- А как Бог вам это сказал?
- Никак. Твое солдатское дело идти в каждый бой так, будто на твоей стороне Бог. Он может не быть на твоей стороне. Он может вообще ни на чьей стороне не быть. Но однажды, совсем не обязательно, прожив жизнь, полную битв, тебе повезет сразиться на стороне Бога. И ты неуверенно подумаешь, догоняя врагов и добивая раненых под ногами, что, наверное, ты прожил жизнь ради этой битвы. Ради того, чтобы принять на копье рыцарского коня. Чтобы прорвать строй вражьих пик. Чтобы бросить бочку пороха врагу в трюм. Чтобы заклепать пушку, которую пернуть не успеешь, как враг отобьет обратно. Чтобы огреть алебардой гиганта в доспехах, и вдруг именно твой удар станет для него последним.
Мятый хотел что-то сказать, но Тодт жестом прервал его.
- Лично ты, сын мой, жил свою никчемную жизнь так, что у тебя близко не было такого поступка, ради которого стоило бы прожить жизнь! Отобрал деньги у мошенника? Проткнул мечом разбойника? Дал заработать судье и стражникам? Может быть, выломал какой-то особенный камень в каменоломне? Бог в милости своей послал тебе меня! Чтобы твоя жизнь была прожита не зря!
Уже не было слышно стука ложек об тарелки, народ вокруг слушал проповедь.
- Даже если ты не солдат, даже если ты простой обозник. Может быть, ты везешь в армию Гедеона те самые светильники. Трубы в Иерихон. Пращу для Давида.
- Крест для Иисуса? – предположил кто-то из слушателей.
- Или крест для Иисуса, - подтвердил Тодт, - Но ты не знаешь об этом.
- Почему Бог может быть на стороне простых парней против королей и рыцарей? – спросил другой посетитель, - Они же безумные деньги жертвуют на церковь, соборы строят.
- Потому что пожертвования это не только деньги. Когда ты несешь Господу свой скромный грошик, ты несешь не только монету. Ты отрываешь этот грошик от сердца. Может быть, ты останешься голодным, может быть, ты не починишь башмаки, не перекроешь крышу. Но ты несешь Господу кусочек своего сердца.
- А рыцарь тогда несет кусочек чужого!
- Да. Поэтому простой человек стоит перед Господом наравне с непростым. И если в бою ты видишь, что Бог не помогает твоей армии, то молись, чтобы он хотя бы не помог вражеской.
- Так бывает?
- Ты не был при Мариньяно! – Тодт ткнул пальцем в спросившего с таким видом, будто как раз его там и не хватало до полной победы, - Благодарение Богу, что он там не поддержал никого, и мы с французами разошлись с чувством взаимной ненависти и уважения.
- Я все понял, отче! – ответил Мятый, прослезившись и вставая, - Простите, что я усомнился! Я же просто полуграмотный горожанин, кто мне расскажет про волю Божию и вообще, как устроен мир!
К завершению проповеди на всех столах уже горели все свечи.
- Смотрите, это Мятый! – удивленно воскликнул кто-то.
- И без меча, - потер руки другой.
Сразу несколько рук потянулись к оружию. Мятый достал кинжал и оглянулся.
- Смотрите, на нем морские штаны! – удивился кто-то, - Ты что, с галеры сбежал?
Моряки в то время носили штаны заметно более широкие, чем сухопутный народ, однако без излишеств в виде чрезмерной ширины, буфов и разрезов, как гости с Севера. Мятый получил эти штаны от Келаря взамен тряпья с каменоломни, а одеться по моде до сих пор так и не собрался. Впрочем, в Генуе морская одежда всегда в моде.
- Эй! – рявкнул кто-то из «угла авторитетов», где не наступали на ноги, - Никаких драк в кабаке! С разборками давайте на улицу!
Разбойники вежливо кивнули в сторону угла и убрали оружие.
- Пойдем, выйдем, - предложил Мятому один из них.
Во дворе напротив Тодта и Мятого трое недоброжелателей уже договорились, кто будет первым. Жилистый мужик лет тридцати с тонким колющим мечом. Мятый просил у кого-нибудь одолжить оружие, но все отказывались.
- Как я могу принять вызов, если у меня нет меча, - пожаловался Мятый вышедшему посмотреть «авторитету из угла». На этот раз в углу сидел Томазо Беккино, разбойник с большой дороги.
- Дуэлянт без меча подобен дуэлянту с мечом, - широко улыбаясь, ответил Томазо, - Только без меча.
- Не судьба, отче, - сказал Мятый, - Пора мне, негодному, сдохнуть и вернуться в грязь, из которой вышел.
- Что значит, не судьба? – строго спросил священник.
- Я сто лет меча в руках не держал, - ответил Мятый, - До последнего времени.
- Но ты бил людей эти семь лет?
- Бил, конечно.
- Руками?
- Не только. Ногами, палками, бочками, камнями, клиньями, кувалдой, рукояткой от кабестана…
- Сейчас алебарду соберем.
- Я алебарду отродясь в руках не держал.
- Тогда вот тебе палка, - Тодт протянул свой новый посох, - Палкой бить умеешь. Черное дерево, просто так не перерубят. Чего не хватает?
- Ног. Я шаркаю, как старуха в деревянных башмаках.
- Как же ты утром дрался и бегал?
- Разозлился, - развел руками Мятый.
- Забыл, что за меч не брался, что ногами шаркаешь?
- Да.
- Отойдите, отче, - вежливо сказал какой-то разбойник.
- Я его духовник, - спокойно ответил Тодт.
- И что?
- Ему надо помолиться перед боем.
- Зачем?
- Потому что я так сказал.
Собеседник икнул. Мятому надо помолиться перед боем? Духовник?
- Ну молись, что поделать, - разрешил противник.
- Был бы у тебя меч, я бы нашел тебе подходящее место из Писания, - Тодт вздохнул. В его изложении Библия больше напоминала фехтбух.
Мятый опустил голову.
- У меня только посох. В Писании есть про посох?
Тодт просиял, как будто понял что-то важное. Он вспоминал, где в Писании «палка», а надо было вспоминать «посох».
- Повторяй за мной. Господь пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться!
- Господь пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться! – тихо повторил Мятый.
- Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего!
Мятый повторил несколько уверенней, чем первую фразу.
- Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной! – Тодт ощутимо повысил голос, и Мятый вслед за ним.
- Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня! – Тодт обхватил ладонью руку Мятого, державшую посох.
- Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих!
- Умастил елеем голову мою! Чаша моя преисполнена! – Тодт почти кричал.
- Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни! – проорал последнюю фразу Мятый.
Тодт хлопнул его по спине.
- Вырви ему сердце! – сказал он вместо благословления.
Мятый зарычал и бросился вперед, совершенно не подволакивая ноги и бесстрашно размахивая посохом.
Посох имеет перед мечом только то преимущество, что он заметно длиннее. Но в сильных руках оно может стать решающим.
Не каждый может отличить африканское черное дерево от обычной палки, крашеной в черный цвет или покрытой темной морилкой. Тем более, не каждый и не любым мечом осилил бы не то, что разрубить, а даже заметно надрубить такой посох.
Мятый размахивал посохом как двуручным мечом, держа левой рукой за конец, а правой на фут дальше. Его противник, вооруженный довольно длинным клинком, но все-таки одноручным, легким и предназначенным в первую очередь для укола, затруднялся парировать тяжелые удары, не говоря уже о том, чтобы перейти в атаку. Впрочем, как и все генуэзские браво, он поддерживал форму, поэтому не столько парировал, сколько маневрировал и уворачивался от ударов.
Маневрировать и уклоняться пришлось всем зрителям в небольшом дворе. Мятый еще не попал ни разу, а противник уже нашел у него уязвимые места и ловким выпадом зацепил правое предплечье. Посох-древко звонко ударил о землю стальным подтоком там, где только что стоял юркий генуэзец, а тот, в очередной раз увернувшись, вытянулся над лужами и грязью в низком выпаде, вытянулся всем телом в одну линию от пальцев левой ноги до острия меча и направил клинок в живот Мятого.
Мятый успел втянуть таз и нанес горизонтальный удар слева направо с земли на уровне пояса намного быстрее, чем кто-либо мог ожидать, но посох пролетел над головой противника, настолько низкий у того получился выпад.
Еще быстрее Мятый развернул посох в воздухе и махнул справа налево. У противника хватило ума на полноценную атаку, а не на единичный прием. Он схватился левой рукой за посох между руками Мятого, а мечом вот-вот ткнул бы под ребра, но недооценил силу и скорость удара настолько, что не удержался на ногах и повалился на спину. Мятый тут же упал ему коленом на грудь, наклонился и ткнул пальцами в глаза.
Сзади на Мятого неожиданно для всех напал еще один недоброжелатель. Сделал шаг от стены, одновременно вытаскивая меч из ножен.
Тодт метнул в него холщовую сумку с наконечником коузы. Попал не то в висок, не то чуть выше. С такого расстояния смешно не попасть.
Из толпы выскочил третий. Мятый увидел его краем глаза, подхватил меч первого дуэлянта, парировал удар и перешел в атаку. Арестант так крутил мечом во все стороны, описывая петли и круги, что между делом отбивал даже те удары, которых не видел. Противник, привыкший к обмену ударами, только успевал приседать и отскакивать. Но это в зале на паркете можно приседать и отскакивать долго, а на улице до первой лужи. Дуэлянт поскользнулся и упал навзничь. Мятый проткнул ему грудь с такой силой, что клинок прошел насквозь.
Приподнялся второй, которому досталось сумкой по голове. Мятый обернулся, подскочил к нему, повалил, снова привычно упал коленом на грудь и на этот раз ударил кулаком в лоб. Под затылком растеклось пятно крови. Враг дернулся и затих.
Тодт подошел и встал рядом с Мятым.
- Этот человек дал обет и с потрохами принадлежит мне и Господу! – сказал он во всеуслышание, - И, если кто обидит его, наш с Господом ответ будет жестким и справедливым! Не будь я Тодт с «Ладьи Харона», ранее известный как Безумный Патер!