Клещи разошлись по скамьям, а абордажная команда вступила в бой на два фронта от мачты. Фредерик, Джованни и Бруно со стороны носа. Мятый и Тодт со стороны кормы.
Фредерик подумал, что его сомнут сразу, но глаза боятся, а руки делают. Противников не больше двух за раз, и оба мешают друг другу. Бруно не успел даже одного удара нанести, как оруженосец вывел из строя первых двух солдат. Убитый и раненый свалились на скамьи, где их сию секунду разоружили.
Третьего солдата русобородый дядька, сидевший у прохода слева, схватил за щиколотки и сдернул с настила вниз, между скамьями. Четвертому Фредерик сильно порезал руку, и тот отступил за спины товарищей.
Солдаты справа и слева расширили фронт, потеснив гребцов и перешагивая через скамьи. Гребцы прятались под скамьи и теснились к бортам. Фредерик и Бруно, отбиваясь, отступили, сдав отыгранные несколько шагов. Когда первый натиск отбит, тела под ногами уже не дают смять с разбега малочисленного противника.
- Prrrosti, Gospodi, meniagrrreshnogo! – русобородый поднялся из-под скамьи с молитвой, прогремевшей до самого неба. Перекрестился, тут же отбил удар и ловко воткнул трофейный меч в живот ближайшему противнику. По губам и подбородку гребца стекала кровь, как будто ему пришлось перегрызть горло прежнему владельцу меча.
- Rrrubiih, brrrat! – крикнули с другого борта с характерным рычащим «р», позаимствованным из языка волков и медведей.
Русский рубился, как в последний раз, яростно размахивая мечом и выкрикивая короткие фразы, все как будто на основе трех-четырех слов. По стилю боя русский сильно отличался от нормальных европейцев. Ему не мешали скамьи под ногами, потому что он не привык сопровождать удары шагами. Зато он привык уворачиваться от ударов всем телом, качаясь как маятник во все стороны. «Он привык фехтовать, сидя в седле», - понял Фредерик.
Слева рядом с русским поднялись двое арабов, забравших мечи у мертвых солдат. Негусто. Джованни перебежал направо, на подмогу Бруно, которого хорошо потеснили, но он удерживал фланг бок-о-бок со швейцарцем и греком.
- Ля́ Иля́ха илля Лла́х, Муха́ммадун - расу́лю-Лла́х! – крикнул Джованни.
- Аллах акбар! – нестройно откликнулось несколько десятков голосов.
Со стороны кормы Мятый с мечом и баклером отчаянно отбивался в центральном проходе. Будь он один, он пропустил бы уже немало ударов, но Тодт привычно прикрывал ему спину с алебардой.
Канонир на корме спешно зарядил вертлюжную пушку, навел дуло на середину прохода, где оборонялись бунтовщики, и поднес фитиль.
- Господи, помоги! – взмолился Тодт.
Справа подскочил жилистый седой негр. Выхватил у Тодта алебарду, качнул в руке, прикидывая баланс, перехватил на половину ладони дальше и метнул посох как копье в канонира. Граненое острие пробило солдата насквозь.
Убитый канонир, падая, все-таки выстрелил, но покосил пушку и попал в своих.
Гребцы вдохновленно закричали и бесстрашно бросились вперед, на сверкающий частокол мечей. Тодт увидел, как и справа, и слева, солдаты протыкают полуголых гребцов, а те хватаются за клинки, чтобы любой ценой обезоружить врага хоть на сколько-то.
Мятый злобно рычал, отодвигая противников шаг за шагом. Его тяжелый меч без всякой тактики описывал круги и восьмерки, отбивая даже те удары, которые не было попыток специально парировать.
На носу солдаты сообразили, что человек в кирасе опаснее, чем гребцы. Фредерика заслоняли свои, поэтому Джованни получил все три пули в грудь. Не пробил! Рикошет! Третий же стрелок не пожалел пороха. Пуля пробила кирасу, и Джованни навернулся задом через скамью. Не успел он стукнуться о палубу, как его меч был выдернут из пальцев и отправился в бой в руках следующего бойца. Чьи-то руки рванули пряжки нагрудника.
- Кхе! – Джованни открыл глаза, - Не трожь, мое!
- Тебе уже поздно! – загоревший до черноты сицилиец хлопнул ладонью по нагруднику, погрузив средний палец в пробоину. Нагрудник на вид и близко не был так хорош, чтобы уверенно держать пулю с двадцати шагов.
- Держи! – Джованни вытащил из чулка нож в ножнах и вложил в руку сицилийцу, - Убей их всех!
Жжет. Джованни схватился за рану и вытащил из дырки в дублете горячую сплющенную свинцовую пулю. Похоже, кираса оказалась лучше ожиданий. Пуля пробила нагрудник и дублет, обожгла грудь и оставила круглый синяк, но даже не сломала ребро.
Уже и рулевой бросил руль и с мечом побежал в гущу событий следом за прочими матросами. Корабль сбился с курса и развернулся боком к волнам. Африканец за барабаном отчаянно колотил ладонями бешеный боевой ритм и орал страшную боевую песню.
- Чтоб вам от старости сдохнуть на этих скамьях! - заорал раненый в руку Бруно. С его стороны гребцы частично прижались к борту, частично спрятались под скамьи. Латная перчатка дала ему возможность совершить несколько ошибок и не остаться без пальцев, но достаточно ловкий враг уколол длинным выпадом чуть ниже локтя. Меч корсиканца со звоном упал на палубу.
Проклятье Бруно, похоже, проняло гребцов, и они сцепились с солдатами врукопашную, хватая их за ноги из-под скамей, сталкивая за борт и просто повисая на руках. Один, по-видимому, недавний пленник, со смуглым лицом и пока еще приличной черной бородой обхватил солдата, прижав его руки к телу и вцепился ему в нос зубами.
Позже Фредерик будет долго ломать голову, как же им удалось победить. Ведь солдат на корабле немногим меньше, чем гребцов, да и часть гребцов струсила, а смелым еще предстояло обрести оружие в бою. К тому же солдат намного лучше гребца умеет сражаться на палубе. Тем более, организованным отрядом на палубе.
Сначала сработал эффект внезапности, когда абордажной группе удалось прорваться к мачте и отбиться от первых солдат, недооценивших противника.
Потом контратаку солдат замедлили первые свободолюбивые гребцы, взявшиеся за оружие.
Но бой выиграли те, кто не вступил в него сразу. Те, кто прятался под скамьями или жался к бортам.
Конечно, солдат с мечом легко порубит гребца, будь тот с оружием или без. Да он десять гребцов порубит. Только при условии, что ни один из десяти, а даже и один из одного не подберется вплотную и не переведет поединок в борьбу.
Стоит гребцу схватить солдата – и солдату конец. Солдат не тренируется драться без оружия, а гребец, попав в специфическое, но мужское и иерархическое общество, борется за уважение руками и ногами, не имея даже гнутого ножика. Да и в силе он превосходит солдата достаточно, чтобы компенсировать отставание в ловкости и скорости.
Тодт стал как бы искрой, швейцарцы сразу вспыхнули как порох на запальной полке, смелые и несломленные воспламенились как основной заряд, и только после этого в бой вступило пассивное большинство. Как пуля, без которой не поразить цель, сколько бы ни было пороха.
Когда божьей проповедью и личным примером Тодту и компании все-таки удалось поднять малодушных, почти каждый из них смог крепко схватить своего солдата. Редкий солдат осилил вывернуться или хотя бы не бросить оружие. Те из них, кто сражался среди скамей, а не на центральном настиле, провалили мораль и отступили, а абордажная команда на последнем дыхании атаковала в обоих направлениях от мачты.
- Нехристей… - привычно начал Тодт и осекся. Не за борт.
- Как так-то, Джованни? – спросил Тодт, - Я же бился вместе с нехристями против христиан.
- Рабовладельцы не христиане, - опередив Джованни, с акцентом ответил какой-то грек, - Раб божий не должен быть рабом ближнему своему.
- Человек рожден умереть свободным, - сказал Мятый, - Лучше каменоломни, чем вот это вот все.
- Да лучше горбатиться в мастерской или выгребные ямы вычерпывать, - сказал кто-то еще из новых союзников, - Ну его к дьяволу в задницу, это море.
Что положено делать после успешного абордажа? Что делал старый капитан?
- Дораду разбудить и поставить к рулю! – скомандовал Тодт. Должно быть в мире что-то постоянное и незыблемое.
- Иду-иду, - отозвался Дорада, поднимаясь с «Химеры».
- Поднять паруса! Курс на Аренцано!
Джованни скинул дублет и разглядывал синячище с кровавой раной посередине. Попробовал подвигать левой рукой, поморщился.
- Бруно, Мятый! Поднять паруса!
- Я только уд срамной могу поднять, - ответил Бруно, - И то левой рукой.
Правую руку ему уже туго перевязал какой-то добрый человек. Но крови успело вытечь достаточно, чтобы почти полностью покрасить правую штанину.
Мятый сидел на скамье и тяжело дышал. Его руки дрожали. Ага, «накрыло», как в каменоломне после драки. Стоит ему выпустить пар, и он успокаивается, что даже за нормального сойдет.
- Я… Сейчас… Подниму… Только я забыл, как оно делается… Покажет кто-нибудь, и я подниму… - пропыхтел Мятый. Такого дисциплинированного бесноватого Джованни в жизни не видел.
- Еще матросы есть? – крикнул Джованни и огляделся. А кто у нас теперь вообще есть из экипажа?
Из недавнего населения галиота чуть ли не в полторы сотни человек осталось около двух десятков. В смысле, на ногах осталось. Половина из них уже поскидывала грязную одежду и бинтовала раны более-менее годными тряпками. Под скамьями стонали раненые.
Подошел русский.
- Chtonado?
Джованни показал на паруса. Русский развел руками.
- Что, парни, матросов нет? – бодро спросил Доменико, который всю битву просидел у себя на «Химере», удивляясь, как он согласился на эту авантюру и стараясь как можно быстрее протрезветь настолько, чтобы в компании с Дорадой свалить подальше, - Если надо, то за долю в добыче я матрос!
- Конечно надо. Платим золотом!
- Господин рыцарь, вам еще матросы не нужны? – спросил Доменико, - Тут к нам один спрыгнул.
Вслед за Доменико на палубу влез мокрый мужик, одетый по-матросски.
- Нужны, - Фредерик схватил матроса за плечо и толкнул в сторону мачты.
Мужик не удержался на ногах и упал на колени.
- Сеньор, не убивайте! Я просто матрос, я с вами не дрался, гребцов не обижал!