– Она творческая личность! Практически гениальная… – начала было Фру-Фру.
– Гениальная? Прекрасно. Если мне нужно будет понять устройство этого вашего насоса, я обращусь к ней и вежливо попрошу прочесть мне лекцию. И буду слушать её очень внимательно. А если она ещё раз заявится сюда незваной и назовёт нас коровами, я спущу её с лестницы.
Гермиона открыла рот и тут же закрыла: в маминых словах был определённый резон. Поэтому она сочла за благо снова уткнуться в чертёж.
Минут через пять дверь тихо скрипнула, и в комнату зашла – а точнее сказать, осторожно просунула голову – Ева Писториус.
– Извините, – буркнула она, ни на кого не глядя. – Я чего. Награждение на час вперёд переносят. Только что слышала.
– Тысяча граций за информацию, – сказала Мирра. – Извинения условно приняты.
– Ева, подойди сюда, пожалуйста, – быстро влезла Гермиона. – Ты мне можешь помочь? Я не понимаю, зачем вот здесь трубка… – она ткнула стилусом в чертёж.
Писториус приблизилась, вытянула шею.
– А, ты про эту хрень, – наконец сказала она, ложась на пол. – Зырь сюда, тут натекатель стоит…
Огненно-рыжая и мраморно-белая головы склонились над ватманом.
Кто-то постучался в дверь – деликатно, негромко, настойчиво.
– Заходи, Альбертина, – разрешила мать.
Младшая дочь вошла в комнату с рассеянной улыбочкой, которая в последнее время буквально не слезала с её мордашки. Заметив это, Ловицкая-старшая почувствовала раздражение.
– Эта твоя где? – буркнула она – подразумевая, естественно, Бекки.
– Отдыхает, – улыбочка на личике Панюнюши стала совсем уж откровенной. – А… а… – она увидела рыжий зад Евы, – а это… м-м-м… – последнее должно было означать что-то вроде «кто это такая и что она тут делает».
– Познакомьтесь, – сказала Ловицкая с сарказмом. – Альбертина, это Ева Писториус. Местная достопримечательность. Инженерка, физичка, математичка и что-то ещё научное. Образованна значительно лучше, чем воспитана.
– А ещё я пишу стихи! – похвасталась наново расхрабрившаяся Ева, даже и не думая поворачиваться передом.
– Ева, это Альбертина Ловицкая, – продолжила мать тем же тоном. – Моя младшая дочь. Почти двухсотка, – Мирра совершенно не собиралась этого говорить: оно как-то само слетело с языка.
– У меня сто девяносто, – ангельским голосом сказала Панюню. В последнее время мамины колкости почему-то совершенно перестали её задевать. Ловицкая-старшая это чувствовала – и злилась ещё сильнее.
– Ну и что ты мне сказать хотела? – поинтересовалась она всё так же раздражённо.
– Да я к сестре вообще-то. Фру-Фру, я тебе вчера шампунь для хвоста давала. Мне он нужен.
– А, сейчас… Тысяча граций, отличный шампунь. В номер тебе занести? – Гермиона свистнула Ветерка и дала задание. Тот заковылял на тоненьких лапках к двери, потом в коридоре послышался шум его крыльев.
– Ты ещё рецепт обещала, – напомнила Панюню.
– Какой рецепт? – не поняла Гермиона: её мысли были заняты насосом.
– Ну того, что мы вчера в баре пили. Помнишь, Бекки чуть не подавилась?
– А-а-а. Тебе понравилось? Ветерок, найди чистую бумагу и пиши.
– Это что ещё за рецепт? – подозрительно спросила Мирра.
– Да коктейль. «Неприкосновенный запас» называется. Растопленное мороженое, абсент, крапива…
– Вы пили Эн-Зе?! – напряглась Ловицкая-старшая. – Это жидкий гастрит! Гермиона, особенно с твоим желудком! Поклянись мне сейчас же, что больше в рот не возьмёшь эту гадость!
– Мама, я уже взрослая! – вспылила Фру-Фру. – Как-нибудь сама разберусь, что мне брать в рот!
Ева похабно заржала во всю глотку. Мирра непроизвольно дёрнула шеей. Жужел, собравшийся было пробить в подгубнике дырочку для язычка застёжки, уронил инструмент и сердито скрипнул грудным склеритом.
– Мама, – поинтересовалась Альбертина, – а откуда ты знаешь, что этот коктейль такой вредный?
– От лиц, заслуживающих доверия, – не моргнув глазом отбрила Мирра.
– А я знаю этих лиц? – не отставала дочь.
– Ты не знаешь, когда нужно остановиться. Это гораздо хуже… А вообще-то скоро идти. Время на час вперёд перенесли.
– Ой, у меня хвост не готов! – Альбертина заторопилась.
– Только не надевай эту ужасную попонку! – крикнула в спину мать.
– От Жанны Францевны? – удивилась Альбертина, слегка притормаживая. – Ты ж сама говорила – вещь стильная?
– Она тебя старит, – пробурчала мать.
– Ну и хорошо, солидней буду, – легкомысленно ответила дочь, мотнула гривой и исчезла за дверью.
– Я тоже пойду, наверное, – сказала Гермиона. – Ева, ты со мной?
– Я твоя до самой матки, – глупо спошлила рыжуха. Мирра стиснула зубы: дурацкая шуточка её неожиданно сильно покоробила.
– Лариска, скатай чертежи быстро, тубус в углу, – пробормотала Ева. Услужающая крыса спрыгнула вниз и бросилась скатывать толстый ватман. – Слышь, Фру, чё мне одеть?
– Надеть, – машинально поправила Гермиона. – Лучше всё сними, – посоветовала она. – У тебя же фигура.
Ловицкая-старшая метнула в дочь гневный взор. Но та придерживала зубами тубус и на мамины гримасы внимания не обратила.
Через пять минут все разбежались. Последним из комнаты вышел жужел, неся на спине бархатную коробку.
На сборы ушло где-то часа полтора – смешное время, учитывая пафосность предстоящего действа. Чуть ли не дольше всех провозилась Альбертина: боясь сжечь хвост, она сушила его очень осторожно. Фру-Фру, в свою очередь, обернулась довольно быстро. Последней выбежала в холл запыхавшаяся Ева – полностью обнажённая, с крысой на холке и благоухающая пуазоном. Ловицкая-старшая с неудовольствием поймала себя на мысли, что юная нахалка и в самом деле идеально сложена. Если бы не розовая грива и безвкусная крыса, то девочка была бы весьма многообещающей дебютанткой. Потом ей подумалось о Гермионе и её отношениях с юной инженеркой – не перешли ли они известную грань, и как тому воспрепятствовать. К сожалению, признала она про себя, оттащить Фру-Фру от Писториус было совершенно невозможно. Непонятно было, правда, что Гермиону привлекает больше – совместные научные штудии или рыжая попка. Хотя, подумала Ловицкая, одно другому не мешает – и даже наоборот. Если же сюда добавить ещё и сентиментальные чувства к необычной девочке с тяжёлой судьбой… Мирра предпочла не додумывать мысль до конца.
История Евы Писториус в своё время наделала немало шуму.
Она была единственной дочерью Бригиты Писториус, потомственной владелицы двух хлебзаводов и сети мелких пекарен. Незадолго до её рождения Бригита выгодно продала семейный бизнес партнёрам и ушла в частную жизнь. Еву, скорее всего, ждала завидная судьба богатой красивой бездельницы. Увы, заскучавшая Бригита подсела на спорынью и умерла от передоза, когда Еве было шесть лет. Её забрала в опёку дальняя родственница, почтенная пожилая дама с безупречной репутацией.
В каком-то смысле Еве повезло. Полицейской инспекторке, ведшей дело Бригиты, понадобилось уточнить некоторые обстоятельства. Она решила поговорить с девочкой, которая могла что-то помнить. Визит к опекунше успехом не увенчался: та наотрез отказывалась даже показать Еву. Это инспекторку насторожило, и она пришла снова, с вооружёнными педобирами и ордером на обыск. Маленькую Еву нашли в подвале. Первый же осмотр показал, что девочка заняшена почти до состояния туалетной мартышки. А потом эмпаты обнаружили в силосной яме два скелетика с клочками рыжей шерсти. Как выяснилось на следствии, почтенная пожилая дама западала на эту масть.
Скандал вышел серьёзный. Под давлением общественности извращенку приговорили к конфискации имущества и маналуле. Эту процедуру провела лично Мимими Вторая, сначала някнув приговорённую до потери инстинкта самосохранения – а потом приказав ей собственными зубами содрать с себя шкуру. Девочку поместили в Центральный Госпиталь. Надежд на полноценное восстановление было, откровенно говоря, очень мало. Ева вела себя как все заняшенные в отсутствии хозяйки – не хотела ни с кем общаться, а также есть, пить и жить. Так бы она и зачахла, но случилось что-то вроде чуда. Студентка, подрабатывающая медсестрой, дежуря у постели Евы, прослушивала лекции по матлогике, заученные услужающим бэтменом. Как потом объясняли психологи, голос бэтмена напоминал Еве голос её бывшей хозяйки, и она стала прислушиваться. Через некоторое время девочка стала просить воды и сена, а потом и книжки. По прошествии года врачи признали её здоровой, а ещё через год она поступила в Понитех имени Бауманской – экстерном.
За сим последовала стремительная карьера. Сейчас Писториус занимала должность ведущего проектировщика ОКБ «Электроприбор» при НИИПРе, а фактически – тащила на себе целый воз передовых технологических разработок.
Во Дворце её ждала не только весьма серьёзная награда (бархатная Подхвостная Шлея, дарованная за «перенесённые с честью страдания и победу над судьбой»), но и новое назначение. Как успела выяснить Ловицкая, Их Грациозность приняла решение сделать Еву второй зампредседательницей Промышленного Совещания – когда-то перспективной, но не вполне успешной структуры. Мирра сочла назначение девчонки по меньшей мере странным, чтобы не сказать нелепым: должность была не столько научная, сколько политическая. Но мнение своё Ловицкая затаила до времени. Ну то есть до первого же скандала. То, что с Евиными манерами скандал неизбежен, Ловицкая не сомневалась.
Кареты были поданы в срок – официальные, раззолоченные. Дверцы были украшены личными клеймами Верховной: сердце и глаз с лучами, символ всепобеждающей власти обаяния.
Альбертина прыгнула в первую, двухместную карету: её привлёк белый кожаный лежак. К ней тут же подсела Бекки – в простой голубой накидке под цвет шерсти, невесомой шляпке и с накрашенными ресницами, скромно опущенными долу. Всё это Ловицкую не обмануло: Бекки торжествовала.
Ева и Гермиона забрались во вторую карету – длинную, трёхосную. Мирре показалось, что Фру-Фру как-то уж очень бережно подсаживает рыжую. Это вызвало у неё новый приступ подозрительности. Поэтому она сочла нужным лечь сзади, чтобы контролировать ситуацию.