиках не проще, чем от снега и холода в Сибири.
Очевидно, дело во второй природе — человеческом обществе. Именно его примитивное устройство принуждает жителей Третьего Мира существовать впроголодь, паковаться в обноски, работать по 25 часов в сутки. То есть жить на уровне, уже почти век забытом во Втором — социалистическом — Мире и — под давлением революционного примера — в Первом.
Высокий уровень жизни развитых стран — прежде всего результат десятилетий международной солидарности трудящихся. Ныне она почти забыта. Пролетарии развитых стран подкуплены благами, почти даровыми благодаря нищете всех, на кого солидарность не распространилась.
Но Маргарет Хилда Алфредовна Робёртс не зря сообщила, где лежит бесплатный сыр. Дармовщина неукоснительно оборачивается не то что двойной, как скупость, а десятикратной переплатой. Перекос мировой экономики, гармонично сочетающийся с массовым иждивенчеством былых пролетариев, породил новую Великую депрессию — как предыдущую породила многовековая жизнь за счёт тех же стран, тогда откровенно именовавшихся колониями.
Ещё в древнегреческих мифах описан единственно возможный источник изобилия, не дающий разрушительных побочных экономических эффектов — автоматизация производства: бог-кузнец Гефест изготовил себе механических ассистентов. Даже в привычных терминах финансовых потоков понятны не чреватые разрушениями (вроде вышеописанных) схемы поставки благ, производимых вовсе без участия человека. А по мере роста изобилия разговор о цене станет бессмысленным: экономика — наука о распределении ограниченных ресурсов. Кризисы же, хотя и не уйдут вовсе (ибо развитие всегда неравномерно), приобретут качественно иной характер.
Но пока на Земле изобилуют дешёвые рабочие руки — менеджерам непозволительно вкладывать ресурсы в отдалённую перспективу автоматического бесплатного (то есть обходящегося без менеджеров) производства. Без опережающего роста зарплат в Третьем Мире — то есть без международной солидарности трудящихся — качественного скачка технического прогресса не будет.
Защита своих[191]
Пару десятилетий назад меня изрядно впечатлил пример из модной тогда в нашей стране книги Economics.[192] Производитель А может за день сделать один стол или два стула, а производитель Б — два стола или три стула. Ясно, Б лучше по всем показателям. Но за время, нужное ему для изготовления одного стола, он создаст всего полтора стула. Ему выгоднее сосредоточиться на столах, оставив А стулья. Слабый производитель находит себе место в общем хозяйстве, а суммарная производительность труда от его разделения растёт в полном соответствии с многотысячелетним опытом.
Из подобных рассуждений давно выросла концепция свободной торговли. Мол, если снять все барьеры между рынками разных стран, то каждая из них впишется в получившееся единое всемирное хозяйство. Пусть даже и неожиданным на первый взгляд образом.
Падение цены меди на мировом рынке подкосило социальные программы президента Сальвадора Сальвадоровича Альенде Госсенса, ускорило износ основных фондов (стало труднее покупать запчасти), вызвало массовое недовольство (его изрядно подогрели интриги Соединённых Государств Америки — но изначальная причина была объективна) и наконец породили вооружённый переворот под предводительством Аугусто Хосе Рамона Аугустовича Пиночета Угарте. Но через несколько лет чилийцы обнаружили незанятую на рынке СГА нишу: несколько экзотических чилийских фруктов пришлись североамериканцам по вкусу. Вся страна сосредоточилась на их экспорте и выращивании. Даже ВУЗовские профессора подрабатывали заворачиванием каждого плода в отдельную бумажку для защиты от повреждений в дальней дороге. С денег, накопленных фруктопродажей, началось возрождение экономики.
Подобные примеры копились повсеместно с незапамятных времён и вроде бы вполне подтвердили теорию свободной торговли. В конце концов они вылились в общее соглашение по тарифам и торговле (GATT — general agreement on tariffs and trade) и выросшую из него всемирную торговую организацию (WTO — world trade organization). Их участники сократили свои права ограничения входящих товарных и исходящих денежных потоков. И мировая экономика несколько десятилетий подряд развивалась быстро и почти без сбоев.
Но почему вообще нужны специальные соглашения о свободе торговли? Ведь даже из простейшего примера в Economics очевидна её польза. А кто будет действовать против собственной выгоды? Кто по доброй воле закроет приток в свою страну дешёвых товаров, тем самым поднимая себестоимость собственного производства (ибо возрастёт то ли цена оборудования, то ли — ради компенсации подорожавшего жизнеобеспечения — зарплата) и снижая конкурентоспособность своего экспорта?
Кто угодно. Ибо учебный пример — как и в любом другом учебнике — рассматривает только факторы, преподаваемые в данный момент, оставляя в стороне всю естественную сложность и многогранность реального мира.[193] В данном случае не учтена прежде всего ограниченность рынка.
Если каждый день находятся покупатели на два стола и два стула — выгоднее всего поделить работу между А и Б тем способом, что указан в первом абзаце. Но что, если покупателям нужен всего один стол ежедневно? Тогда Б может, сделав его, за оставшиеся полдня, чтобы не простаивать, смонтировать полтора стула, предоставив А лишь остаток рынка стульев. Если же и стул нужен всего один, то Б может вовсе не пустить А на рынок, дабы свести потери собственного рабочего времени к минимально возможным.
Теория свободной торговли зарождалась, когда производительность труда в большинстве массовых отраслей была на порядки меньше нынешней. Любой товар находил покупателя без особых сложностей. Появление новых и совершенствование существующих производителей неизменно окупалось.
Впрочем, даже тогда новую для страны промышленность было трудно развивать, если где-то поблизости она уже действовала в полную силу. Ибо создание с нуля и освоение созданных мощностей требуют немалых затрат, а их не окупить, если рыночная цена определяется уже существующим производством, давно возместившим все вложения в его создание и ныне прибыльным даже при минимальном валовом доходе.
Председатель палаты общин британского парламента сидит на мешке с шерстью — древнем символе богатства Англии, нажитого экспортом руна тамошних овец. Дабы их стало больше, короли Генри VII Эдмундович и Генри VIII Генрич Тьюдоры приняли даже серию законов, позволивших землевладельцам огородить под пастбища общинные земли. Но расцвет английской экономики начался с запрета на экспорт шерсти. Нидерландские прядильщики и ткачи остались без работы, зато в Англии соответствующие производства росли как грибы — благо крестьяне, разорённые огораживанием, под угрозой голодной смерти или сурового наказания за бродяжничество были готовы работать за вознаграждение, какое ещё недавно стыдно было подать как милостыню. Да и впоследствии каждую новую отрасль английской промышленности заботливо ограждали законами. Только обретя наивысшую в тогдашнем мире производственную мощь, англичане стали пропагандировать свободу торговли.
Прислушались к ним далеко не все. По другую сторону Рукава (la Manche) министр финансов Жан-Батист Николаевич Кольбер выращивал французскую промышленность всей мощью государства: от ограничений импорта и субсидий до создания казённых мануфактур. Только век спустя его преемник Анн Робер Жак Мишель-Этьенович Тюрго, спросив окрепших промышленников, чем помочь им, услыхал в ответ: laissez faire — позвольте действовать (то есть не вмешивайтесь в наши дела — и этого хватит).
На протяжении большей части XIX века промышленность бесчисленных германских государств также росла под надёжной защитой. В 1830-е годы Даниэль Фридрих Йоханнович Лист создал даже теорию протекционизма. В 1870-м почти все немецкие капли, кроме Австрии, слились в империю, и её таможенная политика ещё ужесточилась, ограничивая импорт при поощрении экспорта.
Российский протекционистский таможенный тариф 1891-го года разработали совместно министр финансов Сергей Юльевич Витге и выдающийся (в том числе и по целостной многогранности интересов) учёный Дмитрий Иванович Менделеев. Тариф принудил западноевропейских промышленников создавать производства в нашей стране. Что соответствовало взглядам Менделеева: тот считал несправедливым разделение добычи и переработки сырья, полагал иностранные инвестиции эффективным средством накопления собственного капитала ради последующего вытеснения им иностранных вложений, доказывал моральную и экономическую ущербность финансовых спекуляций по сравнению с производством.[194]
При сравнительно недавнем экономическом буме, когда востребовалось едва ли не всё производимое, свобода торговли мало препятствовала созданию новых производств и даже целых отраслей, способных конкурировать с уже существующими в других странах. Но даже тогда, скажем, мировые автомобильные успехи Японии, а потом и Южной Кореи в немалой степени порождены закрытостью их внутреннего рынка.
Нынче же у нас кризис. Да и до него благополучие царило далеко не на всех направлениях. Так, всю мировую потребность в дальних пассажирских самолётах большой и средней вместимости легко удовлетворяют всего двое производителей: американский Boeing и европейский Airbus. Трудно сказать, в какой мере разорение постсоветского авиастроения вызвано их усилиями. Но ясно: они предпочтут поставлять нам свою продукцию на самых льготных условиях, лишь бы наши КБ и заводы не попытались возродиться и конкурировать с ними.
До вступления в ВТО можно договориться о защите нескольких существующих отраслей, но только на считаные годы. А уж о развитии у себя чего-то нового и думать не приходится. Существуй нынешняя ВТО полувеком раньше — не пришлось бы нам спорить, японские или германские автомобили лучше: рынок был бы поделён между французской продукцией для экономных, британской для желающих выделиться и американской для всех остальных.
Вступление России в ВТО гарантирует невозможность рывков, сопоставимых не то что с советской, но даже с виттевской индустриализацией. Может быть, как раз потому нас туда так усиленно заманивают?
Кто заплатит за конкуренцию[195]
Наверное, каждый бизнесмен мечтает стать в своём деле монополистом. Мало кому неохота действовать без оглядки на конкурентов, дышащих в затылок, да ещё и драть с клиентуры всё, что она в состоянии выложить.
Зато сама клиентура от этой перспективы не в восторге. Не зря уже более сотни лет — по меньшей мере со времён президента Теодора Рузвелта[196] — активно применяются и постоянно совершенствуются антимонопольные законы.
Более того, сами монополии сражаются с такими законами далеко не так активно, как — по своим финансовым и организационным возможностям — могли бы. Ведь в отсутствие конкуренции они не только жиреют, но и дрябнут — как зайцы в лесу, где все волки отстреляны.
Посмотрим хотя бы на легендарную Microsoft. Удачное сочетание собственного искусства и внешних обстоятельств позволило ей фактически монополизировать сперва рынок операционных систем для персональных компьютеров, затем офисных программ для них, наконец, интернет-браузеров. И в каждом завоёванном сегменте фирма фактически прекращала концептуальное развитие своих программ, зато щедро наполняла каждый следующий выпуск эффектными (и поэтому привлекательными для непрофессионалов), но мало кем востребованными, возможностями. Только появление реальных бесплатных конкурентов — Linux, OpenOffice.org,[197] Opera и Mozilla — заставило главу компании — уже давно богатейшего человека мира — всерьёз озаботиться хотя бы безопасностью и надёжностью собственных изделий.
Конкуренция безжалостно выметает с рынка всё дорогое, ненадёжное, неуклюжее. Взгляните хотя бы, что она создала на месте советской торговли. Есть даже надежда (хотя пока и слабая), что конкуренция сумеет наладить наше коммунальное хозяйство.
Потребители получают сплошные выгоды. Не только обретают лучшее, но и платят за него меньше. Даже расширение рынка благодаря падению цен далеко не всегда компенсирует само это падение. Мне изнутри известен случай, когда три фирмы, поделившие рынок одной из услуг, вместе собирают заметно меньше, чем раньше — будучи монополистом — получала одна из них.
Перед нами экономическое чудо. Мир становится лучше — а платят за него всё меньше. Не ясно ли, что от монополии надо избавляться любой ценой?
Увы, любую цену всегда платят из чужого кармана. Конкуренция — не исключение.
Изобилие конкурентов нужно, чтобы выбрать лучших. Но это значит: в любой момент есть и худшие.
Иной раз — настолько худшие, что потраченные на них деньги можно считать выброшенными на ветер.
Более того, если конкурентов достаточно много, среди них могут затесаться и мошенники, заведомо не намеренные добиваться соответствия своих товаров и услуг требуемой цене. Схемы махинаций вряд ли стоит здесь приводить — всё равно едва ли не каждый день появляются новые.
Выходит, конкуренцию — как и монополию — приходится оплачивать падением качества услуг (включая товары). Только при монополии платят все и понемногу, а при конкуренции — немногие неудачники, зато полновесно.
От этой напасти не спасает казённое лицензирование. Оно в лучшем случае устанавливает необходимый минимум качества услуг. Но конкуренция быстро поднимает лучших участников рынка настолько выше этого минимума, что на него просто бессмысленно ориентироваться. Если же требуемый уровень задрать слишком высоко, государство установит искусственную монополию. Не говоря уж о методах обхода любых формальных лицензионных процедур.
Не помогает и создание саморегулирующихся общественных объединений. Как доказал ещё опыт средневековых ремесленных цехов, такие объединения довольно скоро перестают допускать в свои ряды новых членов, договариваются о ценовой политике и приближаются к монопольному статусу.
По счастью, тупики борьбы за качество (а заодно и за честность) подробно исследованы. Лучший из уже известных способов — страховка.[198]
Страховаться от оказания ненадлежащих услуг могут сами производители. Например, добрая половина баснословных гонораров американских врачей уходит на страховку от исков неудачливых больных и их родственников. Да и ОСАГО можно считать защитой от ненадлежащего качества вождения.
Но куда эффективнее страхование потребителей. Нынешние страховые компании готовы брать на себя любые риски.
Конечно, за соответствующее вознаграждение. Причём ставки его устанавливаются так, чтобы не только возмещать потенциальный убыток страховщика, но и обеспечивать достойную прибыль. Выходит, суммарные затраты потребителей даже возрастают?
Никоим образом. Ведь страховщики располагают мощной возможностью — вчинить причинителю ущерба регрессный иск. Таким образом не только покрывается немалая часть страховых выплат, что позволяет соответственно снизить страховые тарифы. Куда важнее, что угроза таких исков не позволяет производителям забывать о качестве и надеяться на удачу.
Даже самая скромная страховая компания может привлечь адвокатов куда посерьёзнее, чем большинство её клиентов. А о детективах, привлекаемых страховщиками, и вовсе ходят легенды (что и не удивительно: коммерческая выгода — обычно куда более мощный двигатель, чем надежда на выслугу лет). Выходит, страховые компании на свободном рынке играют роль санитаров леса — вычищают и неудачников, и мошенников.
Правда, страховой рынок принципиально не отличается от прочих. На нём тоже случаются и мошенники, и неудачники. Но страховка — как и прочие финансовые услуги — делима. Застраховаться можно у многих компаний сразу — и разделить риск. А сами страховые компании вполне могут работать и санитарами собственного рынка. Ведь они обычно перестраховываются у коллег — тоже делят риск. И иски к коллегам предъявлять не стесняются.
Итак, за конкуренцию платим мы. Но лучше — через страховку.
Газ в обмен на свободу[199]
Уже два премьер-министра удостоились титула «Единственный мужчина в своём правительстве» — Голда Моисеевна Мабович (по мужу — Меерсон, с 1956-го — Меир, Израиль) и Маргарет Хилда Робёртс (по мужу — Тэтчёр, Великобритания). В 2005-м на это звание претендовала и Юлия Владимировна Григян (по мужу — Тимошенко, Украина).
Увы, на её горизонте было изрядное облако. Так, 13-го апреля 2005-го она скоропостижно отказалась от поездки в Москву, намеченной на 15-16-е. Не удивительно: 12-го генеральный прокурор России Владимир Васильевич Устинов напомнил: уголовное дело, возбуждённое против неё Главной военной прокуратурой, не закрыто, а посему заявка на её международный розыск продолжает действовать.
По официальной справке, «Тимошенко обвинялась в том, что в сентябре — ноябре 1996 года организовала через посредника неоднократную передачу взяток нескольким должностным лицам Центрального управления материальных ресурсов и внешнеэкономических связей и Центрального организационно-планового управления Минобороны России за завышение цен на материально-технические ресурсы, поставляемые для Вооружённых сил РФ». В результате хорошо продуманной системы взаимозачётов российское Министерство обороны, по подсчётам военных юристов, недополучило от промышленно-финансовой корпорации «Единые энергетические системы Украины» (ПФК «ЕЭСУ») стройматериалы на $327 миллионов. Возглавляла корпорацию в тот период именно Юлия Владимировна.
Дело, судя по всему, не дутое. Достаточно напомнить: к тому времени по нему уже был осуждён начальник Главного управления военного бюджета и финансирования Министерства обороны РФ Георгий Семёнович Олейник. Генералы — везде особая каста, а уж в России вся армия почти всегда была государством в государстве. Вмешательство в её дела — в том числе и коммерческие — практически невозможно (если не считать чрезвычайных обстоятельств вроде крупномасштабной войны). Если уж человек столь высокого ранга попал на нары — значит, скорее всего и впрямь было за что.
Правда, остальные фигуранты уцелели. И не удивительно: по сравнению с ними даже генерал-полковник — мелочь. Судя по доступным мне публикациям,[200] в сделках участвовали два премьер-министра — Черномырдин (Россия) и Лазаренко (Украина), министр обороны России Родионов, глава «Газпрома» Вяхирев и его заместитель Шеремет, заместитель министра финансов Вавилов и другие чиновники Министерства финансов РФ. Кстати, Лазаренко сейчас осуждён в США, а Вавилов под следствием в России — но по другим делам.
Но Юлия Владимировна в России ни малейшим политическим весом не располагала. Более того, уже несколько лет была в числе главных антироссийских агитаторов на Украине. И вряд ли наши юристы отнеслись бы к ней не хуже, чем к Вяхиреву. Скорее — не лучше, чем к Олейнику.
Уклоняться от российского правосудия ей пришлось на удивление недолго. Уже 26 декабря того же 2005 года всё та же Главная военная прокуратура закрыла дело «на основании статьи 24 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с истечением сроков давности уголовного преследования». Иными словами, «караул устал».
Основание, как говорят юристы, нереабилитирующее. То есть (как, например, при амнистии) государство не объявило бывшую руководительницу украинской энергетики невиновной, а просто сказало: «Недосуг с тобой возиться».
Но, как сообщила прокуратура, «в соответствии с требованиями российского уголовно-процессуального законодательства Тимошенко согласилась с прекращением в отношении неё уголовного дела в связи с истечением срока давности». То есть не стала добиваться суда как средства полной очистки своей репутации.
Хотя возможности для борьбы у неё — судя по российским прецедентам — были. Например, в начале 1994-го Государственная Дума Российской Федерации амнистировала всех участников ГКЧП (1991-й) и октябрьской перестрелки (1993-й). Все заинтересованные лица приняли амнистию. Кроме одного. Генерал армии Валентин Иванович Варенников — участник Парада Победы — потребовал суда над собою. И был оправдан: враждебность к нынешней российской власти вовсе не гарантирует осуждение. Сейчас он довольно активно участвует в политике: член ЦК коммунистической партии, депутат Государственной Думы, председатель российской ассоциации героев и т. п.[201].
Григян — в отличие от Варенникова — преследовалась зарубежной для неё прокуратурой. Стало быть, могла рассчитывать на поддержку своей страны (где в тот момент все ветки власти возглавлялись её единомышленниками, а исполнительная и законодательная — даже подельниками по Майдану). Да и за океаном возлагают на неё столь серьёзные надежды, что скорее всего намекнули бы российским прокурорам: поумерьте пыл.
Конечно, на всякий чих не наздравствуешься. Мало ли вздорных обвинений выдвигают в адрес политиков. Но как раз Юлия Владимировна особо настаивает на своей кристальной чистоте. И вроде бы должна смыть со своих легендарных белых одежд малейшее подозрение. Не пожелала.
Правда, к тому времени госпожа Григян уже не была премьером и вообще не занимала официальных постов. 8 сентября 2005 президент Виктор Андреевич Ющенко отправил опасную конкурентку, чья популярность намного опережала его собственную, в отставку. Так что рассчитывать на иммунитет от международного розыска она не могла. Поэтому ей прекращение дела было весьма удобно. Но почему российские прокуроры не воспользовались ни одним из бессчётных законных способов продления срока следствия (иной раз — на десятки лет)? Почему политическое руководство России отказалось от столь удобного способа давления на одного из ярчайших лидеров рыжего — в целом довольно антироссийского — лагеря?
В промежутке между 13-м апреля и 8-м сентября произошло одно событие, чьи последствия в полной мере проявились в декабре 2005-го и первых числах января 2006-го. Руководитель «Нефтегаза Украины» — и, как положено всякому националисту (а уж главе Конгресса Украинских Националистов особенно), клинически чистый дурак — Алексей Григорьевич Ивченко инициировал пересмотр контракта с российским Газпромом. Его не устроил протокол от 23 июля 2004, где сказано: «В счёт полученного от Заказчика авансового платежа Исполнитель, в соответствии с Контрактом, окажет в период с 2005 по 2009 год включительно услуга по транзиту природного газа по территории Украины, исходя из ставки платы за транзит в размере 1.09375 долл. США за 1000 куб. м, газа на 100 км расстояния, которая не подлежит изменению сторонами». Он потребовал повышения оплаты Газпрома Нефтегазу.
Ему в ответ напомнили дополнение от 9 августа 2004 года к основному контракту, заключённому ещё в 2002-м: на весь период его действия сама Украина получала российский газ по $50 за тысячу кубометров — в 4–5 раз дешевле, чем её западные соседи. Причём цена поставок была увязана с ценой транзита так, что сама Украина платила лишь весьма скромную разницу.
Собственно, увязка цен установилась намного раньше. Ещё с 1997 года каждый седьмой кубометр, прокачанный по украинским газопроводам, оставался на Украине в уплату за её услуги. По сути, классический бартер. Ценовое же его выражение менялось. С 1997 по 2002 год 1000 м3 газа стоила Украине $80, а её прокачка на 100 км по украинской трубе — $1.6. Но за эти пять лет средняя цена нефти заметно упала. Цена газа привязана к усреднённой за достаточно долгий срок конъюнктуре нефтяного рынка. Поэтому в 2002-м обе контрактные цены снизились — за сам газ до $50, а за прокачку — до вышеупомянутых $1.09375. Соотношение же, отражающее реальные затраты на работу насосных станций и обслуживание газового хозяйства, сохранилось.
Кстати, советская нефть поставлялась другим членам Совета экономической взаимопомощи по ценам мирового рынка, усреднённым за последние пять лет. При стабильном росте конъюнктуры рынка это было выгодно нашим партнёрам. Но в середине 1980-х случился спад нефти — и они сразу потребовали перехода с бартерных долгосрочных контрактов на денежные расчёты по текущим ценам. Споры по этому поводу стали одним из стимулов к распаду СЭВ.
Рассуждения о взаимоувязке не убедили Ивченко. 23 августа 2005-го его заместитель Юрий Николаевич Немченко подписал протокол переговоров с Газпромом, где предложено «досрочное расторжение Дополнения № 4 от 9.08.2004 к Контракту между НАК «Нафтогаз Украины» и ОАО «Газпром» об объёмах и условиях транзита российского природного газа через территорию Украины на период с 2003 по 2013 год от 21.06.2002 г. и возврат авансового платежа ОАО «Газпром», осуществлённого в счет оплаты транзита природного газа через территорию Украины в 2005–2009 гг.», поскольку «НАК «Нафтогаз Украины» предложил рассмотреть вопрос досрочного расторжения Дополнения № 4 от 9.08.2004 к Контракту между НАК «Нафтогаз Украины» и ОАО «Газпром» об объёмах и условиях транзита российского природного газа через территорию Украины на период с 2003 по 2013 год от 26.06.2002 г. и возврата в 2005 году части денежных средств в размере 250 млн. долл. США с учётом возможности поставок 5 млрд. куб. м, по цене 50 долл. США за 1000 куб. м, и дальнейшего согласования возврата оставшейся суммы аванса в размере 1 млрд. долл. США при гарантированных поставках природного газа на сумму возврата аванса по цене 50 долл. США за 1000 куб.м.».
Дальнейшее общеизвестно. Как только «Нефтегаз Украины» избавил Газпром от обязательства платить дороже за транзит при любом подорожании самого газа, тот потребовал от Украины если не западноевропейскую цену, то по крайней мере далеко не внутрироссийскую. После долгих закулисных переговоров российский газ для Украины стал официально стоить $230 за 1000 м3. Правда, официально же Украина сейчас покупает газ только в Туркмении — в 2006 году по $60, а в 2007-м по $100 за 1000 м3. Транзит этого газа по российским трубам (по той же цене, по какой российский газ идёт по украинским) обходится ещё в $35 за 1000 м3. Причём цена транзита (и, стало быть, доход Украины от её газотранспортной системы) фиксирована до 2011 года. А вот цена газа пересматривается каждые полгода. И, как раньше, увязана с рынком нефти. А его падение в ближайшие годы не предвидится. То есть убытки Украины от решения Ивченко будут расти.[202]
Правда, поборники рыжего лагеря доказывают, что новый контракт даже выгоднее Украине, нежели прежний. И даже доказывают это арифметически.
По бартерному контракту Украина получала не больше газа, чем ей причиталось за перекачку. А то и меньше: Газпром постоянно ссылался на нехватку газа. Остальное приходилось покупать — в основном через посредство компании «Итера», связанной с Газпромом (и — по многочисленным слухам — с госпожой Григян) — на коммерческих условиях: формально считалось, что многие российские потребители используют не весь газ, законтрактованный у Газпрома, и соответственно продают излишки — например, той же «Итере».
Так, в 2005 году — когда ещё действовал старый контракт — примерно 15 млрд м3 Украина получила по бартеру — по $50 — и ещё примерно 5 млрд — по $160. Таким образом, затраты на газ формально составили $750 млн за бартерную и $800 за коммерческую часть — итого $1.55 млрд.
В 2006-м — по новому контракту — Украина получала весь потребляемый газ по $95 за 1000 м3. Итого за те же 20 млрд м3 — $1.9 млрд. Налицо переплата $350 млн.
Но в то же время в 2005-м Украина получила за транзит $1.47 млрд. А в 2006-м — уже $2.05 млрд. То есть дополнительно заработала $507 млн. Итого общий выигрыш при переходе на новые расчёты — более $150 млн.
Конечно, не весь этот выигрыш обусловлен новыми тарифами на прокачку. Немало помог и рост объёма транзита. Апологеты Ивченко полагают, что на этот рост он и рассчитывал.
Но дело в том, что вышеприведенный газовый баланс Украины состоит не только из бартерной и коммерческой частей. Его можно поделить и на части потреблённую и реэкспортируемую.
5 млрд м3, полученные Украиной по $160, немедленно направились в Румынию. Там их получила германская фирма (правда, аналитики утверждают, что она — «внучка» Газпрома). Далее этот газ распродан мелкими партиями по всей Западной Европе по местной рыночной цене — примерно $250. Итого суммарная прибыль от его перепродажи — $450 млн.
Конечно, далеко не все эти деньги получила Украина. Часть их оформлена как выплаты Украины Газпрому, что позволило сократить налоговые выплаты в Европе. Основную же часть «пилили» российские и украинские коммерческие структуры, причастные к этим поставкам. Но в любом случае $800, якобы уплаченные Украиной по коммерческим поставкам из России, можно не учитывать: реэкспорт компенсировал их с лихвой.
За газ же, потреблённый самой Украиной, в 2006 году заплачено на $675 млн больше, чем в 2005-м. Даже с учётом роста выплат за транзит республика потеряла около $170 млн.
Более того, сам этот рост транзитных выплат — тоже фиктивный.
Сравнительно скромная цена газа объясняется тем, что закуплен он не в России — та согласна продавать его Украине только по той же цене, что и западноевропейским партнёрам. За вычетом расходов на транзит газа по самой Украине выходит — на её восточной границе — $230 за 1000 м3 — цена заведомо непосильная для большинства украинских потребителей.[203]
На запутанных переговорах в декабре 2005-го и начале января 2006-го было решено, что Россия в любом случае гарантирует прокачку по своим трубам всего, что Украина закупит в других местах. Фактически единственное место, где нашёлся свободный газ, — Туркмения. Она согласилась продать Украине газ по $60. Ещё $35 получает Россия за прокачку.
В расчёте на один кубометр и километр тарифы одинаковы. Это естественно: и трубы, и насосы одинаковые, строились одновременно и по одному стандарту, так что и эксплуатационные расходы совпадают. Но трубы от Туркмении до Украины длиннее всей Украины. Поэтому и плата за транзит больше. $700 млн, если считать весь полученный Украиной газ, и $525 млн, если учесть только непосредственно потреблённый.
Если бы транзит туркменского газа шёл по прежним тарифам, Украина заплатила бы около $479 млн за весь поставленный газ и $359 млн за потреблённый. То есть общая потеря на тарифах составила $220 млн за весь и $156 млн за потреблённый газ. Как видим, даже если учитывать не всё, Ивченко никакой выгоды республике не принёс.
Правда, похоже, учитывать надо всё. Реэкспортная схема, много лет используемая газовыми дельцами, после рыжего бунта перестала работать. Переворотчики 2004-го особо хвастаются чистотой своих рук. Да и не удивительно: в оппозиции много не нахватаешь. Попытка же встроиться в накатанный маршрут обернулась скандалом. В частности, именно реэкспорт в Румынию объявлен ключевым аргументом в пользу рыночности цены поставок газа Украине.
Строго говоря, реально Украина и до газового конфликта получала из Туркмении — по сравнительно рыночной цене (за 1000 м3 — $44 в самой Туркмении и $58 на границе Украины с Россией) — больше, чем из России: например, в 2004-м — 36 млрд м3. На этот газ тоже распространилось предложенное Ивченко повышение тарифов. Строго говоря, одно время за транспортировку отвечала отдельная компания «Еврал», договорившаяся с Газпромом о сниженном тарифе: туркменским газом подпитывались некоторые близлежащие потребители Газпрома, а на Украину попадал газ из более удобных мест в самой России. Но к 2004-му официально действовала — и зафиксирована межправительственными протоколами несколько лет подряд — симметрия тарифов. И несложно подсчитать: на указанном объёме газа Украина потеряла почти $638 (а если бы продолжались поставки через «Еврал» — то даже $756) млн в год. Поистине национализм пагубен для любой страны и любого народа, хоть ненадолго подпадающих под его обаяние!
Чисто технически Украина и сама способна потребить все 20 млрд м3 в год, ранее получаемые из России. При прежней схеме поставок её предприятия и население испытывали заметные перебои. Но «съесть-то он съест, да кто ж ему даст!» На рынке важен не технический, а платёжеспособный спрос. Его же на Украине до недавнего времени и на 15 млрд мэ российского газа не набиралось: даже при сверхльготных условиях поставок — в поддержку не слишком антироссийской власти — не прекращались жалобы на дороговизну газа.
Но и это ещё не всё. 2006 годом жизнь не кончилась. А на 2007-й Туркмения потребовала уже по $100 за 1000 м3. То есть до конца этого года Украина заплатит собственно за газ — без учёта транспортной составляющей — ещё на $800 млн больше за все поставки по контрактам и на $600 млн больше за потребление по прежним нормам. Легко видеть, что вся разница транзитных платежей — $290 млн, если учитывать весь газ, и $350 млн, если учесть только потреблённый — не окупает этих потерь. Чистый убыток для Украины составляет более $500 млн и $250 млн соответственно.
Причём до конца 2009-го — на весь срок действия контракта, расторгнутого по инициативе Ивченко — подешевения нефти и газа не предвидится.[204] Значит, даже в лучшем для себя случае Украина в ближайшие три года заплатит $ 1.5 млрд, если продолжит получать по 20 млрд м3 в год, или $750 млн, если ухитрится остаться в рамках прежних норм потребления.
Вдобавок этот лучший случай маловероятен. По мнению большинства экспертов, по крайней мере до конца президентства Буша нефть будет в основном дорожать. При растущих ценах долгосрочные контракты выгодны покупателю. Отказавшись от контракта, покупатель Ивченко сыграл на стороне продавца.
Конечно, Газпром тоже сыграл далеко не самую пассивную роль. Ещё в июне 2005-го на переговорах с Украиной о режиме транзита и поставок газа он потребовал увеличить до среднеевропейского уровня цену за газ ($160–170 за 1000 м3) и тариф за газовый транзит в Европу, а также перейти к полностью денежной, а не натуральной оплате транзита и изменить методику расчёта цен на газ. Но сами-то переговоры начались по инициативе «Нефтегаза Украины»!
Более того, идея отказа от бартера — тоже не газпромовская. 28 марта 2005-го — при первом визите в Москву — Ивченко предложил председателю правления «Газпрома» Алексею Борисовичу Миллеру повысить транзитный тариф для российского газа, транспортируемого через Украину в Европу, до рыночного уровня и перейти на оплату живыми деньгами, а не поставками газа, как во все предыдущие годы.
В порядке курьёза отмечу: заодно Ивченко, по утверждению русской Википедии, хотел делить поровну доходы, получаемые от транзита туркменского газа на Украину посредническими фирмами — в частности, номинально российско-австрийской нефтегазовой компанией RosUkrEnergo AG. Той самой, которая потом — после устроенной им разрухи — стала номинально же контролировать все поставки газа на Украину. Но оцените саму идею: изымать в пользу Украины половину денег, заплаченных ею же, — и за транзит газа для неё же!
Впрочем, на расчёты живыми деньгами Газпром согласился — при условии перехода на коммерческое ценообразование по поставкам. Там хорошо представляли себе последствия такой коммерции.
Впрочем, премьер-министр Украины не глупее газпромовцев: Юлия Владимировна хорошо представляла себе все эти тонкости — как отмечено выше, она успела поруководить единой энергосистемой Украины. Поэтому уже на следующий день она заявила: без бартерного газа страна не сможет обеспечить дешёвый газ населению и коммунальному сектору.
Цены газа для этих потребителей субсидируются украинской промышленностью. К началу переговоров предприятия жилищно-коммунального хозяйства получали в основном российский газ, население — более дешёвый из собственных украинских месторождений (они невелики, но для населения достаточны), а промышленность — туркменский, до реформ Ивченко самый дорогой. Подорожание российского газа позволяло «Нефтегазу Украины» требовать с ЖКХ большей платы за газ (что в свою очередь обернулось бы ростом тарифов на услуги). А перед президентскими выборами кандидаты соревновались в щедрости обещаний избирателям — и бюджет был свёрстан соответственно.
Затяжные переговоры «Нефтегаза Украины» с Газпромом касались ещё одной темы. На них хоронили проект газотранспортного консорциума.
Идея консорциума возникла довольно давно. Газпром, как известно, старается взять под свой контроль все газопроводы, ведущие к конечным потребителям. Владельцы транзитной структуры не желают терять доходы. Поэтому возникла идея совместного владения. В консорциум должны были войти представители поставщика — России, транзитёра — Украины, основного потребителя — Германии. Разнонаправленные интересы всех троих было куда проще согласовывать в рамках единой структуры.
Увы, лебедь, рак да щука не сдвинули проблему украинского газопровода. Переговоры о консорциуме тянулись несколько лет — и Украина неукоснительно срывала любые соглашения. Очевидно, чем мутнее вода, тем больше могут из неё извлечь умелые рыбаки. Особенно когда воду мутят эффектные лозунги о недопустимости разбазаривания национального достояния.
Точку в переговорах поставил лично президент Украины. 26 апреля 2005-го он провёл многочасовые переговоры с Миллером. Украина не была готова передать в консорциум всю свою газотранспортную систему. Газпром не хотел финансировать только строительство нового газопровода «Богородчаны-Ужгород» — эта часть проекта была выгодна одной Украине. Да и потенциальные партнёры — германская Ruhrgas, польская PNG&G и французская Gas de France — также устали от капризов и уже не проявляли особого желания участвовать в консорциуме. Словом, у проекта явно не было будущего — и Ющенко с Миллером наконец признали это публично. Идея взаимовыгодных решений умерла. Путь к переговорам «с позиции силы» был открыт.
Собственно, тактику Газпрома предсказать было несложно. Если Украина требует европейских тарифов на прокачку газа, невзирая на все предыдущие соглашения — то и цена газа для неё будет европейская, опять же независимо от всего предыдущего. Нельзя разорвать только половину соглашения.
Итог всех попыток «Нефтегаза Украины» забеременеть только наполовину подведен заявлением Газпрома (http://gazprom.ru/text/news/2005/12/18439.shtml) в декабре 2005-го: «Дополнение № 4 (от 9 августа 2004 года) к Контракту об объёмах и условиях транзита российского природного газа по территории Украины на период с 2003 по 2013 год не отменяет необходимости определения условий транзита российского газа через территорию Украины межправительственными Протоколами. В 2006 году это дополнение может иметь силу лишь в случае, если Протоколом на 2006 год будет установлено, что услуги по транзиту российского газа, во-первых, будут оплачиваться газом, и, во-вторых, его цена будет зафиксирована в размере 50 долл. за 1000 куб. м. Если Протокол не подписан, или подписан с другими условиями, это дополнение теряет силу, что прямо следует из Контракта».
Понятно, правительство России не желало никаких протоколов взамен расторгнутых Украиной. И не только из-за откровенной враждебности рыжих политиков к северному соседу. Но и потому, что их поведение не оставляло ни малейшей надежды на то, что новые протоколы окажутся долговечнее прежнего.
Итоговые соглашения, заключённые уже в январе и описанные выше, представляют собою развёрнутую иллюстрацию к поговорке «Как аукнется, так и откликнется». Кто же просил Ивченко аукаться?
Как известно, опаснее дурака дурак с инициативой. Но Ивченко — не глава государства. Его инициативу формально было кому остановить.
Руководитель Конгресса Украинских Националистов теоретически обязан был предупредить о своём шаге во взаимоотношениях с сопредельной державой вождя блока «Наша Украина», куда конгресс входит — президента Ющенко. Тем более что тот ещё и за внешнюю политику отвечает.
Но Ющенко (как многие писаные красавцы — вспомните хотя бы Брежнева или Касьянова) редко портил лицо морщинами от напряжённой умственной деятельности. Обычно они переваливают все свои проблемы на подчинённых. Когда Ющенко возглавлял Национальный банк Украины, реальную работу делал его первый заместитель Владимир Семёнович Стельмах,[205] когда был премьером — опять же первый заместитель Юрий Иванович Ехануров.
Правда, Ющенко накопил некоторый опыт банковской работы: при банкротстве руководимого им банка «Украина» — бывшего украинского отделения агропромбанка СССР, где он работал с 1987-го, а с ноября 1990-го был заместителем председателя правления и с апреля 1992-го исполняющим обязанности председателя — он умудрился выйти сухим из воды. И не удивительно: к тому времени, как следователи начали разбираться в выданных «Украиной» необеспеченных кредитах, Ющенко уже был кандидатом в руководители Национального банка Украины, а с 26-го января 1993-го возглавил его.
Впрочем, многие эксперты полагают, что он и на новом посту не оставлял прежний банк своими заботами. Многие проведенные через «Украину» махинации — вроде памятных и в России фальшивых авизо — довольно трудно организовать без секретных сведений, доступных разве что верхушке главного банка страны. Но официальных обвинений глава Нацбанка пока не получил.
Как бы то ни было, ничто из прежнего опыта Ющенко не даёт основания считать, что он прилично разбирается во внебанковской экономике — не говоря уж о дипломатии. Так что скорее всего он готов был подписать любое решение, предложенное его однопартийцем Ивченко.
Вдобавок Ивченко ссылался именно на собственные ющенковские идеи. Президент уже в первые месяцы своего правления призывал к отмене всех бартерных соглашений и полному переходу на денежную форму взаиморасчётов. Мол, в Европе бартер не практикуется — значит, и Украине негоже. Независимо от того, сколь близко к истине столь оптимистичное представление о западной практике, для Ивченко любой начальственный чих мог стать руководством к безоглядному действию.
Впрочем, мог быть у Ющенко и вполне рациональный политический мотив. Как известно, нынешняя Украина отчётливо поляризована и территориально, и хозяйственно. Чем западнее, чем ближе к Галичине (с 1197-го независимой и пытавшейся колонизировать юг Руси, в XVIII–XX вв. усиленно воспитывавшейся Австрией и Польшей в антирусском духе, в 1939-м захваченной Сталиным и присоединённой к Украине), тем меньше крупных предприятий и больше симпатий к западному образу жизни. Владельцы самых энергоёмких производств живут в основном на востоке и поддерживают бело-голубых политиков. Подорожание газа ослабило прежде всего их бизнес — и соответственно уменьшило возможности по финансированию антирыжей политической деятельности. А удар по рядовым жителям всей страны — вполне допустимые в войне (в том числе и политической), побочные разрушения.
Зато остановить Ивченко могли на втором сверху этаже исполнительной власти. Вряд ли руководитель одной из крупнейших хозяйственных структур Украины — причём принадлежащей государству — мог действовать без ведома премьера. Особенно если учесть, что сама эта структура когда-то входила в сферу хозяйственной деятельности Юлии Владимировны.
Более того, если один из документов, регулирующих газовые взаимоотношения, подписан на правительственном уровне, то и требовать пересмотра этих взаимоотношений можно только с санкции правительства. В качестве премьера госпожа Григян могла просто дезавуировать первые же заявления Ивченко. Но ограничилась, как отмечено выше, публичными жалобами на неприемлемость отмены бартера — хотя могла просто заблокировать её.
Так что винить за подорожание газа на Украине надо в первую очередь изящную даму, в своё время заслужившую титул «газовая принцесса».
Понятно, что к восточному бизнесу она относилась не лучше Ющенко. Вспомним хотя бы перепродажу ею «Криворожстали»,[206] изъятой у Виктора Михайловича Пинчука — зятя предыдущего президента Леонида Даниловича Кучмы и одного из богатейших людей Украины — и Рината Леонидовича Ахметова — богатейшего бизнесмена Украины, фактического руководителя донецкого делового клана и соответственно главного финансиста возглавляемой Януковичем партии регионов. В пору предвыборной агитации госпожа Григян называла множество других предприятий, приватизированных, на её вкус, незаконно — но ограничилась лишь одним, поскольку многие другие сомнительные сделки были совершены её единомышленниками.
Кроме того, Юлия Владимировна достаточно умна, чтобы понимать: Виктор Андреевич не позволит ей надолго засесть на посту, откуда легче всего попасть в то самое кресло, куда он вскарабкался с боем, массовыми фальсификациями и многодневной многотысячной истерикой в центре столицы. Ещё принимая из рук президента Ющенко премьерские полномочия, она вряд ли сомневалась, что будет уволена задолго до парламентских выборов — чтобы не располагать на них слишком уж мощным административным ресурсом. И заранее постаралась, чтобы её преемники на посту премьера гарантированно имели меньшие, нежели она сама, возможности для развития экономики страны.
Но есть, похоже, у странной бездеятельности (а по некоторым слухам — и активного закулисного подталкивания Ивченко) Юлии Владимировны ещё один — не столь очевидный, но вполне правдоподобный — мотив.
Газпром, конечно, далеко не вся российская власть. Но всё же весьма ощутимая её часть. От 23 августа, когда «Нефтегаз Украины» подписал собственный приговор, до 26 декабря, когда было закрыто дело Тимошенко, можно даже по московским пробкам не один раз добраться от улицы, названной в честь выдающегося химика-органика и нефтехимика академика Сергея Семёновича Намёткина (где возвышается штаб-квартира Газпрома), до Большой Дмитровки (где стоит Генеральная прокуратура России).
Так что очень может быть, что Юлия Владимировна оплатила свою свободу миллиардами долларов, уже перетёкшими — и в ближайшие годы продолжающими течь — в кассу Газпрома из карманов всех граждан Украины.
Прошлое бьёт по будущему[207]
2011.04.07 на пленарном заседании Общественной палаты Российской Федерации заслушано более трёх десятков докладов о нынешнем положении детей в стране и перспективах изменений их состояния. Картина, мягко говоря, далеко не радостная. По ходу заседания мне довелось обсуждать услышанное с соседями по залу. Довольно быстро пришёл к выводу: по меньшей мере 9/10 перечисленных сложностей и несчастий можно довольно простыми и очевидными цепочками причинно-следственных связей вывести всего из двух — но стратегических! — ошибок коммунистических идеолУХов — поворота от промышленной экономики к сырьевой после 1973 года и поворота от государственного капитализма к частному после 1985-го.
О человеческом аспекте сырьевой экономики я писал очень много. В частности, в «Бизнес-журнале» посвятил этому добрую дюжину заметок в 2007—08-м. Поэтому сейчас лишь вкратце укажу ключевые взаимосвязи этого вида хозяйствования с темой обсуждения в Общественной палате.
Чем глубже разделение труда, тем выше его производительность. В промышленной экономике, где труд может быть сколь угодно разнообразен, каждый может найти себе применение. Сырьевая же экономика монокультурна, число возможных в ней видов деятельности невелико. Если буровую вышку должны обслуживать десять человек с разными обязанностями, то добавление ещё сотни не ускорит бурение ни на минуту. Зато делить нефть придётся уже не на десятерых. Поэтому желаемое число жителей сырьевой страны ограничено. Отсюда, в частности, упадок здравоохранения[208] и отказ государства от насаждения физической культуры и здорового образа жизни.
Те же, кто ещё не устранён из жизни, должны поглупеть достаточно, чтобы не понимать, что их ждёт. Да и не нужны сырьевой экономике умные: большинство употребляемых в ней технологий опирается на давно разработанные рецепты, и новые разработки востребованы в ничтожном количестве. Кроме того, умным человеком сложнее манипулировать: по американской поговорке, собака виляет хвостом потому, что она умнее хвоста, а если бы хвост был умнее, он бы вилял собакой.[209] Отсюда, в частности, упадок образования, выхолащивание его смысла, подмена законоцентричного образования, исходящего из единства мира и цельности управляющих им закономерностей, зазубриванием разрозненных фактов без понимания их взаимосвязей и взаимозависимостей.
Вторая стратегическая ошибка отразилась на наших детях прежде всего потому, что частный капитализм даже в промышленной экономике относится к образованию не вполне положительно. Тут в полной мере проявляется одна из проблем, чью сложность либертарианство полагает обоснованием полного отказа от общего владения чем бы то ни было в пользу частного — избыточность употребления общедоступных благ. Частный владелец далеко не всегда поощряет дополнительное профессиональное совершенствование своих сотрудников: вдруг кто-то из них, обретя лучшую квалификацию, предпочтёт иную работу, унося с собой все ресурсы, вложенные фирмой в его обучение?
По сходным соображениям социальный пакет — от медицинской страховки до абонемента в фитнес-центр — предоставляется только самому работнику. Членов его семьи включают в пакет разве что на условиях кредита, подлежащего погашению при увольнении.
Государственный капитализм рассматривает всю страну как единое производственное предприятие, а всех её граждан — как работников этого предприятия. Если не действующих в данный момент, то по крайней мере потенциальных или же когда-то действовавших. Соответственно общедоступные ресурсы используются заведомо с пользой для предприятия. Ему нужны кадры высшей квалификации, здоровые, умные и творческие. Да ещё и уверенные в своём благополучии после утраты работоспособности — чтобы не экономили силы, а всецело отдавались труду. А в каком из множества цехов и конструкторских бюро они будут работать — не так уж важно. Даже специальность можно поменять в меру сил и способностей: лично я — инженер-теплофизик по диплому — сразу после института ушёл в программисты, да и среди моих знакомых немало перепробовавших далеко не одну профессию.
Разве что уход на другие предприятия может быть ограничен. Так, в брежневские времена эмигрант из СССР должен был возместить государству часть расходов на образование, ещё не погашенную его трудом. Как правило, лет черед десять после ВУЗа платить при выезде уже не приходилось. Хотя бы потому, что первые три года после высшего образования человек работал там, куда его распределяла государственная комиссия. В те годы это казалось насилием над личностью. Нынче многие выпускники, обивающие пороги десятков кадровых служб, могут долго завидовать тогдашнему принуждению.
Государственный капитализм в полной мере сформировался как средство выхода из предыдущей Великой депрессии. Трое совершенно разных по убеждениям и личным привычкам политиков — Иосиф Виссарионович Джугашвили, Фрэнклин Делано Джэймсович Рузвелт, Адольф Алоизович Хитлер — в совершенно разных странах построили удивительно сходные системы. Это доказывает: государственный капитализм — не историческая или политическая случайность, а неизбежный и необходимый этап развития общества.
Правда, в СССР после Джугашвили многие компоненты государственного капитализма убиты по идеологическим соображениям. Никита Сергеевич Хрущёв удушил налогами и прямыми запретами кустарей вроде портных и сапожников, промышленные артели, перевёл немалую часть сельскохозяйственных артелей — колхозов — в государственные предприятия — совхозы. Но общая структура экономики в основном сохранилась.
Почвой для нынешней Великой депрессии послужил демонтаж государственного капитализма и возврат к частному, где единственными ограничителями действий каждого хозяйствующего субъекта служат конкуренты и потребители. Маргарет Хилда Алфредовна Робёртс удостоилась даже титула железной леди за решительность при разрушении сложившейся структуры своей родной страны. Роналд Уилсон Джон-Эдвардович Риган не уступал ей прежде всего в силу своей легендарной недальновидности: хороший актёр второго плана и в политике всего лишь освящал действия советников.
Впрочем, Михаил Сергеевич Горбачёв и его главный политический советник Александр Николаевич Яковлев многократно затмили своей недальновидностью даже Ригана. Правда, после развала СССР и разрушения его экономической структуры они не раз уверяли, что изначально стремились к уничтожению коммунизма. Но их метания на ключевых партийных постах доказывают: они просто пытались отвечать на сиюсекундные вызовы, вовсе не задумываясь о долгосрочных последствиях своих рывков.
Именно открытие «на поток и разграбление» нашего богатейшего хозяйства удержало частный капитализм во всём мире от очередного, уже назревшего кризиса. «Железную леди» уже в 1990-м сменил Джон Абрахам-Томасович Мэйджор — слишком уж сильно били по карману большинства британцев катастрофические нестыковки между звеньями экономики. Да и Джордж Хербёрт Уокёр Прескоттович Буш, сменивший в 1988-м Ригана, в 1992-м не переизбран: на экономическом спаде избиратель ищет новые решения и лица.
Сейчас наш потенциал, созданный в режиме государственного капитализма, уже далеко не достаточен для подкормки частного — даже в нашей стране, не говоря уж обо всех наших победителях в Третьей мировой — «холодной» — войне. Отсюда и обвал, до поры до времени маскируемый безудержными финансовыми манипуляциями — прежде всего в Соединённых Государствах Америки.
Между тем государственный капитализм строит Китайская Народная Республика. И пока более чем успешно.
Не берусь гадать, нужно ли для выхода из нынешней Великой депрессии в целом и спасения наших детей в частности вновь построить у нас государственный капитализм, рьяно отрицаемый экономическими советчиками нашего президента.[210] Слишком уж много нового появилось в стране и мире после 1930-х. Но в том, что последепрессионный строй будет очень мало похож на классический частный капитализм времён Карла Генриховича Маркса или Эдуарда VII Алберта Албёртовича Саксен-Кобург-Гота Британского, сомневаться не приходится. Выход из безвыходного положения — там, где был вход.
Приросшая маска[211]
Джордж Уокёр Буш в молодости был весьма умён: в Йельском университете даже средняя успеваемость даётся далеко не всякому, да и степень Master of Business Administration в Гарварде не дарят. Соответственно на первых своих выборах — в 1977-м, в палату представителей — он, упирая на образование и деловой опыт, обещал применить во благо избирателей весь свой интеллект.
Его конкурент тоже был умён. Поэтому построил кампанию вокруг вопроса: что этот яйцеголовый может понимать в наших с вами — простых американцев — нуждах? И с этим лозунгом легко выиграл: в Америке умных любят не больше, чем где бы то ни было ещё.
Буш сделал надлежащий вывод: пообещал, что таким способом его больше никто не одолеет. И начал старательно валять дурака.
Чего стоят хотя бы легендарные бушизмы! Вот лишь несколько расхожих примеров: незнание очевидного (вопрос бразильскому президенту: «У вас тоже есть негры?»); преуменьшение («Мы готовы вести работу с обеими сторонами, чтобы снизить уровень террора до уровня, приемлемого для обеих сторон»); оговорки (к Елизавете II: «Вы принимали участие в торжествах в нашей стране по случаю двухсотлетия её создания в 17… в 1976-м году»); тавтология («Мы должны быть готовы к непредсказуемым событиям, которые могут произойти, а могут и не произойти»); синтаксическая путаница («нужно время, чтобы восстановить хаос и порядок — порядок из хаоса»)… Похоже, Буш знает: экспромты нужно тщательно репетировать.
Главной цели Буш добился: избран в 1994-м губернатором Техаса, а в 2000-м — голосами меньшинства граждан, зато большинства мелких субъектов федерации — президентом Соединённых Государств Америки. Причём главным его соперником — кандидатом от демократов — на президентских выборах был Алберт Арнолд Гор — сын изобретателя водозащитных мембранных тканей GoreTex и главный при Клинтоне куратор развития Интернета, а потому символ американских высоких технологий в частности и интеллекта в целом.
Увы, на победном пути случилась и невосполнимая потеря — Буш утратил доверие окружающих.
Дело даже не в том, что по косвенным измерениям, опубликованным в 2001-м, IQ Буша — всего 90 (меньше нормы и вдвое меньше, чем у его предшественника Клинтона). Главное — даже ближайшие соратники Буша относятся к каждому его слову с предубеждением, сомневаются в разумности его указаний, готовы действовать по своему усмотрению вопреки президенту.
В американской исполнительной власти все федеральные службы подчинены непосредственно президенту. Иных звеньев, координирующих работу административных структур, просто не предусмотрено. У такой организационной экономии немало достоинств, хорошо известных любому деловому человеку. Но есть и по меньшей мере один крупный недостаток: когда компетенция главного организатора сомнительна, управленческий механизм работает враздрай.
Я Буша понимаю. Ибо накопил сходный опыт. Сам ещё в юности (из опасения, что хроническая болезнь — недержание языка — доведёт до Сибири) развил свои естественные нестандартности до репутации записного чудака: мол, с ним общаться интересно, но взять с него КГБ нечего. Сейчас, когда и возраст (55), и статус (не только журналиста, но и политического консультанта) вроде обязывает остепениться, к продолжению чудачеств принуждают не только собственные привычки, выработанные десятилетиями, но и привычное отношение знакомых и незнакомых. Даже в высокие кабинеты хожу в том же разгрузочном жилете о 26 карманах, что выручает меня при постоянных разъездах (не только по Москве, но и по нескольким республикам Союза).
Правда, жилет — не только визитная карточка (я не раз мелькал в нём на экране самых разнообразных телепередач), но ещё и своеобразный тест: если уж хозяин кабинета, невзирая на мой наряд, согласился выслушать — значит, скорее всего достаточно умён, чтобы следить не за формой, а за содержанием, и отнесётся к совету всерьёз. Добрую половину репутации врача, юриста и консультанта обеспечивает умение выбирать себе клиентов.
Как бы то ни было, привычное отношение окружающих зачастую создаёт немалые сложности. Причём сталкиваются с этими сложностями не только личности, но и сложные структуры разных уровней.
Реза Пехлеви, захватив шахскую власть, в 1920-е немало постарался, чтобы Персию вновь стали именовать древним словом Иран. Больно уж много негативных ассоциаций впитало средневековое название. От Персии ждали сочетания восточной лени и безалаберности с немотивированной жестокостью. Пехлеви же хотел развития в европейском духе (причём считал этот дух вполне соответствующим иранской традиции: не зря же первые индоевропейские языки — да и многие индоевропейские мифы — возникли в горной части Ирана).
Совсем недавно фирма Lucky Goldstar (как красиво: счастливая золотая звезда!) изрядно потратилась на ребрэндинг из Goldstar в LG. На старый брэнд налипло немало упрёков в низком качестве. А сейчас её продукция, насколько я могу судить, на равных конкурирует по меньшей мере с Samsung — что для рынка бытовых электротоваров весьма пристойно.
Новые брэнды создаются, конечно, не только по репутационным причинам.
Badische Anylin und Soda Fabrik придумала Emtec ради отделения производства носителей информации от чисто химических технологий, сохранивших прежний брэнд BASF.
Брэнд Audi возник по семейным обстоятельствам. Конструктор Август Хорьх не сошёлся в характерах с родственниками и решил разделить автофирму, созданную на их деньги. Возник жёсткий спор: кому владеть фамильным брэндом? Один из младших совладельцев — ещё гимназист — вспомнил латинское правило: audiatur et altera pars — выслушай и другую сторону. Все сообразили: немецкое horch, как и латинское audi, означает «слушай».
Эту заметку я начал набрасывать при очередном заезде в родную Одессу. Здесь недавно завершена замена брэнда UMC (Ukrainian mobile communications — украинские мобильные коммуникации) на брэнд МТС (мобильные телесистемы) — та купила UMC несколько лет назад. На репутацию это вряд ли повлияло. Зато появился новый рекламный мотив — единство сети в нескольких республиках былого Союза (и соответствующие тарифы). Сейчас МТС усиленно поглощает брэнд Jeans, в своё время выделенный ради активного охвата молодёжи: нынче мобилизовано уже почти всё население, так что выгоднее подчёркивать широту сети и выгодность внутрисетевых звонков.
Иной раз брэнд меняется просто со сменой собственника. Например, известный гонщик «Формулы-1» Эдди Джордан, уйдя с трассы, создал — как и многие его предшественники — собственную команду. Увы, в поиске конструкторов и спонсоров он оказался куда менее удачлив, чем в гонке. Команду «Eddie Jordan Racing» перекупил российский бизнесмен Алекс Шнайдер и назвал в честь своей фирмы «Midland». На его рекламе спортивные провалы сказались не лучшим образом — и команду перекупил нидерландский производитель эксклюзивных спорткаров «Spyker». По завершении своей рекламной кампании автостроители продали игрушку, ежегодно поглощающую многие миллионы, индийскому Orange India Holdings. Так что на трассу нового сезона команда, занявшая в 2007-м последнее место (ниже оказалась лишь «McLaren Mercedes», дисквалифицированная за утечку к одному из её конструкторов сведений из «Scuderia Ferrari Marlboro»), выходит под названием «Force India». Дальше видно будет: в этом тысячелетии команда ещё ни разу не поднялась в первую половину турнирной таблицы, а оставаться на трассе просто благодаря тому, что для эффектности старта нужна толпа хотя бы в пару десятков болидов, даже заядлым болельщикам Королевских Гонок надоедает довольно быстро.
Пример неудачливой гоночной команды в очередной раз напоминает: сколь ни разнообразны причины изменения брэнда — а всё же на изрядные расходы, неразрывно связанные с переучиванием аудитории (или, как сейчас говорят, с повторным обеспечением лояльности клиентуры), чаще всего идут именно в тех случаях, когда прежняя репутация начинает откровенно мешать.
Интересно, какими словесными и действенными мудростями порадует нас Буш, когда ему — исчерпавшему законный срок пребывания на вершине политики своей страны — уже не надо будет выглядеть простаком?[212]
Прусские орденоносцы и российский рынок[213](*)
Большинство черт нашего представления о немецком национальном характере фактически присуще далеко не всем немцам (не говоря уж о народах, отпочковавшихся от немецкого сравнительно недавно — как нидерландцы — или всё ещё, невзирая на все политические превратности, остающихся его частями — как австрийцы и люксембуржцы). Говоря о типичном немце, мы чаще всего воображаем представителя одного из множества княжеств и королевств, сформировавших когда-то Германский Союз — Пруссии.
Пруссия действительно во многом типична. Ведь именно вокруг неё сформировалась в 1870-м Вторая Германская империя.
До того веками лидировала Австрия, чей правящий род Хабсбург (от названия родового замка Habichtsburg — ястребиное гнездо) не только дал Священной Римской империи германской нации множество императоров, но заодно и возглавил несколько других держав (так, в XVI–XVII веках Хабсбурги правили Испанией — величайшей в ту пору империей). Но в 1866-м Австрия проиграла Пруссии войну — и осталась вне новой империи.[214] А после поражения в Первой мировой войне Австрии запрещено воссоединение с остальной Германией, и после Второй мировой запрет подтверждён.
Вдобавок Россия долгое время была знакома в основном с остзейскими немцами — с земель, нынче именуемых прибалтийскими республиками. Это в основном потомки рыцарей из тех же религиозных орденов, кои создали прусское государство. После завоевания Прибалтики Петром Великим остзейцы верно служили новой державе. Русские сталкивались с ними постоянно — и привыкли считать их манеры самыми немецкими.
Многие прусские порядки — предельное выражение каких-то общегерманских черт. Многие распространились на империю в силу законодательной преемственности. Но по меньшей мере один обычай, не закреплённый законом, стал общегерманским просто благодаря своей логичности. Как только в Пруссии — а потом в Германии — кто-то получал все высшие награды, немедленно учреждалась новая — или хотя бы придумывались дополнительные отличия к существующей (вроде дубовых листьев к железному кресту) — дабы каждому, включая и только что награждённого, и впредь было ради чего стараться.
Советский Союз пару раз попадал в ловушки, объявляя какую-нибудь государственную награду высшей из возможных. Правда, наша смекалка позволяла выбраться из собственноручно созданного тупика.
Первый наш орден — Красного Знамени РСФСР — стал основой почётного революционного оружия — то есть его крепили к эфесу шашки либо рукоятке пистолета. А при создании Союза в статут соответствующего союзного ордена просто не включили оговорку о верховенстве.
Высшим был и орден Ленина. Поэтому, учреждая звание Героя Советского Союза, решили вручать героям именно его — вместе с соответствующей грамотой. Золотая Звезда появилась позже — но и её тоже вручали вместе с орденом Ленина, и носили вместе с орденом (или хотя бы орденской лентой).
Орден Победы объявили не высшим в стране, а высшим полководческим. Благодаря этому награждение (за арест Антонеску и объявление войны немцам) румынского короля Михая фон Хохенцоллерн-Зигмаринен[215] не вызвало конфуза: на груди монарха орден Ленина был бы явно неуместен.
«Даже самая красивая девушка Франции не может дать больше, чем имеет — но может повторить». Нашими орденами можно было награждать многократно. Орденом Победы трое — Василевский, Джугашвили, Жуков — награждены дважды (в первый раз — за Курскую дугу). Для дважды Героев Советского Союза и Социалистического Труда (а также для кавалеров обеих наград) установлено дополнительное отличие — бронзовый бюст на родине. Среди кавалеров орденов Красного Знамени и Ленина были и восьмикратные.
Исключение составил орден Славы. Им награждали только солдат — от рядового до старшины (в авиации — ещё и младших лейтенантов). Кавалер всех степеней ордена автоматически производился в офицерский чин, так что в дальнейшем мог получать награды из другой линейки.
Надстройке наградной лестницы мешает ещё и традиция давать высшей степени награды номер 1. В этом смысле остроумнее поступили масоны: в их внутренней иерархии первая степень — низшая, так что высшие можно вводить по мере надобности. Говорят, сегодня высшая — 33-я. Российские народовольцы, приняв ради конспирации сходную систему обозначений, до такой высоты властной пирамиды не дошли: члены исполнительного комитета — то есть высшие руководители — именовались агентами третьей степени доверия.
Впрочем, масоны свою деятельность не афишируют. А вот среди систем публичных наград прусская — а потом германская — продумана лучше советской. В целом же обе соответствовали главной цели — максимально мобилизовать людей на выполнение задач, поставленных государством.
Но общество — даже социалистическое — не сводится к государству. Потому и стимулами в нём должны быть не только казённые награды.
Правда, и они до некоторой степени котируются во внегосударственных делах. Российское звание поставщика двора его императорского величества не только давало стабильный госзаказ, но и привлекало множество клиентов, ибо удостоверяло качество продукции. СССР учредил множество специальных наград за труд — от медали «За трудовую доблесть» до звания Героя Социалистического Труда. Люди, удостоенные таких наград, пользовались искренним уважением (а заодно обретали дополнительный вес в советской системе распределения материальных благ и услуг).
Как видно из приведенных примеров, награды за труд полезны ещё и тем, что обретают некое материальное выражение. А уж главная оценка труда — деньги — и подавно нужна для превращения в житейские блага.
Потребление же благ физически ограничено: попробуйте-ка съесть пару кило чёрной икры в один присест! Если работаешь только ради достатка — рано или поздно дойдёшь до предела, где материальный стимул просто исчезает.
Правда, деньги образуют ещё и капитал — инструмент зарабатывания денег. Но далеко не каждого увлекает сам процесс использования капитала.
Человеку зачастую приятен заслуженный отдых на приемлемом для него уровне благосостояния. Но для экономики в целом уход самых активных и удачливых (а другие редко получают возможность приостановить работу до официальной пенсии) несомненно вреден. При всей моей личной нелюбви ко многим изделиям Microsoft я не думаю, что их качество заметно улучшится после ухода Уильяма Генри Гейтса Третьего от активного руководства фирмой.[216]
Чем хорош рынок — он в значительной степени самоуправляется. Зачастую решения возникающих в нём проблем формируются сами собою ещё задолго до того, как проблема в полной мере осознана.
Практически вся писаная история полна обличениями роскоши. Время от времени случались даже прямые гонения на неё. Римские цензоры высматривали любые проявления морального разложения — включая мужские стрижки в греческом стиле (длинные и потому требующие ухода) или слишком широкие цветные полосы на белой тоге (в ту пору натуральные краски были недёшевы). Религиозный фанатик Джироламо Савонарола довёл богатейшую Флоренцию до массового демонстративного аскетизма. Пуритане — чья протестантская этика породила в конечном счёте нынешнее общество демонстративного потребления — начинали с отлучения от церкви за неподобающе дорогую одежду или обувь (не говоря уж о женских украшениях).
И сегодня хватает рьяных речей против роскоши. Добрая половина Африки вымирает с голоду — а в Западной Европе и Северной Америке охотно покупают сверхкомфортные лимузины «Майбах»[217] и бюстгальтеры из сплошного слоя бриллиантов. В Сочи гостиницы пустуют — а олигархи с шикарными девицами в Куршавель ездят. Да и умные дома, активно пропагандируемые тем же Гейтсом, не только весьма недёшевы, но ещё и оставляют без куска хлеба многих, кто может пристойно зарабатывать в качестве домашней прислуги.
Но даже куршавельские девичьи забавы оплачены кем-нибудь более умелым и ловким. А уж сами деловые люди — а заодно и организаторы производственных процессов, и изобретатели, и актёры с художниками — должны знать: сколько бы они ни нажили, им всё равно есть чего желать — и значит, есть ради чего и впредь напрягать все свои творческие силы.
Рынок стихийно выстроил систему стимулов в прусском духе.
Власть собственности[218]
Последняя прижизненно изданная книга Егора Тимуровича Гайдара («Власть и собственность», СПб, «Норма», 2009) состоит из двух частей — недавно написанной «Смуты и институты» и созданной ещё в августе-сентябре 1994-го «Государство и эволюция». Первая посвящена в основном неизбежным последствиям обрушения делегитимизированных государственных управленческих структур и независимо от воли автора приводит к выводу: всякий призывающий к революции призывает к массовому убийству.[219] Вторая большей частью демонстрирует пагубность вмешательства государства в дела частных собственников и призывает установить надёжную защиту от него — как в виде законов и практики их исполнения, так и (прежде всего) в виде обычая.
Но другой безоглядный реформатор — Пётр I Алексеевич Романов (Великий) — предупредил: всуе законы писать, коли их не исполнять. Прежде чем строить систему всесторонней и непрошибаемой защиты частного собственника от государства в целом и отдельных чиновников в частности, не худо бы проверить: возможна ли сия защита вообще, и если да, то в какой мере полезна обществу.
Недавний пожар в пензенском клубе «Хромая лошадь», помимо прочего, доказал российским гражданам то, что мировой опыт (в том числе и опыт подобных заведений) доказывает с незапамятных времён: полное самоустранение государства из любого направления бизнеса открывает этому бизнесу прекрасную возможность стать опасным для общества в целом. И не по чьему бы то ни было злому умыслу. Конкуренция в отсутствие контроля вынуждает к рискованным решениям. Эволюция, порождённая конкуренцией, рано или поздно заполняет все экологические ниши — в том числе и смертельно опасные. Живут же люди даже на склонах действующих вулканов, ибо вулканический пепел формирует довольно плодородную почву, и прибавка урожая понуждает рисковать. Приходится государству изгонять крестьян с Везувия и рестораторов из подвалов. Потому что больше — некому: страховая компания (как известно из любимого мною либертарианского учения, прекрасный заменитель большинства контролёров) в худшем случае поднимет тариф — так ведь не каждый задумывается о страховке даже от несчастного случая.
Чисто коммерческая деятельность государства тоже вряд ли устранима. Так, интервенции на зерновом рынке — едва ли не единственный способ стабилизации его конъюнктуры на фоне естественных природных колебаний урожайности: любой коммерческий субъект старается использовать неустойчивость в своих интересах, и мировой опыт давно доказал недостаточность фьючерсных контрактов для снятия раскачки — не говоря уж о выравнивании — столь масштабного рынка, как продовольственный. Да и по многим иным видам сырья соображения в пользу государственной собственности на недра ничуть не менее почтенны, нежели в пользу частного владения полезными ископаемыми.
Но допустим, мы — то ли ради чистоты теории, то ли в надежде на экономические выгоды ничем не ограниченной конкуренции — ухитримся действительно искоренить всякое государственное вмешательство в экономическую жизнь. Правда, для этого придётся скорее всего вовсе отказаться от государства. Ведь экономика неотделима от всех прочих сторон жизни.
Скажем, библиотеки и филармонии посягают на священное право перекупщиков рукописей получать сверхприбыль от продажи каждого экземпляра книги и звукозаписи отдельному владельцу (а в идеале — даже от каждого отдельного прочтения и прослушивания[220]). Значит, государственное финансирование этих очагов культуры ущемляет интересы сих почтенных хозяйствующих субъектов и должно быть прекращено ради незапятнанности либертарианской святыни.
Подобные мелочи мало беспокоят квалифицированных теоретиков — например, гениев австрийской экономической школы. Закроем музеи. Сделаем платным (в крайнем случае — через механизм долгосрочных кредитов, уже используемый на Западе) всё образование. Передадим полицейские функции частным агентствам: в Соединённых Государствах Америки даже государственные полиции разделены между местными властями — от субъекта федерации до городского района — и весьма неохотно делятся информацией о преступлениях и преступниках (хоть между собой, хоть с Федеральным бюро расследований), так что там от введения коммерческой тайны в сфере охраны правопорядка мало что изменится. Заведём наёмную армию (очень удобную в агрессии против заведомо слабого соседа, но для обороны заведомо непригодную). Заменим пенсионное и медицинское обеспечение, пожарный и санитарный надзор бдительностью и щедростью страховых компаний. Словом, приведём практику в соответствие с теорией. И посмотрим, как теория нас за это похвалит.
Впрочем, можно обойтись и без теории — ограничиться доступным опытом.
Легендарная российская семибанкирщина — следствие не только жесточайшего противостояния власти Бориса Николаевича Ельцина с оппозицией Геннадия Андреевича Зюганова, но и слабости власти самой по себе. Если бы Ельцин надеялся выиграть президентские выборы 1996-го без массированной поддержки средств массовой информации (или если бы эти средства не имели коммерчески выгодной возможности в 1995-м втаптывать его рейтинг ниже плинтуса), Чубайс не затеял бы передачу влиятельным бизнесменам крупных кусков государственной собственности на условиях, гарантирующих её изъятие в случае победы Зюганова, дабы новые владельцы подпёрли фигуру действующего президента всеми своими деньгами и журналистами.
Знаменитейший из семёрки — Михаил Борисович Ходорковский — в целом прав, утверждая: основная доля его экономии на налогах протекла через щели действовавшего закона. Но деликатно умалчивает: щели прорублены депутатами, взятыми на содержание им и его фирмой.
Более того, в преддверии парламентских выборов 2003-го Ходорковский скупал уже не отдельных политиков, а целые партии. Если бы его не арестовали на основании еще уцелевшей части законов — в скором будущем никакое его деяние не было бы подсудным.
Михаил Борисович — далеко не первый покупатель законов. Так, в Соединённых Государствах Америки сразу после Гражданской войны 1861—65-го эта практика стала общепринятой и общеприемлемой нормой. И сопровождалась столь же безудержной, как у нас в 1990-е, монополизацией экономики. Что давало соответствующим бизнесам всё больше покупательной способности.
Американскую лавину остановили два ключевых закона — антимонопольный и о лоббировании. Первый закон изначально нацелен против профсоюзов, но президент (1901—09) Теодор Теодорович Рузвелт развернул его в сторону, противоположную намерениям авторов. Второй же требует от бизнеса и политиков публиковать все сведения о своих контактах, дабы избиратели сами решали, нужно ли им вновь голосовать бюллетенями за этих политиков и долларами за этот бизнес. Конечно, даже в этих рамках бизнес доселе контролирует основную часть американской политики. Но до беспредела 1890-х там уже далеко.
В России закон о лоббировании, разработанный по американскому образцу заблокирован прежде всего усилиями всё того же Ходорковского — и получил через коммерческие СМИ такую репутацию, что и по сей день никто не рискует компрометировать себя внесением в парламент новой его версии. Лично я бы уже за одно это отдал под суд и Михаила Борисовича, и многих журналистов, выступивших тогда по его указке.
Поборники Ходорковского несомненно правы, указывая: он вовсе не уникален — его коллеги в ту эпоху творили практически то же самое. О нём я пишу подробно просто потому, что именно его дела исследованы судом, а решения суда в свою очередь подробно разобраны специалистами.
И его пример, и вся отечественная и мировая практика неукоснительно показывают: как только власть уходит из бизнеса, он сам становится властью. И, как правило, заметно более диктаторской. А потому в интересах рядовых граждан — включая мелкий и средний бизнес, чьи представители не могут в одиночку покупать целые партии — не слабая или изолированная от экономики власть, а равномощная крупному бизнесу и умеющая ему противостоять. Чтобы эти две главные силы, формирующие структуру общества в целом, взаимно удерживали друг друга от прогулок по нашим головам.
Убийственная защита[221](*)
Шестую заповедь Моисея — «не убий» — зачастую считают абсолютной. В частности, ею обосновывают отмену смертной казни.
Я против казни: даже самые надёжные и многоступенчатые судебные системы не застрахованы от ошибок, а смерть пока не поддаётся кассации. Но Моисей тут ни при чём. В еврейском, как и в русском, убийство и казнь — слова разные. Более того, сам же Моисей не только благословил завоевание Святой Земли, но и довольно подробно расписал различные виды казней, предписанные его последователям, и основания их применения.
Впрочем, желающих быть святее папы римского хватало и до Рима, и даже до Моисея. Зелёные призывают распространить заповедь на животных. Для начала хотя бы отказаться от кожаной обуви и одежды, не говоря уж о натуральном мехе. А там и от животной пищи избавиться. Рекламное табло на Пушкинской площади уже показывает ролик Всемирного фонда дикой природы, призывающий отказаться от икры ради спасения осетров.
Правда, по меньшей мере 9/10 нынешних осетров рождены не на естественных речных просторах. Хотя бы потому, что едва ли не все нерестовые реки давно зарегулированы или загрязнены десятки лет назад. Так, Волга перекрыта столькими плотинами, что до родных нерестилищ рыбам просто не добраться. Всевозможные каскадные рыбоходы и даже рыбные лифты эффективны разве что в воображении разработчиков. Вот и приходится прикаспийским странам содержать десятки рыбозаводов, где осетры не только выклёвываются из икринок, но и доращиваются до размера, уже непосильного большинству хищников. Удовольствие не из дешёвых. Но торговля икрой, приносимой осетрами после вольного морского выпаса, окупает все затраты.
А если икру отвергнут? Рыбозаводы придётся закрыть. Разведение осетров прекратится. И в скором будущем каспийское стадо исчезнет. Пожелание защитить биологический вид обернётся его полным истреблением.[222]
Сия напасть коснётся не одного осетра. Современные коровы, может быть, ещё способны прокормиться в вольной природе (если не помрут от мастита — мучения коровы, не выдоенной вовремя, трудно вообразить разве что добросердечным зелёным) — но уж от волков явно отвыкли защищаться (да и дикие их сородичи способны в лучшем случае поддерживать с хищниками шаткое равновесие). А уж соболя и норки, регулярно выпускаемые зелёными фанатиками из разгромленных звероферм, в лучшем случае пару недель держатся в живых — и уж подавно не успевают продлить свой род.
Моисей оставил куда больше десяти заповедей. Он, например, запретил своим последователям есть свинину. Общеизвестная причина запрета описана, например, в http://awas.ws/POLIT/ERUDITIA/SALO.HTM «Национальный наркотик».[223] Но глубокие знатоки иудейской традиции называют и другую причину. Если курица при жизни даёт яйца, овца — шерсть, а корова — молоко, то свинья может послужить человеку только после того, как будет убита. Разводить живое только ради смерти — аморально.
Рассуждение вполне достойное нынешних зелёных. И последствие вполне зелёное. Иудеи (как и мусульмане, принявшие тот же запрет) свиней не разводят. Если бы не другие народы, домашних свиней в природе просто не было бы. И кому от этого легче? Уж точно не свиньям: лучше погибнуть во цвете лет на бойне, чем вовсе не родиться.
Правда, нынче спрос на свинину так велик, что израильтяне ухитрились обойти Моисеев запрет. Впрочем, свиней растят только для продажи неиудеям. И содержат на паркетных полах — чтобы не осквернять святую землю прикосновением нечистого животного.
Строго говоря, Моисеев запрет касается не одной свиньи. Иудею можно потреблять только животных, жующих жвачку и обладающих раздвоенными копытами.[224] Поэтому в Израиле проблемы не только со свининой, но и с крольчатиной. А вот жираф соответствует канону. Лакомство не из дешёвых, в традицию не вошло — но некоторые древние израильские цари себе позволяли. Того и гляди, Израиль жирафьими фермами обзаведётся. И поголовье грациозных красавцев умножится тысячекратно. Вопреки призывам зелёных.
Если же мы последуем высокоморальному пожеланию не вкушать и не носить убоины, человечество не слишком пострадает. Современные технологии — проклинаемые всё теми же зелёными — уже позволяют создавать неплохие заменители не только кожи и меха, но и мяса. А поскольку необходимость — мать изобретательности, можно надеяться на дальнейшее совершенствование технологий одевания и прокормления вплоть до полного равенства с природными достижениями. Может быть, даже опередим природу: годы напряжённой мысли сопоставимы миллиардами лет случайной эволюции.
Зато тем, кого зелёные намерены защитить, придётся плохо.
Кому нужно кормить курицу, если ни яйца не съесть, ни белым мясом не полакомиться, ни даже полётом полюбоваться? Кто станет разводить хищных, капризных и прожорливых норок, если зелёные активисты грозятся все норковые шубы краской залить? Кто вытерпит специфический свиной или коровий аромат, если из шкуры сапог не сшить?
Человек бывает альтруистичен, когда может это себе позволить. В обозримом будущем благосостояние человечества вряд ли поднимется до уровня, позволяющего содержать миллиарды голов всевозможного скота без ощутимой пользы от него. Идеал зелёных обернётся массовым истреблением всяческой живности — вплоть до утраты многих тысяч культурных пород (то есть необратимым сокращением биологического разнообразия, которое всё те же зелёные требуют неукоснительно хранить).
Необходимая часть разума — способность предвидеть. Последствия всех зелёных предложений более чем очевидны. Если сами зелёные не в состоянии понять, к чему призывают — разума в них нет. А если поняли, но всё ещё манят нас в пропасть — нет в них не только разума, но и совести.
Дифференцированные наказания[225]
Приказ «Пленных не брать!» неизменно рассматривается как свидетельство наивысшей возможной степени ожесточения командира — да и самих бойцов: далеко не всякому под силу обрушить удар на руки, поднятые в общепонятном жесте безнадёжной сдачи на милость победителя. Но военная теория осуждает сие крайнее деяние не столько за выход из рамок, сформированных за тысячелетия развития цивилизации (с тех самых пор, как производительность труда выросла настолько, что человек смог кормить не только себя самого, и стало выгодно не убивать поверженных врагов, а обращать их в рабство), сколько по простой прагматической причине. Боец, попавший в безвыходное положение, может (а в некоторых армиях при определённых обстоятельствах даже должен) сдаться — и тем самым облегчит задачу победителей. Если же он знает, что при любом своём поведении будет убит — он будет драться с мужеством отчаяния, до последней капли своей (а если очень повезёт — то чужой) крови.
Угроза «в случае сопротивления в плен брать не будем» иной раз сама по себе способна побудить противника к полному отказу от сопротивления. В романе «Эра милосердия» и фильме «Место встречи изменить нельзя» Глеб Егорович Жеглов именно таким способом принудил банду «Чёрная кошка» сдаться. Но коль скоро пугающие слова не подействовали в нужном нападающему направлении — он может быть уверен, что встретит сопротивление куда более ожесточённое, нежели если бы сам не пытался ожесточить своё войско.
Верная смерть иной раз грозит не только воинам, чей противник решил пленных не брать. Первый документально известный афинский законодатель Драконт составил в 621-м году до нашей эры кодекс, предусматривающий за любое преступление одно и то же наказание — смерть. По античной легенде, Драконт объяснил: «Я счёл даже малое нарушение закона достойным столь строгой кары, а для большего нарушения не нашёл кары ещё строжайшей».
Результат превзошёл все ожидания — хотя был предсказуемо логичен. Дотоле мелкий воришка или уличный хулиган мог ожидать публичной порки, отсидки в тюрьме (даже лучшие камеры той эпохи пострашней любого нынешнего карцера) или в худшем случае чего-нибудь вроде доселе принятого мусульманским законодательством отсечения согрешившей руки. Теперь же — перед лицом неизбежной смерти — стало бессмысленно воздерживаться от деяний пострашнее, кои в старое время карались столь же сурово, как и по новому закону. Афины охватила невиданная дотоле волна насилия, разбоя, убийств.
Естественно, кодекс Драконта продержался недолго. Уже в 594-м году до нашей эры Солон отменил большинство его законов, сохранив смертную казнь лишь за убийство. Именно Солон — а не Драконт! — вошёл в классический перечень семерых греческих мудрецов, чьи изречения были записаны в Дельфийском храме Аполлона: от Солона там слова «Познай самого себя» (для справки — остальные изречения таковы: Биас — «Большинство людей дурные»; Хилон — «Будь предусмотрителен»; Клеовул — «Соблюдай во всём меру»; Периандр — «Всё обдумывай»; Питтак — «Замечай удобное время»; Фалес — «Поручительство приносит заботу»). От Драконта же осталось разве что расхожее выражение «драконовские законы».
Увы, человечество издревле освоило нехитрое искусство многократно наступать на одни и те же грабли. Бессмысленно жестокие законы издавались ещё много раз. Одна из эпох драконствования оставила в английском фольклоре поговорку: «Если тебя повесят за овцу — почему бы не украсть ещё и ягнёнка?» Впрочем, за кражу ягнёнка тогда тоже вешали.
Кстати, о повешении. Под конец жизни, устав от непрестанной борьбы со всевозможными формами казнокрадства, Пётр I Алексеевич Романов решил издать указ простого содержания: кто украдёт достаточно для покупки верёвки — на этой верёвке и будет повешен. Генерал-прокурор (с 1722-го, когда сама эта должность недрёманого государева ока впервые возникла) граф Павел Иванович Ягужинский предупредил: в случае полного воплощения указа в жизнь император останется вовсе без подданных. Он, конечно, несколько преувеличил: скажем, среди крестьян мало кто располагал технической возможностью хищения государственного имущества. Но бывший денщик (Пётр многих своих ближайших сподвижников провёл через эту должность, где мог изучить их в мельчайших личных деталях) если даже не знал историю драконтова кодекса, то по крайней мере инстинктивно почувствовал неизбежное последствие избыточной свирепости. Вступи указ и впрямь в силу — выражение «не по чину берёшь» стало бы едва ли не самым расхожим: коли уж всё равно погибать — отчего бы не гульнуть предсмертно!
После Петра Великого имперское уголовное законодательство претерпело немало изменений. В основном — в сторону смягчения. И не только вследствие общего совершенствования нравов. Слишком уж очевидны новым законодателям последствия положения, кратко и красочно описанного рязанским, а впоследствии тверским, вице-губернатором Михаилом Евграфовичем Салтыковым (более известным как писатель Н. Щедрин): «Свирепость законов российских умягчается единственно необязательностью соблюдения оных».
Советская эпоха ознаменовалась жутчайшим всплеском жестокости (не только со стороны большевиков — их конкуренты вроде анархистов и оппоненты вроде конституционных демократов и монархистов свирепствовали не меньше: Гражданская война была начата вовсе не большевиками — желающих пострелять в ближнего своего ради приведения его к единомыслию хватает под всеми флагами во всех народах во все эпохи). 1937 год у всех на слуху только потому, что под нож мясорубки впервые попали многие из тех, кто в предыдущие два десятилетия старательно её раскручивал. Основная масса жертв большевизма — в том числе и жертв его юридического инструмента — случилась не после, а задолго до прославленной даты. Общеуголовное же законодательство и практика его применения как раз с того года начали изрядно смягчаться.[226] Скажем, печально знаменитый «закон о трёх колосках» почти вышел из употребления. Ибо провоцировал крестьянина, с голодухи подобравшего эти самые колоски на колхозном поле, заодно и в общий амбар залезть.[227]
Смертная казнь ныне понемногу выводится из употребления. Не в последнюю очередь потому, что преступнику, чьи деяния под неё подпадают, терять уже нечего, и он готов убивать всякого, кто попытается его задержать, кто в принципе может на него донести, кто может его опознать…
Нынешняя замена смертной казни — пожизненное заключение — также не имеет промежуточных степеней. И хроника спецтюрем для исполнения этого наказания (вроде печально знаменитого «Белого лебедя» изобилует жуткими кадрами: преступника водят по коридорам в уродливо неудобных позах, в них же удерживают во время обыска, даже обед в дверное окошечко передают лишь после того, как обитатель камеры отойдёт в дальний угол и станет враскоряку лицом к стене… Всё это — не дань жестокости тюремщиков, а необходимый элемент техники безопасности: пожизненнику терять нечего, а потому надо физически исключить всякую возможность его нападения на окружающих.
Возможностью казнить и миловать располагает не только государство. Нынче во многих коммерческих структурах возрождается практика, весьма популярная в XIX веке: штрафы за нарушения (от опоздания на работу до ошибки при раскладывании товара). Мало кто из управленцев задумывается, почему столь естественная — да ещё и весьма выгодная — мера наказания вышла из массового употребления. В лучшем случае вспоминают слышанные в советские времена рассказы о росте могучего влияния рабочего движения по мере формирования авангарда трудящихся — коммунистической партии. Между тем всё куда проще. Когда штрафы снижают реальную зарплату до уровня, не соответствующего психологически приемлемой норме, любой начнёт работать спустя рукава: ведь дальнейшее падение не приведёт к качественным изменениям благосостояния. А то и уволится с отчаяния: не пропадать же с голоду — лучше хоть на пособие по безработице сесть.
Наказание должно быть соразмерно вине, да ещё и стимулировать возврат к законопослушанию. И законодателю, и менеджеру верно дозировать тяжело. Но необходимо. А то и бизнес захиреет, и государство развалится.
Иерархия мышления[228]
Среди расхожих объяснений катастрофического для нашей страны начала Великой Отечественной войны на одном из почётных мест — краткая формула «армию обезглавили». Статистика пугает: из пятерых первых Маршалов Советского Союза трое расстреляны, из дюжины первых командармов второго ранга не выжил никто… В целом за 1937—40 годы советские вооружённые силы лишились примерно сорока тысяч командиров.
Пристальный взгляд на ту же статистику не подтверждает легенду. Из тех самых сорока тысяч командиров по политическим мотивам уволено менее четверти. Самые же частые причины отставки — банальные разгильдяйство, пьянство, хулиганство, рукоприкладство. Более того, около десяти тысяч командиров — в том числе половина обвинённых в политических преступлениях — ещё до начала войны вернулись в строй.
Но главное — армия изначально сконструирована в расчёте на неизбежность потерь, даже на верхушке пирамиды. На смену командирам — в том числе и казнённым — пришли другие — и не обязательно худшие.
Посмотрим на первую пятёрку маршалов. Военные теоретики могут ещё долго спорить, как вписывались в экономическую реальность первой пятилетки рассуждения Михаила Николаевича Тухачевского, расстрелянного в 1937-м, о необходимости сотни тысяч танков — пусть и слепленных навешиванием котельного железа на трактора (в Одессе во время осады в 1941-м так делали легендарные танки НИ — «На испуг»; один из них, невзирая на все попытки независимой украинской власти объявить войну и победу в ней неукраинским делом, всё ещё стоит на постаменте) — для защиты Союза от всех возможных угроз одновременно.[229] Но у западных специалистов несомненно есть основания считать основателем теории глубокого манёвра не его, а Семёна Михайловича Будённого, при Никите Сергеевиче Хрущёве объявленного конюхом, добравшимся до маршальской звезды лишь благодаря знакомству с Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Да и Василий Константинович Блюхер, погибший на допросе в 1938-м, в том же году воевал с японцами ещё слабее,[230] чем маршалы второй волны Кирилл Афанасьевич Мерецков и Семён Константинович Тимошенко — с финнами в 1939—40-м. А уж если вспомнить польскую кампанию 1920-го, за которую Джугашвили якобы мстил Тухачевскому в 1937-м — так сам Тухачевский с расстрелянным в 1939-м Александром Ильичом Егоровым[231] действовали в ней ничуть не лучше выживших Будённого с Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Словом, гибель Блюхера, Егорова и Тухачевского вряд ли была для нашей армии непоправимой потерей.
Но за легендой — реальный печальный факт. В первые месяцы войны командование советскими войсками оказалось далеко не блестящим. По сравнению с французами, чья военная доктрина была полностью зарыта в линию Мажино, наши сражались лучше. Но всё же управленческие провалы очевидны. И, как правило, чем выше стоял управленец — тем глубже проваливался. Из этого правила вырвались разве что Генеральный штаб и Ставка Верховного главнокомандования. А дивизионные катастрофы были страшнее полковых, фронтовые — кошмарнее армейских…
Тут сказалось и германское воинское искусство: глубокие манёвры групп армий ставили перед высшим командованием задачи куда сложнее, чем перед рядовыми бойцами. Но от внимания ограничившихся рассмотрением сражений 1941-го ускользает главная причина — болезнь роста наших вооружённых сил.
За четыре года — с середины 1937-го до начала боёв — наша армия выросла впятеро (флот — заметно меньше, но тоже подрос). Военно-учебные заведения готовили в основном низшее звено — лейтенантов. Прочие командные вакансии заполнялись повышением по службе всех, кто не проявил явной профессиональной непригодности.
Между тем каждая управленческая ступень требует новой системы мышления. Рота — строго по приказу — стоит насмерть или бьёт в заданную точку. Батальонный командир подбрасывает резервы атакованной роте или выбирает место ротного удара. Полковой — отслеживает обходы своих позиций или выискивает пути обхода противника. И так далее. Вдобавок на каждом новом уровне командир получает средства усиления, недоступные этажом ниже. Скажем, артиллерия так и делится: на ротную, батальонную, полковую, дивизионную, корпусную, РГК (резерв главного командования)… Всем инструментам — от взвода до армии, от ранцевого огнемёта до авиации дальнего действия — надо ставить взаимосогласованные задачи, выбирая каждому оптимальные места и способы приложения.
Должностной рост сопровождался дополнительным обучением. Средний уровень образования командиров к 1941-му заметно вырос по сравнению с 1937-м. Но всё же от формальной подготовки до полного вживания в новую логику размышлений и новый выбор объектов приложения мысли проходит немалое время. А главное — без опыта хотя бы манёвров (не говоря уж о реальных боевых действиях) мышление остаётся абстрактным, не учитывает в полной мере окружающую действительность.
В мирное время офицера повышают в звании через несколько лет службы, давая время освоиться с новыми задачами и способами их решения. Теперь же сотни тысяч командиров перескочили через ступень, а то и две, за пару лет. Понятно, их мысль оставалась в плену шаблонов и приёмов, усвоенных ранее.
Дмитрий Григорьевич Павлов лихо командовал республиканской танковой бригадой в испанской гражданской войне. За это возглавил автобронетанковое управление Рабоче-Крестьянской Красной Армии, где тоже оказался неплох. Да и в финской войне действовал куда лучше большинства. Так что командовать Белорусским военным округом его поставили не без оснований. Но когда округ в одночасье стал Западным фронтом, Павлов начисто утратил управление. Не только из-за того, что проводную связь рвали диверсанты и осколки, а использование радиосвязи ограничивал тогдашний устав — во избежание прицельного огня по командным пунктам, выявленным радиопеленгацией. Главная ошибка Павлова — постоянные разъезды по армиям, а то и дивизиям. Он пытался управлять на привычном, уже освоенном, уровне, ибо задач фронтового масштаба и методов их решения не чувствовал.[232] В измене его обвинили зря,[233] но смертную казнь он несомненно заслужил хотя бы тем, что согласился перейти на уровень, явно не соответствующий его возможностям, и не отдал управление более подходящим людям.
Впрочем, у Павлова были основания самолично управлять дивизиями. Ведь их возглавляли, как правило, тоже недавние выдвиженцы с приличным опытом командования разве что батальоном. Может быть, потому и было в армии к концу 1930-х столько пьяниц, что они понимали нехватку своих возможностей?
К концу 1941-го года наши командиры постепенно усвоили тактические приёмы остановки немецких глубоких прорывов и вытеснения немцев со статических позиций. Добить окружённых немцев впервые удалось к концу 1942-го под Сталинградом. А уже в 1944-м планирование ударов шло по всему фронту от моря до моря: советское командование изучило тонкости мышления на высшем стратегическом уровне.
Экономические битвы не столь явно кровопролитны. Но тоже идут на самых разных уровнях — от тактики размещения дополнительной кассы в магазине до стратегии выбора принципиально новых направлений развития целых отраслей, а то и общих рынков десятков стран. Понятно, на каждом уровне нужны свои типовые рецепты, свои навыки мышления.
Хороший менеджер, как правило, здраво оценивает масштаб, в котором может эффективно работать. И зачастую, доведя фирму или подразделение до предела своей компетентности, переходит на новое место, уступая своё кресло специалисту большего размаха. Даже если дело — его собственное.
Стивен Пол Джобс ушёл из основанной им Apple, когда размах и разнообразие проектов превысили его управленческие возможности. Когда рыночная доля фирмы вновь сократилась до посильного ему предела, он вернулся — и первым делом свёл число моделей до 4–6 вместо прежних десятков. Да и ключевое направление работы теперь одно — дизайн ради комфорта. Зато на этом пути Джобсу, похоже, нет равных: никто из моих знакомых, опробовавших яблочную продукцию, не хочет переключаться на иную.[234] Сооснователь же Apple Стефен Гэри Возняк не вернулся до сих пор: нашёл себя в затеях покомпактнее. Вот достойная позиция ответственного руководителя!
Человек — это звучит дорого[235](*)
Вторую мировую часто называют Войной Моторов. Но моторы, как известно, не рождаются и не лечатся без посторонней помощи. Результаты войны в значительной степени зависели от работников, создающих технику на заводах и ремонтирующих её в полевых условиях.
По части ремонта наибольшие чудеса творили немцы. Ставка на традиционно высокое мастерство создала службу, сопоставимую по возможностям с крупными заводами. Даже система учёта потерь техники строилась исходя из того, что танк остаётся на балансе, пока цела хотя бы табличка с заводским номером: остальное к ней прикрутят и приварят в мастерской.[236]
Советские рабочие обладали в среднем куда меньшим опытом. Соответственнно и ремонтные службы в строевых частях у нас были заметно слабее. Если самолёты — сравнительно немногочисленные — по возможности ещё чинились на аэродромах, то танк, чьи повреждения не мог устранить сам экипаж при помощи простейшего оборудования (так, козловой кран для извлечения мотора крепился прямо к опорам на самой броне), отправлялся в тыл на ремонтный завод либо вовсе списывался и заменялся новым, с конвейера.
Зато у нас было несравненно лучше отлажено серийное производство. Ибо его рассчитывали прежде всего на неопытных рабочих.
Скажем, великий конструктор артиллерии Василий Гаврилович Грабин с началом войны радикально изменил устройство своих пушек — устранил едва ли не все технологические операции, требующие высокого индивидуального мастерства. В результате горьковский завод № 92 имени Сталина увеличил выпуск в 18 раз: одних трёхдюймовок ЗиС-З[237] там за войну выпустили сотню тысяч.[238]
Т-34 военных лет сделан явно грубее первых образцов. Например, щели в люках моторного отделения так выросли, что немецкие пехотинцы ухитрялись, пропустив танк над собой и прыгнув на него сзади, без особого труда заливать туда бензин прямо из канистры. Немалая часть броневых деталей — прежде всего башня — из катаной стала литой: пришлось заметно нарастить толщину и соответственно утяжелить танк, чтобы сохранить прежнюю снарядостойкость. Разве что воздушный и масляный фильтр усовершенствовались — и то лишь потому, что изначальные варианты были вовсе неработоспособны.[239]
Примеры можно множить. Едва ли не вся новая советская боевая техника обладала в среднем несколько худшими служебными характеристиками, нежели предвоенные образцы, отлаженные в расчёте на неторопливый выпуск и тщательный ремонт. Зато её стало несравненно больше, чем у немцев.
Результат очевиден. Немцев мы завалили — вопреки расхожему мнению — не трупами бойцов, а техникой. Потери от боевых причин в Красной Армии всего на 1/10 больше, чем в вермахте[240] и его союзниках.
Правда, суммарные потери военнослужащих у нас выше чуть ли не на ½. Ведь в советских — в отличие от немецких — лагерях для военнопленных условия вполне соответствовали международным конвенциям. Мы не мстили за массовую гибель наших пленных от голода, болезней и непосильного труда. Основная часть захваченных нами врагов вернулась домой, что и создало впечатляющую разницу в итоговой отчётности.
Вот кто и впрямь довольно долго заваливал врага своими телами — так это британские и американские моряки. Не военные, а торговые. Средства борьбы с германскими подводными лодками (конвои, эхолокаторы, коротковолновые — замечающие перископ — радары) сформировались лишь через пару лет после начала полномасштабной войны. Да и заметное число конвойных авианосцев для противодействия пикировщикам и торпедоносцам построили далеко не сразу. До того «волчьи стаи» гросс-адмирала Карла Дёница и «кондоры» рейхсмаршала Германа Геринга охотились за транспортами почти беспрепятственно. Американцы ответили чисто индустриальным способом. Первые транспортные суда серии Liberty водоизмещением 14 150 тонн и грузоподъёмностью 9140 тонн со сварными корпусами, заложенные в начале 1941-го, строились около 230 дней. Но уже к концу 1942-го от закладки до спуска на воду проходило всего 6 недель. 18 верфей с тысячами субподрядчиков выпускали в день по три транспортника. Немцы просто не успевали их топить. Основная часть из 2751 построенных до конца войны Liberty (а также созданных на их основе 534 сухогрузов Victory и 490 танкеров Т2) до самого последнего дня боёв ходила через Атлантику, обеспечивая Великобританию провиантом, советскую промышленность стратегическим сырьём (от олова и натурального каучука до алюминия и пороха), а открывшийся в конце концов Второй фронт — оружием и боеприпасами. Да и необъятные пустые просторы тихоокеанского театра военных действий переходили под американский контроль не столько усилиями боевых кораблей, сколько по мере развития транспортного флота.
В целом Вторая мировая знаменовала полный разрыв со старинной ремесленной традицией бережного отношения к вещам. Сейчас старый подход бытует разве что в самых нищих уголках планеты. В самом деле, если ручная работа по замене крана переносной газовой плиты стоит едва ли не четверть самой плиты — куда проще не возиться с починкой, а купить новую. Часы — на протяжении нескольких веков символ механического искусства — обходятся, как правило, в несколько раз дешевле услуг ремонтника (правда, за часами долго сохранялась роль показателя благосостояния тех, кто мог себе позволить владение таким чудом техники — и несколько фирм всё ещё делают механические игрушки ценой с хороший автомобиль, заслуживающие помощи мастера).
Зато та же война ярко проявила роль умелого человека.
Легендарную линию Мажино — лучшую в мире систему укреплений — германская пехота прошла насквозь за двое суток практически без потерь.[241] Немцы ещё к концу Первой мировой выработали технологию прорыва таких систем.[242]
Британские войска в Северной Африке потратили около года (и сменили троих командующих), чтобы научиться не отступать перед Роммелем, имея хотя бы трёхкратный перевес в силах на направлении немецкого удара — хотя обычно такой перевес достаточен для успешного наступления.
Советская армия перед войной имела больше техники, чем германская. Но только к середине 1943-го научилась её использовать. Тогда и стали регулярны наши успехи. А предвоенные запасы потеряны потому, что их не умели быстро и массированно перебрасывать на направление удара, и они гибли по частям.
Моряки союзников геройствовали не самоубийственно: в конвоях была неплохо организована система спасения экипажей. Спасали и сбитых над морем лётчиков: президент (1989–1993) Джордж Герберт Уокёр Буш 1944.09.02 на надувном плоту ждал 4 часа, пока его искала субмарина. Легенды о самурайском духе, воспринятые без анализа, помешали японцам создать нечто подобное. В результате, потеряв в битве при атолле Полпути (Midway) 1942.06.04–06 четыре ударных авианосца, Япония в дальнейшем так и не возродила мощь своей авиации: утонули сотни лучших пилотов с первоклассным боевым опытом.
В мирное время ценность человека не столь очевидна. О ней можно судить скорее по косвенным признакам. Так, анекдот с ключевой фразой «Этих детей отмывать будем или новых сделаем?» мог появиться, только когда десяток родов в одной семье из общепринятой нормы стал редчайшим исключением — идея производства людей «с запасом» теперь воспринимается как антигуманная. Нынешние успехи медицины в поддержании жизнедеятельности — и даже активности — тяжелейших инвалидов и безнадёжных больных наглядно показывают не только совершенство науки, но и общепринятую веру в необходимость любых затрат ради каждой жизни.
Общество в целом и наука в частности уже несколько десятилетий активно реабилитирует даже тех, чьи возможности в любом случае останутся заведомо слишком малы. Начали с совершенствования протезов для инвалидов (ещё в Первую мировую), а сегодня отчётливы перспективы создания экзоскелетов для людей с общими расстройствами мышечной системы и даже нервного управления ею. Начали с восстановления навыков речи после контузий, а нынче обучают осмысленному внятному общению страдающих тяжелейшими врождёнными поражениями головного мозга вроде болезни Дауна.
По мере совершенствования технологий падает цена материальных благ. Соответственно относительно дорожают блага нематериальные. Жизни каждого человека придаёт ценность прогресс всего человечества.
Хромые верблюды[243]
Восточная мудрость учит: когда караван поворачивает, хромой верблюд оказывается впереди. Увы, за рамками афоризма остаётся ответ на важный вопрос: как долго удастся ему сохранять столь выигрышное положение.
Жорж Жак Жакович Дантон выразил один из аспектов той же мудрости: революция — это сто тысяч вакансий. Сам он за время Великой Французской буржуазной революции сделал головокружительную карьеру — побывал даже председателем якобинского клуба (что в тот момент примерно соответствовало генеральному секретарю ЦК ВКП(б) в 1930-е) и членом комитета общественного спасения (высшая властная структура, примерно равная советскому Государственному комитету обороны во время Великой Отечественной войны). Правда, во внутриякобинских разборках он проиграл и 1794.04.05 отправился на гильотину. Его победители оказались там же 1794.07.28.
Дантону и без революции было бы неплохо. За пару лет до неё сын районного (в пересчёте на наше административное деление) прокурора купил себе место адвоката при королевском совете. В те времена подобные должности покупались и продавались официально. И никого не сомневала скорая окупаемость столь серьёзных инвестиций.
Другие выдающиеся деятели той же эпохи тоже вышли, мягко говоря, далеко не из глубочайших низов. Было и среди них немалое неравенство. До революции Оноре Габриэль Викторович Рикети — граф дё Мирабо — вряд ли подал бы руку провинциальному врачу Жану Полю Жан-Батистовичу Мара (нам он известен как Марат: в нормативном французском произношении последняя буква большинства слов проглатывается). Но и сам Мара вряд ли умер бы с голоду: в XVIII веке врачи по всему миру и при любом строе были на вес золота.
Даже в вооружённых силах Франции революционную карьеру делали в основном люди, неплохо подготовленные к ней ещё в старое время. Наполеон Карлович Бонапарт хотя и прозван маленьким капралом, но ещё до революции окончил первоклассное военное училище и дослужился — к 19 годам! — до лейтенанта. Правда, мелкий дворянин из провинции, купленной Францией всего за пару десятилетий до революции, да ещё и сын адвоката, а не потомственный военный, не мог надеяться в сословной стране даже на звание полковника. Но по тому времени и подполковнику неплохо.
Род Шарля Мориса Шарль-Даниэлевича князя дё Талейран выдвинулся ещё в конце X века при основателе династии, свергнутой революционерами, Гуго Гуговиче Капете, владела княжеством Перигор. Сам он ввиду тяжёлой хромоты (от травмы в детстве) пошёл не в военные (лучшая тогда карьера дворянина), а в священники, как его дядя — архиепископ Парижский. К моменту революции он был епископом Отёнским. В начале революции предложил национализировать церковное имущество, зато стал послом в Англии. С началом революционных войн преуспел в спекуляциях недвижимостью и ценными бумагами в Соединённых Государствах Америки. После свержения диктатуры якобинцев стал министром иностранных дел Франции. На этом посту держался при Директории, при Бонапарте, при Бурбонах, при Орлеане. Оброс новыми титулами: князь дё Отранто, владетельный князь дё Беневенто, герцог дё Дино. Под конец жизни вновь побывал послом в Англии. Его смерть современники комментировали: «Интересно, зачем ему ЭТО понадобилось?»
Не только во Франции революция выносила наверх людей, успешных и до неё. Среди народовольцев — не только крепостной (в момент рождения) крестьянин Андрей Иванович Желябов, но и дочь питерского губернатора Софья Львовна Перовская. Среди первых народных комиссаров Великой Октябрьской социалистической революции — сын действительного статского советника (т. е. генерал-майора гражданской службы) Анатолий Александрович Антонов (по отчиму — Анатолий Васильевич Луначарский), сын состоявшего в том же звании директора народных училищ Симбирской губернии Владимир Ильич Ульянов… Первый советский народный комиссар иностранных дел, а в 1918—25-м народный комиссар по военным и морским делам и председатель Революционного военного совета Лейба Давидович Бронштейн — сын крупного южно-русского землевладельца (а затем — арендатора: император Александр III Александрович Романов запретил лицам иудейского вероисповедания владеть землёй и проживать в сельской местности, чем вытолкнул в революцию немало евреев) и родственник множества других весьма преуспевающих деловых людей (его двоюродный брат по материнской линии Моисей Липович Шпенцер — владелец доселе существующей в Одессе типографии, руководитель научного издательства «Матезис», отец поэтессы Веры Инбер[244]).
Да и не одни народные комиссары были «из хороших семей». В Рабоче-Крестьянской Красной Армии служило куда больше офицеров, получивших звания ещё в имперскую эпоху, чем во всех противостоявших ей белых и зелёных вооружённых силах вместе взятых. Правда, в мирное время далеко не все они продолжили карьеру столь же успешно — но такова, увы, судьба боевых офицеров любой армии в любую эпоху. Зато засилье «буржуазных специалистов» на гражданских должностях — постоянный мотив советской публицистики до конца 1930-х, когда накопилось достаточно выпускников советских ВУЗов.[245]
Потрясения последней четверти века тоже вытянули в верхние слои общества в основном тех, кто и раньше был далеко не на дне. Первый российский президент Борис Николаевич Ельцин много лет руководил Свердловским обкомом компартии, около года — Московским горкомом, побывал кандидатом в члены Политбюро. Владимир Александрович Гусинский до перестройки был довольно успешным театральным режиссёром и постановщиком массовых действий, в 1985-м руководил культурной программой Московского международного фестиваля молодёжи и студентов. Другой режиссёр Марк Анатольевич Захаров остался властителем дум в наши дни, как был в советские. Мастер приватизации менеджмента Борис Абрамович Березовский ещё в 1983-м защитил докторскую диссертацию по математике (в те годы это было для еврея сложно: великий советский математик Лев Семёнович Понтрягин, заразившись от жены антисемитизмом, передал эту болезнь многим своим ученикам). Первый мэр Санкт-Петербурга (и организатор возвращения Ленинграду этого имени) Анатолий Александрович Собчак — профессор юридического факультета Ленинградского государственного университета, с 1985-го заведующий кафедрой хозяйственного права. Михаил Борисович Ходорковский успешно продвигался по карьерной лестнице в аппарате комсомола и плавно перешёл в бизнес через организацию научно-технического творчества молодёжи.
В моей статье «Отрицание отрицания» показано: не позднее конца нынешнего десятилетия централизованное планирование благодаря развитию техники окажется по всем мыслимым показателям выгоднее распределённого — рыночного. Но при частной собственности на средства производства заведомо невозможно собрать все сведения, необходимые для правильного планирования: каждый субъект рынка надеется выгадать, скрыв доступные ему данные от других — хотя оправдывается эта надежда крайне редко. Следовательно, ради всеобщей пользы придётся вновь передать все средства производства в общественную собственность. Грядёт очередное всемирное преобразование.
Мировая история показывает: выгодное неизменно пробивает себе дорогу — но зачастую через судьбы людей. Вот и в обсуждении «Отрицания отрицания» многие опасаются: не окажется ли вторая версия социализма столь же пагубна для множества «людей из раньшего времени», как и первая?
Из вышеуказанного видно: и первый социализм повредил далеко не всем преуспевавшим ранее. Второй окажется не опаснее. Причина понятна. Успех изрядно зависит от личных качеств — прежде всего от оптимистичной активности. Эти качества востребованы в любом обществе, в любую эпоху. Короли судьбы остаются королями — в худшем случае уходят в князья.
Понятно, кто-то может и не успеть переориентироваться на новые условия. Но несомненному большинству заметных мира сего ничто и в новом мире не грозит. Даже Ксения Анатольевна Собчак будет вести молодёжные телерадиопередачи при любом строе: у этой аудитории всегда востребован такой стиль поведения. Хромые же верблюды отстанут от каравана, куда бы он ни шёл.
Золотой парашют[246]
Ещё в начале первого всплеска нынешней Великой депрессии массовое возмущение вызвали несуразно высокие выплаты многим хозяйственным руководителям, явно не соответствующие результатам их кипучей деятельности. Особо раздражали щедрые даяния тем, кого именно по итогам работы отправляли на менее ответственные посты, а то и вовсе в отставку. С таких надо бы ещё и убытки взыскивать. Это, конечно, не выправило бы положение в экономике: личное имущество даже наибогатейшего управленца ничтожно по сравнению с размахом вверенного ему хозяйства. Но по крайней мере другим неповадно было бы бездумствовать в рабочем кресле…
Когда я начал набрасывать эту заметку, в Ливии уже взорвались многие сотни авиабомб и крылатых ракет. Войска НАТО, продавив через Совет Безопасности ООН расплывчатую формулировку резолюции № 1973, попытались расчистить перед своими наёмниками путь к высшей власти в стране или хотя бы к её расчленению. Впрочем, «Бизнес-журнал» — не самое удобное место для расследования причин уголовщины в высшей межгосударственной политике.[247] В данном случае важнее другое. После повешения Саддама Хусейновича,[248] смерти в гаагской тюрьме — от явно ненадлежащего лечения — Слободана Светозаровича, отдачи под суд Махаммада Хосни Сайидовича вряд ли Муаммар Мухаммадович располагал каким-либо лучшим выходом с руководящего поста, нежели сопротивление всеми силами, доступными его распоряжению.
Менеджер коммерческой компании располагает, как правило, куда меньшими властными полномочиями, чем глава государства. Правда, многие транснациональные корпорации располагают реальной властью, сопоставимой с великими державами. Но юридически они всё же ограничены. Так, государство официально монополизирует насилие и налогообложение. Для получения прибавочной стоимости или наказания провинившихся сотрудников бизнесу приходится прибегать к юридически запутанным трюкам. Если же попытаться действовать в лоб — можно получить ощутимые неприятности.
Например, Евгений Александрович всё ещё сидит в Лондоне, хотя дело, возбуждённое в связи с его попыткой лично допросить заворовавшегося сотрудника «Евросети», формально уже закрыто. Конечно, допрос — скорее повод, чем причина: вспомните и обстоятельства продажи собственноручно созданной компании, и попытку кого-то из множества противоборствующих непубличных политиков сделать его руководителем партии «Правое дело». Но повод-то порождён именно формальной государственной монополией!
Зато в рамках подконтрольной части предприятия менеджер, как правило, располагает куда большей свободой и мощью, нежели государственный служащий или выборный политик. Ведь полномочия общественных структур формализованы под влиянием множества противоборствующих — и в то же время официально признанных равноценными — интересов. А бизнес заточен на получение единого результата — прибыли. Даже если это — характерное по определению — свойство маскируется красивыми словами об ответственности перед обществом. Теоретики свободного рынка полагают: лучший способ исполнить общественный долг бизнеса — аккуратная уплата налогов. А во всём остальном он должен быть свободен. И внешне, и — тем более! — внутренне.
Как известно по меньшей мере с древнеримских времён, proprietas est jus utendi et abutendi. По мнению некоторых знатоков латыни, эту формулу следует перевести «собственность есть право использовать обычным и необычным образом». Но куда чаще употребляют простое — хотя, возможно, и не вполне точное: «собственность есть право употреблять и злоупотреблять».
Менеджер — не вполне собственник. Но ему делегируется немалая часть полномочий собственника. Естественно, в рамках своих полномочий он обретает — если не de jure, то de facto — право злоупотреблять (или по крайней мере употреблять необычным образом).
Более того, мировой опыт доказал: наёмный менеджер зачастую в состоянии действовать вопреки интересам даже единоличного собственника — и тот иной раз замечает это лишь после перехода бизнеса от него к менеджеру. А уж распыление собственности подавно снимает с менеджеров любые ограничения. Нынешний скандальный опыт Алексея Анатольевича доказывает: миноритарный акционер не только не может всерьёз воспрепятствовать распилу и откату, но даже не в состоянии получить прямо предусмотренные законом сведения о деятельности менеджмента компании. Впрочем, что скромный блогер! Государство — далеко не миноритарный акционер тех же компаний — также не может толком защитить свои экономические интересы в них.
Выходит, едва ли не единственный работоспособный путь получения от наёмного менеджера приемлемых результатов — платить ему столько, чтобы он всерьёз опасался потери доходного места. Это не предотвращает соблазн в тех случаях, когда он существенно превышает легальную оплату. Но, по счастью для собственников (да и для экономики в целом), подобные удачи выпадают не часто и не каждому.
А уж если менеджера решено отстранить от дел — ему и подавно ничто не помешает учинить напоследок какое-нибудь особо выдающееся безобразие. Не только из личной мести увольнителю, но и ради классовой солидарности — чтобы впредь неповадно было изгонять наёмников только за плохие результаты работы. И чем хуже результат — тем больше соблазн напакостить под занавес. Ибо низменные чувства плохо сочетаются с высоким мастерством.
Мировая практика уже давно выработала способ если не вовсе предотвратить менеджерские шуточки под занавес, то по меньшей мере ощутимо сократить их вероятность. Традиционно его называют золотым парашютом. Принято считать, что наёмные менеджеры сами добиваются включения в свои контракты изобильных — иной раз равноценных зарплате за несколько лет — выплат при увольнении, длительного сохранения за собою социального пакета и прочих служебных возможностей и льгот. Но что заставляет работодателей соглашаться? Обычная конкуренция изрядно сбивает цену рабочей силы — даже весьма высококвалифицированной. Похоже, золотой парашют — средство самозащиты не столько наёмников, сколько нанимателей.
В 1974-м вице-президент Кинг (по отчиму — Форд), сменяя первого (и пока последнего) американского президента, подавшего в отставку досрочно, первым же своим указом в президентском качестве даровал Никсону амнистию за всё содеянное в Белом доме. Это вызвало изрядное негодование прогрессивной общественности. Но возможности юридической защиты уходящего президента были ещё далеко не исчерпаны. Его попытка предотвратить расследование подслушивания предвыборного штаба демократической партии в гостинице «Водяные ворота» законно признана попыткой вмешательства в дела правосудия. Но сами американские юристы доселе считают степень общественной опасности этой попытки исчисленной далёко не окончательно. Учитывая же расхожее мастерство затяжки судебных и парламентских дебатов, Никсон вполне мог надеяться продержаться на посту до официального конца полномочий — 20-го января 1977-го. Но эти два с лишним года вся страна была бы густо нафарширована политическими дебатами в юридическом оформлении. А у неё и без того хватало забот: валютный кризис, начавшийся в 1967-м, и нефтяной шок после Войны Судного дня в октябре 1973-го, требовали радикальной перестройки всего народного хозяйства. Фордовский указ об амнистии — золотой парашют, обеспечивший быструю смену неудачливого руководителя.
В нашем отечестве вопрос решён ещё радикальнее. Закон освобождает бывших президентов Российской Федерации от всякой ответственности за их деятельность на посту, предоставляет им полное государственное обеспечение на уровне, практически не отличимом от условий повседневной жизни действующего президента, и обеспечивает множество иных житейских благ, не зависящих от реальных результатов их деятельности. Многие политические деятели — не говоря уж о рядовых гражданах — возмущаются такой щедрой снисходительностью. Но кто знает, каковы были бы последствия судорожных попыток продлить президентскую власть за конституционные пределы?
Похоже, незачем жалеть средства на золотые парашюты. Окупятся.
Старые шаблоны — источник новых проблем[249](*)
В 1797-м, когда Юзеф Выбицки сочинял гордое «Ещё Польша не погибла», весьма оптимистично выглядели строки:
Dałr nam przykład Bonaparte,
Jak zwyciężać mamy.
Дословно:
Дал нам пример Бонапарте,
Как побеждать должны.
Молодой командир, чью фамилию тогда чаще произносили в исходной итальянской форме, нежели с французской утерей концевого гласного, как раз в 1797-м захватил Италию и уже считался величайшим военачальником революционной Франции. С его позволения польский генерал Ян Генрик Домбровски формировал в Италии польские легионы для освобождения своей страны, тремя годами ранее полностью поделённой между Австрией, Пруссией и Россией. Гимн легионов писал Выбицки.
Легионам не судилось дойти до родных земель. Бонапарт употребил их для усмирения волнений в самой Италии. После очередного мирного договора, утратив надежду на возрождение Великой — «от моря до моря», то есть от Чёрного до Балтийского! — Польши, они возроптали. Их отправили подавлять негритянский мятеж на острове Гаити. Оттуда вернулся лишь каждый двадцатый.
Но польские эмигранты слишком прочно связали свою судьбу с Францией. Из них набралось новое войско, изрядно участвовавшее в изъятии запада Польши у Пруссии. На отбитых землях прошёл набор воинов для сражений уже с Россией — где и закатилась счастливая звезда императора Наполеона.
Правда, Домбровски внакладе не остался. Россия, заполучив после войны куда больше польских земель (включая Варшаву, первоначально доставшуюся Пруссии), дала полякам куда больше прав, чем своим коренным регионам. Царство Польское обрело собственную конституцию (в самой России её вовсе не было), управлялось своей администрацией, сохранило привычный злотый — только главой государства стал русский император (в Варшаве его представлял брат Константин в качестве наместника). Поляки, служившие Франции, смогли попасть на российскую службу в сходных чинах. Домбровски стал генералом от кавалерии (что соответствует нынешнему маршалу рода войск и генералу армии) и польским сенатором. Увы, возраст и немощь заставили его уже в 1816-м — в 71 год — уйти в отставку. В 1818-м он умер.
Прочие польские дворяне тоже не пострадали. Так, мелкопоместный шляхтич Тадеуш Бенедиктович Булгарин стал известным русским писателем — и не стеснялся остро конфликтовать с куда более родовитым Пушкиным. Но царская приязнь не помешала гордой шляхте восстать против России. В 1831-м — в разгар восстания — мазурка легионеров стала гимном Польши. К тому времени Наполеон Карлович уже 16 лет как проиграл свою последнюю битву — при Ватерлоо — и 10 лет как умер в ссылке. Но текст не поменяли.
В 1926-м мазурка Домбровского объявлена государственным гимном. И по сей день поляков призывают брать пример с полководца, противопоставившего себя всему остальному миру и, естественно, утратившего всё. Судя по некоторым, особо примечательным деятелям (так, Игнацы Мосьцицки, Юзеф Бек и Эдвард Рыдз-Смиглы перед Второй мировой войной поссорили страну со всеми соседями), призыв иной раз находит отклик в сердцах.
Устаревшие призывы случаются не только в Польше. Так, в 1841-м, когда Гофман фон Фаллерслебен написал:
Von der Maas bis an die Memel,
von der Etsch bis an den Belt,
Deutschland, Deutschland über alles,
über alles in der Welt!
Мемель и Маас, Эч и Бельт были крайними точками Германского Союза (хотя сам эфемерный союз не обладал реальной властью над своими субъектами). Но к концу 1930-х Нидерланды из союза вышли (а Франция и Бельгия, где также течёт Маас, вовсе в него не входили), Данию с проливом Бельт выбила из союза Пруссия в войне 1864-го, порт Мемель — нынешняя Клайпеда — перешёл от Пруссии к Литве, австрийская река Эч стала итальянской Адидже. Гимн стал восприниматься как призыв к новым завоеваниям. Они, как известно, не удались. После поражения Германия в 1952-м отбросила первое — территориальное — и заодно второе — этническое — восьмистишие гимна, так что сейчас гордо поёт только третье — юридическое — с эффектным призывом:
Einigkeit und Recht und Freiheit
sind des Glückes Unterpfand;
blüh im Glanze dieses Glückes,
blühe, deutsches Vaterland.
Дословно:
Единство и право и свобода —
залог счастья.
Процветай в блеске этого счастья,
процветай, немецкая отчизна!
Несколько пафосно, зато годится — как метрическая система — «на все времена, для всех народов».
Старинные рецепты бытуют не в одной политике. Изобилие советов по выходу из начавшегося кризиса целиком основано на опыте прошлых экономических потрясений. Между тем нынешние обстоятельства радикально отличаются от тогдашних. Не только потому, что — как я уже не раз говорил — сам кризис нынче порождён инфляцией (через механизм производных ценных бумаг[250]). Но и потому, что мир переживает спад очередной длинной волны Кондратьева,[251] а все кризисы предыдущих трёх десятилетий пришлись на её подъём и потому проходили во многом самостоятельно: централизованному управлению надо было только не мешать общей повышательной тенденции. Теперь же необходимо противодействовать не только обстоятельствам, породившим текущие неурядицы, но и глобальному многолетнему тяготению хозяйства вспять.
Раз уж кризис порождён безудержным ростом пирамиды деривативов — лечить его надо её ампутацией. При этом, впрочем, нельзя блокировать всю активность рынка ценных бумаг. Ведь, как показал лауреат нобелевской премии по экономике Фридрих Август фон Хайек, принципиально невозможен более эффективный носитель экономической информации, нежели деньги (и представляющие их ценные бумаги), обращающиеся на свободном рынке.
Деривативы возникли как весьма полезный инструмент обращения. Искусное комбинирование сделок с ними может сократить многие риски примерно так же, как фьючерсные сделки с реальными товарами и услугами страхуют производителей и потребителей от слишком размашистых колебаний спроса и предложения. Увы, как отметил ещё Теофраст Бомбаст Ауреол фон Хохенхайм aka Парацельс, только доза делает лекарство ядом и яд лекарством. Неумеренное наращивание всё новых слоёв производных сделок в конце концов оторвало деривативы — и их цены! — от производственного базиса.
Возможность же кредитования под залог любых — в том числе и производных — ценных бумаг наводнила рынок необеспеченными деньгами. Их поток сбил всю экономику с разумного пути развития. Развилась инфляция, неизбежно порождающая дефляцию. А та, как известно, парализует экономику.
Вред инфляции установлен ещё во времена потока золота и серебра из Южной Америки, утопившего экономику величайшей в ту пору Испанской империи. Ныне эмиссионные органы официально считают главной своей задачей стабилизацию валют (хотя по разным причинам не всегда с нею справляются). Но с новым механизмом генерации денег — кредитованием под деривативы — они доселе не сталкивались. А потому ещё не выработали приёмов противодействия ему и не смогли стабилизировать финансы.
При таком механизме кризиса классический метод Джона Мэйнарда Кейнса — впрыскивание в экономику всё новых денег — может лишь утяжелить ход экономической болезни. Хотя бы потому, что на каждый цент субсидий тут же нарастёт доллар новых бумаг, производных от сделок с этим центом.
Придётся заморозить рынок деривативов. Его игроков разорять не хочется: чаще всего они на него входили с самыми благими намерениями — просто не помнили, куда ведёт вымощенная этими намерениями дорога. Значит, зафиксируем текущее состояние всех сделок по деривативам, или отсрочим платежи до конца кризиса, или… Вариантов найдётся немало. Главное — в ближайшие годы новые сделки допустимы только по бумагам, чья цена напрямую зависит от неких реальных товаров и услуг, но не от других бумаг. Так сохранится основная масса ориентиров для выбора производителями и потребителями этих товаров и услуг оптимального направления дальнейшей деятельности, и в то же время экономика в целом избавится от безудержного потока производных денег, ныне размывшего все управляющие плотины и затворы — от макроэкономической стратегии до локальной тактики.
Технология непростая. Вырабатывать её придётся почти с нуля. Но это куда полезнее следования старым примерам — хоть Кейнса, хоть Бонапарта.
Приложение 1
Jeszcze Polska nie zginęła,
Kiedy my żyjemy,
Co nam obca przemoc wzięła,
Szablą odbierzemy.
Marsz, marsz Dąbrowski,
Z ziemi włoskiej do Polski,
Za Twoim przewodem
Złązym się z narodem.
Przejdziem Wisłę, przejdziem Wartę,
Będziem Polakami,
Dał nam przykład Bonaparte,
Jak zwyciężać mamy.
Marsz, marsz Dąbrowski,
Z ziemi włoskiej do Polski,
Za Twoim przewodem
Złązym się z narodem.
Jak Czarniecki do Poznania
Po szwedzkim zaboize,
Dla Ojczyzny ratowania
Wrócim się przez morze.
Marsz, marsz Dąbrowski,
Z ziemi włoskiej do Polski,
Za Twoim przewodem
Złązym się z narodem.
Mówił ojciec do swej Basi,
Cały zapłakany:
«Słuchaj jeno, pono nasi
Biją w tarabany».
Marsz, marsz Dąbrowski,
Z ziemi włoskiej do Polski,
Za Twoim przewodem
Złązym się z narodem.
Ещё Польша не погибла,
Когда мы живём,
Что у нас вражье превосходство в силе взяло,
Саблей отберём.
Марш, марш, Домбровский,
Из земли итальянской в Польшу,
Под Твоим руководством
Соединимся с народом.
Перейдём Вислу, перейдём Варту,
Будем Поляками,
Дал нам пример Бонапарт,
Как побеждать должны.
Марш, марш Домбровский,
Из земли итальянской в Польшу,
Под Твоим руководством
Соединимся с народом.
Как Чарнецкий в Познань
После шведского плена,
Для спасения Отчизны
Двинемся через море.
Марш, марш, Домбровский,
Из земли итальянской в Польшу,
Под Твоим руководством
Соединимся с народом.
Сказал отец своей Басе,
Сплошь заплаканной:
«Слушай, девочка, там наши
Бьют в барабаны».
Приложение 2
Deutschland, Deutschland über alles,
über alles in der Welt,
wenn es stets zu Schutz und Trutze
brüderlich zusammenhält.
Von der Maas bis an die Memel,
von der Etsch bis an den Belt,
|: Deutschland, Deutschland über alles,
über alles in der Welt!:|
Deutsche Frauen, deutsche Treue,
deutscher Wein und deutscher Sang
sollen in der Welt behalten
ihren alten schonen Klang,
uns zu edler Tat begeistem
unser ganzes Leben lang. —
|: Deutsche Frauen, deutsche Treue,
deutscher Wein und deutscher Sang!:|
Einigkeit und Recht und Freiheit
für das deutsche Vaterland!
Danach lasst uns alle streben
brüderlich mit Herz und Hand!
Einigkeit und Recht und Freiheit
sind des Glückes Unterpfand;
|: blüh im Glanze dieses Glückes,
blühe, deutsches Vaterland.:|
Германия, Германия превыше всего,
превыше всего в мире,
если она для защиты
всегда по-братски держится вместе!
От Мааса до Мемеля,
от Адидже до Бельта.
|: Германия, Германия превыше всего,
превыше всего в мире!:|
Немецкие женщины, немецкая верность,
немецкое вино и немецкие песни
должны сохранять в мире
свою старую хорошую репутацию,
Всю жизнь
вдохновлять нас к благородству.
|: Немецкие женщины, немецкая верность,
немецкое вино и немецкие песни!:|
Единство и право и свобода
для немецкой отчизны!
Давайте все стремиться к этому
по-братски, сердцем и рукой!
Единство и право и свобода —
залог счастья.
|: Процветай в блеске этого счастья,
процветай, немецкая отчизна!:|
Чем сердце успокоится: оптимальный сценарий развития кризиса[252]
Когда я пишу эту заметку, основные экономические показатели едва ли не всех ключевых стран и регионов уже довольно долго и упорно поднимаются. И столь же долго и упорно политики провозглашают наметившуюся тенденцию окончательной и бесповоротной, а экономисты в этом счастье сомневаются.
Основания для сомнений — прежде всего исторические. Во всех предыдущих экономических потрясениях также хватало и подъёмов рынка, и радостных прогнозов. Уже через полгода после Чёрного четверга 1929.10.24 биржевые индексы двинулись на подъём. Народ в надежде на новый раунд лёгкого приработка вложил в акции всё, что удалось уберечь в ходе предшествующего падения — и после нового обвала остался вовсе без резервов.
Но формальные совпадения могут быть и случайны. Глубинная же причина сомнений — в том, что кризисы на пустом месте не случаются. Кризис проистекает из несбалансированности отдельных звеньев экономики, рассогласования динамики их развития. Причём степень нестыковки столь велика, что её не могут устранить обычные механизмы саморазвития рынка — иначе случился бы вовсе не кризис, а обычный межотраслевой перелив ресурсов.
Между тем вся нынешняя массированная поддержка экономики ориентируется прежде всего на сохранение существующей структуры — от безнадёжно устаревшего тольяттинского автозавода (чья неофициальная аббревиатура ТАЗ с каждым днём всё адекватнее отражает качество продукции) до щедрого прокормления бессчётных заокеанских бездельников, всё ещё полагающих себя творческими личностями и/или эффективными менеджерами.
Судя по нынешним темпам расходования резервов на поддержание неизменности экономических перекосов, страусиная политика продлится по меньшей мере до середины 2010-го.[253] Более того, неизбежное исчерпание резервов отдельных стран вряд ли поспособствует отрезвлению их руководителей: механизмы межгосударственной взаимоподдержки — вроде Международного валютного фонда — обеспечат заваливание голов руководителей всё новыми слоями денежного песка до тех пор, пока не кончатся реальные — а не финансовые! — ресурсы большей части мировой экономики. Всё это время мировая экономика будет в целом падать (что не исключает подъёма отдельных отраслей, создающего, увы, иллюзию общего улучшения): ресурсов, расходуемых на поддержание неэффективных направлений, остро не хватит эффективным.
Надеюсь, тупиковость выбранного направления станет понятна ещё до полного израсходования резервов. Но в любом случае поиск новой структуры мировой экономики, свободной от перекосов, породивших кризис, отнимет немало времени. По меньшей мере год — с середины 2010-го до середины 2011-го — займут эксперименты, порождающие колебания рынка вблизи минимального уровня, достаточного в лучшем случае для выживания.[254]
Устойчивый подъём начнётся в группе БРИК — Бразилии, России, Индии, Китае. Дело в том, что этим четырём странам нужны минимальные — по сравнению с прочими — реорганизации. Во всех четырёх значительна индустрия (в Индии — ещё и сфера дистанционных услуг), ориентированная на экспорт, и в то же время более половины населения вовсе не вовлечено в современную систему разделения труда, а существует натуральным хозяйством или (в России) заведомо бессмысленной работой, всего лишь маскирующей дотации. Причём доля промышленного экспорта в экономике каждой страны БРИК практически равна доле населения, выключенного из экономики — то есть эта часть населения способна поглотить весь объём нынешнего экспорта (при надлежащей переориентации его спектра). Финансовые же потоки этих стран протекают в конечном счёте через Соединённые Государства Америки (СГА), нетто дотируют тамошних потребителей, позволяют им закупать китайскую продукцию и индийские услуги, расплачиваясь фактически обещаниями. Как только руководители этих стран найдут способы переориентировать деньги на перетягивание собственных потребителей в систему разделения труда, появится внутренний рынок, вполне заменяющий экспорт, и экономика пойдёт в рост.
Увы, внутрироссийский рынок заведомо не окупает новые разработки: для этого — при нашем соотношении зарплаты разработчиков и производителей — нужно хотя бы 200 миллионов жителей. Чтобы наша промышленность ожила на внутренних ресурсах, нужно Единое экономическое пространство — включая хотя бы Белоруссию, Казахстан, Россию, Украину. Но сама польская идея отделения Украины от остальной России — изначально антироссийская. Значит, выходу из кризиса должно предшествовать воссоединение. В кризисных условиях это технически несложно — нужна лишь российская политическая воля.[255]
Следующими — примерно через полгода, к концу 2011-го — пойдут в рост Европейский Союз и Юго-Восточная Азия. Знаменитые когда-то «азиатские титры» уже не располагают такими, как Китай, внутренними ресурсами населения, допускающего вовлечение в современную экономику. Зато у них с ЕС немало взаимодополняющих направлений развития. Сейчас они замкнуты не друг на друга, а через всё те же СГА. Перестыковка товарных — и сопутствующих им финансовых — потоков между государствами несколько сложнее, нежели внутри одной страны. Поэтому и рост начнётся чуть позже, чем в БРИК.[256]
Интереснее всего предстоящее развитие СГА, Одна из фундаментальных причин нынешнего кризиса — вывод оттуда значительной части материального производства и услуг в регионы дешёвой рабочей силы. Предполагалось, что высвободившиеся траждане СГА займутся творчеством или в худшем случае уйдут в сферу услуг. Но далеко не каждому под силу сотворить нечто востребованное на рынке и соответственно заработать. Да и объём услуг физически ограничен — причём немалую их часть (вроде секретарства и колл-центров) дистанционно оказывают всё те же индийцы. Поэтому значительная часть жителей СГА фактически существует на дотацию, извлекаемую из несуразно завышенной цены немногих, реально потребляемых интеллектуальных продуктов. Когда инфляционные кредиты под залог пирамиды деривативов породили острую нехватку денег, дотировать СГА стало нечем.
Теперь придётся возрождать рабочие места, выведенные за последнюю пару десятилетий. Да ещё создавать новые — для тех, кто отродясь не работал, а всю жизнь просидел на всяческих пособиях (в некоторых негритянских кварталах уже несколько поколений не представляют себе иных источников дохода, кроме казённой благотворительности да мелкой уличной преступности).
Уинстон Леонард Рэндолфович Спенсёр Чёрчилл отметил: американцы всегда находят правильный выход из положения после того, как испробуют все прочие (ему ли не знать: он сам по матери американец). Воссоздание рабочих мест начнётся, когда основные финансовые потоки окончательно замкнутся в Старом Свете (и нескольких латиноамериканских странах — Бразилии, Аргентине и, возможно, Чили). Работа колоссального объёма — но судя по нашему опыту индустриализации, вполне разрешимая за считаные годы.
Скорее всего уже в 2012-м СГА начнут подъём вновь создаваемого внутреннего рынка производства средств производства.[257] И уже в 2014—15-м годах сложится структура, несколько напоминающая обстановку вековой давности. Тогда весь мировой рынок делился на почти не связанные Старый и Новый Свет. С американского рынка европейцев почти вытеснило последовательное проведение провозглашённой президентом Джэймсом Спенсовичем Монро в 1823-м доктрины «Америка для американцев». Сами же СГА, хотя и были уже несомненно великой промышленной державой, и располагали едва ли не всеми сырьевыми запасами континента, но ещё не могли конкурировать с экономиками постарше (даже для вытеснения России с мирового нефтяного рынка Рокфеллеру пришлось организовать вандализм во время бакинских забастовок).
Рынки обоих полушарий в полной мере объединила лишь Первая мировая война. Надеюсь, сейчас реинтеграция мирового рынка потребует менее радикальных инструментов. Но каковы они будут — ещё не берусь предсказать. Пока нам достаточно переориентироваться на внутренний рынок и развивать его. В том числе и средствами, зарезервированными именно для кризиса: их нужно не тупо проедать, а использовать для прокладки новых путей нашей — и мировой! — экономики взамен тех, что заводят лишь глубже в тупик.
Отрицание отрицания[258]
В разгар первой российской постсоветской президентской кампании еженедельник «Компьютерра» (№ 1996/20) опубликовал мою статью «<а href=»http:// awas.ws/OIKONOM/COMMCOMP.HTM»>Коммунизм и компьютер». В ней — как и надлежит труду правоверного марксиста — три составные части, опирающиеся на три источника.
Советский математик Виктор Михайлович Глушков (в статье он по моей непростительной ошибке назван Владимиром) ещё в начале 1970-х рассмотрел вычислительную сложность задачи планирования. Как показал полувеком ранее лауреат (1973) премии Банка Швеции в память Альфреда Бернхарда Эммануэлевича Нобеля русский и американский экономист Василий Васильевич Леонтьев, план производства — система линейных уравнений материального баланса. Каждая строка и каждый столбец посвящены одному виду изделий — от гайки до автомобиля, от шайбы до электрогенератора. Каждый коэффициент указывает, сколько изделий из столбца уходит на производство единицы изделия из строки. В общем случае число арифметических действий, нужных для решения линейной системы, пропорционально третьей степени числа самих уравнений. В уравнениях планирования большинство коэффициентов — нули (так, непосредственно в рояль не входит ни капли солярки). Поэтому при балансировке плана показатель степени сокращается примерно до двух с половиной. Оптимизация плана — выбор наилучшего варианта из возможных — требует составления и решения примерно стольких вариантов системы, сколько в ней уравнений. Значит, число действий для оптимизации пропорционально числу наименований изделий в степени примерно три с половиной. Сейчас в мире производится примерно сто миллионов видов деталей и готовых изделий и присутствует примерно миллиард процессоров с быстродействием примерно миллиард операций в секунду. Точно сбалансировать общемировой план производства можно примерно за сотню секунд, но точно оптимизировать — по меньшей мере за десять миллиардов секунд, то есть более трёхсот лет. Решение, полученное за меньшее время, неизбежно приближённое.
Другой нобелевский лауреат по экономике (1975) — также советский математик — Леонид Витальевич Канторович исследовал форму поверхности экономических решений. Там изобилуют локальные экстремумы, заметно — иной раз на порядок-два — худшие, нежели глобальный идеал. Приближённое централизованное решение неизбежно выйдет на один из локальных оптимумов. Свободный же рынок, где каждый оптимизирует личную стратегию, рассматривая всех прочих только как источники ограничений его собственных действий, даёт решения в среднем всего в несколько раз хуже теоретического максимума. То есть переход к централизованному управлению всей экономикой ухудшает её работу примерно на порядок.
Наконец, ещё один экономический нобелиат (1974) Фридрих Август Августович фон Хайек показал: значительная часть сведений, необходимых для формирования матрицы коэффициентов производственного баланса, выясняется только в самом процессе производства, а основная масса сведений, нужных для построения целевой функции поиска оптимума — и вовсе в процессе потребления. Гипотетический всепланирующий центр не может правильно построить план, ибо не обладает правильными исходными данными.
Исходя из вышеизложенного, я пришёл к выводу о неизбежности отставания плановой экономики от рыночной. Правда, на любом, наперёд избранном направлении план может сосредоточить больше сил и обеспечить прорыв, недоступный рынку. В годы Великой Отечественной войны Германия, располагая куда большей производственной мощью, чем СССР, производила в разы меньше оружия и боеприпасов, ибо наше производство управлялось централизованнее. Но на других направлениях возникают несоразмерно тяжкие потери. На лунный план президента Джона Фитцджералда Джозефовича Кеннеди потрачено $20 миллиардов (тогдашний доллар — несколько десятков нынешних). Но следующему президенту — Линдону Бэйнсу Сэмюэловичу Джонсону — пришлось объявлять войну с бедностью.
Увы, переизбранный президент Борис Николаевич Ельцин воевал с бедностью не успешнее Джонсона.
И прочие теоретические преимущества рынка проявлены у нас столь скромно, что многие даже считают наш народ неспособным выстроить настоящий рынок и жить в нём. Более того, недавно и мировой рынок — в полном соответствии с экономической теорией — провалился в очередную Великую депрессию. Но всё ещё казался мне меньшим злом.
Недавно я обратил внимание: в старой статье я оценивал трудоёмкость задачи балансировки плана для СССР образца 1976-го (где, поданным Глушкова, выпускалось 20 миллионов наименований продукции) в сотни лет, а оптимизации — в миллиарды. Причина очевидна: в 1996-м возможности мирового компьютерного парка были на многие порядки меньше нынешних. Причём эти возможности растут экспоненциально (и признаков замедления роста пока не видно), а сложность задачи планирования по степенному закону. Так что уже в ближайшие годы станет возможно из единого центра не только балансировать, но и оптимизировать план производства для всей мировой экономики в реальном времени — по мере поступления сведений об изменениях обстановки.
Тем самым снимается и проблема, вытекающая из трудов Канторовича. Точное решение задачи оптимизации гарантированно выходит на глобальный оптимум, избегая провалов в локальные. То есть при должной мощности компьютерного парка централизованный план окажется лучше рынка.[259]
С задачей фон Хайека частично разобрались американцы ещё в 1960-х. Они стали выпускать основные элементы сложных товаров — от холодильника до автомобиля — в нескольких вариантах. Потребитель по каталогу выбирает цвет дверей, обивку сидений, объём двигателя и т. п. Производитель заблаговременно получает часть информации, недоступной, по мнению Хайека. Компьютер подаёт на конвейер нужные в данный момент компоненты. Потребитель получает заказанную индивидуальную конфигурацию. В последние годы эта технология охватила почти весь спектр товаров благодаря поиску и торговле через Интернет. Сведения о предпочтениях потребителей становятся доступны задолго до того, как интерес выльется в решение о покупке.
Увы, этого недостаточно. Любой маркетолог знает, сколь велика доля спонтанных покупок. Казалось бы, вот источник хайековской стихии, неподвластной никакому компьютерному парку!
Ан нет. Те же маркетологи вместе с рекламистами давно умеют манипулировать спонтанностью. Технология подгонки спроса под предложение отработана достаточно, чтобы нестыковки оказывались куда меньше неизбежных шероховатостей свободного рынка.
Карл Генрихович Маркс рекомендовал английским пролетариям гарантировать былым эксплуататорам прежний уровень доходов, таким образом выкупить страну и процветать на разницу между доходами рыночной и плановой экономики. Тогда выгоды не получилось бы: планирование делало первые шаги. Теперь компьютеры и маркетинг позволяют осуществить старую мечту.
А те, кому скучно жить на ренту, кто наслаждается творческой предприимчивостью — не пропадут. Плановое хозяйство было негибким. Но если можно ежедневно оптимизировать производство — можно и внедрять любые новшества по мере их придумывания. Изученное Генрихом Сауловичем Альтшуллером — создателем теории решения изобретательских задач — сопротивление общества творчеству делается при компьютерном планировании даже меньше, чем в рыночной экономике, где любая перемена ущемляет интересы конкретных людей. И — согласно завету основоположников коммунизма — свободное развитие каждого становится условием свободного развития всех. Правда, творчество надо ещё и адекватно вознаграждать — но те же компьютеры, регистрируя спрос на результаты творчества, дают основу для наград.
Всё это не значит, что социалистическая эволюция случится немедленно. Слишком уж многие заинтересованы в нынешнем положении. Но перспектива есть. И куда более захватывающая, чем нынешняя конкуренция в режиме «война каждого против всех» или выжимание дохода из власти.
Когда-то математика и вычислительная техника привели меня к отрицанию социализма. Теперь — диалектически — к отрицанию былого отрицания.
Итоги и прогнозы[260]
Ещё в 1990-м я основательно втянулся в политику. С 1994-го ею в основном зарабатываю — как публицист, консультант, а то и самостоятельный деятель. Так что регулярно вспоминаю слова Уинстона Леонарда Спенсёра Черчилла: «Политик должен уметь предсказать, что произойдёт завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему этого не произошло».
Неудачных прогнозов у меня хватает. Так, доллар всё никак не провалится ниже плинтуса: действующий президент Соединённых Государств Америки делает для этого всё, что от него зависит — но зависит от него, по счастью, пока не всё. Да и нефть держится на заоблачных ценовых высотах уже на пару лет дольше ожидаемого мною минимального срока — хотя всё ещё не перевалила за максимальный.[261] Как видите, объяснять свои ошибки я уже умею.
Исходя из чёрчилловой формулы, я стараюсь быть осторожен в догадках. В том числе и совершенно не политических. Ведь представители других — куда более почтенных — профессий тоже снайперски попадают пальцем в небо.
Скажем, профессор Саймон Ньюкомб математически обосновал невозможность полёта тел тяжелее воздуха. Для этого у него были не только теоретические, но и экспериментальные основания. Его коллега — профессор Сэмюэл Лэнгли — уже много лет изводил казённые деньги на опытные «аэродромы» (этим греческим словом, означающим «воздухобежцы», он именовал то, что впоследствии назвали «аэроплан» — опирающийся на воздух плоскостями). Чарлз Мэнли — помощник Лэнгли — создал лучшие в ту эпоху паровые двигатели и превосходный ДВС: 50 л. с. при собственной массе 85 кг. Но машины Лэнгли даже под искусным управлением Мэнли падали через несколько метров после отрыва от Земли. После очередной катастрофы — 1903.12.08 — казённые $50 000 кончились, и программу Лэнгли закрыли с изрядным шумом в печати. А через 9 дней — 1903.12.17 — конструкция братьев Оруилла и Уилбёра Райтов успешно летит целую минуту. Потому что кроме мощности двигателя (не учтённой Ньюкомбом, бравшим в расчёт только паровые машины), нужна ещё техника управления аппаратом в трёх плоскостях (Лэнгли надеялся на аэродинамическую устойчивость самой конструкции).
Эрнест Рёзерфорд — первооткрыватель атомного ядра, естественного и искусственного превращения элементов — полагал использование внутриядерной энергии невозможным. Он экспериментально изучил, сколь сложны методы преобразования ядер, сколь высока необходимая для их раскола или слияния начальная энергия частиц. С учётом неидеальности КПД технических процессов расчёт лауреата Нобелевской премии был в целом точен: скажем, реакция ядерного синтеза всё ещё применяется только во взрывном режиме, а техника для её непрерывного протекания не вышла из стадии эксперимента. Наличие в природе ядер, легко делящихся под воздействием неэнергичных нейтронов, да ещё и выделяющих при распаде несколько новых нейтронов, можно счесть простым везением человечества. Хотя, конечно, нынче теория обосновала такую возможность. Но сама теория развилась не столько из умозрительных соображений, сколько после экспериментов Отто Хана и Фрица Штрассмана: когда Лиза Мейтнер поняла, что им удалось в 1938-м расколоть нейтронами ядро урана, определилось стратегическое направление физических исследований на годы вперёд — вплоть до хиросимского взрыва 1945.08.06.
Подобные примеры можно множить. Не зря давно сформулировано эмпирическое правило: если крупный специалист считает нечто возможным — он скорее всего прав; если считает невозможным — скорее всего ошибается.
Обоснование этого правила очевидно. Чем крупнее специалист, тем глубже он вникает в тонкости своей работы. Поскольку человеческие возможности не безграничны, ему приходится поневоле отключаться от множества иных занятий и знаний. А ведь природа не знает границ, проложенных между нашими отраслями, странами, научными дисциплинами… Из-за пределов познаний специалиста в любой момент может вторгнуться нечто, ломающее его расчёты.
Вероятность таких вторжений невелика. Но пренебрегать ею нельзя. Поэтому прогнозы чаще удаются при взгляде не вглубь, а вширь — так легче заметить возможности взаимодействия, ускользающие от внимания профессионала.
В октябре 1998-го я — вопреки мнению всего отечественного экспертного сообщества — предсказал поражение республиканцев на парламентских выборах в СГА. Просто потому, что изучил не только политические, но и чисто юридические обстоятельства дела Левинской.
В январе 1999-го — опять же вопреки всем экспертам — предсказал непрерывное вплоть до января 2002-го падение евро. Поскольку рассмотрел роль доллара как валютного резерва не только для стран третьего мира, но и внутри зоны евро, а заодно учёл тогдашнюю европейскую социальную политику.
Несомненно, мой кругозор тоже далёк от идеала. Поэтому я вовсе не гарантирую безупречность своих прогнозов. Например, сейчас я полагаю: внутрироссийская политика — и публичная, и экономическая — резко изменится не после ухода президента Путина, но только после ухода президента Буша.[262] Но какие-то неведомые мне личные взаимоотношения и коллективные интересы в высших слоях нашей власти могут в любой момент спутать всю картину. Соответственно и полагаться на мой прогноз можно, только надёжно подстраховавшись.
Кстати, страховые компании — едва ли не лучшие прогнозисты мира. Они опираются на многовековую статистику и постоянный аналитический поиск. Если хотите узнать, какие стороны нашей жизни пока совершенно непредсказуемы, — посмотрите, по каким видам страхования ставки выглядят несуразно завышенными. И поразитесь, как их много. Ибо мир всё ещё выходит далеко за пределы наших представлений о нём. Потому так интересно жить.[263]