ешнеполитического и военного сотрудничества с Ираном и Турцией. Правительство Катара отказалось выполнять данные требования, справедливо посчитав их ущемлением национального суверенитета своей страны.
Можно выделить несколько основных факторов, обуславливающих катарско-саудовское соперничество. Во-первых, уже упомянутое геополитическое соперничество за гегемонию в странах Арабского Востока. Во-вторых, исторический фактор противоречий между правящими семьями аль-Саудов и аль-Та-ни. Дело в том, что часть племени Тамим, к которому принадлежит правящая династия Катара, была в XIX в. вытеснена саудитами из западной части Аравийского полуострова (регион Неджд) на территорию современного Катара. Часть этого племени проживает также на территориях современных Сирии и Ирака. Тем не менее катарские эмиры продолжают поддерживать активные связи со своими саудовскими соплеменниками. Они спонсируют строительство мечетей в районах расселения племени Тамим, поддерживают местных шейхов и даже предоставляют соплеменникам катарское гражданство[225].
Третьей причиной соперничества между двумя странами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) является борьба за роль наследников Мухаммеда Абдель Ваххаба и за руководство салафитским течением в исламе. 28 мая 2017 г. 200 представителей ваххабитского духовенства Саудовской Аравии, включая муфтия Абдель Азиза Ааль аш-Шейха, считающегося прямым потомком Мухаммеда Абдель Ваххаба, обратились с открытым письмом, в котором выразили сомнения в происхождении правящей семьи Катара от родоначальника ваххабизма и потребовали убрать его имя с центральной мечети Катара[226].
Четвертым и едва ли не основным фактором конфликта между двумя государствами является на сегодняшний день различие в подходах Эр-Рияда и Дохи к Ирану и его роли в регионе. Конфронтационный подход нынешнего саудовского руководства к Ирану известен и был неоднократно озвучен видными членами королевской семьи, в том числе наследным принцем и министром обороны Мухаммедом бен Сальманом[227]. В то же время катарское руководство, несмотря на расхождения с Тегераном по сирийскому вопросу, неоднократно призывало к диалогу стран ССАГПЗ с Ираном и установлению с ним добрососедских отношений. Причины желания Дохи поддерживать нормальные отношения с Тегераном лежат как в экономической, так и в политической плоскости. Как известно, экономическое благополучие Катара базируется на экспорте сжиженного природного газа (СПГ). При этом иранцы и катарцы фактически разрабатывают одно и то же газовое месторождение на шельфе Персидского залива (в иранской версии – «Южный Парс», в катарской – «Северный купол»). Любое обострение отношений с Ираном, таким образом, неблагоприятно скажется на катарской экономике. Кроме того, правящая семья Катара, опасающаяся «саудовского гегемонизма», рассматривает Иран в качестве одного из гарантов своей безопасности в будущем.
14 сентября 2016 г. эмир Катара Тамим бен Хамад аль-Тани провел телефонный разговор с президентом Ирана Хасаном Роухани, в котором призвал к установлению в регионе Персидского залива новой системы международных отношений, основанной на добрососедстве и уважительном диалоге, и предложил себя в качестве посредника в преодолении противоречий между Ираном и странами ССАГПЗ, прежде всего Саудовской Аравией.
Телекомпания «Аль-Джазира» подробно и очень благожелательно комментировала президентские выборы, прошедшие в мае 2017 г. в ИРИ. Более того, Катар оказался единственным государством ССАГПЗ, пославшим своих наблюдателей на эти выборы. МИД Ирана выдал 39 виз катарским наблюдателям и журналистам, прибывшим в страну в выборный период. Эмир Тамим одним из первых поздравил Хасана Роухани с победой на выборах и подчеркнул в своем письме, что он считает хорошие катарско-иранские отношения важным фактором стабильности в регионе Персидского залива и приложит
все силы к улучшению и расширению этих связей. Через несколько дней после своего возвращения из Эр-Рияда, где 20 мая 2017 г. президент США Д. Трамп выступил с известной речью антииранской направленности, на одном из катарских сайтов появился текст доклада эмира Тамима, впоследствии, правда, удаленный. В выступлении, прозвучавшем на военной церемонии, содержалась завуалированная критика тезисов Дональда Трампа. Эмир Тамим бен Хамад, в частности, сказал о том, что «Иран представляет собой значительную исламскую и региональную державу и было бы неразумно вступать с ней в конфронтацию». Он отметил, что «Иран является большой стабилизирующей силой в регионе»[228].
Однако, поддерживая добрососедские отношения с Ираном и не порывая стратегического партнерства с США, Катар, с целью обезопасить свой суверенитет от возможных посягательств со стороны Эр-Рияда, укрепляет военно-политический альянс с Турцией. Стратегическое партнерство между Дохой и Анкарой началось еще в начале XXI в., после прихода Партии справедливости и развития (ПСР) к власти в Турции. Основой для такого сближения стала поддержка обоими государствами движения «Братья-мусульмане». Катарские инвестиции в значительной степени способствовали росту турецкой экономики в начале 2000-х гг. Начиная с 2014 г. между двумя государствами растет военное сотрудничество. Оно обусловлено тем, что правящая семья Катара ат-Тани рассматривает Турцию в качестве гаранта своей безопасности в связи с нарастающим саудовско-катарским противостоянием. В декабре 2014 г. во время визита эмира Тамима бен Хамада в Турцию стороны договорились о создании Высшего стратегического комитета и заключили соглашения в области военно-технического сотрудничества, подготовки военного персонала и создании на территории Катара турецкой военной базы[229]. Данная база стала первым опытом развертывания турецкого военного контингента за рубежом на постоянной основе после образования Турецкой Республики. 11 июня 2017 г., через считаные дни после развертывания саудовско-катарского кризиса, турецкий парламент ратифицировал закон о военной базе в Катаре и увеличил численность военного контингента со 150 до 3 тысяч человек[230].
Подводя итоги внешнеполитической активности Катара последнего двадцатилетия, можно сделать несколько выводов и выстроить ряд прогнозов. Во-первых, в отличие от Ирана и Саудовской Аравии, Катар не руководствуется в своей региональной политике геополитической мотивацией. Бурная активность эмирата в ходе «арабских революций» была обусловлена экономическими, идеологическими (поддержка «Братьев-мусульман») причинами и соображениями престижа (стремление к лидерству в арабском мире). Во-вторых, Катар не мог бы столь активно проводить свою линию по поддержке «Братьев-мусульман» на начальном периоде «арабской весны» (до 2014 г.) без американской поддержки. «Триумфальное шествие» катарцев по ближневосточным столицам закончилось в 2014 г. Показателями фиаско катарской политики стали несколько фактов. К ним относятся свержение президента Мухаммеда Мурси и правительства «Братьев-мусульман» в Египте в июле 2013 г., осуществленное при поддержке Саудовской Аравии; появление в Ливии весной 2014 г. новой светской военно-политической силы в лице вооруженных формирований маршала Халифы Хафтара, действующих при поддержке Франции, АРЕ и ОАЭ; провал попыток по свержению правительства Башара Асада в Сирии военным путем. Дальнейшее развертывание конфликта с Саудовской Аравией чревато несколькими вариантами развития событий. Первый состоит в том, что Доха капитулирует перед давлением мощного соседа и примет саудовский ультиматум, отказавшись от самостоятельной роли на Ближнем Востоке. Второй заключается в примирении Катара и КСА под американской эгидой при взаимных уступках обеих сторон. Третий, учитывая катарско-турецкое стратегическое партнерство и усиливающееся внешнеполитическое сотрудничество между Турцией и Ираном, может привести к образованию тройственного союза Ирана, Турции и Катара, который при поддержке политического шиизма и «Братьев-мусульман» станет мощной альтернативой саудовскому проекту.
§ 4. Турция и неоосманский проект на Ближнем Востоке
Турецкий геополитический курс на Ближнем Востоке рассматривается нами начиная с 2002 г. (приход к власти в Анкаре Партии справедливости и развития), так как до указанного времени Ближний Восток не относился к турецким внешнеполитическим приоритетам. Начиная с революции Кемаля Ататюрка новая турецкая элита (в противовес старой османской) проводила политику модернизации и вестернизации страны, направленную на ее интеграцию в западный мир. Отражением этого стремления стало вступление Турции в НАТО в 1955 г. и политика, направленная на интеграцию в Европейский Союз, обозначившаяся в 1990-х гг.
После Второй мировой войны турецкая кемалистская элита однозначно выбрала прозападную ориентацию. В 1946 г. Турция присоединилась к плану Маршалла, в 1955 г. вошла в НАТО. На протяжении полувека турки были самыми верными союзниками США в регионе, а сама страна воспринималась в качестве непотопляемого авианосца Америки. Атлантизм во внешней политике сочетался с нестабильностью в политике внутренней. Экономику страны лихорадило от странного сочетания жесткого государственного регулирования с коррупционными «серыми схемами» и «политикой открытых дверей» для иностранных инвесторов. После ухода несгибаемого Мустафы Кемаля внутриполитическая жизнь Турции представляла собой хаотическое чередование нестабильных, коррумпированных правительств. В 70-е гг. прошлого века страну захлестнул правый и левый экстремизм. Неофашисты из Партии национального действия и левые боевики-маоисты соревновались в кровавом терроре на улицах турецких городов. Роль стабилизатора играла армия, время от времени (в 1961, 1971, 1980) устраивавшая военные перевороты. Офицерский корпус был, безусловно, прозападной и проамериканской силой. Многие представители генералитета закончили американскую академию Уэст-Пойнт. Они подчеркнуто щеголяли своей безрелигиозностью и пренебрежением к национальным традициям.