– Что ещё, проблядь невъебеннорылая? Что вам всем надо, Мать твою Дочь, высируха пердолевая?! – закричал кролик, отрываясь от писанины и яростного угрызания длинной морквы, видом своим напоминающей слоновий хер.
Кролик был взбешён. Он не выспался, брезентовый полог палатки не пропускал воздуха, морква была горькой, а кляуза не вытанцовывалась. Всё это доводило его до белого каления. Впрочем, если уж честно, белое каление было его обычным состоянием – за исключением ситуаций, когда требовалось быстро принимать важные решения. В таких ситуациях Роджер поражал собранностью и хладнокровием. Что не препятствовало ему через пару минут кататься по земле и брызгать слюной из-за какого-нибудь пустяка.
Ещё он любил ругаться по любому поводу и без такового. Когда ему не хватало обычного бранного словаря, он изобретал новые слова. Точнее, они сами сыпались из него.
Ящерка всё это отлично знала и реагировала соответственно.
– Вторая полубригада откапывает что-то странное, – сказала она, вполне сознательно нарываясь на начальственный гнев. Она знала, что Роджеру надо дать проораться.
Гнев не замедлил воспоследовать.
– Что значит странное? Ты нормальным языком говорить можешь, джигурда хитровывернутая, опроушина ятрыжчатая?! – кролик запустил в пупицу огрызком морквы. Та ловко поймала лакомство пастью и с удовольствием схрумкала. Кролик того не заметил: он орал, и это занятие поглощало всё его внимание.
– Сколько раз, сколько! Сколько я говорил: описывать ситуацию безоценочно, непроёба дрислопучая? Чтоб тебя изблямудохало и растащило на стопиццот мелких поёбышей! Ты вообще чего себе думаешь, залепёрдыша тебе в пропердь? Ты вообще думаешь чем-то, носопиздь кощурая? Что-то стра-а-анное, – передразнил он её, показав сизый слюнявый язык. – Странное! Сраное! Сраное, бля! Ты можешь конкретно сказать, пседренючка спускощавая, что именно нашли? Кто нашёл? Зачем, блядь, нашли? Хули ваще?! Конкретно, бля, Мать твою Дочь в семь рваных срак и гозмана в чапельник, ебатый самчиной с большой причиной, скобейда неполовозбужденная!
Кровь у ящерицы была холодной, а к затейливой брани Веслоу она давно привыкла. Тем не менее она сделала вид, что испугалась: Роджера это обычно приводило в чувство. Поэтому она меленько затряслась, присела и выпустила тонкую струйку мочи.
– Ладно-ладно, – буркнул Веслоу, морща розовый носик, – не ссысь мне тут. Ненавижу тупняк, а все тупят как подорванные. Что у вас?
– Судя по выступающей части – серый цилиндрический объект диаметром около тридцати сантиметров и длиной не менее полуметра, – начала докладываться Жанна, – явно искусственного происхождения, торец закруглён и слегка расплющен. Очень напоминает палец, – не удержалась она.
– В сракотан свой невъебенноплодный свой палец засунь и проверни стопицот миллионов раз… – кролик осёкся, навострил уши. – Палец? – переспросил он. – Есть ногтевая пластина?
– Что-то похожее, точнее сказать не могу, – подумав, ответила пупица. – Вы посмотрите?
Кролик, вопреки обыкновению, хамить и орать не стал. Вместо этого он опустил уши и жестом потребовал тишины.
Думал он минуты три. Потом решительно встал, кивнул пупице и вышел из палатки.
Солнце уже переехало на другую половину неба, тени от палаток стали длиннее. У родника, на раскисшей от воды тропинке, стоял лось в ватнике и, с довольством пофыркивая, пил воду. Рядом ждала своей очереди Ксюнька в жёлтеньком сарафанчике, задумчиво ковыряясь длинным птичьим когтем у себя в декольте. Увидев начальника, она попыталась изобразить что-то вроде реверанса, жирно хрустнула коленом, смутилась, поскользнулась, но в последний момент удержалась на ногах. Пупица ожидала, что кролик как минимум скажет глупой куздре что-нибудь неприятное, а скорее всего – по своему обычаю наорёт. Однако Веслоу удивил – вместо ожидаемой заковыристой ругани он только кивнул. Похоже, мыслями он был где-то далеко.
Чёрный клин раскопа глубоко рассекал дёрн. На этом фоне разноцветные спины копающих были хорошо заметны.
– Восемнадцатый, – подсказала Жанна.
Роджер обшарил глазами раскоп и наконец увидел у самой стеночки жука с цифрами 1 и 8 на надкрыльях. Он осторожно обрабатывал странный серый столбик с закруглённым концом, торчащий из земли под небольшим наклоном.
– Та-ак, – сказал Веслоу. Пупица посмотрела на него испуганно: у шефа подрагивала нижняя губа, а уши были так плотно прижаты к голове, будто кто-то пытался их оторвать.
– Кто это видел? – спросил шеф необычно тихо. – Перечисли всех. Без пропусков.
– Я, он, – начала пупица, – наверное, ещё вот этот, – она указала на машущего лопатой лошарика. – Позвать ещё кого-нибудь? – спросила она.
– Цуцика сюда, – распорядился кроль. – В любом состоянии. Если подох – принесите дохлого. Быстро.
Жанна Грегорьевна выскочила из раскопа, по пути отбросив хвост для ускорения. Она знала Веслоу достаточно давно, чтобы понимать: когда шеф говорит таким тоном и не ругается, лучше и в самом деле поторопиться.
Когда она вернулась, таща за лапку постанывающего, укутанного в покрывало цуцика, Восемнашка вовсю шерудил конечностями, заваливая серый предмет перекопанный породой. Рядом с ним столь же интенсивно трудился лошарик.
– Вовремя ты, – буркнул Роджер. – Мне нужен контур объекта, и не приблизительно, а точно. Давай работай, мудяка микронножопый.
Цуцик, попискивая и поскуливая – ему всё-таки было очень холодно и неуютно – спустился в раскоп, просунулся между лошариком и жуком и осторожно потрогал серый предмет. Тут же отдёрнул лапку и тявкнул – тихо, горестно.
– Что ещё? – осведомился шеф. Жанна Грегорьевна ожидала за этими словами обычной тирады с криком и бранью, но её почему-то не последовало.
– Аура… в-в-вау… – цуцик посмотрел вверх скорбными глазами, – н-неприятная.
– Отпидарасить бы тебя в мудыхало, пиздуктуктук, – меланхолично заметил кролик. Пупица несколько успокоилась: Роджера, кажется, отпускало. – Контур мне нарисуй, корозалупый неплоёбыш, а чувства свои можешь на ебоньки себе повесить и сплясать вокруг носа вкособлядку, понял?
В отличие от Жанны Грегорьевны, цуцик был существом чувствительным, а где-то даже и трепетным. От каждого грубого слова он дёргался, как от удара током.
– Ладно, давай трудись, кислобздей клощеебокий, – смилостивился начальник. – И когда вернусь, чтоб тут, блядь, ничего не было, вообще ничего нахуй, – бросил он лошарику, и тот заработал лопатой с удвоенной скоростью.
Он так и не вернулся. Зато цуцик долго – где-то с час, никак не меньше – ползал по раскопу, вжимаясь в землю и даже, кажется, пробуя её на вкус. В покрывале он работать не мог и выпросил у лошарика куртку, которую тут же извозюкал в земле и глине. Лошарик попытался возмутиться, но Жанна пообещала ему уладить вопрос с прозодеждой, а свою пожертвовать на важное дело. Пока лошок думал, цуцик закончил свои эмпатические манипуляции и ушёл, пошатываясь от усталости и хвори, вместе с заляпанной курткой. Лошарик так больше её и не увидел – как, впрочем, и многого другого.
Что касается Восемнашки, он всего этого по большей части и не слышал, а что услышал – не понял. Зато дальше у него всё пошло просто отлично: копать пришлось мало, закапывать было легко, а потом его увели обратно и дали две пачки комбикорма и маргарин. В жучиной землянке он оказался первым и забился в самый тёплый угол. Там он пригрелся и уснул, сытый и довольный. И даже, пожалуй, счастливый – настолько, насколько ему это было доступно в принципе.
Роджер Веслоу выглядел совершенно иначе. Вместо того, чтобы грызть моркву, строчить очередную кляузу или материть подчинённых, он просидел весь вечер у себя, разглядывая исчириканные бумажки, оставленные цуциком. Потом вышел, кликнул денщика-сарыча и попросил – именно попросил, без крика и ругани – позвать ответственного за безопасность.
Безопасник – кугуар с кенгуровьей прошивью – припрыгал минут через десять. В палатке Веслоу он провёл где-то полчаса. Потом он ушёл.
Утром всем было объявлено, что на лагерь совершено нападение неизвестных – вероятнее всего, шерстяных. Нападение было скрытным: неизвестные крайне осторожно убили двух часовых, пробрались в лагерь, там прирезали несколько существ, включая случайно подвернувшегося жука-рабочего, слепого и безвредного: злодеи оторвали ему голову. Цель рейда осталась непонятной. Вряд ли негодяи рассчитывали поживиться находками – тогда бы они выждали. Так или иначе, хоть что-то узнать о нападавших уже не было возможности: единственный эмпат тоже оказался в числе жертв. В связи с чрезвычайной ситуацией власть в экспедиции перешла к безопасникам, которые приняли решение о сворачивании всех исследовательских работ и экстренной эвакуации.
Кролик Роджер, несмотря на крушение всех своих планов, принял новость стоически. Вместо того, чтобы истерично визжать, грызть землю, поносить самоуправство тупых солдафонов и грозить им всяческими карами, он повёл себя почти достойно: отгрыз от морквы твёрдую попку с зелёным хвостиком да буркнул что-то вроде «вот же спермососы хуевы, чтоб им перди дрисные проебли волчьим проебом».
После чего всё-таки не сдержался и грязно выругался.
Глава 33, в которой проясняется кое-что существенное, имеющее касательство к изложенному в предыдущей главе
14 ноября 312 года от Х.
Директория. Резиденция губернатора. Малый приёмный зал.
Около одиннадцати.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
13 ноября. Начальнику личной охраны Губернатора Директории. Распоряжения на завтра.
Утром я категорически занят. Как только явится 17″, ко мне немедленно. Кроме него, посторонних не пускать ни под каким предлогом, даже если нахнахи нападут. До моего личного распоряжения!
Кто прорвётся – утоплю, а вас лично отдам Лэське на завтрак.
Это было похоже на бревно, завёрнутое в ковёр. Длинное, толстое и тяжкое даже на вид, как китовый хер в состоянии стояния.