Теперь у него был шанс повторить опыт. Водоросли в носу у него завелись свои, родные, автоклав с рабочим раствором вроде пока никто назад не просил. Во всяком случае, решил он, попытка не пытка.
Он снова включил свет и приступил к поискам. Упаковка с мембранами нашлась без особого труда – они валялись на самом видном месте, так как они расходовались постоянно. Красные ампулки с белыми хвостиками пришлось поискать – они обнаружились только после того, как Буратина перерыл половину ящичков в лабораторном столе. Взял он немного, чтобы не хватились: как бы ни был рассеян деревяшкин, но про ауру он запомнил.
Вышел он через дверь. В коридоре Буратина имел все шансы попасться на глаза дежурному, но ему подфартило – тот как раз отошёл в сортир и бамбука не увидел. В палате тоже все спали. Деревяшкину оставалось только спрятать добычу, придавить тощую больничную подушку и дать храпака.
Утром его всё-таки выписали: папа Карло, доведённый удодством удода до белого каления, убил весь день на хождение по кабинетам, но получил-таки справку. Ёжика как раз отправили на процедуры, а суслик спал с иголкой в вене. Так что Буратина на прощание спиздил весь маргарин, рассудив, что спасение голодающих – дело рук самих голодающих.
Открывая дверь в каморку папы Карло, он первым делом кинул взгляд на автоклав. И, к своему облегчению, обнаружил его на месте. Крышка была закрыта. Буратина её открыл, когда доктор Коллоди отбыл по своим надобностям. Похоже, водорослям в автоклаве понравилось: из недр устройства несло тиной, гнилью и прелью. Буратина вдохнул этот запах полной грудью, мечтательно улыбаясь – похоже, его план имел шансы на успех.
Он разбил все ампулы и вылил содержимое в гущу. Потом захлопнул крышку, загерметизировал её и включил принудительную продувку и фоторежим – внутри зажглись четыре мощные светодиодные лампы, освещающие раствор. Остальные параметры бамбук выставил «по умолчанию» и, завершив таким образом приготовления, уселся на койку и принялся за маргарин.
Результат был достигнут через четыре дня. Для Буратины, уже махнувшего было рукой на неудачный опыт, это стало неожиданностью. Ночью он проснулся от позвякивания и гудения, исходящего от автоклава. Кое-как продрав глазёнки, он дошёл до гудящего аппарата и увидел на сенсорной панели мигающую красную надпись: «Рабочий раствор: высокая концентрация углекислоты и этанола. Очистить раствор? Да/Нет».
Если бы это было днём, то, скорее всего, бамбук нажал бы на «нет». Но спросонья, плохо соображая, он ткнул пальцем наугад и попал на «да» – после чего добрёл до койки и провалился обратно в сон.
Проснулся он от странного, но довольно приятного аромата, заполнившего каморку. Принюхавшись своим обломком, он понял, что запах исходит от самозапиральника. Подойдя, он обнаружил в нижней части устройства выдвинутую полочку с пластиковым сосудом, где-то на четверть заполненным коричневой жидкостью. Она-то и пахла, и запах был вполне узнаваемый, спиритуозный. Правда, к спиртовым парам примешивалось что-то вроде аромата кофе и горького миндаля, но это шло продукту скорее в плюс.
Не особенно задумываясь, Буратина ухватил посудинку и отхлебнул. Рот сладко обожгло, по горлышку прокатился ароматный клубочек, в желудке как будто включилась лампочка. Бамбук повертел в руках ёмкость и понял, что мембрана ему не понадобится: автоклав сам почистил раствор и слил в пластик отходы. Которые оказались очень даже ничего себе.
Вечером на минуту зашёл папа Карло. Молча, не здороваясь, он бросил в угол упаковку с комбикормом, окинул взглядом каморку, ничего интересного не обнаружил и, бросив на прощание «это тебе на неделю» – удалился, заперев, как обычно, дверь.
Похавав – и добив под это дело остатки вкусной жидкости – Буратина решил для разнообразия подумать. Производительность установки оставляла желать лучшего: со всего автоклава сдоились какие-то двести граммулечек. Напрягши все извилины, бамбук добашковал до того, чтобы повысить температуру в самозапиральнике на двадцать градусов: он ориентировался на то, что водоросли – это вроде как растения, а значит, любят не только свет, но и тепло.
Эффект сначала оказался обратным ожидаемому: автоклав не выдал продукта вовсе. Бамбук забеспокоился, но трогать настройки побоялся. Вместо этого он валялся на койке и перечитывал аусбух – заняться было больше нечем.
На следующий день забежал доктор Коллоди. От него несло такой чёрной тоской, что бамбук как-то даже съёжился.
– Сегодня научный совет, – мрачно сообщил он. – Будут мой отдел расформировывать. Сизый Нос всё под себя подгребает. Надо было на него стукнуть насчёт наркоты, – доктор ударил кулаком по столу. Звук вышел жалким, неубедительным. Зато пыль посыпалась не только со стола, но даже и с потолка.
– Убраться тут надо… Нет, не стал бы стучать. Он хоть и скобейда проты рчатая, но тут ему просто повезло. Мне бы хоть раз в чём-нибудь повезло… – доктор вздохнул как-то совсем беспомощно. – Короче, я или приду, или не приду. Если приду – буду пить. Скорее всего, не один. У меня ещё остались друзья, чтобы посидеть напоследок. Вот, – он поставил под койку пакет с чем-то позвякивающим. – Откупоришь – убью, – он посмотрел на бамбука так, что тот понял: да, убьёт.
– Яюшки… Я буду умненький, благоразумненький, – вздохнув, пообещал бамбук.
– А если не приду, – сказал доктор Коллоди ещё мрачнее, – вот ключи. – Он бросил Буратине связку.
Тут бамбук испугался уже не на шутку. Он прекрасно понимал: если с доктором что-то случится, от биореактора его будет отделять только немедленное согласие пойти на общее. Что означало крах всех надежд на счастливое будущее.
– Папа, – впервые в жизни сказал Буратина доктору. – Глупостей только не делай, пожалуйста.
Доктор посмотрел на него с недоумением. Потом хрипло рассмеялся, послал сынулю в жопу и ушёл, не попрощавшись.
Буквально через пару секунд после того, как звякнула собачка замка, автоклав загудел. Буратина подлетел мухой, включил очистку. Перед тем, как лечь на койку, он запихал бутылки доктора подальше под койку: уж больно томил соблазн.
Благодать начала сливаться в сосуд поздно вечером. На сей раз склянка была полна по самую горловину. К сожалению, возникли сложности с закусоном: принесённые папой Карло брикеты кончились ещё вчера. Пить на голодный желудок было чревато разоблачением. Но бамбук рассудил, что доктор заявится уже под мухой, да ещё и с приятелями, и вряд ли что-то заподозрит – особенно если его собственный запас останется нетронутым.
Деревяшкин взял со стола мензурку, протёр её изнутри пальцем, плеснул душистой коричневой жидкости и чокнулся со стенкой.
Глава 25, в которой вновь открывается нечто неприглядное, но это открытие дарит кое-кому утраченные было надежды
6 ноября 312 года от Х.
Директория. Институт Трансгенных Исследований, корпус А.
Зал общих собраний.
После работы.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
ДОКУМЕНТ: протокол заседания Научного Совета Института Трансгенных Исследований
ФОРМА ДОКУМЕНТА: стандартная
ИНИЦИАТОР ЗАПРОСА: Ib 123308 (господин Нефритовое Сокровище)
ИЗМЕНЯЕМАЯ КАРТОЧКА: повестка дня
ИЗМЕНЯЕМОЕ ПОЛЕ: пункт 1
БЫЛО: распределение правительственных грантов, расформирование 9 отдела ЛПИ (бывш. руководит. Карло Коллоди)
СТАЛО: чрезвычайное происшествие в Лаборатории перспективных исследований
– Если уважаемые коллеги соблаговолят выслушать вашего ничтожного слугу, – начал свою речь директор Института Трансгенных Исследований, председатель Научного Совета, высокоучёный господин Нефритовое Сокровище, – то нам уже пора приступать к беседам о главном.
Все напряглись. Было известно: когда господина директора настигает приступ витиеватой вежливости перед нижестоящими, это означает, что он ими крайне недоволен.
Единорог обвёл взглядом аудиторию. Когда-то – очень давно, чуть ли не до Хомокоста – здесь был спортзал. Теперь на потемневших палисандровых досках стояли ряды стульев. По бокам располагались конские ложа и насесты для птичьих. Широкое окно выходило в сад, где грустные вечерние лучи пытались пробиться через кроны молодых сосен.
Он осторожно опустил на стол трёхпалую руку. Семнадцать дюймов белоснежного рога сверкнули предупреждающе, грозно.
Собравшиеся напряжённо молчали. Доктор Карло Коллоди накручивал на палец длинный седой ус.
– Напомню уважаемым коллегам, – голос высокоучёного председателя оставался ровным, и только раздутые ноздри и порозовевшие белки глаз выдавали его истинное настроение, – мы намеревались обсудить ряд вопросов, связанных с текущими работами. К моему глубочайшему сожалению, наша беседа будет посвящена иным, более важным проблемам. В самом сердце нашего Института обнаружилась измена.
Собрание зашумело, потом затихло.
– Как вам, должно быть, известно, я обращался к нашему губернатору с официальным прошением о дополнительном финансировании и был удостоен аудиенции. К моему удивлению, господин Наполеон Морган Гейтс Пендельшванц, в принципе одобрив документ, потребовал в качестве условия sine qua non внеплановой проверки сотрудников Института. Как вам известно, я доверяю своим сотрудникам и подобное требование расценил как задевающее честь Института и мою лично. Однако, чтобы очиститься от любых подозрений, я распорядился осуществить ряд мероприятий. Конкретнее: силами нашей внутренней службы были проведены обыски в ряде помещений. Включая рабочие места и личные апартаменты некоторых из вас. Вы вправе осудить меня за этот шаг, разрушительный для тех уз доверия, что связывают истинно просвещённых существ. С огромным сожалением я обязан сообщить, что этот шаг оказался оправданным.
Цилинь ещё раз обвёл взглядом присутствующих – все эти разнообразные лица, морды, рыла, подозрительно косящие глаза, вздрагивающие брыли, кривящиеся губы. Втянул ноздрями воздух. Запах ему не понравился. От членов Совета пахло недоумением, растерянностью и страхом. Так пахнут