.
На выборах 6 июня 2015 г. ПСР впервые за много лет потеряла абсолютное большинство в парламенте. Места распределились таким образом: 258 мест (41 %) заняла ПСР, 132 места (25 %) получила основная оппозиционная Народно-Республиканская партия (НРП). По 13 % получили ультраправая Партия Националистического Действия и (впервые) ПДН, что означало, что ПСР для создания правительства придется вступать в коалицию с курдами[288]. Между тем Реджеп Тайип Эрдоган затянул формирование правительства, распустил парламент и объявил новые выборы, которые прошли в ноябре 2015 г. В обстановке террора, развязанного РПК, курды получили гораздо меньше голосов, и ПСР сформировала правительство с ПНД. ПСР по итогам этих выборов получила 316 мест (49,4 % голосов) в Национальном Собрании Турции. Прокурдская партия ПДН получила 10,5 %, едва преодолев необходимый барьер, и уже не могла рассчитывать на вхождение в кабинет министров[289]. Однако это не привело к стабилизации обстановки в населенных курдами районах Турции. В юго-восточных провинциях страны началась герилья, проводимая вооруженными формированиями Рабочей Партии Курдистана (РПК). Таким образом, руководство ПСР во главе с Эрдоганом столкнулось с крайне неблагоприятными тенденциями как во внешней, так и во внутренней ситуации страны.
В сложившейся обстановке турецкое руководство начало нащупывать новые подходы к сложной геостратегической ситуации, сложившейся в Ираке и Сирии. Во-первых, для того чтобы избавиться от обвинений в помощи джихадистам и укрепить отношения с США, Турция с 25 июля 2015 г. присоединилась к действиям международной антитеррористической коалиции, возглавляемой США, а турецкие ВВС начали бомбардировки позиций «Исламского государства»[290].
Во-вторых, Анкара предприняла ряд усилий в попытках очертить свою сферу влияния после возможного разгрома террористической организации «Исламское государство». В соответствии с неоосманской доктриной в состав территорий, несправедливо отторгнутых от Турции по Севрскому договору 1920 г. после Первой мировой войны, входят не только Сирия с важным экономическим центром Алеппо, но и населенные суннитами территории Ирака, прежде всего Мосул, ставший к 2015 г. столицей «Исламского государства». Определенные претензии на эти города содержит и доктрина «Национального обета», сформулированная Кемалем Ататюрком[291]. Одновременно Анкара попыталась сдержать растущее военно-политическое влияние Ирана в Ираке, связанное с массированной иранской помощью Багдаду в борьбе с джихадистами.
В этих условиях в ноябре 2015 г. турки заявили о своем военном присутствии в Ираке. Турецкие войска в составе двух батальонов и 25 танков были развернуты в поселке Башика в провинции Найнава в 30 километрах к северо-востоку от позиций ИГ. При этом премьер-министр Турции Ахмет Давутоглу заявил о том, что турецкие военнослужащие будут заниматься тренировкой местных милиций, сражающихся против «Исламского государства», и развернуты по просьбе иракского правительства. Эти сведения были опровергнуты премьер-министром Ирака Хайдером аль-Абади, министром иностранных дел Ибрагимом Джаафари, министром обороны Халедом аль-Обейди[292]. В то же время Анкара согласовала свои действия с правительством Автономного региона Курдистан, несмотря на то что Эрбиль не имел права заключать договоры о военном сотрудничестве в обход федеральных властей. 6 декабря 2015 г. Р. Т. Эрдоган обратился к иракским властям с письмом, в котором указывал на то, что «правительства, обеспокоенные сотрудничеством Турции и Ирака, не должны достичь своих целей». Намек при этом делался на Иран и Россию[293]. Одновременно Турция активизировала сотрудничество с некоторыми суннитскими политическими силами Ирака, боровшимися против «Исламского государства», но одновременно бывшими противниками иранского влияния. Речь идет, прежде всего, о мосульском клане и патронируемой им Исламской партии Ирака, представленной братьями Усамой и Адилем ан-Нуджайфи. Первый в 2010–2014 гг. был спикером иракского парламента, второй – мэром Мосула. Представителем Исламской партии был и бывший вице-президент Ирака Тарик аль-Хашими, эмигрировавший осенью 2011 г. в Турцию после ложных обвинений в терроризме[294]. Необходимо отметить, что Исламская партия Ирака изначально была местным ответвлением движения «Братья-мусульмане».
В начале октября 2016 г. после начала военных действий антитеррористической коалиции в Мосуле турецкое правительство объявило о вводе дополнительно двух тысяч турецких военнослужащих в Ирак для участия в операции по освобождению этого города. При этом Р. Т. Эрдоган заявил о том, что после освобождения Мосула «только коренные жители: арабы-сунниты, туркоманы и курды-сунниты будут проживать там»[295]. Премьер-министр Ирака Хайдер аль-Абади выступил против односторонних шагов Турции, охарактеризовав их как нарушение международного права и агрессию против суверенного государства. В ответ на это президент Турции выступил с резкими филиппиками против главы правительства Ирака, далеко выйдя за рамки дипломатического протокола. Он, в частности, отметил, обращаясь к коллеге: «Вы мне не ровня, Вы не обладаете тем же весом, что и я, и не находитесь на одном со мной уровне. В Ираке никто не обращает внимания на Вашу болтовню»[296]. Иракская авантюра Эрдогана преследовала несколько целей. Во-первых, организацию в провинции Найнава суннитской автономии, зависимой от Турции, для противостояния влиянию Ирана. Во-вторых, уничтожение баз РПК в районе Синджар. Однако продолжения она не получила. Доминирование шиитских формирований «Хашед аш-шааби» в провинции Найнава после освобождения Мосула сделало военное присутствие турок и их попытки закрепиться в этом районе неактуальными.
Дополнительной проблемой для Анкары явилось то, что она не получила гарантий НАТО о вмешательстве на турецкой стороне в случае крупномасштабного конфликта с Россией. Пытаясь выбраться из сирийского тупика, турецкое руководство, отличающееся прагматизмом, предприняло некоторые шаги по нормализации отношений с Ираном и Россией. 5 марта 2016 г. состоялся официальный визит в Иран премьер-министра Турции Ахмета Давутоглу. По возвращении в Анкару Давутоглу сделал заявление о том, что Турция и Иран достигли соглашения по решению сирийского кризиса. Он, в частности, отметил: «Мы не хотим, чтобы Сирия была разделена на маленькие государства, и достигли соглашения с иранским руководством о том, что такая дезинтеграция не случится, и Сирия будет продолжать свою жизнь как мощное государство». Агентство ИРНА так определило цели визита А. Давутоглу: «На двустороннем уровне повесткой дня обоих государств является усиление взаимного сотрудничества, а на региональном – урегулирование кризиса в Сирии». Другой целью визита являлось урегулирование напряженности между Турцией и Россией, с одной стороны, и между Ираном и Саудовской Аравией – с другой. Газета Tehran Times, комментируя визит Давутоглу, в частности, писала: «Несмотря на то что главной темой визита должно было стать укрепление двусторонних экономических отношений, существуют по меньшей мере четыре сферы, которые требуют укрепления сотрудничества между двумя странами: сирийский кризис, российско-турецкие противоречия, отношения между Ираном и Саудовской Аравией и борьба против терроризма и экстремизма». По мнению журналистов газеты, Турция продолжает преследовать цель ухода Б. Асада от руководства Сирией. В то же время «различие подходов не означает того, что невозможен третий путь». По убеждению иранцев, «принимая во внимание наличие стратегического партнерства в отношениях между Ираном и Россией, Исламская Республика может стать эффективным посредником между Москвой и Анкарой. В то же время Турция может выполнить ту же роль для урегулирования напряженности в ирано-саудовских отношениях»[297].
Одновременно 12 июня 2016 г. турецкое правительство принесло официальные извинения Российской Федерации за сбитый самолет Су-24 и заявило о намерении нормализовать отношения с нашей страной. За три недели до этого, 22 мая, был отправлен в отставку с поста главы правительства Ахмет Давутоглу. Одной из причин такого шага Реджепа Эрдогана было желание сделать его виновным за промахи в сирийской политике Турции[298].
Однако настоящим моментом истины для турецкой ближневосточной политики стал неудавшийся путч в июле 2016 г. 15–16 июля 2016 г. часть турецких вооруженных сил предприняла попытку свержения президента Эрдогана. Мы не будем подробно описывать все перипетии переворота, так как они всецело относятся к внутренней политике Турции. Отметим лишь, что у правящей исламистской элиты остались сильные подозрения, что Запад и особенно Соединенные Штаты поддерживали заговорщиков. Официальная турецкая пропаганда связала путчистов с опальным проповедником Фетхуллахом Гюленом, проживающим в США. Турецкие ВВС, участвовавшие в перевороте, получали указания с базы ВВС Инджирлик, являющейся одновременно базой НАТО. Иран и Россия уже в первые часы переворота заявили о поддержке законного правительства Турции. В то же время США, другие союзники по НАТО и Саудовская Аравия поздравили Эрдогана с победой над путчистами только 20 июля. В руководстве ПСР упорно ходят слухи о том, что СВР Российской Федерации предупредила президента Турции о готовящемся перевороте[299].
При этом основным конфликтом между Вашингтоном и Анкарой продолжают оставаться противоречия, связанные с поддержкой американцами курдских Сирийских демократических сил (СДС) в северных районах Сирии. СДС тесно связаны с Рабочей партией Курдистана (РПК), рассматриваемой в Анкаре в качестве террористической организации. Первоначальное усиление вооруженных формирований СДС в курдских кантонах Сирии состоялось при согласии официального Дамаска, передавшего им в 2013 г. оружие и власть в Хасеке, Кобани и Манбидже. В то время у правительства САР отсутствовали ресурсы и время для борьбы против джихадистов в курдских районах Сирии в связи с тем, что фронты в Алеппо и Восточной Гуте имели гораздо больше значения для безопасности страны, и эту борьбу пришлось передоверить курдам. С конца 2014 г. сирийские курды стали союзниками США, вначале в борьбе против «Исламского государства», а затем в противостоянии правительству Башара Асада