[583]. Что касается Ирака, то здесь полным ходом шло замещение регулярных американских войск частными военными компаниями, выполнявшими внешнеполитические цели США. Ирак стал опытной площадкой для апробации нового рынка военных услуг. На территории страны к 2009 г. действовали 300 американских ЧВК со 126 тысячами наемников[584]. Президент также объявил о закрытии одиозной американской тюрьмы в Гуантанамо, где пытали «террористов».
В-третьих, Барак Обама пообещал внести вклад США в справедливое палестино-израильское урегулирование и активизировать усилия на этом направлении. При этом он охарактеризовал евреев и арабов-палестинцев как две нации, больше всего пострадавшие в XX в. от преследований и угнетения, упомянув холокост и изгнание палестинцев с собственных земель (Накбу). Как мы знаем из последующей истории, это обещание осталось невыполненным, так как из-за противодействия израильского лобби администрации Обамы не удалось поставить вопрос о незаконности израильских поселений на оккупированных территориях и возвращении палестинских беженцев на родину.
В-четвертых, Барак Обама подчеркнул необходимость внутренней демократизации и трансформации арабских обществ, в частности наделение большими правами женщин и молодежи, отметив, что США готовы участвовать в этом процессе. Одновременно он указал на необходимость развивающих проектов в исламском мире, приведя в качестве примера Пакистан, где США были готовы выделить 1,5 миллиарда долларов на экономическую помощь[585]. Таким образом, он объявил о начале широкого использования «мягкой силы» для американской экспансии.
В-пятых, американский лидер объявил о готовности на определенных условиях нормализовать отношения США с Ираном. Он первым из американских президентов признал негативную роль США в свержении законного правительства М. Моссадыка в 1953 г. и попросил прощения у иранцев за этот акт[586]. Каирская речь должна была символизировать «новое начало» в американской ближневосточной политике. Однако новый курс Обамы в регионе с самого старта был отмечен противоречиями. С одной стороны, декларировалась необходимость ухода американских войск из региона, с другой – США были полны решимости участвовать в разворачивающихся кризисах и борьбе с терроризмом, в том числе военным путем. С одной стороны, Вашингтон обещал палестинцам справедливое удовлетворение их прав, а с другой – американское руководство не могло игнорировать интересы своего давнего стратегического партнера – Израиля. С одной стороны, присутствовало желание подтолкнуть американских союзников – КСА и Египет – к демократической трансформации, с другой – ощущалась тревога за их стабильность.
Второй этап ближневосточной политики Обамы начался в 2011 г. одновременно с периодом «арабских революций». Следует отметить, что мы не разделяем мнение о том, что арабские революции были американским проектом. Существовали значительные внутренние факторы, подталкивавшие к смене курса и политических элит в арабском мире. Тем не менее американцы активно использовали начавшийся процесс социально-политических трансформаций на Ближнем Востоке в своих интересах. О том, что администрация США не вынашивала изначально планов по свержению египетского президента Хосни Мубарака, свидетельствует растерянность первых лиц этой страны, комментировавших начало революционных выступлений в Египте. Например, 25 января 2011 г., когда новости о проведении многотысячного митинга достигли Вашингтона, госсекретарь США Хиллари Клинтон на пресс-конференции ни словом не осудила египетский режим. Более того, она отметила, что положение Хосни Мубарака является стабильным[587]. 27 января 2011 г., когда в Каире в полную силу проходили антиправительственные протесты, вице-президент США Джозеф Байден в ходе брифинга отказался назвать Мубарака диктатором, подчеркнув, что египетский президент является союзником Соединенных Штатов[588]. 28 января президент США Обама в ходе 30-минутного телефонного разговора с Мубараком призвал египетского коллегу провести политические реформы и воздержаться от насилия. Вопрос об уходе Хосни Мубарака с высшего поста американцами еще не ставился[589]. Действительно, сама логика американоегипетского геополитического взаимодействия делала операцию по быстрому свержению египетского лидера чрезвычайно рискованной. Резкая смена власти в Египте могла привести к политическому хаосу в этой стране, что имело бы самые нежелательные последствия. Во-первых, лояльность Мубарака обеспечивала безопасность основного союзника США на Ближнем Востоке – Израиля. Во-вторых, под контролем Египта находится чрезвычайно важный Суэцкий канал, через который проходит значительная часть европейского товарооборота, в том числе поставка энергоносителей из стран Персидского залива в ЕС. Утратить контроль над этим маршрутом было бы для США чрезвычайно опасно.
В начале военно-политического конфликта в Ливии в феврале – марте 2011 г. США первоначально занимали выжидательную позицию, «пропуская вперед» своих союзников по НАТО – Великобританию и Францию. В данном случае американцы применили стратегию lead from behind (руководи сзади, исподволь), предоставляя основную инициативу своим идеологическим партнерам. Особая роль в свержении правительства Муаммара Каддафи в Ливии отводилась также Катару[590]. К активной фазе действий по свержению режима американцы подключились только на последнем этапе. В этих условиях большую роль сыграла интенсивная бомбардировка Триполи в конце августа 2011 г., повлекшая за собой масштабные разрушения и человеческие жертвы в городе. Так как силы англо-французских союзников были неспособны на такую огневую подготовку, решающую роль сыграла помощь США, задействовавших авианосец «Джордж Херберт Уолтер Буш» (СМТ-77), построенный в 1998 г. Суперсовременный корабль с 90 боевыми самолетами на борту, оснащенный 14 радарами наблюдения и двумя батареями ракет «земля – воздух», сыграл главную роль в разрушении ливийской столицы[591].
Ситуация изменилась в случае с Сирией, где Вашингтон активно включился в кампанию по свержению законного правительства Башара Асада. Нам представляется, что на «активистскую» позицию администрации Обамы в Сирии повлияли два фактора. Во-первых, стремление возглавить движение, которому американцы не сумели противостоять. В Вашингтоне были уверены, что приход в ряде арабских государств правительств «исламских демократов» во главе с движением «Братья-мусульмане» позволит установить с этими государствами новый альянс и одновременно избавит Америку от имиджа покровителя авторитарных, репрессивных режимов, с которыми она сотрудничала в «войне против терроризма».
Во-вторых, и это уже непосредственно относится к теме нашего исследования, американцы надеялись, что свержение режима Башара Асада в Сирии существенно ослабит Иран, лишив его влияния в ближневосточном регионе, и сделает главного американского геополитического противника в регионе более сговорчивым и склонным к уступкам. Неслучайно пик враждебной деятельности против Сирии совпал с санкциями Совета Безопасности ООН, введенными в 2010 г. в связи с иранской ядерной программой по инициативе американцев. При этом необходимо учитывать израильское и саудовское давление на Вашингтон по данной проблеме. В феврале 2010 г. министр иностранных дел Саудовской Аравии принц Сауд аль-Фейсал на встрече с госсекретарем США Хиллари Клинтон отметил: «Мы видим иранскую ядерную программу в гораздо более краткосрочной перспективе, так как расположены ближе к источнику угрозы. Таким образом, мы нуждаемся в немедленном, а не в постепенном решении (санкциях)»[592].
С учетом наличия большой шиитской общины в саудовской провинции Шаркийя и борьбы шиитского большинства за права в Бахрейне, зона Персидского залива в случае, если революционные события перекинутся на Саудовскую Аравию, вполне может превратиться в «шиитское нефтяное озеро». Опасения за такое развитие событий и разработка мер по его противостоянию содержались в статье Джорджа Фридмана «Сирия, Иран и баланс силы на Ближнем Востоке». Учитывая то, что возглавляемую Фридманом организацию STRATFOR часто называют «теневым ЦРУ», данная статья представляла собой не просто мнение очередного эксперта. В статье выражалось опасение «массивного сдвига в балансе сил в регионе после вывода американских войск, в результате чего Иран превратится из маргинальной страны в сверхдержаву». В статье были проанализированы причины ирано-сирийского стратегического партнерства: «Иранский исламистский режим дал светскому сирийскому режиму иммунитет от шиитского фундаментализма в Ливане. Что еще важнее, он предоставил ему поддержку в его ливанских авантюрах и защиту от возможных протестов суннитского большинства в самой Сирии»[593]. В статье подчеркивается, что ирано-сирийский альянс приобрел долговременные, стабильные на обозримую перспективу очертания. Отсюда делается вывод о том, что в случае политического выживания Асада (статья была написана, когда протестные выступления в Сирии уже были в самом разгаре), Иран выиграет от этого больше всего. Фридман писал: «Если Ирак попадет под долговременное иранское влияние, а режим аль-Асада, изолированный от всего остального мира, но поддержанный Ираном, выживет, это позволит Тегерану подмять под себя сферу влияния, простирающуюся от западного Афганистана до побережья Средиземного моря (через Сирию и владения “Хизбаллы”). Такая перспектива несет возможность развертывания иранских вооруженных сил в западном направлении и имеет далекоидущие последствия»