Доктор, вздрогнув от неожиданности, быстро оглянулся. Стук повторился.
– Экстренное закрытие сессии. Маэро, – тихо и быстро пробормотал Коллоди. Все надписи исчезли, зато вернулись пламя и котелок, закрывшие проём.
– Кто там ещё?! – на этот раз доктор заорал во всю глотку.
– Велено прибыть, – раздался за дверью голос лемура.
Ругаясь на чём свет стоит, Карло впустил его – вместе с грузовыми черепахами и овечкой Долли, которая всё-таки не усидела с компанией и побежала помогать любимому шефу. Отвертеться от её назойливой заботы не было никакой возможности.
Уже на полпути к главному корпусу доктор подумал, что надо будет просмотреть окончательный вариант списка. Не сейчас, разумеется – спешки не было, да и потом не ожидалось. Вероятность дегерметизации в обозримом будущем не сильно отличалась от нуля. Это ему объяснили очень давно, когда он принимал дела у предыдущего Хранителя. Так что назначение ключевых фигур было, в общем-то, формальностью.
Тем не менее добросовестный и памятливый доктор решил на следующей неделе непременно зайти в старую лабораторию, ещё раз всё проверить, заодно поговорить со сверчком, который мог что-то знать, а также привести в лабораторию – неофициально, втихую – эмпата, который посмотрел бы следы ауры возле пропиленной дыры.
Это были годные, дельные планы. И если бы он их осуществил, то узнал бы, что тыкать пальцем в электронный список, повернувшись к нему спиной – плохая идея. Так можно попасть впросак, то бишь в пространство между двумя блоками данных, и система может понять это неправильно. Вместо слонопотама в списке ключей оказалась совсем другая заготовка. Которую доктор непременно из списка убрал бы.
Увы, Карло Коллоди так и не узнал о своей ошибке. Ибо к тому времени Нефритовое Сокровище уже подписал приказ о бессрочном командировании доктора в личное распоряжение губернатора, институтская канцелярия в муках рождала пакет сопровождающих документов, а Лэсси Рерих согласовывала проверочные мероприятия, необходимые для оформления допуска по первой форме – для доступа к сведениям с грифом «совершенно секретно особой важности».
А там, за голограммой, на поверхности тайной дверцы проступило пять изображений: четыре по углам и одно в центре. Жук, хомяк, змея, пицунда – а в середине хомосапое существо со странно вытянутым носом.
Глава 38, в которой мы холодно наблюдаем за страданиями прекраснейшей из прекраснейших
25 октября 312 года от Х.
Страна Дураков, Вондерленд, Понивилль, Центральный Госпиталь, гинекологическое отделение № 2, малый акушерско-гинекологический корпус, процедурная зала А4.
Ближе к вечеру.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
ГОН. Комплексное психофизиологическое расстройство трансгенно-атавистического типа.
Этиология. Гон связан с проявлением т. н. атавистического эструса, унаследованного от животных предков (исландских пони). В норме подавлен классическим менструальным циклом хомо. По ряду причин (наследственная предрасположенность, гормональные сдвиги, психические отклонения) иногда проявляется и катастрофично усиливает обычные гормональные колебания.
Симптоматика. Временное снижение IIQ, сильные колебания уровня обаяния, депрессивные симптомы, повышенное сексуальное влечение.
Течение. Общая продолжительность – около 30–35 дней, иногда более. Первые два дня – повышенная раздражительность, нарушения сна, артериальная гипертензия, иногда потеря аппетита на фоне гликогевзии. Далее – резкий рост сексуального влечения с одновременно развивающейся аноргазмией и общим расстройством половой сферы, невозможность или затруднённость удовлетворения. На пиках – острое ощущение сексуальной и эмоциональной депривации, может сопровождаться частичной или полной потерей самоконтроля. При недостижимости физического удовлетворения – суставные и мышечные боли, упадок сил, депрессия.
Недереза Джемма. Психосоматические расстройства. Краткий справочник. Понивилль: Эксмо, 306.
– Чудовищно огромный жеребец схватил за холку невинную поняшу… – монотонно бубнил патефон. – Она кричала и вырывалась, но её горячая влажная плоть предательски истекала, требуя большущего распира… ык!.. кала, требуя большущего распира… ык!.. кала, требуя большущего распира… – иголку заколдобило на царапине.
– Анфиска! Убери это! – донеслось из-за ширмы.
Маленькая капибара испуганно вздрогнула, метнулась к патефону, осторожно подняла звукосниматель. Не останавливая пружину, сняла пластинку и бросила в мусорный контейнер, подавив в себе желание разбить плохую, вредную вещь, огорчившую Госпожу.
– Поставь пожёстче! – последовал новый приказ.
Анфиска сжалась в комочек и зажала крохотные ушки.
– Из красной папки! – крикнула Высокопороднейшая.
Водосвинка почувствовала себя буквально расплющенной. Недвусмысленный приказ её собственной госпожи гласил: держаться до последнего и не ставить Верховной пластинок из красной папки. С другой стороны, сопротивляться четырёмстам грациям Верховной Обаятельницы – пусть даже ослабленным ширмой – было практически невозможно. Инстинкты выли, как черти в омуте, требуя немедленно исполнить желание Верховной, вот прямо сейчас, любой ценой.
Однако ж Анфиску отобрали из тысячи с лишком таких же, как она, челядинок и подготовили к служению лучшие психологи Понивилля. В частности, её научили одному специальному приёму – не сопротивляться самому приказу, а вовремя усомниться в себе: точно ли понято распоряжение, взаправду ли Госпожа хочет именно этого. Так можно было выиграть секунды полторы, пока не пройдёт самая тяжкая волна няша. За это время можно было дотянуться до склянки.
«Я дура, я неправильно понимаю, мне же объясняли, а я забыла, всё забыла – перепутала, недотёпа я глупая», – забормотала она заученную вхруст мантру для таких случаев, одновременно протягивая руку к склянке.
На этот раз было совсем тяжко. Анфиса едва успела выпить полглотка, прежде чем посудинка выпала из пальцев. Противоняшное зелье, в состав которого входила кровь гозмана, разведённая в нитропакостном очухане, растеклось по полу смердючей лужей. Но самое ужасное сотворилось у неё внутри: неописуемо мерзостный вкус, намертво осевший на языке, и чудовищная голодная тоска, навалившаяся на душу, терзали нещадно. Несчастная упала на пол и тихо завыла, ломая о кафель маленькие кривые коготки.
Потом стало полегче. Анфиса заставила себя сесть на пол и осторожно продышалась – медленный глубокий вдох, медленный выдох. Постаралась собраться с мыслями.
До этого момента в глазах её кружился розовый туман, из которого выплывало лишь то, чего требовала Верховная. Сейчас она видела и понимала, где она, зачем она здесь – и что, собственно, происходит.
Это было одно из рабочих помещений Центрального Госпиталя, временно приравненное к личным апартаментам Самой. Помещение украшало – хотя, вообще-то, уродовало – обычное медицинское оборудование: лампы подсветки, столик с зельями, небольшой операционный стол и поняшье гинекологическое кресло: конструкция, которая в другое время показалась бы капибаре забавной. Левый угол, где лежала и маялась Верховная Обаятельница, был забран противоняшной посеребрённой резиной. Окон не было, но свет шёл настоящий, солнечный – с потолка через специальные зеркальные трубы. Верховная терпеть не могла электрического освещения и предпочитала дневной свет, но жалела и берегла подданных: кто-нибудь мог случайно увидеть её в окне и свихнуться от счастья.
Итак, собралась с чувствами Анфиса, она в Центральном. Сейчас она – дежурная, прислуживающая Их Грациозности Мимими Второй. У которой – тяжёлый эструс. Что является на сегодняшний день главным политическим, экономическим и культурным событием в Вондерленде, да и во всей Эквестрии в целом. Впрочем, это волновало Анфиску в последнюю очередь.
– Чего ты там копаешься? Ставь! – донёсся требовательный голос из-за шторы. Их Грациозность была недовольна.
В любой другой момент водосвинка исполнила бы приказ мигом и безо всяких рефлексий. Но сейчас – и в течение следующих трёх-четырёх минут, если повезёт – она могла мыслить относительно здраво. Безумное преклонение перед источником четырёхсот пятидесяти граций осело, сменившись более-менее умеренной преданностью Первому Лицу государства. Маленькая капибара знала, что её поставили сюда именно затем, чтобы Верховная не наделала себе вреда. Разумеется, про специальные вкусы Обаятельницы она знала всё, что ей полагалось знать. Прежде всего – то, что потворствовать им ни в коем разе не следует.
Присвистнув сквозь резцы, она посмотрела на розовую папку. Убедила себя, что розовое и красное – это, в общем-то, одно и то же, ну почти, розовое даже лучше. И, конечно же, розовое больше нравится Госпоже, она ведь не любит яркие цвета… Повторяя про себя всю эту чушь и стараясь не сбиться, она достала из розовой папки первую попавшуюся пластинку и опустила звукосниматель.
– О-о-о, как хочу я почувствовать себя жертвой, как хочу я быть раздавленной мясистым телом могучего самца и чтобы его огромный писюн протрубировал меня насквозь, до самой что ни на есть поджелудочной… – на этот раз голосок был повеселее: этот порноролик наговаривала хорошая чтица, не забывающая вздыхать и томно постанывать в нужных местах.
– Херня какая-то, – устало вздохнула Их Грациозность. – Это точно красная папка?
Соврать Верховной даже под действием зелья капибара не могла. Признаться в расширенном понимании приказа Обаятельницы – по-другому Анфиска свои действия не могла назвать даже про себя – она не могла тоже. Оставалось включить всё то же самое «я глупая, я не то сделала, я опять всё перепутала».
– При, при меня, чтоб матку плющило и колбасило! Красота снежинки – не по мне, мы любим погорячее! Хочу, чтобы бесстыдно алеющий писюн уткнулся в моё разгорячённое вымя…
Из-за занавески донеслось тихое ржание.
– Про вымя! Ставь про вымя!
Капибара отчаянно взвизгнула. Когда её подняшивали перед дежурством, то специально внушили, чтобы она никоим образом не ставила Высокопороднейшей Госпоже пластинку про вымя. Однако спорить с неудовлетворённой и страдающей от гона Верховной Обаятельницей было невозможно. Хотя бы потому, что та всегда могла отодвинуть шторку. Так что Анфиска выбрала из красной папки нужную пластинку, поставила на круг из ворсистой ткани и осторожно уронила иглу на дорожку.